Камрань, или Последний «Фокстрот»

Глава 7 Обязательный инструктаж и лирическое отступление

Ровно в двадцать ноль-ноль в полном соответствии с корабельным распорядком я заступаю вахтенным офицером в центральный пост. Отдохнувший перед этим, хорошо выспавшийся, с интересом прослушавший байки о наших достижениях и даже совершивший небольшой моцион по кораблю, я, честно говоря, уже не знал, чем ещё можно было заняться. Поэтому прозвучавшую команду «третьей боевой смене приготовиться к заступлению на вахту!» я выслушал с немалым удовольствием и был рад поменять поле деятельности на предстоящие четыре часа.

Перед тем, как заступить, я построил в четвертом отсеке личный состав новой смены и с выражением крайней озабоченности на суровом начальственном лице минут пятнадцать проводил инструктаж. На первый взгляд, занятие это совершенно бессмысленное. Действия, которые приходится выполнять морякам на вахте, повторяются изо дня в день и отработаны ими до автоматизма. Все отлично знают, что надо делать, а что нет и в чём состоит их основная задача. Но любой командир, имеющий опыт практического руководства хотя бы небольшим воинским коллективом, согласится с тем, что лишний раз посмотреть бойцам в глаза, напомнить обязанности и проверить знания инструкций никогда не помешает.

Для начала я проинформировал присутствующих, что вахту надо нести бдительно, со всей возможной ответственностью, ни на какие посторонние занятия не отвлекаясь. Что в то время, когда остальной экипаж корабля будет заслуженно отдыхать, именно на них, на вахтенных в отсеках, ложится обязанность по обеспечению жизнедеятельности и безопасности всей подводной лодки.

Поупражнявшись ещё немного в изречении банальностей, я перешёл к конкретике. Вахтенным концевых отсеков — первого и седьмого соответственно — я указал на необходимость постоянного слежения за показаниями глубиномеров, чтобы при изменении глубины больше чем на два метра тут же следовал доклад в центральный пост. Если этого не делать, напомнил я, могут произойти не совсем приятные вещи: в случае выхода из строя глубиномера центрального поста, на который ориентируется «сидящий» на горизонтальных рулях боцман, можно очень просто и вниз улететь. А под нами, между прочим, глубина больше километра! Тут для иллюстрации сказанного и усиления воздействия на психику я вкратце повторил историю, рассказанную мне как-то нашим заслуженным аксакалом, старшим мичманом Гаврилко. Вам, уважаемый читатель, перескажу своими словами, по возможности не сильно отклоняясь от оригинала.

Произошло это в далёкие семидесятые годы. Лодка, на которой служил Пал Иваныч, патрулировала в юго-восточной части Японского моря. Заканчивалась полуторамесячная автономка, через неделю по плану — возвращение на базу. Понятно, что все были уже изрядно уставшие и задёрганные. Почему уставшие — понятно и так, а почему задёрганные — объясню подробнее.

Основное отличие дизельной подводной лодки от атомной и главное её неудобство состоит в том, что после некоторого не очень продолжительного времени нахождения под водой (обычно это трое-четверо суток) обязательно приходится всплывать. И не потому, что дышать становится нечем (при наличии запаса регенерации проблем с этим обычно не возникает), а для зарядки аккумуляторной батареи. Чтобы обеспечить скрытность, всплывать, понятное дело, приходится ночью. И вот, как обычно бывает, только настроишься, только запустишь дизеля, только дашь нагрузку (подключишь электромотор в режиме генератора) — как следует доклад вахтенного радиометриста об обнаружении работы самолетной РЛС. И всё, конец зарядке. Опять надо погружаться! И как можно скорее. Если японский «Нептун» или американский «Орион» обнаружат подводную лодку, то через несколько часов в этом квадрате соберется едва ли не весь седьмой флот США. Случалось так, что за ночь нырять и всплывать приходилось по три-четыре раза! А любое погружение-всплытие — это обязательно тревога и подъем на ноги всего без исключения экипажа. Погрузились, самолет пролетел, всплыли, вновь настроили зарядку, а тут опять доклад радиометриста, и всё по новой! Вот именно такие рваные ночи и были причиной того, что к концу автономки весь экипаж был изрядно уставший и до крайней степени задёрганный.

На этот же раз всё было на удивление спокойно — ни одного самолёта за ночь! Для полного счастья — до конца «добить батарею» и пополнить запас ВВД — не хватило каких-нибудь полчаса. Доклад вахтенного радиометриста прозвучал, как всегда, не вовремя:

— Мостик! Обнаружен опасный сигнал самолетной РЛС! Право 130! Пеленг не меняется!

— Стоп зарядка! Все вниз! Срочное погружение! Боцман, нырять на глубину девяносто метров! — кричит вниз командир и скользит на руках по трапу в боевую рубку.

Задраен люк, принят главный балласт, электромоторы — полный ход, рули — на погружение. Лодка, по идее, камнем должна полететь вниз, но нет — не спеша погрузилась на десять метров (на такой глубине ещё верхушка рубки из воды торчит!) и дальше еле-еле, буквально по сантиметру набирает глубину! Что делать? Если вражеский самолет обнаружит подводную лодку в районе боевого патрулирования — это потеря скрытности и невыполнение боевой задачи со всеми вытекающими последствиями. Понабегут корабли вероятных противников, и до возвращения на базу от них не отвяжешься. Будут гонять, тренироваться, стегать по корпусу гидролокацией, акустиков своих на живце отрабатывать. В итоге сядет аккумуляторная батарея и хочешь не хочешь надо всплывать. Возможно даже, делать это придётся прямо посреди поискового ордера супостатов. Мало того, что производить подобный манёвр крайне рискованно, — существует реальная опасность попасть под таранный удар, так и командиру позора потом не оберешься!

