Капитан "Ориона"

Часть 4.26, Диана. 25 июля 5398 года

На следующий день они сидели втроём на просторном балконе одного из небольших уютных зданий дворца, эсбэшники ушли полчаса назад, забрав с собой два подробных рапорта и один протокол допроса. Профессору трёхчасовое интервью далось нелегко, и теперь он отдыхал в компании Дианы, Ориона и бутылки ароматного коньяка из дворцовых подвалов. Внизу шумел фонтан, в пышных кронах пели птицы, от реки доносился еле ощутимый запах водорослей, на горизонте полыхал закат, разбрасывая по панораме бордовые блики.

— Никогда такого не пил, — он покачал в ладони пузатый бокал, улыбнулся Ориону, — такое ощущение, что я всё-таки умер и сейчас в раю. Здесь так красиво.

— Да, — Орион смотрел только на профессора, Диана старалась делать вид, что не замечает этого. Она вообще чувствовала себя лишней уже давно, но Орион не давал уйти.

— А почему вас заморозили? Врач сказал, что никаких повреждений нет.

— Потому что шумел много! — шутливо заявил профессор, покосился на Ориона: — Нас не слышат?

— Уже нет.

— Ну вот и отлично, — мужчина хитро прищурился и начал рассказывать: — Как только корабль вышел из туннеля, мне сказали готовить тебя к записи. Я вынул кристалл, ты помнишь, — парень кивнул, — и понёс в сто пятнадцатую, там был раствор для очистки от выделений контактного волокна. Ты всё-таки пятнадцать лет там простоял, подумать страшно! — Он покачал головой и продолжил: — Пришёл, положил кристалл, разговорился с Мистом. А он говорит, глянь, прислали кристалл, а он в каком-то налёте, уже час откисает, всё никак. Запись прошла нормально, но ты всё равно посмотри, вдруг поймёшь, ты же спец. И суёт мне кристалл. Тут входит начальник администрации с какими-то лбами в форме, они нас хватают, колят что-то — и всё, тьма.

Он понюхал коньяк, хитро посмотрел на притихших взволнованных слушателей.

- Очнулся на корабле, стоит передо мной какой-то мужчина, и объявляет, что он — капитан «Ориона», а я должен ему помогать. Говорит, с системой что-то не так, не работает. Я, конечно, заподозрил неладное, но пошёл, глянул, — он выдохнул и развёл руками, — а объём данных не твой! Я же твой помню до последней цифры, говорю ему — это не тот кристалл. Он начинает орать и доказывать, что тот. Ну я вспылил, конечно, — скромно потупился профессор, — рассказал ему, кто он такой и что он натворил. Меня закрыли в каюте и приказали не кормить, пока я не соглашусь работать с их кристаллом, — он хитро улыбнулся в бокал, отхлебнул чуть- чуть, посмотрел на Ориона. Тот довольно кивнул:

— Заперли. Вас. И каким боком им это вышло?

— Вот представляешь, никаким! — поднял брови профессор, — я полез в сеть, а её нет. Вообще ничего не работает, настольный комм не включается, наручный не находит точек доступа. Я потребовал объяснить мне, в чём дело, что это за кристалл и где ты. Мне сказали, что станция взорвалась и все погибли, успели вытащить только меня и кристалл, который был у меня в руках, — мужчина хмуро потупился, но тут же посмотрел на Ориона и улыбнулся: — Как ты спасся?

— Чудом, — он сжал пальцы Дианы, кивнул на неё профессору: — Вот оно.

— Спасибо, — улыбнулся ей мужчина, и тут же опять перевёл взгляд на Ориона. — В общем, тогда я понял, что ты погиб на станции, и что вообще все погибли и… стал себя плохо вести. Работать с ними отказался, попытался сбежать, меня поймали и насильно заморозили, чтобы не создавал проблем. — Он откинулся на спинку плетёного кресла и уткнулся носом в бокал. — А вы как? Что с Джейсоном?

— Джейсон в порядке, — вздохнул Орион, — малость не в себе от сидения в кристалле, но завтра его запишут в тело, — он замолчал и отвернулся, потом ткнул себя пальцем в грудь: — В это тело.

