К победным рассветам

Огненная дуга

С надеждой и озабоченностью следим мы за событиями на фронте. В сводках Совинформбюро нет ничего тревожного. Но то, что крупные сражения близки, чувствуется по всему. Каждую ночь наши дальние бомбардировщики наносят массированные удары по железнодорожным узлам за линией фронта, на которых все чаще обнаруживается скопление вражеских эшелонов, по глубоким тылам гитлеровских войск.

Отдохнув после ночных боевых вылетов, мы коротаем не такой уж частый досуг у старенького бильярда. Он стоит в одной из комнат дома, где разместился летный состав. Одни с упоением гоняют побитые шары по вылинявшему полю зеленого сукна, другие ждут очереди взять в руки кий, третьи просто страстные болельщики и судьи, горячо обсуждающие каждый удачный удар или промах. Со всех сторон сыплются беззлобные дружеские шутки и замечания. Взрывы смеха, когда проигравшая пара забирается под бильярдный стол и громко произносит: «Мы слабаки!» Болельщики ударами кулаков по столу как бы подтверждают это. Смеются все, в том числе и проигравшие.

Будь среди нас посторонний человек, он никогда не поверил бы, что такой беззаботной веселости предаются люди, всего лишь несколько часов назад побывавшие в пекле огня, готовые в любую минуту вновь вылететь навстречу любой опасности. Но так уж повелось: шутки, подковырки — стихия летчиков. Не занятый игрой Сергей Кондрин только что рассказал нам, как Царек — Василий Борисов — на днях разыграл Вячеслава Опалева: перед выездом на аэродром повесил его унты на сосну. Пришлось Славе надеть в полет сапоги.

Неожиданно раздался телефонный звонок. Наш экипаж срочно вызывали в штаб. Быстро переодевшись в летное обмундирование, мы с Борисовым выбежали во двор, где стоял мотоцикл, подаренный Ильюшиным. Попытка Василия завести двигатель не увенчалась успехом. Царек снова шурует заводным рычагом и рукояткой газа. Характерного выхлопа так и нет. Вокруг толпа любопытных. Василия уже пробирает пот. Проверено буквально все, а мотоцикл даже не чихнет. А запускался всегда с пол-оборота. Слышатся смех, подначки:

— Искра под бильярдным столом...

— Замени свечи на стеариновые...

— Свечи, посмотри свечи! — подсказываю Василию.

Первая свеча в порядке, вторая... Между контактами аккуратно сложенная папиросная бумажка, на ней написано: «Шпортил Опалев». Это отместка за подвешенные на сосну унты... Дружный смех прокатился по толпе болельщиков.

Василий Борисов и Вячеслав Опалев давние друзья. Оба — прекрасные летчики. Сколько раз их самолеты шли на боевое задание крыло в крыло. Вот и сейчас, отпуская новые шутки, Вячеслав явно завидует, что вызывают только наш экипаж.

Командир дивизии и начальник штаба уже ждали нас. Оба сидели за столом, озабоченно углубившись в пеструю от пометок карту. Полковник Щербаков начал разговор без предисловия:

— Задание срочное и сложное. Необходимо сфотографировать железнодорожный узел Орел. Сами знаете, что это одна из основных баз снабжения группы армий «Центр», здесь сосредоточены крупные склады и резервы. Постройте маршрут так, чтобы пройти именно над железнодорожным узлом. Понимаю, придется трудно. Но лететь надо...

— Раз надо, будет сделано, — спокойно ответил Борисов. — Когда вылет?

— По готовности. Со взлетом не задерживаться. Бомбы брать по своему усмотрению, — предупредил полковник Шевчук и добавил:-Запомните: там, где трудности, должна быть смелость — дерзкая, трезвая и расчетливая.

— Удачного вам полета! — заключил комдив.

Задача усложнялась тем, что лететь предстояло днем, да еще в безоблачную погоду и, конечно, без прикрытия истребителей.

— Оно, может быть, и лучше, Василий, — говорю я Борисову, — одним легче добиться внезапности, да и маневр подобрать...

Экипажам-ночникам, летающим на двухмоторных бомбардировщиках Ил-4, давно уже не ставили задач в светлое время суток. Правда, под Сталинградом в конце битвы дальние бомбардировщики летали днем, но преимущественно в плохую погоду. Сейчас же начало июля, стоят ясные солнечные дни. К тому же нам известно: перед Курским выступом немцы сосредоточили наиболее боеспособные танковые, моторизованные дивизии и для их прикрытия перебросили с других фронтов и из резерва много новых авиационных частей. Орел прикрывался двумя зенитными полками, насчитывавшими до восьмидесяти орудий и до шестидесяти прожекторов. На подступах к городу днем и ночью патрулировали истребители. Так что задуматься нам было над чем. Но приказ есть приказ. К тому же на войне, как сказал кто-то, бояться можно, трусить нельзя.

Наметили ось маршрута с расчетом сначала идти на Мценск с набором высоты до максимальной, а затем следовать на запад и атаковать цель со стороны солнца.

— Самолет к вылету готов! — доложил Марченко.

Над Мценском набрали высоту 4000 метров. От моторов растекаются белоснежные, словно ажурный шлейф, длинные полосы инверсионного следа охлажденных выхлопных газов. С земли это великолепное зрелище, но сейчас оно демаскировало нас. Фашисты, конечно, следят за нами, а может быть, уже взяли на прицел и подпускают поближе.

У линии фронта сменили высоту. Стараемся обходить крупные населенные пункты. Над Хотынцом развернулись на 180 градусов и пошли со снижением. Моторам дали такой режим, чтобы они «подвывали», подражая немецким бомбардировщикам.

