Каникулы на колесах

Расставание

Что значит — здоровье! Организм у Наташки такой, что даже отравление не смогло скрутить её надолго.

Едва она вышла из палатки, мы первым долгом навестили могилку Хомы Афанасьича, молча постояли перед маленьким земляным холмиком под сосной…

Свёртывание лагеря почти такая же хлопотная работа, как и его разбивка. Пока наши мамы усердно драили на реке закопчённую кухонную посуду, папа и дядя Вася грузили на решётчатые багажники мягкие, но объёмистые тюки с постелями. Мы с Наташкой убирали на стоянке.

— А знаешь, Алик, мы только до Орши едем вместе с вами, а там повернем на Прибалтику…

— Как?! — сразу остановился я, не веря своим ушам. Наташка не поедет с нами в Москву? Да может ли это быть?

— Я же сама столько раз просила заехать в Михайловское! И теперь папа твёрдо решил показать мне Пушкинский заповедник. А из Прибалтики туда рукой подать.

Наташка ковыряла землю носком ноги, старательно избегая моего взгляда, а я стоял, ошеломлённый, не зная, что сказать.

Подумать только, а я-то надеялся, что Наташка погостит у нас в Москве, я покажу ей свою библиотечку, подарю однотомник повестей Джеральда Даррелла; мы пойдём с ней в кукольный театр Образцова, в зоопарк, покатаемся на аттракционах в парке имени Горького…

Мы стояли и молчали, пока Наташка не взяла меня за руку, не потянула вперёд.

— Нас ждут, Алик, — негромко сказала она. — Расскажи мне о Прибалтике, ты же там был. У тебя это здорово получается.

С каким удовольствием рассказал бы я в другое время Наташке о высоких песчаных дюнах, поросших соснами, над широчайшими пляжами Юрмалы; об изумительной красоте и чистоте литовских озёр всюду, а особенно под Игналиной; о древнем Тракайском замке на острове, с его каменными стенами, уходящими прямо в воду озера Гальве; о скульптуре "Эгле — королева ужей" и о многом-многом другом. Мне было что порассказать Наташке о Прибалтике. Но это в другое время. А сейчас у меня пропало всякое вдохновение, еле ворочался язык. Одна мысль сверлила меня — Наташка уезжает.

Мы шли очень медленно, но я ещё замедлял шаг, чтобы оттянуть возвращение на автостоянку, загребал ногами песок, срывал по пути цветочки. Тоскливо думалось о том, какое счастье было бы отправиться в Литву вместе с Наташкой. Мелькнула даже мысль попросить родителей отпустить меня с Николаевыми, но я тут же отбросил её: конечно, никто меня не отпустит. Да, не всё в жизни складывается так, как хочется!

К нашему возвращению все сборы закончились. Обе семьи уселись в машины. Перед тем как "Волге" тронуться с места, я, против обыкновения, перебрался к маме, а папа сел на моё штурманское место рядом с дедушкой. Почему-то в эти минуты меня особенно потянуло к маме. В зеркальце я видел сосредоточенное серьёзное лицо папы и понял, что он думает уже о своей работе, о больнице.

Возвращаться в Москву нам всегда немного грустно. Жаль, что отпуск уже позади, что нельзя больше беспечно поплескаться в море, понежиться, ни о чём не думая, на горячем песке, посидеть у костра под звёздным небом. Надо ждать целый год, пока всё повторится сначала. А пока родителям — работать, мне — учиться. Но, может быть, потому-то так и заманчив, так дорог летний отдых, что бывает лишь раз в году?

Через неделю-другую наша печаль растворяется в заботах. Папа самозабвенно любит свою больницу. Сколько я помню, он ежегодно что-то строит у себя, устанавливает новую аппаратуру, привлекает опытных хирургов, кардиологов, терапевтов; выбивает дополнительные фонды, ассигнования и так без конца. Возвращается он домой поздно, когда у меня уже приготовлены все уроки на завтра, подсаживается к нам у экрана телевизора и делится своими планами: "Думаем создать отделение реанимации. В принципе Николай Георгиевич обещает своё добро. А со временем развернём из отделения целую клинику". У мамы тоже свои новости и заботы: "Ездила сегодня по вызовам на Велозаводскую. Навестила одну старушку. Хронический миозит. Прописала ей радоновые ванны, парафиновые аппликации. Но кто будет ухаживать за больной? Представляешь, у неё в Москве сын, две дочери, куча всякой родни, народ всё обеспеченный, а проявить настоящую заботу о матери некому. Хлеб, молоко ей приносят пионеры, комнату убирает соседка, а родные деточки разве что раз в месяц навестят. Завтра обзвоню их по домашним телефонам. Может, совесть у них заговорит".

