Камрань, или Последний «Фокстрот»

Глава 54 Исповедь потенциального убийцы, или камаз выходит из засады

После того, как командир отобрал у Самокатова выигрышный билет, тот несколько дней ходил сумрачный, Витю не трогал, и похоже было, что потерял к нему всякий интерес. Но вот как-то вспомнил и сделал предложение, от которого, как думал, отказаться будет просто невозможно. Он отозвал Витю в сторону, душевно улыбнулся и предложил выкупить у него билет. Сказал, что скоро на дембель и очень нужен мотоцикл, а он, Витя, парень фартовый, себе ещё выиграет. Что деньги есть, целых триста рублей, что готов отдать их хоть сейчас и потряс перед Витиным лицом несколькими десятирублёвыми бумажками.

Деньги по тем временам были, конечно, немалые, но предложить 300 рублей за вещь, которая стоит 1200, и ощущать себя при этом благодетелем мог только Самокатов. Видимо, поэтому он страшно огорчился, когда получил отказ. Витя деньги не взял, вежливо объяснил, что мотоцикл ему тоже нужен, что лотерейные билеты покупать больше не будет и посоветовал Феде самому попытать счастья. Он объяснил, что по теории вероятности (о которой когда-то слышал от председателя Егорыча) после такой удачи шансов выиграть у него практически нет, а у Феди, если он никогда не играл, шансов намного больше… Самокатов всё внимательно выслушал, покивал головой, криво ухмыльнулся и как-то нехорошо на Витю посмотрел.

На следующее утро матрос Юшкин проснулся от истошного крика Самокатова. Тот кричал, что у него украли 300 рублей и что он убьёт урода, который это сделал. Камаз был вне себя от ярости — бегал по отсеку, выворачивал карманы и шерстил рундуки всех подряд. Подойдя к Юшкину, он вырвал из его рук одежду, которую тот собрался надевать, вывернул карманы, бросил на пол и, оттолкнув Витю, сам полез в его рундук. Поковырявшись там несколько секунд, Самокатов издал звериный рык и, выпрямившись, победоносно поднял руку. В заскорузлых пальцах его трепыхались те предъявленные вчера Вите замусоленные десятирублёвки!

— Оп-па! Вот это да! Все видели? Юшкин у меня деньги спи@дил! — оборотился он к публике, картинно подбоченясь и потрясая над головой купюрами.

— Ну ты, Юшкин, попал! Знаешь, как на зоне с крысами поступают?! — и, нависнув над Витей разъярённой тушей, страшно просипел сквозь зубы:

— Ну что, сука, с тобой сделать? Сразу убить или пока покалечить?

Склонившись к самому Витиному лицу, Самокатов дохнул на него нечищеными зубами и, брызгая слюной, заорал:

— Ну что, крысёныш, глазами лупаешь? Язык проглотил или он у тебя в жопе застрял? Говори, где остальные деньги! Триста рублей у меня было, а тут только пятьдесят!

Витя стоял перед ним в одних трусах растерянный и ничего не понимал.

— Я… я… я не знаю… Я… я… я не брал… — только и смог выдавить он из себя, трепеща, заикаясь и готовый описаться.

— Не брал!!! А это что?! — Самокатов сунул Вите под нос веер червонцев. — Все видели, что я их у тебя в рундуке нашёл! У, сука! Ещё отмазывается! — замахнулся он.

Витя в страхе присел и зажмурился.

— Что зенки жмуришь, гнида? Очко сыграло? А как воровать, так смелый! Совесть-то твоя где… Это какой же падлой надо быть, чтобы у товарищей своих воровать! А я к нему как к человеку: давай, мол, Витёк, лотерейный билет твой куплю, чтобы тебе с ним не маяться… На вот тебе деньги… А он, тварь хитрожопая, ночью залез и спи@дил! Срать он хотел на мою доброту… Скотина неблагодарная!

