Должен сказать, что мы с Васей хоть и были молодые и женатые, вовсе не собирались проводить вечер выходного дня сидя в казарме. Совершенно не обидевшись на штурмана за дискриминацию, мы тут же разработали свой план мероприятий. На одном из противолодочников, тех, что не далее как вчера ещё гоняли нас, как легавые — волка, служил Васин однокашник по училищу и наш общий друг Гена Шишлопёров. Взяв бутылку спирта, банку тарани и комплект разухи на сувенир, мы направились к нему в гости.
По дороге нас обогнал спешащий куда-то замполит и попался валявшийся на обочине один из картонных ящиков, с которыми уходили на дело наши старшие коллеги. В ящике кроме нескольких разбитых бутылок ничего интересного не обнаружилось, а зам вопреки своим правилам не удостоил нас даже небольшой политбеседой и быстро оставил позади. Проходя чуть позже мимо «Оби», мы заметили его, воровато озирающегося, поднимающимся по трапу и из деликатности сделали вид, что не замечаем. Будучи, как и мы, неосмотрительно женатым, зам, надо полагать, решил посетить госпитальное судно инкогнито. Но будьте спокойны, я совершенно уверен, что никакой угрозы его семейному благополучию данный факт не таил. Скорее всего, зам просто приболел и решил сходить на «Обь» подлечиться.
Безо всякого сожаления мы оставили за спиной сверкающую палубными огнями «Обь» и продолжили путь дальше. За то небольшое время, что занимала дорога от казармы до отдалённого пирса, где стоял МПК нашего друга, солнце успело закатиться за зубчатые горы и там мгновенно погаснуть, небо расцветилось яркими звёздами. Проходя мимо убогих соломенных хижин, хаотично разбросанных вдоль дороги, мы зашли в оказавшийся на пути такого же вида кабачок. Помня народную мудрость «сколько водки ни бери, всё равно за бутылкой бежать придётся», решили предусмотреть всё заранее. Расположившись под соломенной крышей, сквозь которую проглядывало звёздное небо, мы, как белые люди, заказали по 100 граммов виски, которые собирались выпить сейчас, и пару бутылок хунтотовки с собой. Виски мы решили взять потому, что ещё ни разу не пробовали и очень уж красивой показалась бутылка. Кроме того, будучи простыми советскими парнями, далёкими от каких бы то ни было мажорных излишеств, мы надеялись хотя бы таким образом прикоснуться к благам — пока ещё запретным — западной цивилизации.
Покрутив ручку допотопной машинки для колки льда, похожей на большую чугунную мясорубку, бармен грязными пальцами выковырял из её нутра несколько стекловидных кусочков, разложил по стаканам и залил сверху из фигуристой бутылки пахучей желтоватой жидкостью. И вот, сидя в покосившейся соломенной избушке под пальмой, сбрасывая время от времени со стола не в меру любознательных зелёных ящерок, мы тянули через соломинки виски с содовой (которое на вкус оказалось сущей дрянью) и ощущали себя белыми людьми в стране папуасов.
По широте душевной я предложил выпить за наш счет и бармену, худощавому, морщинистому хунтоту средних лет, одетому, несмотря на жару, в наглухо застёгнутый военный френч и с явно армейской выправкой. Бармен с радостью согласился, но налил себе почему-то из другой бутылки. Отбросив соломинки, мы чокнулись, замахнули-выпили, закусили кусочками банана и несколькими арахисовыми орешками, щедро предложенными нам барменом. Терпкая маслянистая влага обожгла пищевод, в голове зашумело. Сразу стало спокойно и хорошо. То есть оно и было в общем-то неплохо, но стало ещё лучше. Захотелось повторить и пообщаться.
По-русски бармен говорил неплохо, можно даже сказать, хорошо, вставлял вполне уместно пословицы и поговорки и после полученного угощения из кожи лез, чтобы чем-нибудь услужить. Совершенно не зная местного масштаба цен, мы, как видно, расплачивались весьма щедро. За неимением у нас местной валюты на ура шли серебряные наконечники-контакты, которыми мы с Васей запаслись в достаточном количестве ещё на Родине, поснимав со списанных кораблей, брошенных и полузатопленных в бухте Труда на Русском острове.
По второму разу бармен уже и нам налил из своей бутылки. Вскоре выяснилось, что Хуань (именно так представился наш новый знакомый) — боевой офицер, десять лет как в запасе, учился в Советском Союзе. Улыбаясь, мечтательно закатив глаза, он стал вспоминать названия ленинградских улиц и фамилии преподавателей в военном училище. Затем посерьёзнел и, наморщив лоб, принялся подсчитывать на пальцах, скольких американцев собственноручно убил во время прошедшей войны. Вышло что-то около пятидесяти. Немного, конечно, но в принципе достаточно. Если бы каждый вьетнамский боец отправил на тот свет столько же захватчиков, то война продолжалась бы не десять лет, а от силы неделю.
