Камрань, или Последний «Фокстрот»

Глава 25 Испытание на стойкость

— Где у вас тут водку пьют? — с таким вопросом обратился к вахтенному у трапа боцман Жора Бельмондо, первым ступивший на палубу плавучего госпиталя.

Преодолев некоторое замешательство и не найдя сразу что ответить, вахтенный окинул опасливым взглядом шумную разномастную толпу военных и каких-то штатских оборванцев, задержался на двух бутылках «Рояля» в руках у деда и, совершенно успокоившись, сообщил, что пьют у них всегда и везде, но сегодня этим занимаются в кают-компании и особенно усердно, так как с дружеским визитом прибыла группа флотских офицеров, а с ними — полная канистра спирта.

В помещении, куда мы проследовали, было темно, интимно и душно. Под тягучий медоточивый блюз лениво топтались несколько слившихся воедино танцевальных пар. Семь-восемь миловидных девушек из числа не занятых, сидящих и стоящих вдоль стены, посмотрели на нас с интересом, но, вовремя опомнившись, опять приняли равнодушный скучающий вид. Было бы невежливо и совершенно необъяснимо поведение вновь прибывших молодых здоровых мужчин, не обрати они на них никакого внимания. Будучи неосмотрительно женатыми, дабы не подвергать жестоким испытаниям неприступную крепость нашей нравственности, мы с Васей решительно направились мимо, но недоумение, читаемое в глазах девушек, и нежелание прослыть педиками и невеждами, заставило нас изменить намерения.

В те времена людям много чего не хватало, в основном это касалось некоторых материальных благ, но их отсутствие с лихвой компенсировалось неиссякаемым запасом нравственной чистоты и наличием определённых моральных устоев. Краснеть и бледнеть в присутствии красивых девушек мы тогда ещё не разучились. И хотя полугодовое воздержание, несколько усмирённое докторскими пилюлями, тайно добавляемыми им в чай и компот, оказывало на организм своё зовущее действие, однако крамольных мыслей — искать удовлетворение на стороне — всё же не возникало. И я совершенно не кривляюсь, описывая метания и в некоторых случаях не совсем адекватное наше с Васей поведение в ситуациях в общем-то простых с точки зрения нынешнего дня. Современная молодёжь, воспитанная на голливудских и новейших отечественных киноподелках, где нормальным считается сначала переспать и лишь затем познакомиться, тут меня никогда не поймёт.

Покраснев и побледнев несколько раз, что в темноте, впрочем, было незаметно, Вася пригласил на танец ближайшую к нам крепенькую брюнетку ростом чуть повыше него, с прической в задорное угловатое каре, с томными похотливыми глазами. Долго не выбирая и не раздумывая, я проследовал за ними следом вместе с её подругой — изящной блондиночкой в мелких завитушках, похожей на маленькую милую овечку, принявшей моё неуклюжее приглашение с готовностью и благодарностью во взгляде.

Едва мои руки легли на её податливую талию, как я почувствовал беспокойство. Моя нерушимая железобетонная крепость стала казаться не такой уж нерушимой и железобетонной. Не то чтобы я в чём-то усомнился и допустил даже мысленно какую-то вольность, но тогда я в первый раз посмел подумать, что неплохо было бы сейчас оказаться хотя бы на пару часов неженатым.

Стараясь отвлечься от наваждения, я искоса поглядывал на топчущиеся рядом пары и был весьма удивлён, приметив в числе танцующих и нашего замполита. Облапив по-хозяйски чернобровую фигуристую деваху, одетую в наимоднейшие обтягивающие джинсы, он ритмично вилял задом, всё плотнее и плотнее прижимаясь к ней передом. Заметив меня, зам не смутился и подмигнул так, словно мы вместе что-то украли. Добрые масленые глаза давали понять, что он уже хорошо злоупотребил, а похотливые взгляды, которыми зам буквально вылизывал свою соблазнительную партнёршу, свидетельствовали, что вопрос изменять жене или нет уже давно был решён. Ещё раз заговорщицки подмигнув, зам сильнее вдавился в свою подругу и, отдаваясь музыке, закатил глаза.

Между тем и моё положение становилось далеко не безоблачным. Милое щебетание партнёрши, мягкое тепло её упругих грудей, которыми она то и дело меня касалась, похоже, не оставляли ни единого шанса. Штурман сдержал обещание: девушки, приглашённые на вечер, были красивы, обольстительны и не отягощены разного рода предрассудками. В голове шумело, в жилах бурлила горячая кровь, змей-искуситель нашептывал на ухо одно оправдание за другим.