После окончания каникул принимаюсь за дело и я, постепенно втягиваюсь в учебу, уже с удовольствием иду в класс, отвечаю у доски. Скучать и вздыхать о минувшем лете некогда.

Но рассказов о нём у всех много.

После каникул у наших ребят куча новостей. Кто ездил к дедушке и бабушке в деревню, лето проработал в колхозе на уборке; кто, вроде нас, проехал по дорогам на автомобиле несколько тысяч километров; а кто вместе с родителями побывал и в зарубежном круизе. Впечатлений уйма, все хотят поделиться ими с товарищами, в большую перемену наша школа так и гудит.

Правда, не у всех так. Валерку снова родители в санаторий возили. Что-то у него с почками. А какая радость в санатории? Сел в душный вагон на Курском вокзале, назавтра вылез где-нибудь на курорте. И пошла жизнь. Всё по звонку, по расписанию. Принимай процедуры, гуляй по аллеям, ешь в столовой на белой скатерти… Тоска зелёная! Ни тебе костерок развести, ни в палатке заночевать, ни ягод в лесу пощипать! Валерка спорит, бодрится, но я же по глазам вижу, как он, бедняга, мне завидует. А что поделаешь, если здоровья нет?

К тому же не у всех такие замечательные родители, такой дедушка. Ему уже под семьдесят, а он ещё ни одного дня в больнице не был. Тьфу, тьфу! Жилистый, крепкий, впору сорокалетнему. И не в каждой ещё семье свой автомобиль. А без него совсем не то любое путешествие. Я, например, из каждого летнего путешествия возвращаюсь совсем другим человеком. Прямо-таки чувствуешь, будто старше стал на несколько лет.

А в этом году познакомился вдобавок с Наташкой…

…К вечеру обе наши машины выскочили на широкое Минское шоссе. Дедушка выключил звенящий мотор, и тишина обступила нас. После долгого свиста ветра, ровного гуденья мотора, шипенья шин по асфальту уши будто заткнуло ватой.

Мы вылезли из машин, потягиваясь и разминаясь, столпились на обочине. Я видел, что даже папа немного волнуется. За какой-нибудь неполный месяц Николаевы стали для нас как родные.

— Что ж, друзья мои, вот и приспело нам время прощаться! — подавляя невольный вздох, заговорил папа. — "Дан приказ, чтоб вам — на запад, нам — в другую сторону"… Пожелаем напоследок друг другу гладкой дороги и ляжем на новый курс. Пожалуйте ручку, Вера Сергеевна!

Папа церемонно поцеловал руку тёте Вере, обнял дядю Васю, и они долго хлопали друг друга по спине. Мама и тётя Вера тоже расцеловались. Невозмутимым оставался только дедушка. Он уже по самые плечи влез под капот "Волги".

Мы с Наташкой зашли за "Победу", чтобы никто не видел нас. Неизвестно зачем я набрал полную грудь воздуха, как перед прыжком в воду, и тут же выпустил его.

— Ну, Натаха!.. — начал я и запнулся, не зная, что говорить дальше. Хотелось, подражая папе, с самым беспечным видом пошутить, но я чувствовал, что у меня дрожат губы, и плотно сжал их. Волновалась и Наташка. Она мяла пальцами конец своей толстой косы, на щеках у неё проступили два маленьких красных пятнышка.

— Пиши, Алик, я буду ждать, — тихо сказала Наташка, протягивая мне руку.

Я быстро схватился за неё, крепко сжал в своей руке.

— Непременно! И ты пиши. Обо всем: как доехали, что видели, как в школе дела, дома… А на будущее лето снова поедем отдыхать вместе. Непременно! Правда?

— Конечно!

Щёлкнул стартер, загудел мотор, наша "Волга" тронулась с места. Я повернулся назад, не отрываясь взглядом от "Победы". Она быстро удалялась. Мне показалось, что Наташка машет мне рукой. Помахал и я. Но очень скоро "Победа" стала совсем маленькой, потом превратилась в точку. Какая-то необъяснимая тоска сжала мне сердце. Я ткнулся лицом в тёплое мамино плечо, она обняла меня, нежно погладила по волосам…