Лето больших перемен

Отгремели бои на Волге. Для фашизма вырисовывалась мрачная перспектива проигрыша войны. Но пока еще враг оставался сильным, жестоким и коварным.

В феврале полк возвратился на основной аэродром базирования. В те дни, накануне 25-й годовщины Красной Армии, нашу небольшую группу фронтовиков пригласили в Москву шефы — коллектив Института марксизма-ленинизма при ЦК ВКП(б). Встретили нас приветливо. Среди хозяев был Николай Ильич Подвойский. Перед началом торжественной части он подсел к нам, наклонившись к политруку Анатолию Кусильевичу Кубланову, негромко спросил:

— Это правда, что летчики — гордые люди?

— Правда!

— А вы присмотритесь к вашим товарищам. Видите, какие они? Тихие, скромные, даже стесняются чуточку. Как это понимать?

Кубланов молчал, видимо обдумывая ответ. А собеседник продолжал:

— Нет, не собой они гордятся, а своей профессией. Такая гордость очень нужна, особенно смолоду...

26 марта за успешные действия в районе Сталинграда приказом Народного комиссара обороны 17-я дивизия авиации дальнего действия была преобразована во 2-ю гвардейскую. Воодушевленный высокой оценкой своего ратного труда, летный и технический состав продолжал успешно выполнять боевые задания. Гвардейцы совершили серию налетов на военно-промышленные объекты городов Кенигсберг, Тильзит, Данциг, Инстенбург. В частности, Кенигсберг, несмотря на то что противник значительно усилил его противовоздушную оборону, мы бомбили пять раз.

Особенно сильной бомбежке город подвергся в ночь на 24 апреля. В течение трех часов он находился под непрерывным воздействием советской дальней авиации. В результате в различных его промышленных кварталах возникли сильные пожары, сопровождаемые мощными взрывами. Особенно значительный ущерб был нанесен индустриальному району, расположенному в северо-восточной части города. Из девяти цехов вагоностроительного завода Шнейценфурт, что на реке Прегель, три оказались полностью разрушенными. Много бомб угодило и промышленно-портовую часть Кенигсберга. По сообщению иностранной печати и по признаниям самих немцев, одна пятисотка попала в здание вокзала на Кренцбургштрассе, две — в мастерские Панартера.

Непрерывный приток материальной части с заводов и летно-технического состава из школ создал хорошую базу для формирования новых частей и соединений авиации дальнего действия. 11 мая 1943 года, например, в ее составе насчитывалось уже восемь авиакорпусов. На базе 2-й гвардейской дивизии был сформирован 2-й гвардейский авиакорпус АДД. Его возглавил генерал-майор авиации Евгений Федорович Логинов. В состав корпуса вошли 2-я гвардейская авиационная дивизия дальнего действия, сформированная на базе 3-го гвардейского полка, 8-я гвардейская дивизия, созданная на базе 8-го гвардейского полка. 2-ю возглавил полковник Алексей Иванович Щербаков. Полностью обновилось командование частей. Командирами 3-го и вновь сформированного 18-го гвардейских полков соответственно стали Павел Петрович Глазков и Александр Яковлевич Вавилов.

Количественно и качественно рос самолетный парк авиации дальнего действия, непрерывно возрастала сила ее ударов при обеспечении операций, проводимых нашими сухопутными войсками. Так, если в контрнаступлении под Москвой участвовало около 280 машин, среди которых немало было устаревших, то в контрнаступлении под Сталинградом — 480 самолетов. Забегая вперед, скажу, что в битве под Курском принимали участие уже 740, а в Белорусской операции — 1226 самолетов новейших типов.

В то время всю страну охватило массовое патриотическое движение — добровольный сбор средств на вооружение Красной Армии. По почину саратовского колхозника Ферапонта Головатого, который сдал в фонд обороны свои сбережения, только Военно-Воздушные Силы получили 2565 боевых машин, построенных на личные сбережения трудящихся.

На средства, добровольно внесенные гражданами Дальнего Востока, было построено несколько эскадрилий бомбардировщиков Ил-4. Одна из них — «Дальневосточный чекист» — 2 марта 1943 года прибыла в наш полк. За рекордно короткое время она перелетела с востока в Москву. На фюзеляжах самолетов крупными буквами были начертаны дорогие для всех нас слова: «Чекист Приморья», «Чекист Приамурья», «Дальневосточник».

В своем письме к авиаторам дальневосточники писали: «Мы уверены, что на этих самолетах наши соколы дадут фашистам по зубам так же, как дали японским самураям на Халхин-Голе и у озера Хасан». Гвардейцы поклялись с честью выполнить этот наказ.

Дар трудящихся — эскадрилья «Дальневосточный чекист» стала четвертой по счету в составе 3-го гвардейского полка. Ее командиром был капитан Алексей Васильевич Гаврилин. Подразделение оказалось укомплектованным опытными летчиками, штурманами и стрелками, которые очень быстро освоились с новым театром предстоящих военных действий. Летные экипажи без особого напряжения освоили программу ввода в строй ночью и ушли на первое боевое задание. Затем последовал второй вылет, третий, четвертый...

Самым молодым командиром корабля в этой эскадрилье был старший лейтенант Кузьминич. Я навсегда запомнил его ладную подтянутую фигуру, задорные с лукавинкой глаза на худощавом лице. Коротко подстриженные рыжие волосы придавали ему юношеский вид.

