Кэп и две принцессы

Глава восьмая. Мы всё забудем, только это будет завтра

Элиас в пятнадцатый раз произнёс эту фразу:

— Вы точно решили?

Голос его звучал безнадёжно, потому что, как и следовало ожидать, в пятнадцатый раз Ёшка и Арина слаженно повторили:

— Точно.

Они втроём уже надели обручи на голову. Так и стояли перед Зеркалом — один осенённый лаврами патриций и две венценосные патрицианки.

— Войти втроём, — тоскливо произнёс доктор Кандель, — в смятое подсознание некоммута — это… Я даже не знаю, с чем это можно сравнить. Эти двое — ещё совсем дети, но мы с вами, Ёшка… Мы не можем пойти на такой риск.

— Если безобразие нельзя остановить, — сказала Ёшка, опускаясь в кресло, — его нужно возглавить. Вы это наверняка должны знать, доктор Кандель. Они не просто дети, а профессионалы. Помешать мы им не можем. Значит, должны помочь.

Её обнадёживало только то, что самый детский ребёнок — Артур Фаэрти — надёжно заперт в обители покоя. Хоть на какое-то время. При изворотливости его получеловеческого разума нельзя ручаться, что в ближайший момент киборг не сможет найти выход из-под самого невероятного замка.

— Пусть Ёшка пойдёт первая, — сказал Элиас. — Сразу за мной.

— Ничего, — дыхание у Арины было на удивление ровным, казалось, она совсем не волнуется. — Я справлюсь.

Веласкес кивнул и прикрыл глаза. Он вошёл в Зеркало сразу, без предупреждения, тут же Арина качнулась судорогой. Уже привычный ментальный удар пронзил Ёшку, и она ещё некоторое, очень короткое, время чувствовала вокруг себя стены, пол и потолок зала, но уже через долю секунды реальность дрогнула и ушла в никуда. Остались только шипящие помехи, треск становился осязаемым, сменил качество звука на физическую форму. Ёшка дотронулась до разреженной поверхности треска, и он отозвался электрическим покалыванием в кончиках пальцев. Воздух вокруг тоже стал чёрно-белым и мелко подрагивающим, кололся в горле и груди, словно она с каждым вдохом затягивала в себя мельчайшие шарики репейника.

— Арина! — передала Ёшка, и вспышки треска вытянулись в волнообразные линии, чтобы тут же опять рассыпаться на составляющие.

— Я за Элиасом, нормально, — волны донесли до неё ощущение близости Родионовой. — Он так пыхтит, что потеряться нет никакой возможности.

Арина пыталась шутить.

С удивлением Ёшка обнаружила, что постепенно привыкает к колючему воздуху вокруг себя, вдыхать его ещё было больно, но уже не так остро.

«Странно, что это всё происходит внутри моей головы, — подумала она, — но происходит на самом деле. Моё тело вполне комфортно расположилось в удобном кресле, и в то же время я чувствую всё, что происходит в этом чужом пространстве. Странное состояние. Я иду вслед за Элиасом и Ариной или сижу в кресле перед Зеркалом? Впрочем, лучше об этом не задумываться».

Вход закончился так же резко, как начался. Что-то лопнуло в предположительном центре чёрно-белых помех, они брызнули в разные стороны, освобождая место непроницаемой белёсой пелене. Ёшка ожидала, что наступит момент, когда все их сознания сольются в единое, но ничего подобного не случилось. Она всё так же оставалась одна и напряжённо вслушивалась в парадоксально густую пустоту.

— Я — всё, — голос Элиаса вдруг стал слабым, словно таял. — Девочки, меня вышвыривает отсюда, долго я не продер…

Сигнал оборвался на полуслове.

— Он исчез, — Арина казалась удивлённой, но спокойной. Ёшка поняла, что сознание Вершининой не приняло нокера, и, если они немедленно что-нибудь не придумают, их с Родионовой тоже настоятельно попросят убраться прочь. Кажется, Арина решила то же самое, потому что в густом тумане вдруг тускло обозначилось дрожащее пятно света. Няня с трудом пробивала бессознательную взвесь, и, наверное, сказочное поле и в самом деле имело невероятную энергетику, потому что в этом зыбком светлом круге стали проступать рванные кляксы.

Сначала силуэты казались совершенно бесформенными, но постепенно сгущались волей Арины. Няня вводила энергетику сказочного поля дозированно, но твёрдо и неуклонно. Ёшка подхватила сигналы и принялась перерабатывать проявляющиеся пласты архетипов в сущности. Сказочные символы на глазах приобретали плоть и кровь.

Тенью метнулась из круга света мелкая серая птица, увязла в тумане, забарахталась, тоскливо закричала и исчезла. Там, откуда она возникла секунду назад, появилась узкая ладонь. Длинные пальцы, унизанные старинными тяжёлыми перстнями, вцепились в коротко обрубленный стебель алой розы, с которого были срезаны все шипы. Места срезов сочились каплями — неестественно алыми под цвет лепестков. Всё это Ёшка охватывала и понимала сразу и по отдельности, чувствовала резко и контрастно каждую деталь.

Роза закувыркалась в полёте, отскакивая от круглых белых пуговиц. Сначала проявились именно они, затем — плотная сюртучная ткань, к которой пуговицы были пришиты (Ёшка видела даже, как торчал короткий хвостик нитки из коричневого твида). В сюртуке наконец обозначился златокудрый молодец, тот, что секунду назад выронил розу. Откуда-то Ёшка сразу поняла, что это — принц, и от него немедленно нужно ждать неприятностей.