Приближаемся к Орлу. Железнодорожный узел виден издали. С высоты 2100 метров хорошо просматриваются пути, забитые эшелонами и маневровыми паровозами. Включил фотоаппарат. Молчание врага становилось тревожным и подозрительным. Ведь наш самолет представляет прекрасную мишень. Воздушные стрелки зорко следят за воздухом. Пока все спокойно. Идем по идеальной прямой — заданным курсом, на строго определенной высоте, с одной и той же скоростью. Иначе фотоснимки не получатся, а бомбы не попадут в цель.

Слышу, как створки бомболюков, хлопнув, открылись. Нажата кнопка, бомбы стремительно полетели к цели. Противник был застигнут врасплох. Работает лампочка перемотки пленки, а счетчик фотоаппарата отсчитывает количество отснятых кадров Половина дела сделана. Не успели бомбы разорваться среди эшелонов, как молчавший железнодорожный узел мгновенно ожил. С земли навстречу самолету брызнули разноцветные огненные трассы. Разрывы снарядов как зловещие одуванчики появляются слева, сзади, спереди — всюду. Они таяли, расплывались наподобие темной ваты, а на месте их возникали новые — фиолетовые, серые.

Вспышки разрывов настолько близки, что воздвигают перед самолетом невидимый барьер из осколков, а их глухие вздохи слышатся даже сквозь рев моторов. Небо вокруг багрово-черное от огня и дыма. В нос лезет острый, дурманящий запах пороха. Это настоящее буйство смерти. Пробиться сквозь полыхающее огнем небо — дело нешуточное. Но самолет, словно рассекая грудью клубы разрывов, твердо идет своим курсом.

— Дает прикурить! — говорит Василий.

— Фотографирование закончено! — сообщаю ему.

Борис Кулешевич докладывает результаты наблюдения. Серия бомб словно перечеркнула железнодорожный узел. В воздух взлетают разбитые вагоны, платформы, горят цистерны.

Самолет в руках Василия, как всегда, послушен. Он резким маневром бросает его прочь от бушующих рядом осколков. На полном газу, со снижением, выжимая из машины все, на что она способна, пробиваемся на юг по кратчайшему расстоянию к линии фронта. Это был тот район, с которого в ближайшее время гитлеровцы начали наступление. Моторы перегреваются и дымят. Стрелка высотомера быстро бежит по окружности, отсчитывая потерю высоты...

Только в 200 метрах от земли нам удалось оторваться от завесы сплошного огня. Перешли на бреющий полет. В мускулистом, поджаром теле Ил-4 учащенно бились два сердца — каждое по 1100 «лошадок», которые вынесли пас за спасительную линию фронта. Вырвавшись из пекла, перекидываемся короткими фразами о самочувствии. Осматриваем, насколько возможно, поверхности самолета. Машина изрядно побита, но уверенно держится в воздухе. Ведь не зря «Ильюшин-4» славился своей прочностью. По радио доложили о выполнении боевой задачи и, «прижав уши, хвост трубой», мчимся на свою базу, чтобы быстрее доставить командованию фотоснимки.

Аэродром. Делаем «разворот почета». И в эту самую минуту путь самолету преградила стая ворон. Птицы метнулись в сторону, а одна из них не успела отвернуть и врезалась в штурманскую кабину. Послышался негромкий хлопок пробитого лобового стекла, и в то же мгновение я почувствовал сильный удар. На руках появились капли крови, мелкие кусочки вороньего мяса, перья прилипли к лицу и одежде. Признаться, ощущение было не из приятных. Хорошо, что удар пришелся не в лицо, а то бы не миновать лазарета.

— Вот теперь будешь знать, как ловить ворон! — уже смеется над моей бедой Василий Борисов.

Зарулили на стоянку. В наступившей тишине в ушах слышится легкий звон. Спускаюсь по стремянке из кабины. Мой странный вид привел в замешательство окружающих. Василий Марченко подумал, что я ранен, и бросился мне на помощь. Пришлось открыть секрет моего жалкого вида. Происшествие с вороной явилось мишенью для полковых остряков.

— Храбрая была ворона, на таран пошла, — заметил кто-то под общий смех.

— Свое гнездо защищала, — добавил другой...

Не обращая внимания на шутки, Василий Борисов спешит на командный пункт, чтобы доложить о выполнении боевого задания. Я с кассетой бегу в фотолабораторию.

...Наступил теплый вечер. В небе таяла закатная заря. Летный состав на традиционном пятачке у землянки КП с нетерпением ждет данных о разведанной нами цели. Смутно маячат тени людей. Ветерок раздувает тусклые огоньки цигарок, будто искры, щедро сыплются шутки, звучит задорный смех, словно и не предстояло экипажам уже который раз в этом месяце бомбить Орел. И когда кто-либо слишком завирался, обязательно слышалась песня: «Летят утки, летят утки...» Это означало: «Остановись! Хватит врать!»

Прошло немного времени, и экипажи уже могли рассматривать мокрые снимки объекта, по которому предстояло нанести удар сегодня ночью...

В июне 1943 года, когда гитлеровцы стягивали свои силы для наступления в районе Курской дуги, соединения авиации дальнего действия совместно с 2, 5, 8 и 17-й воздушными армиями провели крупную операцию по срыву железнодорожных перевозок вражеских войск. А на рассвете первого дня Курской битвы дальние бомбардировщики обрушили на оборонительные сооружения врага мощный удар. В последующие дни накрывали бомбами крупного калибра места скопления танковых частей, превращая «тигры», «пантеры» и «фердинанды» в груды металлического лома, препятствовали подвозу подкреплений из глубины. Здесь, под Орлом, впервые была эффективно применена с самолета Пе-8 крупнейшая бомба весом 5000 килограммов конструкции А. И. Гальперина.

Во время боев на Курской дуге отрабатывались действия дальних бомбардировщиков большими группами в ограниченном районе, с широким использованием целеуказаний, получаемых от наземных войск.