— А ты? — настороженно понизил голос профессор, Орион кривовато улыбнулся:

— А я — назад в кристалл… где мне и место. Специалисты из криоцентра вообще всей клиникой сбежались смотреть на чудо, когда мне томографию делали. Говорят, что записать ИИ в мозг так, чтобы не сжечь его и не создать слюнявого идиота, невозможно. По поводу адмирала мнения расходятся, некоторые говорят, что он поправится, некоторые — что больше никогда не полетит. Посмотрим, как будет.

— В гипере он вполне адекватен, — вставила Диана, — нервный, грустный, но психически здоровый и хорошо соображает.

— Это радует, — кивнул профессор, с надеждой посмотрел на парня: — А вы не просили, чтобы…

— Просили, ни в какую, — Орион хмуро качнул головой, — я — программа. Мне не положено тело, я создан для работы и обязан работать. — Диана хмуро отвернулась, попыталась вытащить пальцы из его ладони, но он крепко держал. — Эсбешники сказали, что во время записи сотрут из моей памяти все лишние воспоминания, так что я даже писать вам не смогу. Какое-то время.

— Какое время? — не понял профессор, Орион с косой улыбкой кивнул на Диану:

— Мой ангел-хранитель поспорил с императрицей, что получит диплом пилота со стопроцентным рейтингом. На меня поспорил. Так что как только она доучится, у меня будет новый капитан, который будет мне всё разрешать.

— Мне надо ещё налетать триста часов, — поправила его Ди. — Но я попрошусь на практику к тебе, со стопроцентным рейтингом мне не откажут.

— Сто процентов? — качнул головой профессор, недоверчиво окинул её взглядом, — м-да…

— Вы тоже в меня не верите? — полуутвердительно констатировала Ди.

— Ну почему, — помялся мужчина, — это теоретически возможно. Помню, учился со мной один, у него было девяносто восемь и девять десятых процента, — он хохотнул и качнул головой, — более нелепое человеческое существо я никогда в жизни не видел, ни до, ни после… Он потом изобрёл новый способ утилизации синтебетона, дешёвый и быстрый.

Она хмуро промолчала, Орион взял её за плечо, прижал к себе. Профессор залпом опрокинул остатки коньяка и придвинулся ближе, шпионским шепотом просил:

— А если я докажу, что ты не программа?

— Что? — не понял Орион.

— Если я докажу, что ты не просто программа для ИИ, тебе дадут тело?

— Как вы это докажете? — Мне весь консилиум специалистов хором сказал, что записать сознание можно только в тело, созданное из ДНК того, кому сознание принадлежит. И то, что меня записали в чужое — ещё одно чудо и доказательство того, что я просто программа.

Профессор отставил бокал, решительно схватил парня за руку и отчаянно посмотрел в глаза:

— А если я скажу тебе, что это не так?

— А как? — Орион прямо смотрел в его глаза, Диана переводила взгляд с одного на другого, профессор отпустил его руку, налил себе коньяка и потёр лицо:

— Это долгая история.

— Возможно, это последний шанс её рассказать.

Орион настороженно ждал, профессор сгорбился и налил себе ещё. Помолчал, всматриваясь во что-то невидимое на дне бокала, потом поднял на Ориона отчаянный взгляд человека, который увидел чудо и теперь не может понять, что ему делать — идти к доктору проверять голову или начинать верить в чудеса.

— Знаешь, Орион, я никогда не думал, что расскажу тебе это. Не верил, что смогу пожать тебе руку, что посмотрю в твои глаза, а не в монитор со смайликом. Я годами делал всё, чтобы это когда-нибудь случилось, делал, ради неё. Но в душе никогда не верил в успех. Кто такая "она? — профессор надолго замолчал, понюхал бокал, но пить не стал, отставил в сторону. — Двадцать лет назад я думал, что она — моя судьба. Мы познакомились при таких обстоятельствах, которые никак не располагали к романтике, я был членом дипломатической миссии на её планете, она — полномочным послом. Ты что-нибудь знаешь о планете по имени Соната?