В первом же боевом вылете Кузьминич попал в крайне тяжелую обстановку. При подходе к железнодорожному узлу Вязьма бомбардировщик оказался в плотном огне зенитной артиллерии и в ярких лучах прожекторов. Резкие эволюции самолетом при выполнении противозенитного маневра растерявшийся штурман принял за беспорядочное падение и, не доложив командиру, покинул машину через верхний астролюк. Прямо скажем, только по воле счастливого случая он не завис на хвостовом оперении. Тогда худо бы пришлось не только ему, но и всему экипажу.

Оставшись без штурмана, старший лейтенант Кузьминич зашел на цель, аварийно открыл бомболюки и сбросил бомбы. Но самое трудное оставалось впереди — вывести самолет в район базирования. Летчик открыл колпак и, высовывая голову в створку фонаря, повел машину по компасу к линии фронта. Помогал и радист, который беспрерывно запрашивал пеленги и выдавал их командиру корабля.

На КП полка Кузьминич обстоятельно доложил командиру о выполнении задания, написал объяснение о штурмане. Он старался шутить, но его усталый вид и покрасневшие глаза лучше всяких слов говорили о том, что пережил этот мужественный человек. Одна боевая ночь превратила необстрелянного юношу в отважного бойца, и не только старшего лейтенанта Кузьминича, а всех его боевых друзей из эскадрильи «Дальневосточный чекист».

В те дни в числе лучших авиаторов полка все чаще стали называть экипаж Владимира Замыцкого. К весне 1943 года он выполнил более ста боевых вылетов. В одном из них бомбардировщик Замыцкого оказался под осветительными бомбами, сброшенными немецкими самолетами. Став хорошо видимой мишенью, он был тут же атакован вражеским ночным истребителем. Струя трассирующих пуль прошла над кабиной командира корабля. Умело маневрируя, Замыцкий все-таки ушел от преследования фашиста.

— Живы? — спросил он у членов экипажа.

— Пронесло, — ответил штурман Сягин.

— А мы оба ранены, — сообщил радист за себя и стрелка.

Наступило молчание. Радист и стрелок не хотели выказывать своих страданий. А моторы работали уже с перебоями, машина шла со снижением. Но вот, когда до земли осталось всего 200 метров, показался аэродром. Штурман Сягин дал серию красных ракет — сигнал бедствия. А несколько раньше на КП приняли по радио доклад от экипажа и знали обо всем, что с ним случилось. Поэтому стартовый наряд заранее подготовился к приемке поврежденного бомбардировщика.

Высота 100 метров, 50... Оба мотора заглохли. Экипаж приготовился к самому худшему. Повреждено шасси, и посадка будет производиться только на правое колесо.

Вот машина мягко коснулась земли, плавно покатилась. Затем она резко развернулась, вздымая пыль, и остановилась. Раненых тут же вытащили из кабин и отправили в санчасть. Огорченный происшедшим, Замыцкий осмотрел самолет, усеянный крупными и мелкими пробоинами. Пробиты бензо — и маслобаки, карбюратор левого мотора, управление рулями, шасси. И несмотря на это, Володя все-таки долетел.

Очередное задание, полученное экипажем Замыцкого, — нанести удар по технике и живой силе врага на шоссе Смоленск-Витебск. В этом полете кроме Сягина в кабине штурмана находился недавно прибывший в полк для стажировки слушатель Военно-воздушной академии имени Н. Е. Жуковского капитан Вакуленко — однофамилец стрелка. Выйдя в район цели, экипаж начал отыскивать на земле район наибольшего скопления войск неприятеля, не обращая внимания на рвущиеся вокруг зенитные снаряды. Вот Сягин увидел, как по земле ползут тапки, самоходки, автомашины с пехотой и длинноствольными орудиями на прицепах...

— Все бомбы положены в цель! — докладывает штурман командиру. — Курс девяносто градусов...

И тут же в правый мотор угодил вражеский снаряд.

— Давай курс до ближнего аэродрома, загорелся правый мотор! — не скрывая тревоги, требует Замыцкий.

На одном моторе машина быстро теряет высоту, кабина летчика наполняется масляным туманом.

— Штурман, сколько до линии фронта? — запрашивает Замыцкий. — Высота двести метров, задыхаюсь.

— Не стреляют, — значит, прошли линию фронта, — ответил Сягин.

— Покинуть самолет! Немедленно! — приказывает командир.

Сягин открыл люк и быстро юркнул в него. За ним — Вакуленко.

— Есть кто в самолете? — еще раз запрашивает Замыцкий. Никто не ответил. И командир выпрыгнул методом срыва. Лес. Грохот падающего самолета. Метрах в сорока от него завис на дереве Замыцкий. Отстегнув лямки парашюта, он спустился по дереву на землю и вынул из кобуры пистолет. Решил выбираться из лесу. Выйдя на опушку, заметил, как в небо взвилась и быстро рассыпалась искрами ракета. И опять со всех сторон подступила густая, непроглядная ночь. Раздался выстрел — условный сигнал. Прихрамывая на правую ногу, Володя направился туда, откуда донесся звук.

— Тимофеич! — не удержался он от восклицания, увидев штурмана.

— Данилыч!

Боевые друзья крепко обнялись. А еще через несколько минут к ним подошел радист Бельский. Не хватало двух Вакуленко — штурмана-стажера и стрелка. Вскоре на выстрел из ракетницы пришел стрелок Вакуленко. А где же капитан? Авиаторы решили пойти к догорающему самолету. Внимательно осмотрели местность вокруг него, но Вакуленко-стажера так и не обнаружили. Тогда Замыцкий, расставив людей через определенные интервалы, решил двигаться в направлении полета самолета. Вдруг совсем рядом раздался властный окрик:

— Командир, ко мне!

