Каникулы на колесах

Игра

— Слушай, всё забываю спросить, почему дядя Володя называет тебя иногда не Аликом, а Диким Котом? Я уже несколько раз слышала.

Как обычно, мы с Наташкой загорали на песке у самой воды.

Я рассказал ей о наших дорожных псевдонимах.

— Вот это здорово! Придумай и мне какое-нибудь имя.

— Из Фенимора Купера? Или из «Гайаваты»?

— Всё равно. Только подходящее.

Я напряг память. Но в голову, как на зло, лезли совершенно посторонние мысли. О том, как замечательно было бы и на будущий год встретить Наташку. А ещё лучше списаться заранее, поехать сразу двумя машинами куда-нибудь на Волгу, в Закарпатье или даже на Урал. Дядю Васю никаким маршрутом не испугаешь. И уж совсем отлично было бы, если б Николаевы и в самом деле решились переехать в Москву, а Наташка поступила бы в нашу школу…

— Ну, что же ты? — нетерпеливо повернулась на бок Наташка.

Я уныло развел руками.

— Знаешь, ничего путного в голову не лезет…

— Это потому, что ты лежишь, разнежился на песке. Вставай, встряхни мозги, чтоб заработали.

Наташка любит командовать. Не знаю почему, но так уж получается, что я частенько подчиняюсь ей. И на этот раз мне хотелось ещё спокойно позагорать на солнышке, а вместо этого я послушно поднялся. Но не упустил случая поддразнить её. Как все москвичи, я заметно «акаю». А она, как истая северянка, выделяет в словах букву «о». И мы пикируемся в шутку: «Мая Масква на семи халмах стаит», — копирует моё произношение мурманчанка. Я в таких случаях тоже не теряюсь, вытягивая губы трубочкой, немилосердно катаю круглое как обруч: «Говорить говори, но зря огород не городи». И на этот раз я повторил её слова:

— Потому что…

Мы спустились к самой воде и шли босиком по сырому песку. Круглые розовые Наташкины пятки погружались в песок, и сейчас же ямки, выдавленные ими, заполнялись водой. Я увлеченно следил за тем, как она беспрерывно печатает ямки, и сам начал вдавливать пятки поглубже.

Наташка остановилась внезапно и так резко, что я натолкнулся на неё.

— Ну, сообразил что-нибудь?

— Утренняя Роса? Лесная Лань? — не думая, поспешно выпалил я первое, что пришло на ум.

— Здрасьте! При чем тут роса? И чем я похожа на лань, да ещё лесную? — возмутилась Наташка. — Ты же сам говорил: нужно какое-то правдоподобие, характерный признак, сходство.

Я напряженно размышлял. Волосы, брови, ресницы — всё у Наташки, кроме глаз, было угольно-чёрное. Но не назовешь же её Чернавкой или Чернушкой? Нехорошо как-то, даже обидно… Стоп! А Чёрная Молния? Неплохо! Она же и в самом деле на редкость проворна. Настоящий живчик, как капелька ртути.

Наташка одобрила своё новое имя. Но тут же потребовала:

— Надо дать дорожные имена и моему папе, и маме.

— Захотят ли они? — засомневался я. — Ещё посмеются над нами…

— Родители меня всегда слушаются, — отрезала Наташка.

Вот уж что правда, то правда! Пришлось мне снова шевелить мозгами, уже наполовину расплавленными от солнца. С дядей Васей было просто. Такому богатырю имечко само пришлось на язык — Белый Медведь. А вот как назвать тётю Веру? Северная Заря? Полярное Сияние? ещё немного — и я наверняка свихнул бы себе мозги в поисках подходящего имени. Но внезапно меня озарило.

— Солёная Вода! — заорал я в восторге от собственной находчивости. — Дядя Вася — Белый Медведь, а тётя Вера — Солёная Вода.

— Принято! — утвердила Наташка моё предложение. Вопреки моим опасениям, Николаевы не стали возражать дочери. Торжественный обряд присвоения им дорожных имен был поручен, вполне понятно, старейшине нашего семейного клана, Великому Змею. За неимением жезла или посоха он вытащил из багажника заводную ручку и коснулся ею коленопреклонённых аборигенов Севера:

— Сим отроковица Натаха нарекается отныне Чёрной Молнией. Родитель её, отче Василий — Белым Медведем, родительница Вера — Солёной Водой. Именовать всех троих в дороге означенными именами.

Чёрный Гепард и Бледнолицая Сквау наблюдали за потешной процедурой с самым серьёзным видом, не позволяя себе даже улыбнуться, а я скакал вокруг в восторге, что наша затея поддержана родителями.

