Кэп и две принцессы

Глава пятая. На другой стороне нигредо

Расположившись в любимом кабинете Элиаса, где, казалось, ещё витает дух подгоревших тостов, все трое — Ёшка и Веласкес с Канделем — задумчиво пялились на стены. Они избегали смотреть друг на друга, словно только что стали свидетелями чего-то постыдного. Наконец Кандель кашлянул, обращая на себя внимание.

— В конце концов, — сказал он, — может, это присутствие некоммутов таким образом воздействует на живые организмы определённого типа. Например, на цветущие растения… Нужно просто исследовать этот феномен. Только и всего.

Элиас хмыкнул.

— Их явно оборвали при самом что ни на есть прямом контакте. Причём — руками. Ни ластами, ни крыльями, ни мохнатыми лапами. Именно человеческими пальцами, тщательно выбирая каждый распустившийся бутон. И, кстати, то, что произошло с моими гренками — явление того же порядка. Я уверен.

— Забудь ты о своих гренках, — казалось, Кандель готов вот-вот выйти из себя, но изо всех сил сдерживается, — я точно не перепрограммировал устройство, хотя всегда был против твоих странных «экспериментов».

«Эксперименты» прозвучали уничижительно.

— А сейчас это вообще не имеет абсолютно никакого значения. Вернёмся к акту вандализма. Мы все трое были вместе в тот момент, когда это произошло. Арина ни за что не стала бы портить ландшафт, созданный ею же самой. Кроме нас, на торе только недвижимые некоммуты, которые, даже придя в себя, не могли бы выйти из обители покоя. Включи логику.

— Вы опять призываете наилогичнейшего Элиаса включить логику? — светловолосая няня появилась на пороге всё с той же мягкой улыбкой, от которой становилось уютно и сразу казалось, что все проблемы решаемы, а загадки разгадываемы. Присутствующие невольно заулыбались ей в ответ.

— Ты уже знаешь? — спросил её Элиас. Почему-то голос его звучал виновато. Как будто он не смог защитить её от неизвестной опасности, хоть и собирался это сделать.

Арина кивнула.

— Сразу почувствовала. Но всё уже в порядке. Я восстановила стену. На этот раз слегка изменила ландшафт. Надеюсь, новый интерьер окажется менее раздражающим. Для того, кто… Кто бы он ни был.

— Мне показалось, что на «Зайчике» есть посторонний, — призналась Ёшка. — Я чувствовала чьё-то присутствие. Оно было…странное.

— Вы хоть представляете, — прищурился доктор Кандель, — насколько чувствительна охранная система тора? Никакой организм без моего ведома не может здесь появиться. Даже мельчайший вирус.

Он посмотрел на Элиаса сверху-вниз, словно нокер и был тем самым вирусом. Арина вдруг рассмеялась, снижая градус напряжения.

— А помните Урама и его кошмарных солдатиков?

Кандель и Элиас переглянулись, няня пояснила специально для Ёшки:

— Был у нас пациент с полным выпадением в виртуальный мир. Он создавал такие мощные образы, что они выходили в реальность и появлялись в коридорах «Зайчика», пугая персонал. Мы не могли понять, в чём дело, пока Элиасу не удалось взломать его защиту и пройти чуть дальше порога восприятия. Если подавлять свой страх, он вырывается наружу в виде символа. Тогда мы и поняли, что мифические чудища в форме несуществующей армии — супергаллюцинации.

— Солдатики Урама не обрывали цветов, — проворчал Элиас. — Они просто шлялись по тору, не совершая никаких физических манипуляций.

— Но и производные бреда пациентов по обители до того момента не разгуливали, — сказал Кандель. — Всё когда-то случается впервые. Нам нужно просто успокоиться.