Орион качнул головой, мужчина усмехнулся:

— И никто не знает, она так и не вошла в состав Империи, хотя очень хотела. Хотели все, представляешь? Нашей бы Империи такое единодушие… Там была очень сложная ситуация, я тогда служил в Корпусе Мира, летал на различные научные конференции по всей Империи, поддерживал хорошие отношения между институтами… и вдруг меня внезапно вызывают на Землю, якобы наградить за заслуги. Сказать, что я был удивлён — это ничего не сказать. Я ожидал чего угодно, от досрочного увольнения на пенсию до сфабрикованного обвинения, тогда ходили слухи, что сынок какой-то шишки метит на моё место… Но то, что мне предложили, переплюнуло любые предположения. Во дворце меня принял сам Император, вручил награду «За укрепление мира» и презентовал внеочередной отпуск. А на банкете ко мне подошёл неприметный человек и пригласил пройти с ним, для «приватной беседы». В одном из маленьких кабинетов меня ждал сам Император с министром территориального управления, которые разъяснили мне настоящую цель моего пребывания здесь.

Астроэкспедиция наткнулась на новую планету. Земного типа, с практически идентичной атмосферой, с населением в три миллиарда существ, настолько похожих на нас, что можно начинать верить в сказки о Сеятелях. Они строили города, развивали культуру и даже пробовали выходить в космос, почти успешно.

Я тогда удивился, почему никто об этом не знает, обычно об обнаружении новой планеты месяцами трубит сеть и комм-связь, даже если планета представляет собой ледяную пустыню. В ответ министр протянул мне целую шкатулку кристаллов с отчётами, и предложил самому разобраться. И предупредил, что на это у меня ровно месяц, потом я улетаю на Сонату в составе дипломатического корпуса, и это не обсуждается, поскольку является высочайшим повелением. Император лично изучил десяток отобранных специальной комиссией кандидатов и выбрал меня, как он отметил, за опыт работы с невероятным. Я тогда как раз защитил диссертацию по увеличению производительности кристаллов, обо мне писали.

Профессор положил ладони на стол, восхищённо вздохнул, запрокинув голову:

— Она была невероятна! Фиолетово-голубая, нереальной красоты планета, с такой флорой и фауной, что там можно снимать фантастику вообще без декораций. С такой структурой воды, что в зависимости от климата и ещё кучи факторов она меняла свой цвет от сиреневого до тёмно-синего, при этом формула не выходила за рамки пригодной для питья, вполне земной аш-два-о. Разные расы людей, с голубоватой кожей, с красными волосами, с розовыми глазами… Домашние животные, похожие на пушистых гусениц, способные пользоваться бытовой техникой и почти умеющие говорить. Такой планеты не помнит вся земная история, я проверял. Цивилизация, целиком выстроенная на каких-то антинаучных бреднях про Святую Силу, пронизывающую весь мир и дарующую жизнь. Я изучал отчёты почти круглосуточно, весь месяц сидел на стимуляторах, но так и не понял, почему эта фантастическая система работает. Но ведь она работала! Цивилизация развивалась, занималась генной инженерией без микроскопов, строительством без синтетических материалов, покоряла океаны без кораблей. Их аналоги электростанций представляли собой что-то вроде огромного полого гриба, который фокусирует их странную «святую силу» и распределяет на некоторую площадь. Это не похоже ни на электричество, ни на лучи Хьюстона, ни на глюонные процессы, это вообще ни на что не похоже, наши учёные не смогли это ни измерить, ни даже засечь всеми известными приборами. Представляешь, включаешь лампу — и она просто светит, без источника энергии, вечно. Сначала Сонату изучали исследователи астроэкспедиции, потом подтянулись социологи и технари. Когда пора было уже принимать решение о контакте с местной цивилизацией, туземцы связались с пришельцами сами. В то время, как мы изучали их, они изучали нас.

Мужчина взял бокал, отхлебнул немного, сощурился на краешек солнца.

— Им удалось преподнести нам сюрприз. На Сонате были специалисты, способные при помощи этой их «святой силы» копаться в мозгах покруче наших нейротерминалов. Всех наших агентов на планете вычислили, следили за ними на протяжении всего времени их работы, а потом взяли, как младенцев. Весь отдел опытных шпионов в один день не вышел на связь. В условленном месте вместо имперских исследователей группу ждали официальные послы планеты Соната. Чего они хотели? Хотели сотрудничества и взаимопомощи. Заключения мирного договора взамен на наших людей, которых, кстати, и так вернули… У них была проблема, одна на всех, и она сплотила всю планету.