Но вот томный блюз мягко затух. Не без сожаления я выпустил из рук свою новую знакомую. Из соседнего, примыкающего к кают-компании помещения доносились смех, звяканье вилок и ножей и прочие застольные звуки. Всё это покрывал рокочущий голос штурмана:

— А я вам говорю, батенька, губу подкатайте. С немытым рылом да в калашный ряд! И с чего вы взяли, что на Западе мы кому-то нужны? Разоружить нас — пожалуйста, карманы вывернуть — с превеликим удовольствием. А пустить к себе за стол, в свой «золотой миллиард» — тут уж, извините, у них свой праздник. Таких как мы, желающих вкусно поесть, — ещё больше пяти миллиардов в очереди стоят. Вы принесите им что-нибудь хорошее: нефть, газ, золото или что ещё. Они возьмут, соблаговолят, заплатят, причём не сколько вам надо, а сколько сами захотят, но к своей кормушке ни на миллиметр не подпустят. Они привыкли жрать за троих. За двоих жрать — у них уже не получается.

В помещении, куда мы с Васей проследовали вслед за нашими подругами, собрался весь цвет местного общества. Офицеры «Оби» были представлены почти полностью. Не было лишь командира, замполита и нескольких стоящих на вахте. Девушек также хватало — на одного человека их оказывалось аж по полторы, с теми же, что оставались в танцевальном зале, наверное, и по две.

Сервировка была самая непринуждённая, всё было просто, без изысков, но вполне наглядно и даже функционально. На длинном раздвижном столе посреди просторной каюты гордо возвышалась известная нам зелёная канистра. Из её горла вился пучок прозрачных пластиковых трубок-капельниц, посредством которых любой желающий мог нацедить в стакан спирта и по вкусу разбавить водой из графина или томатным соком из банки. Вокруг канистры стояло несколько початых бутылок вина «Медвежья кровь», теснились открытые консервные банки подводницких деликатесов — языков, севрюги, щуки, «братской могилы» и чего-то ещё. По всей слегка уже заляпанной скатерти были разбросаны серебристые поплавленные и подавленные маленькие, размером со спичечный коробок, шоколадки и лежало несколько больших конфет «Гулливер», неизвестно откуда взявшихся.

Штурман сидел во главе стола и вновь был центром внимания. В левой руке он держал вилку с нанизанной на нее килькой, утвердительно кивающей головой в такт его речам, в правой — до половины наполненный, готовый к употреблению гранёный стакан. На скатерти прямо перед ним для всеобщего обозрения, словно в напоминание о том, зачем он, собственно, сюда пришёл, лежали веером все пять выданных ему накануне доктором Ломовым презервативов. Находящиеся за столом девушки, раскрыв ротики, прилежно внимали, и хотя вряд ли что понимали, невооружённым взглядом было видно, что всем им Борисыч очень нравится.

— Предлагаю тост! Налить вновь прибывшим! — распорядился Борисыч, увидев нас, входящих в каюту, и ничуть тому не удивившись. Дождавшись, когда и наши стаканы оказались наполненными, штурман провозгласил непосредственно тост:

— Как известно, предназначение мужчины состоит в том, чтобы осуществилось предназначение женщины. Все стремления мужчины, как бы они ни были закамуфлированы, сводятся к одному — к служению женщине и одновременно к покорению её. Нарциссов и гомосеков в расчёт не берем. Так выпьем за прелестниц, находящихся за этим столом, за то, чтобы благодаря им предназначение мужчины всегда было надёжно осуществлено!

Звон смыкаемых стаканов потонул в восторженных восклицаниях. Девушкам тост явно понравился, и расположение их к Борисычу ещё многократно возросло. Штурман же, мастерски опрокинув стакан и наконец-то отправив следом во всём с ним согласную кильку, опустился на стул и вальяжно, откинувшись на спинку, принял вид, полностью соответствующий широко известному в то время словосочетанию «с чувством глубокого и полного удовлетворения». Не спеша и со вкусом закусывая, он скользил масленым, по-хозяйски ленивым взором по лицам и фигурам девушек, словно это был его гарем.

Какое-то время в помещении раздавалось только звяканье посуды и смачные причмокивания. Затем кто-то из одесских мореманов принялся красочно живописать о чудесах, которые собственными глазами видел в хождениях по заграницам. В основном это касалось шмоток, тачек и колбасы, но все слушали с живым интересом, некоторые — раскрыв рот, едва не пуская слюни, а бывалые одесситы то и дело поддакивали:

— И мы в Сиэтле в прошлом году нехило затарились! Я видюшник взял чуть подержанный за сто баксов всего. У меня его барыги на Привозе за пятьсот тут же оторвали!

— В одном магазине всё можно купить, от иголки до автомобиля!

— Эх, живут же люди!

— Умеют работать, поэтому и живут!