Оглянулись. В отсветах горящего самолета стояла девушка с автоматом на груди. Сягин с радистом и стрелком остались на месте, а Замыцкий пошел на непредвиденное свидание. Выяснилось, что девушка эта — сержант Аня Великоцкая. Она находилась на посту ВНОС, что был в полутора километрах от упавшего бомбардировщика. Теперь вот пришла со своими тремя подругами на помощь пострадавшим.

Снова начались поиски капитана Вакуленко. Обнаружили его девушки около мотора, отлетевшего в сторону при падении машины. Он был уже мертв. Обернув тело стажера парашютным шелком, друзья похоронили его. Девушек попросили присмотреть за могилой, пока однополчане не вернутся сюда и не перехоронят капитана Вакуленко со всеми воинскими почестями.

В полку Владимира Замыцкого и его экипаж встретили с радостным удивлением. Их считали уже погибшими. Среди взволнованных авиаторов стояла очаровательная женщина с заплаканными глазами — молодая супруга Владимира, Маша. Настоящая была у них любовь — крепкая и сильная. Машенька работала официанткой в летной столовой. Прямо скажу, правилась она многим. Общительная и живая, Маша, казалось, одинаково ласково относилась ко всем летчикам. Но мы-то прекрасно знали, что сердце девушки принадлежит лишь Володе Замыцкому.

Вскоре экипаж Замыцкого получил новый самолет и продолжал выполнять боевые задания. Володя стал капитаном, заместителем командира эскадрильи. Но во время одного из полетов произошла катастрофа. Михаил Лихолит, летевший за штурмана, был убит, Замыцкий получил тяжелую контузию. Врачи привели его в сознание только на четвертые сутки. После лечения он прибыл в родной полк для прохождения дальнейшей службы, но стал летать уже на маленьких самолетах.

Весна 1943 года запомнилась мне многими событиями. Расскажу о наиболее значительном из них. Нашему командованию стало известно, что вечером 3 мая гитлеровцы устраивают большой банкет в здании фельдкомендатуры Минска. В воздух были подняты дальние бомбардировщики. Им удалось прорваться к важной цели и сбросить на нее десятки бомб. Одна из них точно угодила в здание, где проходил банкет. В результате под развалинами нашли свой бесславный конец 160 фашистских офицеров и генералов. Было разрушено также здание, в котором размещалась крупная воинская часть. Там тоже погибло более 700 гитлеровцев.

Но на войне было всякое: радости успехов и побед омрачались горечью утрат. Я уже рассказывал о том, каким храбрым воздушным воином показал себя один из «солдат авиации» Калистрат Недбайло. В январе 1943 года он стал офицером, к весне на его боевом счету было 128 боевых вылетов. 9 мая командир эскадрильи майор Вавилов вызвал Недбайло.

— Слетаешь сегодня в разведку, — сказал он, — и получай недельный отпуск. Это за отличную боевую работу...

День выдался теплый, безоблачный. Самолет в облегченном варианте идет легко, моторы будто поют, на душе радостно. Все зорко следят за воздухом и землей. Прошли линию фронта.

— Командир! С аэродрома взлетают истребители! — докладывает радист.

— Усилить наблюдение!

Неожиданно заработал пулемет радиста, послышался короткий пронзительный крик. Затем вместе с характерным щелчком переговорного устройства все смолкло. Во время первой же атаки вражеского истребителя радист Коля Яковлев был убит. Самолет вспыхнул как факел. Консоль правого крыла разворотило снарядом. В штурманской кабине появилось пламя, оттуда перекинулось к летчику. Калистрат успел крикнуть:

— Прыгай! Прыгай немедленно!

Ответа не последовало. Кабина летчика в огне. Калистрат открыл колпак, приподнялся на сиденье. Струя воздуха выхватила его из кабины, сбросила с крыла. Нарастающий свист в ушах заставил поторопиться с раскрытием парашюта. Динамического удара не последовало, но над головой послышался хлопок от полуоткрывшегося купола с запутанными стропами. Чтобы распутать их, Недбайло начал дергать за стропы. Напрасно. Земля быстро приближалась. По снижающемуся летчику открыли огонь с земли. Одна пуля угодила в парашют, и он раскрылся полностью, но в шелковом куполе Недбайло успел заметить огромную дыру. Земля была совсем близко. Удар. Калистрат вскочил на ноги, мигом расстегнул лямки и тут же как подкошенный упал. Левая нога поворачивалась словно на шарнирах.

«Не уйти! Это конец!..» — подумал Калистрат, будучи уверен, что упал на территории, занятой врагом. Ни волнения, ни боли. Конец так конец...

В густых зарослях травы показалось несколько голов, потом сверкнули дула автоматов. Вдруг поднимается во весь рост этакий верзила и кричит;

— Бросай оружие, сдавайся!

«Фриц»,-решил Калистрат, выхватив пистолет. Но тут он ясно заметил блеснувшую в лучах заходящего солнца медаль «За отвагу». Свои! От радости закружилась голова. Недбайло свалился на землю без чувств.

Когда пришел в сознание, увидел рядом несколько автоматчиков.

— Еще кто-нибудь прыгал с самолета? — спросил он у них.

— Нет, — услышал горький ответ.

Пехотинцы отнесли летчика в блиндаж. Подъехавший офицер показал Калистрату удостоверение личности штурмана Анатолия Макарова. Очевидно, парашют у него не раскрылся, и он погиб при падении. И сразу у Недбайло острее заныли переломленная нога, обожженное лицо.