За несколько лет до этих событий сонатские исследователи открыли новый континент, несколько конкурирующих государств бросились его колонизировать, там нашли полезные ископаемые, плодородные земли и необычных животных. Вот только климат был сыроват, люди болели, самых тяжёлых отправляли лечиться домой… и только спустя несколько месяцев поняли реальные масштабы катастрофы.

Из болот нового континента поползли инфекционные заболевания, они передавались по воздуху, через вещи, через привезённых в чемоданах насекомых. Болезнь расползалась по планете чернильным пятном, захлёстывая всё новые территории, лекарства не было, как только изобретали вакцину от одного вида заразы, болезнетворные бактерии мутировали и всё начиналось сначала.

К моменту появления имперцев волны заражений выкосили почти треть миллиарда жителей. И единственное, чего хотели сонатцы — это помощи. Из воспоминаний пойманных исследователей они узнали, что наша наука сильно обогнала их уровень, вакцину можно было синтезировать даже силами лаборатории одного корабля, висящего на орбите.

Он замолчал. Солнце наконец полностью скрылось за дальними небоскрёбами, на улицах вспыхнуло искусственное освещение. Орион взволнованно подался вперёд:

— Вы им помогли?

— Нет. — Профессор допил коньяк, мрачно стукнул бокалом о стол. — Совет принял решение о невмешательстве. Технологии Сонаты могли совершить научный прорыв во всех отраслях, социологи предположили, что эпидемия послужит мощным стимулом развития их науки, и подарит миру ещё больше удивительных открытий. Я тоже так считал. И я тоже голосовал за невмешательство, в масштабах Империи полмиллиарда жизней ничего не значат, а вот знания о «святой силе» могли бы поднять наш научный прогресс на качественно новый уровень.

Мы объявили о решении, сонатцы заверили Совет в своём понимании нашей позиции, вернули заложников. Да им ничего другого и не оставалось — знания о военной мощи Империи у них были, если бы мы начали отбивать заложников, смели бы любое сопротивление, не заметив. Членов исследовательской группы пригласили на экскурсию по планете, предоставили доступ ко всем библиотекам и историческим хранилищам, мы посещали банкеты местных правителей и научные конференции, расхаживали по задыхающейся от инфекции планете как по парку развлечений… На одном из таких банкетов я и познакомился с ней. Её звали Риона.

Он горько улыбнулся в небо, вздохнул:

— Я влюбился в неё с первого взгляда, застыл посреди зала как статуя, глупый пришелец, — губы на миг скривили сдерживаемые рыдания, он глубоко вдохнул, медленно выдохнул. — Она была такая красивая. Фарфорово-белая кожа, тёмносиние, как земные сливы, шёлковые локоны до пояса… я долго не мог поверить, что это натуральный цвет. Выразительные, махрово-жёлтые глаза персидской кошки, которыми она сражала мужчин десять из десяти.

Я попался как младенец, как безусый пацан. Стихи ей писал, стыд-то какой, мне почти семьдесят было, через десяток лет на пенсию, а туда же! Она делала вид, что не замечает, хотя какое там — весь корпус знал, было трудно не заметить, как я на неё смотрю… Улыбалась вежливо, говорила о светском. Мне её представили как министра по делам семьи, что-то вроде нашего управляющего клиниками семьи и детства, только с юридическим уклоном. Я заинтересовался их бытом и философией, она с радостью меня просвещала, водила по разным мероприятиям. Наши отношения стали более близкими, она всё чаще улыбалась мне по- настоящему, а не холодной улыбкой дипломата… я начал думать, что нравлюсь ей, что у нас что-то получится. Наверное, все планы были написаны у меня на лбу, о моей любви знали все, надо мной подшучивали коллеги, жалели — корабль уйдёт через неделю, оставаться на Сонате нельзя, брать с собой туземцев — тем более. Вояки даже делали ставки, успеет у нас дойти до постели или нет. Да я и сам об этом гадал. Однажды мне показалось, что это вот-вот случится, всё было так романтично — уютная гостиница, приглушённый свет, океан за окном… Мы ездили на одно из самых зрелищных событий планеты, брачные танцы вуалевых медуз, они светились разными цветами, их были тысячи, целая бухта переливающихся тончайших неоновых нитей, зрелище действительно завораживало. Она пригласила меня туда потому, что строение клеток этих медуз было сходно со строением клетки биокристалла, я рассказывал ей о своей диссертации… Вечер был волшебным, я не знал, чего ожидать от ночи, строил невероятные предположения, — профессор улыбнулся, поджал губы: — Она смогла меня удивить. Как только мы оказались вдвоём в комнате и убедились, что все окна закрыты, а коммы отключены, Риона завела разговор об Империи. Очень серьёзный разговор, она говорила так уверенно, что я сам увидел нашу экспедицию со стороны — равнодушные всесильные полубоги, не желающие помочь умирающей планете всего лишь потому, что им интересно посмотреть на её агонию.