По третьей мы выпили за боевое братство. В продолжение темы я сообщил Хуаню, что мой отец, работая в конце шестидесятых мотористом на транспортном судне, совершил несколько огненных рейсов в Хайфон, доставляя грузы воюющему Вьетнаму, и что один раз их даже бомбили американцы. Хуань был в полном восторге. Он вцепился в мою руку и долго её тряс. Затем погрозил кулаком на восток воображаемым оккупантам и принялся оголять различные части тела, показывая места, куда был ранен. Затем он достал из-под прилавка куцый автомат Калашникова с наполовину отбитым прикладом и рыжими пятнами ржавчины, именной пистолет ТТ, подаренный ему командованием за героизм, и большой алюминиевый таз, полный разнообразных патронов. Хуань сообщил нам, что всё это добро он держит про запас, чтобы было чем дать отпор проклятым американцам, вздумай они сунуться вновь.
После четвёртого стаканчика дружба народов достигла своего апогея, и наш новый друг предложил по сходной цене… переспать с его женой. Я, хоть и был к этому времени в определённой кондиции, предложением несколько смутился. Я слышал, что аборигены разных экзотических, а особенно северных стран считают себя удостоившимися высокой чести, если белый путешественник согласится провести ночь с чьей-нибудь женой. И что бывалых геологов, кочующих по тайге и тундре от стойбища к стойбищу, никогда не смутит вопрос гостеприимного хозяина чума, заданный с наивным, прямо таки детским простодушием: «Ты, друг, с кем сегодня будешь спать — с женой или с дочерью?»
Сначала мне показалось, что и предложение Хуаня было из той же серии — в чахнувший генофонд нации срочно надо впустить живую кровь. Но я тут же сообразил, что с рождаемостью во Вьетнаме дело обстоит более чем хорошо, а если наши услуги всё же и потребовались, то почему мы должны за это платить? Дружба дружбой, а свой карман ближе к телу, сами понимаете. Была ещё надежда, что Хуань попросту пошутил. Но нет. Подтверждая серьёзность намерений, он тут же представил товар лицом. Откликнувшись на его гортанный призыв, из-за занавески показалась Она и, скорчив приветливую гримаску, многообещающе улыбнулась.
Я не какой-нибудь там Казанова-Ловелас или безответственный холостяк, а женатый человек, к тому же уже отец семейства и, хотя ничто природное мне не чуждо, моральные устои — превыше всего. Вася в этом отношении тоже недалеко ушёл. Что такое супружеская верность, мы знали не понаслышке. Но даже если бы не эта железобетонная крепость, то всё равно наши честь, совесть и моральная чистота перед далёкими жёнами оставались в полной безопасности. Душевной борьбы удалось избежать практически сразу. Как я уже сказал, появившись из-за занавески, Чанг, жена Хуаня, нам сразу же мило улыбнулась.
Возможно, она и сама имела на нас определённые виды, но улыбка не оставила ей ни единого шанса. Следы былой красоты ещё сохранялись на её смуглом миндалевидном лице, кое-какие соблазнительные выпуклости и впуклости оживляли хрупкую изящную фигурку, но во рту отсутствовали практически все зубы, а те, которые оставались, представляли собой какие-то чёрные гнилушки. Даже несмотря на многомесячное воздержание и если бы, скажем, представился случай выпить всё спиртное в баре у Хуаня, то нас и тогда вряд ли прельстило бы его предложение. На что рассчитывал он, предлагая явный неликвид?
Возникла небольшая проблема — как не обидеть отказом нашего нового друга и его жену, достойную, кстати сказать, женщину? Выяснилось, что она тоже внесла свой посильный вклад в победу героического вьетнамского народа над захватчиками. На установленной ею мине подорвался американский грузовик, перевозивший медикаменты. Большей частью груза оказались презервативы. За успешно проведённую акцию Чанг получила медаль «Знамя победы революции». Благодаря ей американские солдаты оказались совершенно незащищёнными перед поджидающими их на каждом шагу опасностями. Но партизанское командование на этом не успокоилось. Тут же была спланирована секретная операция. Сотни комсомолок вышли на задание, в результате чего тысячи американских солдат оказались надолго выведенными из строя. В числе добровольцев была и наша Чанг. Выполняя задание партии и правительства, она лично заразила триппером 148 захватчиков! Через некоторое время выяснилось, что почти половина из них оказалась заражена ещё и сифилисом. За столь успешно выполненное задание Чанг вновь была удостоена правительственной награды, на этот раз ордена Военных заслуг. После чего два года лечилась в госпитале для ветеранов войны, где и познакомилась с Хуанем.
Трудно было выразить словами наше восхищение и преклонение перед мужеством этой хрупкой женщины. Я попросил Хуаня перевести супруге мои восторги на этот счёт и, чтобы окончательно закрыть скользкую тему, плавно перевёл разговор в другое русло. Я стал прицениваться к вышеописанному антикварному аппарату для колки льда, который меня как любителя старины очень заинтересовал. Но цена, которую назвал Хуань, оказалась несусветной. Его он ценил гораздо дороже, чем собственную жену и даже автомат Калашникова вместе со всеми патронами, разбитым прикладом и ржавыми пятнами. Запрошенные три кремовые рубашки и одна офицерская шинель быстро охладили мой собирательский пыл, и я решил, что вполне смогу обойтись без аппарата для колки льда, пусть даже произведённого почти сто лет назад знаменитой фирмой «Зингер».
Выпив на посошок, выразив и получив в ответ заверения в вечной дружбе, мы расстались с Хуанем и его героической Чанг, оплатив при этом сполна и втридорога всё, что мы и они успели выпить и закусить.