После госпиталя Калистрат снова вернулся в родной полк. Он совершил еще 17 боевых вылетов, в одном из них получил тяжелую контузию. Опять лечение и опять возвращение в строй.

Во время налета на Тильзит Калистрат в момент сброса бомб потерял сознание. Хорошо, что штурман, с которым он летал, — замполит 18-го гвардейского полка подполковник Петр Резонов — успел отбомбиться и своевременно вывел самолет из пикирования. Недбайло пришел в сознание только на малой высоте. Прилетели домой благополучно. Снова Калистрата положили в госпиталь. Врачам удалось поднять его на ноги, но на этот раз медицинская комиссия разрешила ему летать только на легких транспортных самолетах.

Экипажи Недбайло и Замыцкого вписали яркие страницы в боевую историю 2-й гвардейской Севастопольско-Берлинской авиадивизии дальнего действия. Они успешно уничтожали важные объекты в глубоком тылу врага, совершали такие полеты, которые под силу только опытным и хорошо обученным экипажам.

Боевым, по-братски сплоченным было наше соединение. В его рядах вместе с русскими, украинцами, белорусами, сыновьями других народов нашей многонациональной страны отважно сражались венгр Акош Хевеши и испанец Хосе Мокайо. О них мне хочется рассказать особо.

Акош Хевеши родился в Будапеште в 1911 году, в семье профессионального революционера, активного участника венгерской революции 1919 года. После ее подавления отца бросили в тюрьму, и только в 1921 году он смог эмигрировать в Советскую Россию, чтобы здесь продолжать борьбу за социализм, за светлое будущее своей страны. Десятилетний Акош остался в Венгрии. Только в 1925 году мальчику удалось наконец переехать к родителям в СССР. Наша страна стала для него второй родиной.

Десятилетка, затем Военная школа имени ВЦИК. В 1934 году Акош стал летнабом (летчиком-наблюдателем, штурманом).

В июле 1936 года, когда фашистский мятеж против Испанской республики послужил поводом для открытой итало-германской интервенции, двадцатипятилетний летчик-наблюдатель Акош Хевеши вместе с другими авиаторами-добровольцами, проникнутыми стремлением помочь испанскому народу в борьбе за свободу и независимость, едет в эту многострадальную страну. Здесь он повстречался с отцом, который командовал венгерским батальоном в интернациональной бригаде. Словно передавая эстафету революционной борьбы в руки сына, отец дал наказ Акошу не складывать оружия до полной победы над фашизмом.

Крещение огнем Акош Хевеши получил в прославленной эскадрилье скоростных бомбардировщиков, которую водил в бой отважный советский летчик Виктор Степанович Хользунов, ставший впоследствии Героем Советского Союза. В составе его экипажа летал стрелком-радистом школьный товарищ Акоша Вася Огуреев, с которым они сидели за одной партой в малаховской десятилетке.

Эскадрилья участвовала в боях под Мадридом, Барселоной, Сарагосой, летала над вершинами и ущельями Сьерра-Гвадерамы. И не раз после успешного бомбометания экипажи с радостью наблюдали, как на земле от взрывов их бомб горели вражеские самолеты и танки, взлетали на воздух склады с боеприпасами и цистерны с горючим, пылали на обочинах дорог перевернутые автомашины. В небе Испании советские летчики-добровольцы, выполняя интернациональный долг, с честью выдержали суровый экзамен в первой схватке с фашизмом.

Великая Отечественная война застала Акоша Хевеши на должности штурмана ВВС Одесского военного округа. В 1942 году он подал рапорт о переводе его в одну из формируемых частей авиации дальнего действия. Просьба была удовлетворена, и Хевеши был назначен в нашу дивизию штурманом 751-го дальнебомбардировочного авиаполка, которым командовал Герой Советского Союза Василий Гаврилович Тихонов, бомбивший в 1941 году Берлин. Невысокого роста, черноволосый кудрявый венгр, которого товарищи называли между собой Цыганом, пользовался большим уважением личного состава дивизии не только как опытный штурман, но и как человек большой души. Он покорял нас своей волевой и собранной натурой, а в полетах — неукротимым стремлением нанести наибольший урон фашистам, с которыми у него были особые счеты: он мстил за погибшего в Испании отца, за свою поруганную родину, за горе советских людей.

Подполковник Хевеши много труда вкладывал в обучение молодых летчиков и штурманов, прекрасно понимал юношескую душу и боевой задор молодых авиаторов. Он хорошо знал, что в боевой деятельности экипажа дальнего бомбардировщика минимум романтики и максимум опасности. Он прямо и откровенно вел разговор с молодежью о том, что их ожидает на пути к цели и каким большим трудом достигается успех. Акош Хевеши старался сам провозить молодые экипажи на первое боевое крещение, знакомил их с различными ситуациями, которые могли встретиться в небе войны. После провозных полетов он докладывал командиру полка:

— У молодых штурманов есть все — знания, смелость, тактическая грамотность, способность быстро производить необходимые расчеты, умение принимать правильные решения. Главное теперь — больше летать.

Хевеши побывал над многими городами фашистской Германии и ее союзников. Но вот 17 апреля сорок третьего года случилась беда.

...Весеннее ночное небо было закрыто многоярусной облачностью. Ил-4, пилотируемый Михаилом Урутиным, следовал в глубокий тыл противника с особым заданием командования. По беснующемуся пятому океану самолет с трудом пробивался к району Данцига.