Она кричала и обвиняла, била посуду, плакала… а потом очень тихо села на пол и рассказала о том, что у неё больная мама, почти умирающая, а она тут с пришельцем на праздник поехала. И ещё тише попросила меня синтезировать всего одну дозу вакцины, только одну. Для умирающей мамы. А у них на Сонате отношения в семье совсем не как в Империи, там родителей любят и заботятся.

Я пытался объяснить ей, что не могу, что меня отдадут под трибунал, а у него один приговор, и обжалованию он не подлежит. Что не смогу проникнуть на корабль, что не сумею привезти вакцину незаметно, что для синтеза нужна проба крови заражённого… Она не слушала мои объяснения, отмела все отговорки, заявив, что я просто недостаточно сильно хочу. И знаешь, я сдался. Я не мог смотреть, как взрослая, сильная женщина валяется у меня в ногах, размазывая по лицу голубые сонатские слёзы, и клянётся что сделает для меня что угодно, абсолютно всё, она ради этого со мной, оказывается, и сблизилась… за одну дозу лекарства. За одну жизнь. Мне было так обидно, как никогда, в молодости я не был ни богатым, ни влиятельным, чтобы со мной дружили из корысти, это чувство было для меня новым. Я был ей вовсе не нужен, ей нужно было лекарство. И я всё-таки его достал. Она дала мне свою кровь, объяснила, что тоже заражена, но организм сильный, будет бороться ещё долго, и скорее всего победит болезнь.

Я не буду рассказывать, чего мне стоило попасть на орбиту, какими путями удалось проникнуть в медотсек, сколько я, не знакомый с техникой, потратил времени на синтез… Я за одну ночь нарушил столько имперских законов, что хватило бы на расстрел без суда, если бы меня кто-нибудь поймал за руку. Но я справился. Вернулся той же ночью, неся своей любимой две бесцветные колбы, стоившие мне невыразимо много… и бесценные для неё.

Она плакала, обнимала меня, шептала, что сделает всё, что я захочу. А я ничего не хотел. Я хотел чтобы перестала болеть уязвлённая гордость. Поцеловал её в лоб, сказал, что хочу, чтобы она была счастлива, и ушёл. И напился впервые за свою бытность профессором, в хлам, до беспамятства.

Наши решили, что она меня бросила, все меня жалели, давали советы… Кто-то выиграл целое состояние на местном тотализаторе, — он горько усмехнулся, — на разлуку раньше времени почти никто не ставил.

Подошло время, корпус стал собираться лететь назад в Империю, мы разбросали по орбите спутники наблюдения, чтобы следить за развитием Сонаты. Риону я не видел тогда уже три дня, она не пришла на прощальную церемонию, не передала через знакомых привета… а вечером я нашёл её в своей комнате, оборванную, грязную, в крови и слезах.

Она трясущимися руками проверила меня на жучки, а потом рассказала душераздирающую историю о дальнейшей судьбе моих бесцветных колбочек. Никакая мама у неё не болела. Из гостиницы её забрала правительственная машина, которая под охраной повезла бесценный груз в лаборатории, изучать и пытаться копировать. Вирусом Риону заразили специально, чтобы она могла передать мне пробу инфекции. А сейчас её задание — отравить меня медленнодействующим ядом, чтобы я умер в космосе, и подозрение не пало на неё. Для сохранения тайны, ради безопасности Сонаты.

Но безукоризненный тайный агент в первый раз отказался выполнять приказ. Она сказала, что любит меня и не станет убивать, а если они попробуют устранить меня чужими руками, расскажет всё Имперскому командованию. Её объявили изменщицей и приговорили к казни.