В те дни наши летчики показали возросшее боевое мастерство, бесстрашие, героизм. Мы переживали не только радость побед, но и горечь прощания с замечательными боевыми друзьями.

В ночь на 3 августа 1943 года экипаж капитана Сергея Устиновича Балалова, в котором штурманом был капитан Исмаил Шахшаев, вылетел на бомбардировку железнодорожного узла Брянск. Густая пелена низкой облачности закрыла цель. Чтобы штурману можно было лучше разглядеть ее, Балалов, приглушив моторы, стал снижаться. Неожиданно ночную темноту прорезали огненные трассы: наш бомбардировщик был атакован вражеским истребителем. Разворотило левый двигатель, штурманская кабина и приборная доска превратились в решето. Исмаил Шахшаев был смертельно ранен...

С этим невысоким плотным дагестанцем, уроженцем лакского аула Хуна, нас связывала давняя крепкая дружба. Впервые мы встретились еще в Краснодарском училище штурманов. В августе 1940 года мы вместе начали службу в Прибалтике. В начале войны наши пути разошлись, а в 1942 году мы снова встретились в 750-м авиаполку. Шахшаев активно включился в боевую работу. Профессию штурмана он считал смыслом своей жизни, безупречно знал дело, отдавал ему весь жар души, стремился нанести врагу как можно больший урон.

Исмаил Шахшаев. В кругу боевых друзей его часто называли Шахшаем. Общительный, веселый, он заслужил наше товарищеское уважение, а когда выпадали короткие веселые минуты досуга, покорял нас мастерством исполнения лезгинки. В этом с ним никто не мог сравниться. Да и в штурманской выучке немногие были под стать ему.

Экипаж, в состав которого входил Исмаил, не раз попадал под вражеский огонь, но всегда возвращался на свой аэродром и благополучно приземлялся. Он участвовал в разгроме фашистских войск под Сталинградом, на Кубани, под Харьковом, на Курской дуге, под Ленинградом. Он был удостоен нескольких правительственных наград, одним из первых в полку совершил двухсотый боевой вылет.

Шахшаев летал со многими летчиками части. Молодые экипажи лейтенантов Кириленко, Крюкова, Захарова гордились тем, что получили путевку в небо войны от опытного штурмана эскадрильи капитана Шахшаева. Он впервые провез на боевое задание и молодого штурмана испанца Хосе Мокайо.

В последнее время Исмаил летал с опытным летчиком капитаном Сергеем Устиновичем Балаловым, который прибыл в полк из гражданской авиации. Сама профессия, должно быть, выгранила в его характере отзывчивость и степенность, неторопливость и трезвость суждений. Суровый на вид Балалов был предельно собранным и хладнокровным. Его решительность, умение сохранить самообладание в самой сложной воздушной обстановке не раз помогали экипажу с честью выполнять сложные задания. Высшие боевые награды Родины — лучшее свидетельство ратного пути Балалова. На этот раз Балалов привел бомбардировщик со смертельно раненным штурманом на борту.

Трудно, очень трудно было друзьям нести скорбную весть жене Исмаила Шахшаева — Инне Павловне, уроженке Тулы. Они очень любили друг друга, но их семейному счастью было суждено продлиться ровно год. В тот печальный день Инна Павловна написала в летной книжке мужа, которую вручили ей друзья: «Ты не вернулся. Но я тебя жду... Знай, что я тебе буду предана до конца своей жизни...»

В небе над Курской дугой совершил свой последний подвиг опытнейший летчик полка, награжденный к тому времени орденами Ленина и Красного Знамени, майор Вячеслав Георгиевич Опалев.

...Сквозь ураганный огонь врага экипаж Опалева упорно пробивался к Орлу. Первый заход на цель он сделал удачно. При повторной атаке корпус машины сотрясся от сильного удара. Заклинило мотор, повредило управление, пробило бензобаки. Опалев, планируя, старался сохранить каждый метр высоты, каждый километр расстояния и сумел перетянуть за линию фронта. Стрелок-радист и стрелок по его команде оставили самолет. Командир и штурман майор Евгений Окороков, сохраняя выдержку в критической ситуации, решили любой ценой спасти машину — подарок дальневосточников.

Бомбардировщик объят пламенем. Едкий дым наполнил пилотскую кабину. С огромным усилием Вячеслав продолжал управлять самолетом, теряющим высоту. В опасном положении оказался штурман Евгений Окороков — боевой друг и верный помощник Опалева. Он был под стать своему командиру, отлично знал штурманское дело, точно водил воздушный корабль по сложным маршрутам войны, безошибочно выходил на заданные объекты и метко поражал их. При вынужденной посадке обычно разрушалась носовая часть самолета, и это создавало прямую угрозу штурману. Опалев не мог рисковать жизнью боевого друга, и в наушниках прозвучал его властный голос:

— Женя, друг, прыгай! А я постараюсь спасти самолет... Тем временем плохо управляемая машина стремительно снижалась. Яркое пламя, трепетавшее на плоскости как алый флаг, перекинулось на кабину. Вячеслав включил посадочную фару, открыл колпак и увидел перед собой деревню. Он удерживал бомбардировщик до последней секунды. Сколько раз ему приходилось смотреть смерти в глаза. И всегда он выходил победителем. А вот теперь не рассчитал своих сил. У самой земли он встал на сиденье. Воздушная струя выхватила его из кабины и...

Есть в авиации имена, как легенды. За ними — яркие, удивительные события, примеры мужества, любви, преданности Родине. И вместе с тем за каждым таким именем обычный человек, который стал известен потому, что познал дорогу к подвигу.