Освободившись от плена облаков, Акош уточнил свое местонахождение. Впереди по черному шатру неба рыскали лучи прожекторов. Вокруг самолета бушевал шквал зенитного огня. К цели подошли с приглушенными моторами. Словно черные большие сигары, стремительно полетели вниз бомбы.

— Все в порядке! — доложил штурман.

Но в это время огромной силы удар потряс корпус бомбардировщика. Самолет охватило пламенем. В кабины ворвался едкий дым. Над экипажем нависла смертельная опасность. В шлемофонах прозвучал голос командира:

— Прыгать!

— Радист! Стрелок! Прыгать! — продублировал команду штурман.

Тишина. Может быть, они уже отключили шлемофоны и прыгнули?

«Пора», — подумал Хевеши и, словно выброшенный пружиной, вылетел из кабины. Удар от наполнившегося купола парашюта напомнил, что первая опасность миновала. Но внизу территория Восточной Пруссии...

«Немцы, плен», — сверлила мозг тревожная мысль.

При оставлении падающего самолета экипаж разбросало на большой площади. Ничего не зная друг о друге, командир, штурман, радист и стрелок самостоятельно пробирались на восток.

По-разному сложились их судьбы. Акош Хевеши шел домой почти месяц. Голод, жажда, постоянная опасность напороться на фашистов и их ищеек выматывали силы. И вот когда он уже находился почти у самой линии фронта, неожиданно наткнулся на засаду. Его схватили. За этим последовали унизительный плен, допросы, тюрьма. Враги всячески старались склонить Хевеша на свою сторону, пытались запугать различными провокациями. Но ни пытки, ни провокации не сломили волю отважного штурмана, непоколебимого воина-интернационалиста. Коммунист Хевеши остался до конца верным присяге. После освобождения из плена он еще долгое время был штурманом полка дальних бомбардировщиков. В настоящее время гвардии полковник в отставке Акош Хевеши в трудовом строю. Он возглавляет учебную часть Гражданской обороны Ивановской области.

Командир корабля Михаил Урутин после нескольких дней скитания по вражескому тылу нарвался на вражескую засаду, попытался уйти от преследования, но в перестрелке был убит. Только стрелок-радист после долгого, почти тысячекилометрового пути по тылам врага вернулся в полк и поведал о трагедии, разыгравшейся в ночном небе над Восточной Пруссией.

...Штурман корабля Хосе Мокайо — сын испанского республиканца. Русые волосы, голубые глаза этого совсем еще юного лейтенанта делали его больше похожим на немца, чем на испанца. Скромный, с тихим голосом, но бодрый и уверенный в своих действиях, Хосе всегда с успехом выполнял боевые задания. Летал он с молодым летчиком лейтенантом Иваном Кириленко. После вылета, весело улыбаясь, пытался о многом рассказать, поделиться своими впечатлениями, но, на беду, говорил по-русски с затруднениями. На выручку ему приходили члены экипажа. Когда Хосе ошибался в произношении того или иного слова, то быстро спохватывался, поправлялся и от души смеялся над собой. А вот писал аккуратно и грамотно.

С первых дней пребывания в полку шефство над Хосе Мокайо взял заместитель начальника штаба Петр Герасимович Светлов. Этот трудолюбивый офицер своим знанием дела, простотой и доступностью особенно расположил к себе испанца. Да это и неудивительно: все уважали Петра Герасимовича как опытного авиатора, всегда собранного и подтянутого, задушевного и отзывчивого человека.

Еще в 1933 году Светлов двадцатилетним юношей проходил службу младшим техником по электрооборудованию самолетов ТБ-1 и ТБ-3 в 85-й авиаэскадрилье 17-й тяжелобомбардировочной бригады, базировавшейся под Москвой. Там же ему посчастливилось близко наблюдать испытательные полеты известных летчиков Чкалова, Анисимова, Коккинаки, Моисеева и других. Петр часто рассказывал, как Александр Анисимов и Валерий Чкалов устанавливали свои И-4 с помощью специальных устройств на крылья ТБ-1. Взлетали с работающими моторами. Поднявшись на 800–1000 метров, они одновременно оставляли самолет-носитель и разлетались веером с набором высоты.

Бывая на авиазаводе ЦАГИ, Светлов познакомился с основными технологическими процессами изготовления самолета ТБ-3 вплоть до выкатки его на аэродром и облета. Летчиком-испытателем на этом предприятии в то время работал Алексей Константинович Туманский, хорошо известный своими полетами еще на знаменитом «Илье Муромце». Светлов очень гордился тем, что при облетах самолета ТБ-3 ему доводилось подниматься в воздух вместе с А. К. Туманским.

Перед войной Светлов переквалифицировался, стал заместителем начальника штаба полка, а затем дивизии. Живая, активная штабная работа пришлась ему по душе и не только увлекла, но просто захватила. Он был аккуратен и исполнителен. Любой из офицеров мог позавидовать культуре в его штабной работе. Разработанные им документы отличались четкостью изложения и ясностью мысли. К Петру Герасимовичу летчики и штурманы обращались по различным вопросам, и всех он внимательно выслушивал, оказывал помощь, давал нужные советы. Молодежь особенно тянулась к нему. Привязался к Светлову и Хосе Мокайо. Зная его затруднения в русском языке, Петр Герасимович определил для Хосе новый порядок доклада о выполнении боевого задания, отличавшийся от установленного — сначала устный доклад, а затем письменное донесение. Они делали наоборот. Вначале Мокайо чертил схему цели, наносил разрывы бомб на ней, а затем приступал к письменному донесению. Надо сказать, что работал Мокайо обстоятельно, не торопясь, со знанием дела. Затем отвечал на интересующие Светлова вопросы. Несмотря на определенную трудность, им всегда удавалось найти общий язык. Надо сказать, что и товарищи старались уделять Хосе максимум внимания, во всем помогать.