Он долго рассматривал свои руки, закрыл глаза и выдохнул:

— Она попросила меня забрать её с планеты. Куда угодно, лишь бы туда, где нет её правительства, где её не найдут и не исполнят приговор. Клялась, что будет со мной столько, сколько я захочу, что расскажет всё, что знает о местной "святой силе", а если я пожелаю, украдёт какой угодно документ за оставшуюся ночь, откуда угодно. Только бы я взял её с собой. Я понятия не имел, как это возможно, протащить на военный исследовательский корабль лишнего пассажира, но согласился. Пообещал, что не дам в обиду и сделаю всё для её спасения.

Она плакала. Кому-то писала, с кем-то прощалась… Достала пузырёк с чем-то непонятным, сказала — антидот от того медленного яда, которым было приказано меня отравить. На всякий случай, вдруг кто-то другой уже успел… Рассказала, как принимать, я выпил одну дозу.

И очнулся через три дня в лазарете корабля. Оказывается, меня нашли в комнате без сознания, обнаружили в крови следы местной болячки, и усиленно лечили. Я смог выйти оттуда своими ногами только на пятый день полёта.

В каюте нашёл неразобранные чемоданы, а открыв один из них — Риону.

Полумёртвую от жажды и духоты, но безумно счастливую — улететь с Сонаты ей всё-таки удалось. Я отнёс её в ванную вместе с чемоданом, почти сутки потратил на написание программы, заменяющей данные с камеры наблюдения на безобидное хождение по комнате и сидение за коммом. Потом выпустил её. Она обнимала меня и просила прощения, уговаривала не злиться за пять дней лазарета, объясняла, что это был единственный способ проникнуть на борт незаметно, ведь все были озабочены моим здоровьем и не особенно проверяли чемоданы. Говорила, что будет вести себя тихо и незаметно, клялась, что любит меня…

Я верил. Она так невероятно красиво врала, даже не представить! Все эти объятия, слёзы, огромные невинные глаза цвета Сонатской рыжей луны… Ей невозможно было не верить. И я верил. Всегда. Даже когда нашёл у неё кристалл с шифрованной информацией об Империи, о корабле, о моих собственных разработках. Она продолжала собирать данные о пришельцах для родной Сонаты, хотя клялась, что никогда туда не вернётся. Я не мешал. Вернул кристалл, даже посмеялся про себя — как она попадёт на Сонату без меня? Да никак. Планета закрыта, изолирована и находится под патронатом Империи, значит, там всё под контролем, и раньше, чем Соната будет полностью изучена и перестанет представлять интерес для науки, туда никто не попадёт.

Она во всем со мной соглашалась и продолжала делать по-своему. Сбор данных стал её смыслом, навязчивой идеей, она просиживала за коммом каждый вечер, внося поправки, систематизируя, уточняя… На годовщину побега я подарил ей кристалл с диаметром в три сантиметра, потратил почти все свои деньги, она радовалась как ребёнок.

Он усмехнулся, налил себе ещё коньяка, отпил.

— Она была до конца предана своей миссии. Одинокий воин в чистом поле, чужая всему окружающему миру, такая отважная… Говорила, что Сонату обязательно откроют и впустят в Империю, тогда собранные ею данные будут оценены по достоинству.

Я тайно перевёз её на Землю, заплатил кругленькую сумму нелегальному мединституту за изменение её внешности, страшно боялся неудачи, но обошлось. Рионе сделали светло-карие, вполне земные глаза и чёрные волосы, затемнили кожу на пару тонов, в той же клинике соорудили документы, которые я потом частично легализировал через других не очень дружащих с законом людей. — Профессор улыбнулся, смущённо посмотрел на Ориона поверх бокала, — я дожил до семидесяти лет без единого привода в службу порядка, без единого штрафа за превышение скорости, и тут — на тебе, встретил женщину своей мечты! За последние двадцать лет я нарушил целую гору законов Империи, что странно, ни разу не попался.

Сразу после операции мы поженились, она настояла на полном обряде свадьбы, включая церковь. Я не верю в богов реальности, ты же знаешь, но отказать ей не смог. Она уверенно твердила, что хочет от меня ребёнка, а дети должны быть только у родителей, чей брак подтверждён «святой силой».