Именно таким запомнился мне майор Вячеслав Георгиевич Опалев — отличный летчик, замечательный труженик неба, интересный и обаятельный человек, которого так любили в полку. Крепкий, невысокий блондин, подвижный и всегда жизнерадостный, он был как молодой дубок. Недаром дуб исстари символизировал мужество и бессмертие народа.

В раннем возрасте Вячеслав лишился родителей. Воспитанием сироты занималась его тетя — женщина волевая и строгая. С материнской любовью она учила племянника уважительному отношению к труду, готовила к преодолению невзгод и испытаний.

Однажды над Шадринском пролетел аэроплан. Сколько радости принесло это чудо мальчишкам! С той поры в душу мальчика запал парящий в голубом небе серебристый самолет. Запомнился, видно, потому, что редкой была в те годы эта сказочная птица в наших небесах. Небо для Славика было символом простора и красоты. Он любил наблюдать, как высоко над Шадринском белым орлом царил бумажный змей с огромным хвостом из цветных лоскутков. Восходящие потоки воздуха несли его, покачивая из стороны в сторону. В эти минуты мысли мальчика находились не на земле, а там, в манящей голубизне неба.

В 1931 году мечта юноши стала былью — его зачислили курсантом Тамбовской объединенной школы пилотов и техников. Вячеслав оказался способным учлетом. Одно немножко огорчало его — небольшой рост, за что был добродушно прозван сверстниками Малышом. Правда, Малыш покорил учлетов и инструкторов серьезным отношением к делу. После первого же самостоятельного вылета полеты для него стали главной целью и смыслом жизни.

Прошло три года напряженной учебы. Учлеты стали пилотами. У каждого впереди была большая дорога по освоению еще недостаточно изведанного пятого океана. Вячеслав Опалев, не задумываясь, попросился на дальневосточные трассы.

Самостоятельную службу он начал в Хабаровском гидроаэропорту и сразу окунулся в активную летную жизнь. Своей работоспособностью, прекрасным знанием материальной части, хорошей техникой пилотирования быстро заслужил уважение и доверие товарищей.

Надо сказать, что гидроплан для взлета и посадки требовал водную поверхность — акваторию. А это сужало возможности самолета, и Вячеслав стал подумывать о переходе на сушу. Случай не заставил долго ждать. Как-то к гидросамолету Опалева подошел высокий, стройный летчик Владимир Васильевич Пономаренко.

— Как живете, кулики? — шутливым тоном проговорил Владимир.

— Ничего себе, мерси! — в тон ему ответил Вячеслав.

— Выбирался бы ты, друг, из болота на широкое поле аэродрома, — рассматривая гидроплан, продолжал Пономаренко.

— Понимаешь, паря, там больно сухо. А мы, кулики, привыкли к воде.

— А я вот прибыл с ходатайством о твоем переводе в наш авиаотряд.

С этой встречи и завязалась крепкая дружба двух смелых пилотов. Вячеслава перевели в 12-й транспортный авиаотряд, в котором. Владимир Пономаренко был заместителем командира. Теперь Опалеву приходилось летать в далекие, глухие края, где население еще не видело самолета. Летчик в те годы вызывал особый интерес и, куда бы он ни прилетал, всегда был желанным гостем у населения.

Как-то Вячеслав рассказал нам забавную историю. В ясный праздничный день в далекую таежную глухомань направили в агитполет три самолета У-2. Летчики на виду у таежных жителей производили посадку на незнакомую площадку. Первый самолет, коснувшись колесами земли, пробежал несколько метров и, словно споткнувшись о что-то, задрав хвост, стал на нос. Второй, как бы следуя примеру первого, оказался также на носу. Люди торжествовали. Заходит на посадку и Опалев. Сел впритирочку у «Т», после пробега отрулил в сторону и выключил мотор. Возбужденный народ посчитал, что именно его У-2 неправильно сел: все бросились к машине, поставили ее на нос. Опалев и ахнуть не успел, как оказался «безлошадным».

— Вот так мы агитнули в тот праздничный день, — улыбаясь, закончил рассказ Вячеслав.

Мы знали способности Опалена на веселые выдумки, но для тех лет такой случай был вполне вероятным.

Шли годы. На вооружение воздушного флота поступали новые скоростные самолеты. Лучшим летчикам авиаотряда поручили перегнать машины старой конструкции П-5 на ремонт под Москву. Здесь же, на высших курсах, летчики должны были освоить самолет ПС-40 и доставить новинку в Приморье.

После переучивания Вячеслав Опалев стал летать на самой длинной трассе страны тридцатых годов — Москва — Владивосток.

Осенью 1938 года во время боев у озера Хасан командиру отряда Нижняковскому, его заместителю Пономаренко и Опалеву было поручено доставлять медикаменты на ближайшие к фронту аэродромы. Полеты выполнялись в сложных метеоусловиях, что было под силу только опытным пилотам. А погода не радовала авиаторов. В то время года частенько свирепствовали тайфуны, землю застилали туманы и низкие облака с обильными осадками.

— Летишь, — говорил Вячеслав, — и думаешь: где летишь — в воздухе или под водой? Земли не видно. Погода наипаршивейшая. Дождь льет как из ведра. Но мысль, что раненые бойцы ждут медикаменты, придавала нам силы.

Самолеты отважных друзей всегда приземлялись точно в заданном районе и в назначенное время. Короткий отдых — и снова рейс. Уставали здорово, но не роптали. Это было не в их характерах.

Жизнь шла вперед. Обновлялась материальная часть, улучшалось техническое оснащение самолетов и аэродромов, стала внедряться радионавигация. Как-то Владимир Пономаренко проверял технику пилотирования летчиков отряда в сложных условиях, с заходом на посадку по радиомаяку. Первым прошел контроль Леонид Сумцов. За ним по-мальчишески бойко в кабину поднялся Опалев. Заняв пилотское кресло, он бодро доложил о готовности к вылету. Пономаренко дал разрешение. Побежало назад зеленое поле аэродрома. Самолет плавно оторвался от земли, поджал под себя шасси и с набором высоты вошел в облака, висевшие низко над землей.