Хосе Мокайо твердо верил в победу над фашизмом. Во имя этого он отдавал все силы и знания. Но после одного из боевых вылетов под Сталинград полк облетела скорбная весть: Хосе не вернулся с задания. Память об этом замечательном сыне испанского народа навсегда осталась в сердцах однополчан.

Начиналось лето 1943 года. На фронте было сравнительно спокойно. Но так только казалось. По данным разведки стало известно, что в районе Курского выступа гитлеровское командование сосредоточивает крупные силы. Оно рассчитывало взять реванш за Сталинград, разгромить советские войска.

Большие надежды на наступавшее лето возлагали и мы. Верили, что освобождение родной советской земли, начало которому положили сокрушительные удары на Волге и на Дону, будет продолжено новыми победами. Эту уверенность в нас укрепляли возросшая мощь наших сухопутных войск, особенно танковых и артиллерийских, а также прочно удерживаемое нами господство в воздухе.

В те дни полки 2-й гвардейской авиадивизии вели активные действия по срыву железнодорожных перевозок противника. Планомерным и систематическим бомбовым ударам подвергались железнодорожные узлы Минск, Витебск, Смоленск, Вязьма, Гомель, Брест, Могилев. Брянск, Орел. В боевых вылетах на эти объекты иногда одновременно участвовало до 400 бомбардировщиков, собранных из разных корпусов авиации дальнего действия.

За два года войны немцы создали в названных городах сильную противовоздушную оборону, ничем не уступавшую ПВО Берлина. Особенно сильно был прикрыт Брянск, ставший для врага крупной базой снабжения фронтового значения. Наши удары по этому узлу были систематическими и массированными. Недаром у нас в то время бытовала поговорка: «Кто над Брянском не бывал, тот зенитки не видал!»

Каждый железнодорожный узел прикрывали до сотни орудий зенитной артиллерии и более пятидесяти прожекторов, на подступах патрулировали истребители. Самым неожиданным и неприятным для летных экипажей было появление у противника радиолокационных станций орудийной наводки и самолетных радиолокаторов. Более того, единую радиолокационную линию с центром управления в Минске фашисты создали вдоль рокадной железной дороги Витебск-Орша-Могилев. Всевидящие радары, лучам которых не страшны ни облака, ни ночь, давали возможность немецкому командованию заблаговременно сообщать о приближении наших самолетов, своевременно подготовить к бою зенитную артиллерию и заранее выслать наперехват истребителей по маршрутам следования бомбардировщиков. Особенно опасным стал первый залп зенитной артиллерии. Участились встречи и с ночными истребителями, от атак которых сильно возрастали наши потери. Такая обстановка в воздухе держала экипажи в постоянном напряжении.

Радиолокация, как новый вид радиотехнических средств обнаружения воздушных целей, для нас была малознакомой. Поэтому, возвратившись с задания, летный состав все чаще докладывал: «На подходе к цели тихо. Вдруг — вспышки разрывов. Попадание в самолет. Не успеешь даже сманеврировать!»

Применение противником новейших технических средств потребовало от нас настойчивых поисков новых тактических приемов. На проведенной в корпусе конференции были выработаны практические мероприятия: противорадиолокационный профиль полета, эшелонирование самолетов по высотам, повышение плотности ударов, налет на цель с разных направлений, применение металлизированной ленты (дипольных отражателей) и другие.

Чтобы обмануть вражеские штабы ПВО и скрыть действительную цель налета дальних бомбардировщиков, командование направляло к второстепенным объектам небольшие отвлекающие группы самолетов, которые сбрасывали по пути фольгу: на экранах радиолокаторов появлялись такие же светящиеся изображения, что и при полете групп бомбардировщиков. Полет к линии фронта экипажи производили на малой высоте, под лепестком зоны облучения радиолокаторов. И только перед целью самолеты резко набирали высоту, при этом часто меняя направление, чтобы не дать противнику воспользоваться данными, которые выдавали радиолокаторы.

Массированные удары с применением помех и «звездные» налеты стали наиболее эффективными способами уничтожения объектов, сильно защищенных средствами ПВО.

...Поставлена задача: нанести бомбардировочный удар по железнодорожному узлу Брянск, на котором скопилось большое количество вражеских эшелонов с военной техникой, боеприпасами и горючим. В боевом вылете принимает участие и наш экипаж. Мастерством его командира Василия Борисова восхищались многие летчики. Вот и сейчас они внимательно и ревниво наблюдают за тем, как он экономно опробывает моторы, как быстрее всех из-под колес его самолета убираются колодки, как легко и красиво отрывается от взлетной полосы тяжелогруженый бомбардировщик.

На этот раз мы идем в голове эшелона обеспечения. Нам необходимо отыскать и обозначить цель, создать на ней очаги пожаров для того, чтобы основной эшелон бомбардировщиков «бил по огоньку».

Немцы приняли все меры к тому, чтобы не допустить бомбардировщиков к важному объекту, сорвать их удар. На подходе к Брянску чернота ночи словно раскололась. Навстречу самолету понеслись огненные светлячки, сливаясь в красноватые нити. Одновременно в темное небо взметнулись голубоватые лучи прожекторов. Вот они качнулись и замельтешили по небосводу, образуя сплошное поле света. Внутри светового купола бурлили разрывы снарядов. Они были настолько густы, что казалось, ими усеяно все небо. А за границей светового поля носились вражеские истребители, готовые каждую секунду атаковать наши корабли.