Вечером Наташка, как всегда, помогла матери приготовить ужин, вымыла посуду, подмела вокруг палатки. Глядя на неё, я тоже взялся за дело: для начала надраил до зеркального блеска алюминиевый чайник, потом принялся за жирные сковородки. Мама похвалила меня за усердие, но тут же ввернула:

— Наташа определенно благотворно влияет на тебя, сынок. Раньше я за тобой таких приступов трудолюбия что-то не замечала. Жаль, что она не в Москве живёт. Глядишь, совсем бы исправился, имея такого товарища.

У меня даже уши загорелись. Надо же — мама будто подслушала мои мысли. Но, конечно, я промолчал, ничего не ответил. Само собой — товарищ из Натахи был бы отличный. Но что толку мечтать о несбыточном?

Дедушка бережёт аккумулятор и включает радиоприемник «Волги» только на ходу, когда батарея подзаряжается генератором. У «Победы» Николаевых радиоприемника нет совсем. Поэтому по вечерам обе наши семьи часто собираются вокруг моего «ВЭФа» и слушают последние известия или музыку. К симфонической музыке я равнодушен, стараюсь поймать по «Маяку» что-нибудь весёленькое в исполнении «Песняров» или «Машины времени». Папа издевается надо мной по этому поводу, говоря, что мне в детстве медведь на ухо наступил. Сам-то он мастерски играет на аккордеоне. И слух у него абсолютный: достаточно один раз услышать новую мелодию, чтобы тут же подобрать её на аккордеоне.

Дедушка и дядя Вася чаще всего пускаются в обсуждение технических достоинств вездеходной «Нивы», проделок нерадивых ремонтников на станциях технического обслуживания или капризов двигателя, с которыми им приходилось сталкиваться в дороге. Дедушка — старый автомобильный волк. Но и дядя Вася мастер на все руки, только в крайних случаях обращается к ремонтникам, да и то, если нет нужной детали. Дома у него целый шкаф со слесарным инструментом. Он даже дочку выучил нарезать резьбу, сверлить, запаивать дырочки. Так что обоим автолюбителям есть о чём потолковать.

Нашлись общие интересы и у мамы с тётей Верой. Солёная Вода работает закройщицей в ателье, и Бледнолицая Сквау учится у неё кроить платья, блузки, юбки. Материала у них нет, но в дело идёт упаковочная бумага.

Мы же с папой усаживаемся за шахматную доску. Наташка подсаживается к нам и бурно переживает за меня. В шахматах она ничего не смыслит, но видит, как редеют мои фигурки, и не на шутку огорчается. Можно сказать, морально поддерживает слабую сторону. Чтоб уравновесить шансы, папа снимает у себя заранее коня или слона. Когда-то он снимал ферзя, потом — ладью. Теперь для форы достаточно коня. Прогресс налицо. А что будет, когда я изучу теорию дебютов? Всякие там королевские гамбиты, дебют четырех коней, защиту Филидора, сицилианскую партию и прочие эндшпили? Тогда держись, Чёрный Гепард! Игра пойдёт на равных. Можно будет подумать и насчёт категории. На гроссмейстера я, понятно, пока ещё не замахиваюсь… Пока что чаще всего проигрываю папе. И всё-таки охотно сажусь за шахматы. Доска у нас большая, фигуры крупные, выточенные из цветной пластмассы, такие гладенькие и красивые, что даже держать их в руках приятно. Мудрая эта игра шахматы! Сколько мы играем с папой, а двух совершенно одинаковых партий ещё ни разу не случалось, всякий раз что-то новое, другое.

Шахматная партия затягивается, и Наташка начинает скучать, поглядывать по сторонам. Оно и понятно: всё-таки одно дело напряженно обдумывать очередной хитрый ход или разгадывать уловки противника, и совсем другое — глядеть на доску со стороны, да ещё не зная правил игры. И мне пришла в голову счастливая мысль научить Наташку занятной игре, которой давно увлекается наша семья.

— Ты в слова любишь играть, знаешь эту игру?

— В какие ещё слова? — удивилась Наташка. Как я и предполагал, она о ней ничего не слыхала. До Ледовитого океана эта игра ещё не дошла.

— Хочешь, научу?

— Что за вопрос? Конечно, хочу.

— Тогда слушай и вникай. Берётся какое-нибудь слово, желательно подлиннее и такое, чтобы в нём было много ходовых букв.

— Что значит — ходовых?