— У меня было такое впечатление, — рассказывал нам Пономаренко, — что пилотировал самолет человек, рожденный для неба. Он вел машину смело, легко, как бы играючи, и делал все с большим удовольствием. Чистоте его техники пилотирования, быстроте и точности реакции можно было позавидовать.

В 1940 году шесть летчиков во главе с Владимиром Пономаренко были призваны в армию. Их направили в 212-й отдельный дальнебомбардировочный авиаполк, которым командовал подполковник А. Е. Голованов. Как завидовал им Опалев!

Наступил 1942 год. Вячеслав Опалев и его друг Василий Борисов вместе с другими пилотами Аэрофлота были направлены в 750-й дальнебомбардировочный полк. Каждому из них присвоили воинское звание «старший лейтенант». На их груди сверкали почетные значки, которые выдавали за миллион километров налета.

Опалев принес на фронт жизнерадостность, здравый оптимизм, юмор, летную культуру и смекалку. Балагур и острослов в кругу друзей, в воздухе он проявлял отменную выдержку и требовательность к себе. Летное дело знал до тонкостей. Даже среди опытных летчиков славился искусством пилотирования. Его смелость в бою стала общеизвестна и уважаема всеми авиаторами, он всегда первым вызывался на выполнение самых сложных и ответственных заданий. Это был летчик-новатор, отважный боец, верный друг и товарищ. Несмотря на свой малый рост по сравнению с другими командирами кораблей, он всегда взваливал на себя тяжелые заботы, всегда оставался «аккумулятором», заряжая людей бодростью, энергией, верой в победу.

В первом ночном вылете экипаж Опалева, внезапно появившись над аэродромом противника, поджег склад горючего. Багровое зарево пожара, освещавшее огромную площадь, послужило остальным экипажам полка надежным ориентиром и хорошей точкой прицеливания. В ту ночь на аэродроме были сожжены десятки самолетов врага, а летное поле вдоль и поперек изрыто глубокими воронками.

Будучи человеком кипучей энергии, Вячеслав не любил спокойной жизни и постоянно изыскивал что-то новое в тактических приемах. Помнится, зимой 1942 года в полку появился трофейный многоцелевой самолет Ме-110. Малыш со своим штурманом Евгением Окороковым быстро освоил его, а затем стал летать в тыл врага на свободную охоту. Первый вылет принес им успех.

...Темная безлунная ночь. Земля и небо, кажется, слились. Впереди по курсу замигали светлячки бортовых огней самолетов.

— Внимание! Аэродром!-доложил штурман.

Вскоре на земле зажглись две тонкие строчки направляющих огней. Голубой луч посадочного прожектора лег на бетонку, четко высвечивая взлетно-посадочную полосу. В его луче садился бомбардировщик. По силуэту нетрудно было догадаться, что это Ю-88. Находившиеся над аэродромом самолеты включили бортовые огни, чтобы не столкнуться. Опалев снизился, встал в круг, образованный «юнкерсами». Фашисты, не заметив чужака, спокойно заходили на посадку. Вячеслав выбрал момент, приблизился к вражескому бомбардировщику почти вплотную и ударил по нему из пушек и пулеметов. Через несколько секунд тот пошел к земле и, ударившись о нее, взорвался. Почуяв недоброе, фашисты сразу же выключили на старте свет. Пользуясь замешательством врага, Опалев сделал второй заход, сбросил бомбы и обстрелял стоянку. Внизу вспыхнул еще один «юнкерс»). С земли открыли ураганный огонь «эрликоны» , охраняющие аэродром. Враг бесновался, но было уже поздно.

В очередном вылете экипаж Опалева пустил под откос воинский эшелон, потом вогнал в землю идущий на посадку Ю-88.

На трофейном самолете экипаж Опалева сделал около десяти боевых вылетов, и все они оказались победными. Слава о его боевых успехах и тактическом мастерстве быстро распространилась среди всего личного состава соединения. Его приемы в последующем широко использовались нашими ночными охотниками-блокировщиками, о которых я расскажу позже.

Только каверзный случай заставил Опалева и Окорокова прекратить полеты на Ме-110. Возвращаясь из очередного задания, они в районе Тулы вдруг услышали треск, напоминающий близкий грозовой разряд. Подбитая машина вначале встала на дыбы, затем, клюнув носом, вошла в пикирование. Экипаж быстро покинул ее. Вячеслав приземлился на пахоту. Кругом было тихо. Только вдали виднелся огромный костер горящего самолета. Время от времени над ним появлялись снопы искр: это взрывались оставшиеся патроны и снаряды. Опалев прислушался. Его мучила мысль: где Евгений Окороков, что с ним? Почему не сигналит ракетой?

Направляясь ночью бомбить объекты в тылу врага, экипажи готовились ко всему. Их могли сбить зенитки или истребители. Случались и столкновения в воздухе. Но быть сбитым огнем своей зенитной артиллерии, да еще первым же залпом, вдвойне обидно...

— А! Вот ты где! — неожиданно появившись из темноты, воскликнул Окороков.

Друзья обнялись, счастливые тем, что и в этот раз остались живы.

— А я все слежу, когда вспыхнет ракета, — проговорил Опалев.

— При раскрытии парашюта у меня соскочил унт, а ракетница находилась за голенищем, — сокрушенно отозвался Евгений.

Действительно, на ноге Окорокова остался лишь мягкий меховой чулок. Трофей представлял груду искореженного тлеющего металла, только на куске сохранившейся обшивки киля, на том месте, где когда-то была черная свастика, виднелись следы красной звезды.