Земля шлет экипажу смерть, надо действовать хитрее, расчетливее. Вот экипажи-осветители сбросили несколько десятков САБов. Сила света их равна сотням тысяч свечей. Теперь цель просматривается, как в ясную лунную ночь. С высоты хорошо видна серебристая лента Десны, блестящие нити железнодорожного полотна, забитые эшелонами станционные пути.

Из нескольких десятков прожекторов своей яркостью особенно выделяется искатель, действующий по командам радарной установки. Эта огромная светящаяся метла методически ощупывала ночное пространство, находила и захватывала самолеты. Вот она подкралась и к нам. На помощь прожектору-искателю тотчас пришло несколько других прожекторов с меньшей силой света. Вырваться из их окружения довольно трудно.

Прожекторы мешают прицельному бомбометанию, слепят глаза. Несмотря на все это, надо сбросить бомбы точно. Ведь за нами идет основная масса бомбардировщиков. Хорошо подожженную цель они лучше обработают. А зловещие разрывы появляются и справа и слева. Кажется, еще мгновение — и они поразят машину. Сбрасываю «зажигалки». На земле сверкнули зарницы неслышимых в кабине взрывов, создав своеобразный маяк для прицельного бомбометания.

После сбрасывания бомб экипажи не спешат разворачиваться непосредственно над объектом. В небе над целью траектории полетов нескольких десятков самолетов пересекались на ограниченном пространстве. Прежде всего нужно избежать столкновения, суметь различить темные громадины проплывающих над пожарищем бомбовозов и вовремя ускользнуть от слетающихся на добычу вражеских истребителей.

Самые неприятные — второй и последующие заходы, а они, как правило, обязательны. Экипажу нужно было снова нырять в клокочущий и ревущий поток вражеского огня, точно зайти на цель и прицельно сбросить бомбы. Даже один такой маневр требовал огромной выдержки.

Уходя от цели, наблюдаем над Брянском сплошное море огня. Неожиданно самолет вздрогнул от стрельбы Кулешевича. Нас атаковал истребитель. Борисов резко меняет направление и высоту, и в те же секунды по левому борту пронеслись синеватые нити трасс фашистских снарядов. По телу пробежал неприятный холодок.

Надо сказать, что ночной бой до некоторой степени уравнивал шансы бомбардировщика и истребителя. Здесь исход поединка могли решить мгновения. Вот и сейчас огонь бомбардировщика и правильно выполненный летчиком маневр помогли уклониться от пулеметной очереди, выпущенной вражеским истребителем. Он потерял нас, не причинив нам большого вреда.

Но кому-то не повезло. Небо вдруг озарил зловещий факел. Сомнений быть не могло — это вспыхнул бомбардировщик. Охваченный пламенем, он подобно метеору, оставляя за собой длинный огненный хвост, приближался к земле. Еще кто-то из друзей не вернется с задания...

...В лучах зажженных прожекторов возник скользящий по земле силуэт двухмоторного воздушного корабля. Пробежав по полосе, он, чуть притормаживая, погасил скорость и, с ходу развернувшись, покатился к капониру.

Самолетная стоянка! Сколько связано с ней воспоминаний! Она напоминала гнездо, из которого летчики улетают в бой. Сюда возвращаются они на изрешеченных машинах, здесь передают вахту техническому составу, терпеливо ожидающему возвращения летных экипажей, чтобы быстрее подготовить машины к повторному вылету. Заботливые руки специалистов проверят каждую гайку, каждый шплинт и шарнир, заделают даже самые незначительные пробоины. В коротких промежутках между вылетами техники заправляют самолеты. Автомашины с узкими щелочками замаскированных жестью фар подвозят бомбы в деревянных обрешетках. Тут же идет подготовка боеприпасов: вскрывается тара, очищаются бугеля от смазки, выправляются изогнутые при транспортировке стабилизаторы бомб.

Вот и теперь после обмена замечаниями о работе материальной части «хозяин» самолета Василий Марченко придирчиво осматривает пробитую осколками машину. В карманах его комбинезона мирно позвякивают инструменты. Неторопливым шагом техник отошел в сторонку, скрутил из газеты козью ножку и, попыхивая сизым дымком, заключил:

— На этой «ласточке» вы еще много раз подниметесь в воздух.

— Ну что ж, Марченко подлечит машину, а завтра снова на запад, — говорит мне Василий Борисов.

— Завтра — это да. А сегодня что будем делать?

— Не волнуйся, найдем свободный аппарат.

Небольшая удаленность объекта позволяет экипажам за счет уменьшения заправки горючим поднять в воздух повышенную бомбовую нагрузку и в короткую летнюю ночь сделать второй вылет. В результате с таким же количеством самолетов полк становился как бы в два раза сильнее.

Близится полночь. По извилистой лесной тропке идем в штаб. В темноте свет цигарок напоминает полет светлячков. Как всегда, летчики и штурманы громко обсуждают только что пережитое в полете. Свежо. Дышится легко и свободно. Мирной, спокойно спящей кажется земля. Только где-то на невидимых в темноте самолетных стоянках слышатся негромкие голоса, изредка мигает приглушенный свет, доносится звон металла. Это вечно бодрствующие техники и механики, прикрывая ладонями рук лампочки-переноски, готовят бомбардировщики к очередному вылету.