— Ну, таких, которые употребляются часто. Не «Ы» или «Щ», а скажем, таких, как «А», «П», «О»… Понимаешь? Из букв взятого слова составляются новые слова. Побеждает тот, кто сумел составить больше слов. Но не всяких. Есть некоторые ограничения. Засчитываются только существительные в единственном числе в именительном падеже. Глаголы, имена собственные, сокращения типа МТС, ТАСС и тому подобные выписывать нельзя. Ясно?

— А как с местоимениями, числительными? Их писать можно?

— Местоимения нельзя, — уточнил я, — а числительные, только в одно слово, можно.

— А если у слова нет единственного числа, например, сани, ножницы, тогда как? — не унималась дотошная Наташка.

— Такие слова допускаются.

Мы вырвали из широкого блокнота по листу и легли на прорезиненный матрасик так, чтобы нельзя было подглядывать друг у друга.

Для удобства под бумагу пришлось подложить по куску фанеры.

— Какое слово возьмем?

Я осмотрелся вокруг. Мы лежали возле самых колёс «Волги».

— Давай, возьмем слово «АВТОМОБИЛЕСТРОЕНИЕ», — предложил я. — Смотри, сколько в нём самых распространенных букв.

— Согласна. А как со временем? Будем писать до утра?

— Ограничимся двумя часами, — серьёзно ответил я.

— Я пошутила! Неужто мы будем два часа корпеть над одним-разъединственным словом? — возмутилась Наташка.

— Ещё и не хватит времени. Попросишь добавки, — заверил я её.

— Ну, поехали! — дурашливо замахала Наташка смуглыми ногами под самым моим носом.

— Лежи смирно, не мешай думать! — прикрикнул я на неё.

Для начала я выписал самые лёгкие слова, которые сами, что называется, просились на бумагу. Столбики быстро удлинялись. Столбики — потому что я для удобства проверки, и чтобы не повториться нечаянно, сразу же начал выписывать их с разбивкой на одинаковую первую букву: авто, автол, автор; балет, билет, бинт, бант; волос, ворот, ворона, вобла и так далее.

Любопытство сильно разбирало меня. «Неужели она напишет больше слов, чем я? Быть того не может!» Мне очень хотелось хоть одним глазком заглянуть в её листок, но правила честной игры запрещали такое подглядыванье. К тому же я был уверен в своих силах. Но невольно замечал, что и Наташка пишет почти все время, с маленькими остановками.

Поразмыслив, я поднатужился и заполнил ещё несколько столбиков на другие согласные буквы. Из меня сыпалось, как из мешка. Появились длинные столбики слов на «Т», «Р», «Л», «Н».

Я крепко надеялся на букву «С», и она не подвела меня. На эту букву мне удалось написать столбик слов почти такой же длины, как на букву «Т». Но самый обильный урожай принесла с собой буква «М». Настоящий рекордсмен: тридцать пять слов! Были там и простейшие: мост, молва, мера, мена, мотив; но и такие трудные, как меринос, манёвр, метанол. Гораздо медленнее пошло дело, когда я переключился на гласные буквы. Всё же и тут получился столбик изрядной длины. Когда новые слова перестали рождаться в моем мозгу с прежней легкостью, я использовал другой прием: перебрал все комбинации гласных и согласных букв. Потом начал комбинировать сочетания из трёх букв. На бумаге появились столбцы трёхбуквенных слов: бал, бас, бар, вар, вал, лен, лес, лев, сор, сом, тир, мир… Перечитав полученные слова наоборот, справа налево, я добавил к списку ещё несколько слов-«перевёртышей».

Авторучка быстро скрипела по бумаге. Я строчил слова одно за другим, а у Наташки паузы становились всё длиннее. Она явно выдыхалась. С начала состязания шёл уже второй час. И тут она не выдержала, приподнялась на локтях.

— У тебя сколько?

— Да за двести перевалило, — прикинув на глаз общую длину столбиков, не без гордости сказал я.

— Двести-и?! — ужаснулась Наташка. И, отбросив авторучку, рывком села. — А у меня и ста не наберется…

И подняла обе руки вверх.

— Да ты не спеши сдаваться, — попытался я уговорить Наташку. — Можно ещё полчасика накинуть. Ты же в первый раз играешь, а я уже руку набил в этой игре.

— Нет, нет! — заупрямилась Наташка, вскакивая на ноги. Удивительно легко у неё это получалось. Словно её подкидывала какая-то невидимая пружина. — Хватит. На вот, проверяй, — сунула она мне бумагу.

— Это не так делается. Читай вслух свои слова, а я их буду у себя вычеркивать. А потом сравним, у кого сколько слов осталось.