Новый день разгорался медленно. Сложив парашюты, друзья взвалили их на плечи и двинулись в путь. Едва успели они отойти от места падения самолета, как повстречали старушку с перекинутым через плечо мешком и бидоном в руках.

— Бог в помощь, бабуся! Скажите, до Тулы далеко? — обратился к ней Вячеслав.

Старушка насторожилась: медвежьи комбинезоны, странная обувь не внушали ей доверия. Неторопливо сняв ношу с плеча, она с хитрецой промолвила:

— Никак с неба свалились, касатики?

— Да, бабуся, оттуда. А сейчас мы пробираемся в свою часть. Да вот все, что осталось от нашего самолета, — указал на обломки Слава.

Старушка пристально вглядывалась в черно-белую паучью свастику, которая просвечивалась под красной звездой.

— А вы, соколики, идите вот этой дорогой до развилки, — кивнула она в сторону леса и продолжала:

— Выйдете на тракт и километра через три увидите деревушку. Там и обратитесь к председателю. Он у нас добрый, поможет...

Бабушка откланялась и бодрым не по годам шагом удалилась. Не теряя времени, пришла в ближайшую воинскую часть и поведала командиру о своих подозрениях. А вскоре друзей догнал грузовик с красноармейцами. Бойцы быстро соскочили с машины и окружили посланцев неба, а лейтенант требовательным тоном приказал им сдать оружие и сесть в кузов.

Несколько дней потребовалось для выяснения личностей, а так как у Опалева и Окорокова не было с собой никаких документов, то им пришлось терпеливо ждать. Только прибытие командира полка Щербакова прояснило обстановку.

— Ну и бабуся! Молодец! Народ у нас гордый и сильный. Его не поставишь на колени, — прощаясь с бойцами, восхищался Вячеслав.

К концу 1942 года экипаж Опалева совершил сто боевых вылетов. Этот своеобразный юбилей отмечали торжественно. Когда Вячеслав и его друзья вернулись с очередного задания, командование встретило их прямо у капонира, в присутствии многих авиаторов поздравило юбиляров и пожелало им новых побед.

Сотни часов провел Вячеслав Опалев за штурвалом бомбардировщика в грозном военном небе. Сотни бомб сбросил он в глубоком тылу врага и на его объекты в прифронтовой зоне. И каждый раз на командный пункт летели его по-военному лаконичные радиограммы: «Задание выполнено...»

И вот Опалева не стало. Через некоторое время в полк пришло письмо:

«Дорогие товарищи летчики! Ваш друг, летчик Опалев, разбился насмерть. Мы нашли его на рассвете. Парашют его полностью не раскрылся. Этот страшный случай произошел ночью. Самолет летел низко. И если бы летчик, спасая свою жизнь, спрыгнул, то горящий бомбардировщик мог упасть на крыши домов. Опалев не допустил этого. Но прыгнул он поздно. А бомбардировщик, пролетев над деревней, врезался в землю и сгорел в пяти метрах от нашей речки Беличка.

Мы похоронили героя в нашем селе, и на могиле был митинг. На том митинге выступил парторг нашего колхоза и сказал словами Чкалова: «Вся Отчизна наша объята великим пламенем героизма». А мы все, затаив дыхание, слушали эту речь и поклялись так же не жалеть своих трудов, как Опалев не пожалел своей жизни для Родины.

Дорогие товарищи! Когда придет победа и к нам вернется счастье жить в мире, приезжайте на могилу вашего друга. Будем вместе с вами хранить память об этом большом человеке. Запомните адрес: село Машкино, Конышевского района, Курской области...

Остаемся Лена Семенова, Дуся Каспийская». Потери на войне неизбежны. Мы понимали это всегда. И все же потерю Вячеслава Опалева не принимали наши сердца...

А вскоре полк постигла новая беда. При налете на аэродром в районе Брянска фашистам удалось сбить несколько наших самолетов. Не вернулся с задания заместитель командира полка по политчасти майор Сергей Николаевич Соколов, пришедший на эту должность вместо подполковника Морозова, который стал командовать полком в другой дивизии. За короткий срок Сергей Николаевич завоевал среди летчиков, штурманов, техников настоящий партийный авторитет. Этого высокого худощавого человека уважали прежде всего за то, что он всегда был с людьми — ив воздухе и на земле, имел прекрасную летную подготовку, организаторские способности. Умел Соколов воодушевить подчиненных, создать у них хороший моральный настрой. Говорил он мало, но каждое сказанное слово надолго западало в сердце.

Летал Соколов с упоением, всегда рвался на самые трудные и важные задания. И выполнял их с честью, проявляя мужество, бесстрашие и стойкость. В полку его называли не иначе, как «крылатый комиссар».

Мне дважды довелось выполнять боевые задания в составе экипажа майора Соколова. В полете, как и на земле, чувствовалась в нем большая воля, вдумчивость, твердость характера. В воздухе он действовал спокойно, без суеты и торопливости. Его собранности и выдержке можно было только позавидовать.

— Партийная работа, — говорил Сергей Николаевич подчиненным, политработникам полка, — должна преломляться в повседневных боевых делах, придавать им еще большую значимость и весомость...

Соколов отдавал работе всего себя. Как солдат, он был прост и честен, в любом деле чувствовал локоть товарища и сам в нужную минуту готов был прийти на помощь любому из нас.