Эта их «сила»… Она привезла с собой часы, работающие на этом принципе, и они продолжали идти и в космосе, и на Земле, и на станциях, причём я не видел, чтобы она меняла батарейки или что у них там вместо. Но стоило только снять их с руки — часы останавливались. Она смеялась и говорила, что «святая сила» в людях, и во мне она тоже есть, но у меня в руках часы не шли никогда. И ни у кого другого, я проверил больше тридцати человек.

По поводу детей я ей сразу объяснил, что у нас этот процесс взят под строгий государственный контроль, а если её ДНК проверят, то все мои многолетние труды по её легализации пойдут прахом — Сонатцы только внешне на нас похожи, в генах у них всё совсем по-другому. Она загадочно улыбалась и говорила, что обойдётся без клиники. На её планете женщины рожают варварским естественным путём, но я-то твёрдо знал, что мои органы заблокированы, и детей от меня у неё точно не будет, как, впрочем, и от любого другого подданного Империи. Как же я ошибался.

Он нежно посмотрел на Ориона, опустил глаза.

— Она обрадовала меня в первый день лета — сказала, что у нас скоро будет малыш, пол пока неизвестен, но она очень хочет мальчика. Я не поверил, потащил в лазарет, запустил полное обследование… Кажется, именно тогда я начал седеть. Внутри неё рос новый человек, пока ещё очень маленький, меньше ладони, но несомненно живой. Такого не было в Империи уже много тысяч лет, у меня был шок, зашалило сердце, хорошо что мы были в медотсеке.

Потом я отошёл и, честно говоря, перестал удивляться. Риона многие невозможные вещи спокойно объясняла «святой силой», показывала эксперименты. И вопреки теории вероятностей раз за разом вытаскивала из непрозрачного пакета единственный белый шарик из двадцати чёрных, заставляла прорастать синтезированное яблоко без косточек, не намокала под дождём без зонта…

Я принял её противоестественную беременность как данность, стал раскапывать древние учебники по этому процессу, за полгода сделался спецом в области истории медицины. Мы даже договорились с той самой нелегальной клиникой о родах, обследовались, — он замолчал, стал катать в ладони бокал, налил его до краёв, отпил половину. Орион нерешительно посмотрел на Диану, она сжала его руку.

— И как прошли роды? — тихо спросил он.

— Никак, — профессор резко отставил бокал, выпрямился в кресле, — она до них не дожила. Я тогда читал цикл лекций в разных институтах, мотался по Империи, она летала со мной, вечно боялась оставаться одна… В тот день я должен был выступать, подбирал костюм, готовил карточки с речью. Ничего не чувствовал, вот говорят — предчувствие беды, угнетённое состояние, интуиция. Ничего не было, я наверное не из того теста, день как день. Корабль висел на орбитальной станции, она была на восьмом месяце, не захотела спускаться на планету, сказала, что в её состоянии нежелательны даже небольшие перегрузки, а пилоты челноков частенько этим грешат. Проводила меня на причал, вернулась в каюту…

Я спокойно долетел, отлично выступил, зашёл пообедать в кафе. И увидел в новостях сообщение о захвате станции местными террористами. Планета была колонизирована совсем недавно, там ещё сохранились криминальные элементы первой волны поселенцев, которые всё ещё считали себя хозяевами мира. Они требовали чего-то там для себя от правительства, в случае отказа грозились взорвать станцию. Местные власти выполняли потихоньку их условия, вели переговоры, готовили группы захвата…

Не знаю, что там у них не сработало, но станция рванула так, что вспышку было видно с поверхности планеты светлым днём. — Он допил коньяк, сжал пустой бокал в ладонях, уткнулся в них лбом. — Её тело выловили на третий день, обожжённое и обмороженное, изломанное взрывной волной и столкновением с осколками. Выдали мне сохранившиеся вещи из моей каюты, снятые с Рионы бриллианты и контейнер с её любимым биокристаллом, кладезем развединформации. Я думал, что кристалл мертв, даже пережив взрыв из-за надёжного корпуса коробки, перенести открытый космос он не мог, да и не до него мне было — опознания, похороны…

По его щеке скатилась слеза, он стёр её пальцем, спрятал глаза в ладони. Глухо проговорил:

— Я больше недели ходил в прострации, ничего не видел вокруг себя, никого не слушал. Принимал какие-то таблетки, мне медик местный дал… Потом пришло время улетать, мне дали недельный отпуск по семейным обстоятельствам, но его никак на хватило чтобы отойти от шока. Я стал перебирать вещи, наткнулся на коробку с вещами из морга, разобрал, половину выбросил. Коробку с её данными тоже хотел бросить в утиль, потом чего-то задумался, открыл…

На металлической стенке ящика были нацарапаны слова, печатными буквами, я так и не научил её писать прописью.