— Я не думаю, что эта агрессия имеет отношение к некоммутам, — задумчиво произнесла Ёшка. — Если правильно понимаю, то я уже наблюдала нечто подобное. Именно поэтому меня направили в «Солнечный зайчик», не дав даже отсидеться в положенном карантине. И знаете… На самом деле какая-то неуловимая связь есть. Пока только на уровне интуиции. Там, на Дведике, я чувствовала тугую плёнку между собой и несчастными мальчиками, и из-за неё не могла пробиться в сердцевину того самого элементарного чувства бытия, о котором вы только что говорили. Здесь же эта плёнка стала ещё плотнее, исчезла некая прозрачность и лёгкость, она словно уплотнилась, померкла и заросла коростой. Как бы… Нежная кожа младенца в один миг состарилась и стала панцирем взрослого, неухоженного мужчины.

— Мы знаем о вашем случае, — признался Кандель, — только в общих чертах.

— Да там так и прояснилось ничего конкретного, — грустно улыбнулась Ёшка. — А сама история смешна, нелепа и трагична одновременно. Я не удивлюсь, если на ваших пациентов, если не прямо чихали, то не пробовали воздействовать всеми известными вирусами гриппа.

Арина кивнула.

— Если иноземное вторжение в человеческих организм было остановлено одним из вирусов гриппа, то возбудитель «синдрома Дведика» так же способен быстро изменять свою антигенную структуру. После нескольких неудачных попыток эксперименты прекратили. Сочли, что можно «домутироваться» до полного беспредела.

— Получилась стенка на стенку, — засмеялся Элиас. — Вирусы счастья наступают, но группировки гриппозных бацилл не собираются сдавать свою территорию. То бишь человеческий организм.

— Веласкес, оставь свою пацанскую терминологию, — строго сказал Кандель, и обратился к Ёшке. — Как сейчас себя чувствуют первые пострадавшие?

— Они совершенно здоровы физически, но опустошены морально. Вот так я бы определила их состояние. И Смит, и Кравец прошли весь комплекс анализов, чтобы выявить последствия контакта с внеземной органикой, а также подверглись углублённой биометрии. Сонограмма, сканирование сетчатки глаза, ДНК… По данным на вчерашний вечер, если не принимать во внимание сильную потерю веса у обоих и открывшуюся язву у Смита, то их состояние то же, что и перед полётом на Дведик.

— Они что-то говорят? — поинтересовался Элиас. — Вы пробовали общаться с ними?

— Да, конечно, — кивнула Ёшка. — Но, как и следовало ожидать, они мало что могут прояснить. Внезапный всплеск эйфории на пустом месте, состояние, близкое к полному антиподу алхимического нигредо… Вы же знаете, что это такое?

Кандель кивнул, засмеялся и пояснил для Веласкеса, делающего слишком понимающий вид:

— В психологии это состояние, к которому так любили взывать оккультисты, соответствует умственной дезориентации, погружению в мир, в котором темно, мрачно, жутко, страшно, отвратительно, уныло, тоскливо. Самое дно преисподней, где личность лишена своего «я» и брошена на произвол судьбы. Алхимики считали, что нигредо это начало любого процесса, в котором видоизменяются формы. Сначала все должно основательно перегнить, распасться на разрозненные частицы, которые и служат исходным материалом для созидательной силы. По мнению алхимиков, вначале все имеет привкус горечи и гнили. Всякий процесс превращения сначала ведёт к распаду или начинается с него. В нигредо человеку кажется, что на его глазах мир разваливается на части, особенно болезненно он переживает кажущуюся нескончаемость нигредо.

— Так вот, — Ёшка с удовольствием выслушала небольшую лекцию доктора Канделя, изредка удовлетворённо кивая. — Пострадавшие на Дведике говорят, что словно вырвались из состояния чёрного, бездонно одинокого нигредо, слились с сияющими искрами, и каждая из этих искр была светом, переполнявшим их. Ощущение цельности, собранности, возвращение к единственно правильному состоянию, некий рай до грехопадения, в котором и есть смысл существовать. Как-то так…

Она перевела дух.