Мы положили листки на гладкий капот автомобиля и принялись за сверку. Солнце уже закатилось, и дедушка включил для нас переносную лампочку от аккумулятора, проявив неслыханное великодушие ради торжества своего любимого внука.

— Стой, стой, какая Тортила? — вскоре прервал я Наташку. — Имена собственные писать нельзя. Я же тебя предупреждал. А так бы я и Тибет вписал, и Витим, и Брест, и мало ли что ещё.

— Значит, вычеркнуть Тортилу? — печально спросила Наташка. Она опустила голову, и её роскошная коса соскользнула на капот, закрыла наши листки. Я отодвинул косу рукой и ощутил при этом, какая она шелковистая и тяжёлая. Мне стало так жалко Наташку, что даже выигрывать у неё расхотелось.

— Ладно уж, оставь Тортилу, — разрешил я.

— Да нет, играть надо по правилам, — вздохнула Наташка. Ей не нужны были поблажки.

Когда мы закончили сверку, у неё осталось совсем мало слов. Но некоторые из них были довольно-таки заковыристые. Даже я не додумался до них: ранет, ратин, стеарин, минарет, манто, метеор, лабиринт, лорнет, берет, ореол, орбита… На букву «Е» я вообще не смог придумать ни одного слова, как ни бился, а она написала «енот». Всё же почти сто моих слов остались не вычеркнутыми. Победа была разгромной. Но Наташка недолго горевала.

— Погоди, я ещё проверю твои слова, — погрозилась она. — Может быть, ты жулик, обманываешь меня. — Наташка взяла мой листок, повела по нему смуглым пальцем с перламутровым ноготком. — Стой! Вот — марс. Ты же сам говорил, что имена собственные писать нельзя. А это название планеты.

— Не только планеты! Да, Марсом называется и планета, и бог войны. Если написано с большой буквы. Но «марс» — это ещё и площадка на верху мачты, — запротестовал я. — С марса матросы высматривают китов, неприятеля, землю. Не читала, что ли? Да почти в каждом морском романе, особенно старинном, найдешь это слово.

— Верно, вспомнила, — согласилась Наташка. — А вот это что за «аортит»?

— Название болезни.

— Ой, врешь ты, Дикий Кот, пользуешься моей темнотой, — подозрительно сощурилась Чёрная Молния.

— Лопни мои глаза! — поклялся я. — Да вот хоть папу спроси.

— И спрошу, будь уверен. Дядя Володя, вас можно на минуточку?

Папа подтвердил, что аортит — воспаление аорты, отолит — мельчайшее зернышко в слуховых органах человека и животного, а ментол — название лекарства. Все эти слова были в моем списке. Но, как человек справедливый, тут же добавил, что в подобной игре сын врача не имеет права употреблять медицинскую терминологию.

— Этак ты, братец-кролик, много кой-чего понапишешь: остит, остеома, неврома… Откуда ж Наташе знать такие слова? Нет уж, изволь играть на равных. Пиши только общеупотребительные слова.

— Я же говорю, что он жулик! — воспрянула духом Наташка. — Смотрите, дядя Володя, чего он тут настрочил: ли, сет, сабо… Ведь нет же таких слов, правда?

— Тут я тебя вынужден огорчить, — ласково улыбаясь, сказал папа. — Ли — китайская мера длины, чуть побольше полукилометра, сет — партия игры в теннис, сабо — башмаки на деревянной подошве. Надо тебе сказать, Алик в этой игре никогда не обманывает. Ему ведь интересна только честная победа.

— Зря ты переживаешь, — попытался я утешить Наташку. — Для первого раза ты просто замечательно сыграла. Вон какие сложные слова придумала. А будь у тебя мой опыт…

— Дикий Кот правильно говорит, — поддержал меня папа и потрепал Наташку по плечу. — Хочешь знать, он нас всех запросто кладет на лопатки в этой игре. Вундеркинд. Эрудит. Гигант мысли. Мало того, что молодая память, так ещё и необъятный словарный запас. Почти как у Пушкина.

Папа шутил, но я видел, что он и вправду чуточку гордится своим сыном.

— Зато я быстрее бегаю! — неожиданно сказала Наташка. Её мысль сработала внезапно совсем в другом направлении. — Не верите, дядя Володя? Давайте нам старт. Финиш вон у того столба.

Всё-таки первое призовое место, как всегда, осталось за Тобиком. Он с легкостью обошёл нас обоих. Второй, правда, пришла Наташка. Я показал третий результат. Плохо? Но в переводе на олимпийский язык это означало бы бронзовую медаль. А я удовольствовался всего лишь добавочным ломтем арбуза.