«Ты не захотел спасти мою планету, спаси хотя бы моего ребёнка.»

Меня будто ледяной водой окатили. Я изолировал свой комм от сети, подключил кристалл, вошел в контакт… и ничего не понял. На кристалле точно что-то было, даже шли процессы, он совершенно не испортился — наверное, нужно сказать спасибо сонатской «святой силе», других объяснений я не вижу. Информация с него не читалась, не копировалась и не имела смысла. Но ради этой информации она стёрла все собранные данные, всю свою кропотливую работу за три года. Я спрятал кристалл и увёз его с собой. Наблюдал периодически, как меняется со временем информация, усложняется, занимает всё больше места — и ничего не понимал. Когда свободной памяти почти не осталось, я взял кредит и купил кристалл побольше, судя по тенденции, его должно было хватить ещё на год- полтора. Содержимое кристалла без проблем переписалось в новое хранилище, убив Рионин кристалл. Я с чистой совестью его продал — она завещала мне информацию, а не носитель.

Стал экспериментировать, записывал в свободную память музыку и картинки, смотрел, как странная программа их уничтожает, разбирая на составляющие. Потом однажды нашёл файл, собранный из кусков разных песен, ужасающая какофония звуков, но подчинённая строгому ритму… Я задумался. Стал бросать ему всё подряд, изучать то, что он выдавал в ответ, записывать, анализировать.

Раз включил ему доступ к комму, открыл простенькую игру, что-то вроде крестиков- ноликов… а он начал со мной играть! — ещё влажные глаза профессора блеснули восторгом, он улыбнулся: — Теперь я был точно уверен — она записала на кристалл сознание нашего ребёнка! Каким образом она нашла терминал и уговорила его это сделать — одни сонатские боги знают, но факт оставался фактом! Наш ребёнок был у меня дома, в кристалле… в кристалле, вполовину меньшем, чем требуется для поддержания сознания.

Я испугался. Доработал свою систему увеличения производительности, протестировал миллион раз, попробовал. Она сработала, подняв планку на двадцать семь процентов, это дало мне ещё полгода на то, чтобы придумать что-то получше. И я придумал. — Он посмотрел прямо в глаза Ориону, напряжённо выдохнул: — Я закрылся дома на два года, и написал самый совершенный искусственный интеллект в Империи, настолько идеальный, что его с радостью взяли на роль души «Ориона».

Парень задышал чаще, до боли сжал ладонь Дианы, впиваясь взглядом в лицо профессора, тот кивнул:

— Да, Орион. Это я настоял на твоём настоящем имени, сделал это одним из обязательных пунктов контракта… Очень хотел, чтобы тебя звали в честь матери. Так что ты не корабль, мой мальчик. Ты человек. Ну или почти человек, сын престарелого хомосапиенса и прекрасной сонатки с лунными глазами.

— Если кто-то об этом узнает, вас ждёт трибунал, а меня — лаборатории. — Орион зажмурился, глубоко вздохнул.

— Что? — встревожился профессор, — Я кое-что понял, — ответил Орион, грустно улыбнулся, — у меня в голове есть кое- что такое… о чём я ничего не знаю. Не знал. Тени, ощущения… Теперь я понял, что это. У меня в памяти сохранился звук её сердцебиения. — Он посмотрел на совершенно подавленного профессора, прошептал: — Хотите послушать?

Мужчина прикусил губу, кивнул, плотно зажмурил глаза, и из динамика его наручного комма раздался низкий, приглушённый как сквозь воду, гудящий удар, потом ещё один, ещё…

Диана высвободила ладонь из руки Ориона, поднялась и тихо вышла с террасы, утирая слёзы.

А двое мужчин остались слушать, как стучит давно мёртвое сердце, которое когда- то их любило.