— Они поняли, насколько истощены, только когда пришли в себя. И до сих пор уверены, что там, на Дведике, они испытали единственно правильное для любого существа состояние. Просто физическое тело человека ещё не готово принять благодать изначального существования.

— Мистика, — скорчил гримасу Элиас. — Оккультное значение религии. Трансцендентные переживания. Это человечество уже проходило. Жрали кактусы и галлюциногенные грибы, истязали плоть до возникновения глюков, принимали психоактивные вещества… Ничем хорошим для любителя таких экспериментов это не заканчивалось.

— Знаешь, что мне сказал Смит? — вопрос Ёшки был риторическим. — Что он постарается вернуться к этим «истокам». Так он выразился. Просто как нельзя сразу, без подготовки, давать телу физическую нагрузку сверх его возможностей, так и к состоянию абсолютного счастья нужно идти постепенно. Наращивая мышцы, так сказать…

— Он закончит плохо, — с уверенностью произнёс Элиас. Кандель и Арина всё это время молчали, внимательно слушая их разговор. — В ход пойдут запрещённые вещества и практики. Тот, кто встретился вам на Дведике, оказал медвежью услугу. Поманил людей блестящим фантиком, в котором оказалась конфета, которую никто не в состоянии разжевать. А на Пятую Лебедя всеми правдами и неправдами ринутся всякие несознательные элементы, искать новейший способ достижения блаженства. Уф…

Веласкес зажмурился:

— Я прямо вижу, как в ночных курабу из-под полы предлагают «самый забористый Дведик»…

— Откуда ты, Элиас, — подозрительно прищурился Кандель, — так хорошо осведомлён о жизни ночных курабу?

Нокер не успел ответить.

— А может они правы? — вдруг подала голос Арина. — Почему-то же человечество во все времена так упорно искало подобное состояние. Просто средства оказались неудачными…

Ёшке показалось, что няня выглядит как-то странно. Девушка побледнела, давила пальцами на виски, глаза и без того огромные, расплескались синим озёрным взглядом на пол-лица. Она явно думала о чём-то очень личном. Элиас подскочил к няне, осторожно обнял за плечи.

— Арина…

Она мягко отстранилась:

— Всё в порядке. И… Доктор Кандель, мы же первым делом собирались показать гостье наше главное достоинство.

Главное достоинство «Зайчика» на торе называли Зеркалом — просто и понятно. Это был нейрокомпьютерный интерфейс последнего поколения. Матовый лист, наложенный на стену в полукруглом зале, почти незаметно выгнутый в середине экран метра на полтора в ширину и около двух в высоту. Если тор «Солнечный зайчик» можно было сравнить с живым организмом, пронизанным капиллярами и мышцами сверхчувствительной аппаратуры, то его «главное достоинство» — экран — ассоциировался с глазами. Потому что в нём читалось происходящее в глубинах подсознания пациентов, которые становились на «Зайчике» единым целым с обителью.

Пока Ёшка разглядывала тёмную поверхность, Элиас откуда-то достал два нейрообруча, один ловко пристроил на свою голову, второй протянул ей.

— Хотите попробовать? Палаты обители покоя напрямую подключены к нейрофейсу, здесь же мы пользуемся элементарными датчиками.

Обруч напоминал лавровый венок, и нокер в нём тут же стал похож на римского патриция. Ёшка взяла второе приспособление:

— Что теперь?

— Я пойду в ваше подсознание. Будет немного неприятно.

В затылок Ёшка словно ударило волной внезапной и сильной мигрени. Она еле устояла на ногах. Мрак Зеркала неожиданно пробился рябью помех. Затем сквозь мятущиеся по экрану линии и клубящиеся воронки появились силуэты. Сначала зыбкие и расплывающиеся, но постепенно, по мере вычленения базисных понятий и отсечения лишнего, узнавались очертания знакомых символов. Воронки оформлялись в круги, те, в свою очередь, в спирали. Один раз Ёшка показалось, что из глубины проступает загогулина, похожая на скрипичный ключ.