Окинув Юшкина взглядом, полным самого искреннего презрения, Самокатов отстранился, словно боясь запачкаться, и сделал жест, как бы призывая всех посмотреть на подлого воришку и выразить ему всеобщее осуждение. Кто-то из подхалимов оперативно отреагировал на немой призыв — обозвал Юшкина гнидой и крысой, но основная масса обитателей отсека стояли молча. Во многих глазах читался неподдельный страх, в некоторых — подленькое чувство радости и самодовольства: хорошо, что не меня и моя хата с краю. Всем было понятно, что Витя денег не брал, всем было его жалко, но никто не смел заступиться. Нажить себе врага в лице Самокатова — что могло быть страшнее? Находясь в полуобморочном состоянии, Витя смотрел на Самокатова, как ягнёнок на голодного волка. Именно тогда ему в первый раз захотелось убить или умереть.

Самокатов между тем пребывал в состоянии глубокой задумчивости. Отвернувшись от Юшкина, он стоял в трагической позе, облокотившись на койку второго яруса, подперев ладонью лоб, и что-то тяжко соображал. Вид его являл воплощение вселенской скорби и поруганной добродетели, и видно было, что в душе кипит нешуточная борьба: подлый вор, без сомнения, должен быть наказан, но природная доброта и неуместное здесь великодушие вносили в дело сумятицу. Требовалось воистину Соломоново решение… И оно было найдено!

— Ручку мне! Быстро! У кого есть! — рявкнул Самокатов. Толпа тут же подобострастно ощетинилась протянутыми ручками и карандашами.

Протиснувшись за колченогий стол, он, схватив за шею, привлёк к себе безвольное податливое тело Юшкина, сунул ручку, лист бумаги и приказал:

— Пиши!

Витя в недоумении уставился на него.

— Что пялишься? Пиши! Расписка… Я, Юшкин Виктор… как там тебя… военный билет номер… проживающий… Получил от Самокатова Фёдора Ивановича деньги в сумме двести пятьдесят рублей… Ну, что затормозился?

— Федя, но я ведь не брал…

— Я тебе щас челюсть сломаю! Что значит не брал? А кто брал? Он… или он? — Самокатов ткнул пальцем в кого-то из обступивших стол моряков. — Покрышкин, ты брал? Гнатюк, может, ты?

— Нет, Федя, ты что!!! — испуганно закрутили те головами, отодвигаясь на всякий случай подальше.

— Видишь, никто не брал! А я у тебя нашёл! Свидетелей вон целая куча. Пиши, сука, а то сейчас урою!

— Н-не буду… Я н-не брал… — прошептал Витя и, пригибаясь, зажмурился в ожидании удара.

В нависшей тишине послышалось, как кто-то тихо охнул.

У Самокатова отвисла челюсть. Такого поворота он, видимо, не ожидал. Федя медленно повернулся к Юшкину. Взгляд его выразил полное недоумение.

— То есть как… не буду? — растерянно проговорил Камаз и, пытаясь собраться с мыслями, затараторил отрывисто:

— Ты, Юшкин, тут… того… давай… под дурака не коси. Я тебе навстречу пошёл. Пользуйся случаем… пока я добрый. Тебя за такие дела убить мало, а я, видишь… пальцем ещё не тронул… А я могу… у меня удар… сам знаешь… тонна…

Витя уважительно посмотрел на незамедлительно подсунутый ему под нос внушительных размеров кулак, съёжился и опасливо отстранился.

— Пиши, сука! Быстро! Или пожалеешь!!! — оправившись, Самокатов схватил Витю за шею и ткнул со всего маха лицом в стол. Кровь брызнула из разбитого носа, стекая по подбородку, оставляя яркие следы на бумаге. Бешено вращая глазами, Самокатов свирепо прошипел:

— Порву на куски! На ленты, крыса, порежу! В толчке говнячном утоплю! Будешь писать???

— Нет…