Среди экипажей, уезжавших с аэродрома на дряхлом трофейном грузовике, прозванном нами сентер-понтером, долго не спадало напряжение. Летчики горячо обсуждали все перипетии прошедшего вылета. Разговоры главным образом были связаны с воспоминаниями о боевых делах экипажа Соколова. Отдавалась дань высокому благородству, отваге и мужеству старшего товарища по оружию,

...Прошло несколько суток. Все решили: экипаж Соколова погиб. Штаб уже готовил письмо семье со скорбной вестью. Но волнения были преждевременными — Соколов оказался жив. Он находился в одном из партизанских отрядов Брянщины и через две недели прилетел самолетом Ли-2 на Большую землю. Боевые друзья встретили Соколова восторженными возгласами и крепкими объятиями. О том, что произошло за линией фронта, мы узнали из рассказа самого Сергея Николаевича и членов его экипажа — штурмана Петра Беляева, радиста сержанта Тодосько и стрелка сержанта Запорожского.

В ночь на 14 августа 1943 года экипаж выполнял девяносто восьмой боевой вылет. Воздушный радист сержант Тодосько и стрелок сержант Запорожский поддерживали надежную связь с землей и умело отбивали атаки врага бортовым оружием. Бомбардировщик, маневрируя, прорвался сквозь ураганный огонь зениток к заданной цели. Боевой курс выдержали безукоризненно. На первом заходе сбросили три пятисотки. Осталось еще десять соток. На втором заходе самолет над целью оказался в одиночестве. Прожектора неотступно следовали за ним. Несмотря на огонь зенитной артиллерии, Соколов не свернул с заданного курса. От прицельно сброшенных бомб пламя взметнулось высоко в небо. И вдруг сильный удар потряс машину. Через минуту горящий самолет, потеряв управление, устремился к земле. Экипаж едва успел выброситься на парашютах. После приземления собраться всем вместе не удалось. Соколов пробирался по занятой оккупантами территории в партизанский край. На счастье, встретил в лесу подрывников 3-го партизанского отряда имени К. Е. Ворошилова. Прибыв туда, встретился с остальными членами экипажа. При содействии командира отряда Георгия Федоровича Покровского авиаторы вскоре возвратились в родной полк.

Экипажам Глазкова и Борисова поставлена задача нанести удар по фашистскому карательному отряду, действовавшему в Брянском партизанском крае. Разыскать такую цель ночью, даже зная по карте, где она находится, было нелегко. Несмотря на то, что экипажи имели достаточный опыт ночных полетов, они не всегда видели то, что делалось на земле. Ведь она была для них только картой.

Перед вылетом мы с Семеном Чугуевым договорились о всех деталях поиска цели. Для лучшей ее подсветки в кабины стрелков дополнительно взяли несколько осветительных бомб малого калибра. Как они нам потом пригодились! В районе цели долго пришлось петлять над брянскими лесами. Здесь, в относительно далеком тылу, над землей изредка взлетали в небо ракеты и проносились трассирующие пули. По моим расчетам, мы находились над заданным районом, но противник ничем себя не выдавал.

— Попробуй тут разобраться, — говорю Борисову.

— Нам тяжело, а партизанам еще труднее.

— Никита! Сбрось одну, а за ней вторую САБ, — командую воздушному стрелку.

— Есть! Сбрасываю.

Две бомбы, будто огромные лампы, осветили округу. Вижу, по проселочной дороге в чащу леса движутся танки, автомашины, артиллерия.

— Так вот вы где, голубчики! — не удерживаюсь от радостного восклицания и выпускаю в воздух две зеленые ракеты.

Над нами ярко засветилась САБ, подвешенная Семеном Чугуевым. Разворачиваемся и с высоты 400 метров сбрасываем бомбы. Внизу, в гуще гитлеровцев, — огненные всплески.

Быстро набираем высоту и обеспечиваем подсветку цели Глазкову.

Вот и серия бомб Семена Чугуева накрыла фашистов. Задание выполнено.

Повторного вылета делать не пришлось. Обошлись одним. Здорово досталось карателям в эту ночь!

В августе 1943 года экипажи нашего соединения произвели несколько полетов на выброску парашютистов в глубоком тылу врага. Для выполнения этой задачи были подобраны наиболее опытные авиаторы.

Вскоре мы тоже получили необычное задание: взять на борт самолета парашютиста, а на внешние замки бомбодержателей подвесить десантные мешки из плотной серо-зеленой ткани. Были они обтекаемой формы, но довольно солидных размеров. Начальник штаба, теперь уже дивизии, полковник Шевчук подошел к карте, раздвинул занавеску и указал точку в районе Инстенбурга, где предстояла выброска. На подготовку к вылету времени оставалось в обрез, а нужно было еще проложить маршрут, выполнить расчеты, изучить район, получить радиоданные...

Подхожу к самолету. Борисов смотрит на меня как-то удивленно и загадочно. По заданию нужно взять одного парашютиста, а на стоянке их трое: двое мужчин и стройная, миловидная девушка с пучком золотистых волос.

— Откуда здесь эта амазонка? — спрашиваю техника.

— Она и есть ваша пассажирка. Мужчины только сопровождают ее, — необычно тихо отвечает Марченко.

Нашей «воздушной партизанке», как мы с ходу окрестили нового члена экипажа, не более двадцати лет. У нее большие голубые глаза, обрамленные длинными ресницами, и милая улыбка. Густые светло-золотистые волосы приятно оттеняли нежный овал лица. Говорит по-русски с явно прибалтийским акцентом. Одета слишком изысканно для военного времени. Разумеется, наряд нашей амазонки не соответствовал предстоящему путешествию. На бомбардировщике комфорт отсутствует. Как нам показалось, полет нашей пассажирке не доставит особого удовольствия. К тому же Ил-4 не герметичен: температура в кабинах равна температуре наружного воздуха. На высоте нужно пользоваться кислородом. Приборы и оборудование расположены компактно, чтобы члены экипажа не тратили лишних движений и не отвлекались от выполнения своих обязанностей. Поэтому пришлось немедленно заняться экипировкой и подгонкой парашюта для нашей амазонки.