Хороводом начнут кружить корабли, вертолёты… Ничего плохого, конечно, не сделают, но зубоскалить будут, фотографировать и всё такое. Им-то, конечно, есть от чего радоваться — обнаружили хомо советикуса, заставили всплыть, может быть, даже премию в свободно конвертируемой валюте заработали.

Понятно, что на борту подводной лодки такая перспектива мало кого устраивала. Поэтому для утяжеления корабля, чтобы хоть как-то загнать его на глубину, сделали то, что на удифферентованной лодке делать совсем не следовало — приняли дополнительный балласт в уравнительную цистерну. Всё равно не помогает! И тут из первого отсека приходит странный доклад:

— Первый отсек осмотрен, замечаний нет, глубина девяносто метров… сто… сто двадцать…

— Первый, проснитесь! — орёт не совсем ещё въехавший в обстановку командир (накопившаяся усталость сказывается!). Но тут следует не менее странный доклад, но уже из седьмого отсека:

— Глубина сто пятьдесят!

Ему вторит первый:

— Глубина сто восемьдесят… двести!

Все эти доклады следуют один за другим в течение буквально нескольких секунд!

Тут уже всем становится ясно, что дело дрянь! Ещё бы! Пока командир думал, как бы побыстрее загнать лодку на глубину, она сама обо всём позаботилась и сейчас камнем летит на морское дно! А глубиномер центрального поста в это время не спеша отрабатывает по сантиметру и только-только подползает к отметке в 30 метров!

— Три мотора полный вперед! — выходит из оцепенения командир.

— Пузырь в нос, рули на всплытие! Насос из уравнительной за борт! Первый, седьмой! Докладывать глубину!

Ориентируясь на показания приборов первого и седьмого отсеков, подвсплыли до ста метров. Стали разбираться. Как и следовало ожидать, проблема с глубиномером центрального поста. Приемный клапан открыт, забортное давление внутрь прибора должно поступать беспрепятственно, но стрелка как застыла на лукавых тридцати трёх метрах, так и стоит, не шелохнётся. Продули трубку воздухом наружу — безрезультатно. Тут уж стало ясно, что проблема не в подводящей трубе, а в самом приборе! Недолго думая, механик глубиномер снял, тут же его разобрал, собственноручно всё прочистил, продул и смазал. И заработал прибор! Даже ещё лучше, чем прежде — на пять, а то и на десять метров глубину больше стал выдавать.

— Вот из-за такой мелочи чуть было не случилось непоправимое! — подвел я черту. — А теперь представьте, что могло произойти, если бы в первом и седьмом вахтенные проспали и не обратили внимания на показания своих глубиномеров?

Убедившись по серьезным лицам присутствующих, что лирическое отступление достигло цели, продолжаю инструктаж.

Заступающему в седьмой отсек Самокатову я строго-настрого наказал тщательно контролировать давление в системе гидравлики и вовремя включать поддерживающий это давление насос. Иначе в самый ответственный момент его может не хватить для перекладывания рулей глубины. А это также чревато большими неприятностями, в том числе лично для Самокатова. Даже если в результате такого упущения все мы не окажемся на дне, то по возвращении на базу Самокатов однозначно окажется на киче, и десять суток за вопиющее головотяпство — это самый минимум, на который может расщедриться командир, — резюмировал я.

Вахтенному электрику шестого отсека, а им заступал второй после старшего мичмана Гаврилко аксакал нашего экипажа — мичман Шинков, я также посоветовал не расслабляться и быть готовым в случае чего дать электромоторами полный ход. Дальше распространяться и накручивать я не стал, потому как прекрасно понимал, что годящийся мне в отцы дядя Петя может сам меня проинструктировать, проэкзаменовать, а если надо, то и посадить в лужу.

Последними я инструктировал вахтенных двух аккумуляторных отсеков, куда заступали два смышленых «полторашника» — матросы Евдокимов и Подшивалов. Парни были грамотные, ответственные, и тут я особо не распространялся. Просто ещё раз напомнил о том, что выделяющийся из аккумуляторной батареи водород в смеси с воздухом образует так называемую гремучую смесь, которая в определённых условиях становится чрезвычайно взрывоопасной. Из чего следует, что главнейшей их задачей на предстоящие четыре часа является слежение за концентрацией водорода в атмосфере отсеков и принятие необходимых мер к её уменьшению.

— Если этого не делать, — продолжил я, — то водорода может накопиться столько, что даже маленькая искорка, пробежавшая между контактами выключателя, будет способна привести к объемному взрыву газа.

Надо ли говорить, чем это чревато? О том, как метан взрывается в шахтах, слышали? Так вот, гремучий газ — это то же самое!

Больше говорить было не о чем, да и время инструктажа подходило к концу. На обязательное «вопросы есть?», как обычно, вопросов не последовало. Самокатов открыл было рот, но, забыв, очевидно, о чём хотел спросить, звучно зевнул. Стрельнув на него неодобрительным взглядом, я вспомнил, что забыл сказать самое главное:

— Самокатов, на моей койке никому не валяться! Когда приду, чтоб свободна была!

Строго глянул на вахту и скомандовал долгожданное:

— Разойдись!