В вышине над нами дрожащий свет далеких звезд, едва заметный сквозь верхушки деревьев. Кругом темень. Стараемся идти так, чтобы не свалиться в какую-либо щель. Впереди, освещая путь фонариком, бодро шагает Василий Борисов. За ним след в след идем мы. Вот он легко перепрыгнул через первую щель. Мы повторяем прыжок — и тут же летим куда-то вниз. Образуется куча мала. Над нами, вверху, от души смеется Царек. Оказывается он незаметно перешагнул щель, а сам сделал вид, что она у него еще впереди. А мы, не ожидая подвоха, угодили в яму. Очередная выдумка Царя Бориса удалась. Остальную часть пути он допекал нас удачно разыгранной шуткой.

В светлом прямоугольнике штабной землянки перед нами открывается картина, напоминающая полотно Репина «Письмо турецкому султану». Уткнувшись в карту, сидит раскрасневшийся дядя Костя с изогнутой трубкой во рту. Его окружил только что вернувшийся из боя пестро одетый летный люд: кто в зимнем обмундировании, кто в летнем, а кто просто в ватных стеганках или свитерах. Слышатся говор, смех. Над головами повис густой табачный дым. Щурясь от него, Константин Никифорович дотошно расспрашивает каждый экипаж о выполненном задании. Разгоряченные боем летчики шумно делятся впечатлениями о боевом вылете, радуются успехам товарищей, огорчаются неудачами, проклинают плотный зенитный огонь, которым встретил нас враг в районе цели, ночные истребители, мощный прожектор, быстро нащупывающий самолеты. На минуту умолкая, чутко прислушивались к тишине ночи, надеясь, что, может быть, чудом вернутся на свой аэродром те, чьи самолетные стоянки остались пустыми.

После полуночи небо очистилось от туч. Второй вылет в эту ночь наш экипаж выполняет в качестве фотоконтролера результатов удара. В чреве самолета кроме зажигательных и фугасных бомб были подвешены ФОТАБы.

Мы снова над целью. Над Брянском гарь, марево. Остервенело бьют зенитки. То слева, то справа от нас ночную темень вспарывают трассы пуль ночных истребителей врага. Ведущий прожектор с мощным зеркалом продолжает захватывать то один, то другой самолет, как бы распределяет цели между группами менее мощных своих помощников, по лучам которых сосредоточивался прицельный огонь. Вот уже второй за эту ночь бомбардировщик, подобно фейерверку, рассыпался в воздухе огненными всплесками. Там, где он только что был, появился на какие-то мгновенья огромный огненный шар. Но один из наших самолетов стремительно снижается на малую высоту и серией бомб накрывает коварный прожектор. Это был разумный и расчетливый маневр. Как мы все были благодарны за выручку! Потом мы узнали, что это сделал экипаж Славы Опалева. Да, законом его боевой жизни всегда было суворовское правило: сам погибай, а товарища выручай.

Железнодорожный узел в плену огня и дыма. Это горят и рвутся цистерны с бензином. На первом заходе бросаем фугаски. Делаем маневр на фотографирование. В районе цели наших самолетов уже нет. Главный козырь воздушного фотографа — внезапность — нами потерян. Весь огонь фашисты сосредоточили на одиночном корабле. Кажется, что пройти огненную завесу невозможно. Наступил тот момент, когда надо в считанные секунды принять единственно правильное решение. И, как бывает в критические минуты жизни, оно пришло неожиданно. Направляем самолет в спасительное окно среди разрывов.

После снижения выполняем горизонтальный полет, чтобы сбросить фотобомбу. Отверни в сторону, измени чуть-чуть высоту или допусти маленький крен — нужного снимка не будет. Через мгновение яркая вспышка озарила местность. Еще несколько секунд прямолинейного движения на боевом пути, и фотоаппарат сделал свое дело. Теперь быстрее на аэродром. Самолет, меняя направление, стремительно теряет высоту. Когда до земли осталось метров четыреста, Василий Борисов выравнивает машину и берет курс на восток. Пробоина в левой плоскости издает странный свист, усиливающий наше нервное напряжение, моторы работают с перебоями, как говорят моряки, «враздрай», и бомбардировщик летит словно немного приплясывая.

Домой возвращаемся в предрассветных сумерках. Осматриваюсь вокруг и вновь убеждаюсь: нет зрелища красивее утреннего неба, видимого с самолета. Из-за горизонта веером тянутся золотистые лучи еще не выкатившегося солнца. По долинам и балкам расстилается белый предутренний туман. Самолет мчится уже на малой высоте.

Открываю боковые форточки, и в кабину врывается пьянящий запах родной земли. Как приятно и радостно вдыхать его после того ада, в котором мы только что побывали.

Заходим на посадку. Выпускаем щитки и шасси. Самолет «вспух» и стал снижаться круче. Тяжелую, изрядно побитую машину Василий приземлил точно у «Т». Я похвалил его за мягкую посадку и в ответ услышал знакомую фразу: «Как учили!»

Неплохо поработали в эту ночь гвардейцы-авиаторы. По данным фотоконтроля, на Брянском железнодорожном узле было уничтожено несколько сотен вагонов с боеприпасами и горючим, четыре эшелона с вражеской пехотой и эшелон с кавалерией. До трех тысяч гитлеровских захватчиков нашли свою бесславную смерть на земле Брянщины.

А на следующий день мне был вручен второй орден Красного Знамени. Высокие правительственные награды получили многие мои боевые друзья.

Загрузка...