Прогноз погоды по маршруту и в районе выброски — десятибалльная облачность с высотой нижней кромки 200–300 метров и осадками — нас насторожил, хотя мы понимали, что именно такая погода была самой подходящей для решения поставленной задачи. Несмотря на сложные метеоусловия, вылет нам разрешили. Это лишний раз напомнило экипажу о важности предстоящего задания.

Взлетели в сумерках. Вести ориентировку было довольно трудно, по маршруту оказалось очень мало опорных ориентиров. Вот внизу блеснула характерная извилина реки. Внимательно сличаю карту с местностью и уточняю расчетные данные.

И без того плохая погода еще больше ухудшилась. Слабый свет лунного серпа лишь изредка освещал клубящиеся, с черными провалами облака. Радист работал только на прием. Но земля молчала. В приемнике неожиданно раздался треск разрядов, противный и пронзительный писк да бешено промелькнула цепочка точек и тире. Но этот сигнал адресовался не нам.

Кусочки льда, слетая с винтов и ударяясь о борт самолета, дробными звуками создают впечатление, что самолет охватила лихорадка. Борис Кулешевич по переговорному устройству все время докладывает о самочувствии пашей «воздушной партизанки». Конечно, экипаж волнуется за удачный исход выброски в плохих метеоусловиях. И, как бы в ответ на наши волнения, неожиданно в наушниках шлемофона мы услышали успокаивающий девичий голос:

— Командир! Пусть штурман выведет самолет в заданный район приземления, а за остальное не волнуйтесь. Мне прыгать не впервой...

Эти слова задели мое самолюбие, но я постарался как можно сдержаннее ответить:

— Не горячитесь, доставим в заданную точку в лучшем виде. А вот как будет с выброской, посмотрим на месте.

Легко сказать — найти в такой кромешной тьме, при низкой облачности точку, и только ту, которая предписана заданием. Это даже не точка, а нечто вроде мышиного глаза. А найти ее надо.

Трудно нам. Но я представил нашу милую, хрупкую девушку. Ведь впереди у нее была опасная, тяжелая работа, требующая огромной выдержки и большого мастерства. Ей придется находиться среди заклятых врагов, где каждый неосторожный шаг может привести не только к срыву задуманного, но и к гибели многих людей.

Внимательно слежу за приборами. Стрелка часов уже перевалила на вторую половину ночи. Все надежды только на точный и правильный штурманский расчет.

Заданный район уже близок, совсем рядом. Секундомер отсчитывает последние секунды. Моторы работают на самых малых оборотах. Самолет, планируя, снижается. Кажется, теперь до земли рукой подать. Вот уже летим под плотной низкой кромкой облачности. Мы на завершающем этапе полета, но последние километры пути всегда самые трудные, особенно в этом, столь ответственном полете.

Вышли в предполагаемый район и, привязавшись к железной дороге, берем курс на юго-запад. Полуночная земля безмятежно дремлет под покровом облачности. Но тишина эта обманчива... Не зря в авиации говорят, что небо — это стихия, которая постоянно готовит испытания человеку.

Хмурая без просветов облачность низко нависла над районом сбрасывания. Хотя такая погода сейчас была самой подходящей, она создавала трудности детального поиска и самой выброски. Привычные к темноте глаза с трудом различают массив леса. Всем экипажем всматриваемся в безмолвную землю, и нам временами кажется, что невозможно отыскать небольшую поляну для выброски парашютистки. Но мы знаем и другое: земля ждет самолет. Наверное, там уже слышат рокот моторов и должны с минуты на минуту подать условный сигнал. Точно! На несколько мгновений на земле вспыхнул пучок света.

Делаем повторный круг. Темнота необыкновенная. В тревожном ожидании находится весь экипаж. Наконец замерцали, словно мышиные глаза, два неярких сигнальных костра вместо трех. Кружим над районом и держим костры в поле зрения. Ходить долго над точкой нельзя: шумом моторов можно привлечь внимание немцев. В своих расчетах я был уверен, но условная комбинация костров не соответствует заданной. Как быть?

«Воздушная партизанка» настаивает на выбрасывании, убеждает нас, что это действительно заданная точка, что она недавно была над ней.

— Этого недостаточно. Нужен пароль. Так можно угодить в лапы врага, — убеждаем ее.

Наконец появился условный третий огонек. Быстро напомнили нашей путешественнице, с которой мы должны расстаться через несколько секунд, как лучше выбираться из люка и безопаснее раскрыть парашют. Кулешевич и Курочкин еще раз проверяют подгонку парашюта, помогают открыть створки люка кабины. Подаю команду покинуть самолет.

Девушка вниз головой нырнула в черную дыру. Сколько нужно иметь смелости, ловкости, выдержки и физической силы, чтобы с такой малой высоты, ночью покинуть самолет через небольшой люк боевой машины. Но, несмотря на свою неопытность в летном деле, девушка ловко, словно птичка, выпорхнула из машины и растаяла в ночной тьме. При следующем заходе на землю полетели мешки, в которых находилось оснащение парашютистки.

Разворачиваемся на обратный курс и идем домой. Визуально определить, где и как приземлилась девушка, было просто невозможно. Еще долго нас томит неизвестность.

Радист непрерывно рыскал в эфире, отыскивая нужные дальние сигналы. Наконец дивизионная станция вызвала нас на связь. Телеграмма была краткой: «Поздравляем. Путник благодарит экипаж».

Эти две фразы сразу сняли с нас тревогу и усталость. Казалось, что и самолет как-то веселее и легче несет нас домой. В экипаже оживление. Обмениваемся впечатлениями, строим догадки о приземлении и дальнейшей судьбе симпатичной и смелой девушки, мысленно желаем ей счастливого пути, счастливой судьбы.