— Что это? — спросила она нокера.

Но Веласкес не ответил. С закрытыми глазами, погруженный в себя, он шёл какими-то невидимыми остальным, но очень трудными для него путями. На висках у нокера выступили капли пота.

— Это вы, — улыбнулся доктор Кандель. — То, чем дышите. Вы, оказывается, очень музыкальная личность, Ёшка.

Элиас негромко, но выразительно вздохнул, и с экрана повеяло степью. Это было даже не изображение бесконечно уходящей за горизонт плоской равнины, а ощущение — горько-сладкого запаха цветущей полыни, жжённого мятного рассвета, тёплой и мягкой шкурки мышки-полёвки… Всё вместе: чувства, эмоции, музыка, краски, всё сразу. И пронзительно — уходящая в бесконечность детская, так и не разгаданная тайна. Женщина задержала дыхание, потому что это, действительно, была она, Ёшка, вся как на ладони, из глубин своего сознания, вне времени и пространства.

Сквозь запреты проступала первородная боль. Та самая, тайная, тщательно спрятанная, но уже вросшая корнями в сознание, ставшая привычной. На тончайшей паутинке замерло крошечное создание — курьер Вселенной. Нокер скорчился. В Ёшку зигзагом молнии ударил густой запах белых роскошных белокрыльников-калл, и это была смерть отца. Не сам факт, а постыдная потерянность от того, что никто больше так не будет любить Ёшку в этой жизни. Желание любви, затмившее смерть самого близкого человека. И это тоже была она. Разве Ёшка могла в этом когда-нибудь сама себе признаться?

— Достаточно!

Она испугалась, так как Элиас, чуть отдышавшись, собирался идти дальше. Быстро сложила крест-накрест ладони: достаточно. Кандель мягко тронул Веласкеса за плечо. Шумно дыша, нокер обрывал связь. Через три минуты он открыл глаза и осторожно снял нейрообруч. На белках глаз кровавыми трещинами шли лопнувшие сосуды.

— Это так сложно? — поразилась Ёшка. — Я даже не сопротивлялась…

Нокер вздохнул:

— Защитные механизмы, заложенные природой. На самом деле мы блуждаем только на поверхности. На сигналах мозга стоит мощный код и взламывать его можно до определённого предела. Никакая машина при любой, даже самой глубокой степени проникновения, не может расшифровать должным образом шифры человеческого разума. За одним знаком закреплено множество действительных и возможных (прошедших, настоящих и будущих) явлений, подобных или однородных между собой. Скажем так, природа всегда идёт впереди всех человеческих уловок. Вечно закрытое в детской комнате человечество. Со своими внешне блестящими игрушками…

— Значит…

— Принцип работы Зеркала основывается на базовом механизме человеческой психики: преобразованию информации в эмоции. Только в обратном порядке. С помощью интерфейса мы можем перевести доминирующие признаки личности в понятные символы, но только в общих чертах. Глубины нам пока недоступны. А, может, не пока, а вообще…

В разговор вмешался доктор Кандель:

— Я, честно говоря, начинаю думать, что считать разум вершиной эволюции, с нашей стороны — большое заблуждение. Ведь если сравнивать сознание и подсознание, то последнее обрабатывает информацию быстрее, а сознательные действия только тормозят процесс. Для чего нужно самосознание? Ведь все, что нам говорит мозг, по определению — ложь, значит, и самих себя мы никогда адекватно воспринять не сможем. Но ведь на что-то оно годится?

Ёшка сняла с головы тонкий обруч.

— Мне оно, по крайней мере, пригодится в ближайшие полчаса.

Заметив, что Веласкес и Кандель смотрят на неё как-то странно, улыбнулась:

— Для связи с моей лабораторией…

Она вспомнила, как Рене как-то жаловалась, что вне КЭПа мало кто понимает их коронные шутки.