Чело принца перекосилось страданием, и Ёшка увидела лицо Артура Фаэрти. Живое, мальчишеское. Без вживлённых нейропортов и съёмных очков, всё время закрывающих глаза. Ёшка поняла, что она никогда не видела, какого они цвета. Оказалось, что серые, с зелёными брызгами у самых зрачков.

Арина упала перед ним на колени, хватаясь за полы древнего сюртука.

— Теперь я презираю тебя! — сказал он. — Ты ничего не поняла ни в соловье, ни в розе, зато могла целовать за безделки свинопаса. Поделом тебе!

Артур-свинопас оттолкнул от себя Арину, няня повалилась навзничь, лицом в туман, и затихла. Видение растерянно озиралось вокруг, словно не зная, что ему делать дальше, затем опустилось на корточки и уронило лицо в ладони. Когда «принц» вновь открылся, это был уже совершенно незнакомый Ёшка темноволосый мальчишка со взглядом странным, застывшим, невидящим.

— Антон! — слабый отзвук колыхнул пелену тумана, заплясал на подходе к неустойчивому кругу света. Голос был незнакомый, женский. — Тошка!

Мальчишка растерянно и беспомощно завертел головой по сторонам.

— Мама? — спросил он неуверенно, словно нащупывая в этой мутной взвеси пути для голоса. — Мама, ты где? Я ничего не вижу…

— Иду! — отозвалось откуда-то извне, ещё слабо, но уже различимо. — Стой на месте, не двигайся!

Мальчишка тревожно топтался на месте, и в любой момент готов был сорваться и бежать — не зная куда, только прочь отсюда.

— Ты где? — закричал он снова, и слепое лицо его перекосила неожиданная злоба:

— Тебя нет! Нет со мной! Никогда тебя нет со мной! Ты приходишь только тогда, когда я становлюсь механическим принцем!

Антон кричал, захлёбываясь страхом, ненавидя и себя, и этот страх, и беспомощность. И ту женщину, от которой сейчас и всегда зависел. Когда его ненависть достигла наивысшего пика, поле дёрнулось, пошло складками, взбудораженное откликом Вероники:

— Я с тобой, милый, я всегда с тобой!

Ёшка поняла, что поле «подцепило» Веронику Вершинину, и сейчас им всем самое время выбираться из «мультяшки». «Почему Арина застряла на «Свинопасе»? — подумала тревожно Ёшка, — Сейчас, срочно, нужно вводить «Репку». Она же знает это, почему медлит?».

С головы мальчишки вдруг начали слетать волосы. Они падали словно на ускоренной перемотке, демонстративно, густыми плотными прядями. Через минуту, а, может, и того меньше (времени не стало — всё длилось долго, но происходило мгновенно здесь и сейчас) совершенно обнажённый, лысый череп начал вытягиваться клином, принимая нечеловеческую треугольную форму. В изменившемся Свинопасе Ёшка узнала обитателя Оллеи, планеты, тоже попавшей под дугу Бэтмена. Он умоляюще смотрел на растерявшегося синхрониста огромными глазами, полными слёз, затем потёк лицом и стал кем-то другим. Этот другой был с клыками, выпирающими на половину лохматой морды, жутким, но всё с теми же умоляющими глазами, в которым стояли слёзы сожаления. Потом морда скукожилась в младенческое морщинистое личико, затем распрямилось в лик невероятной красоты. Лица стремительно менялись, но скорбный взгляд оставался неизменным.

Ёшка уже перестала отмечать, к какой расе принадлежит каждая из этой череды стремительно меняющихся личностей. Некоммуты толпились у выхода из настоящего, и каждый прочно был сцеплен со своим чувством вины. Перед синхронистом проходил парад жертв, а палачи бессознательно болтались на другом конце сцепки, неразрывно связанные со своими ошибками. Ни одну сознательную жизнь нельзя прожить, чтобы где-то не ошибиться и что-то не сломать. Всех разумных живых можно зацепить на крючок сожалений, чтобы вытянуть из беспамятства. Это очень больно, зато исключительно действенно. Ёшка поняла, что больше всего на свете сейчас боится увидеть в Свинопасе своего отца.

Инопланетные лица перестали мелькать перед Ёшкой невыносимо печальным калейдоскопом. Ни она, ни няня не ведали глубин их сказочных полей, поэтому просто не могли сгенерировать «зацепку» на базе инопланетных видений, чтобы вытащить всех отсюда.

По полю словно прошёл порыв ветра, и Ёшка осознала, что они остались втроём на зыбкой тропе, уводящей в неизвестность «мультяшки». Она, Арина и Свинопас, который снова стал Артуром Фаэрти, и стоял презрительным столбом, перекошенным злобной ухмылкой. Он молчал и только сверху вниз смотрел на лежащую у его ног Арину. Кажется, няня совершенно сдалась, а, может, потеряла сознание, и Ёшка понимала, что их сейчас тащит в неизвестную бездну временной аномалии.

С трудом держась на грани сознания Ёшка вдруг поняла, что «мультяшка» — это обрывок сети, оторвавшийся от какого-то неведомого промысла и случайно занесённый в пространство нашей Вселенной. Сейчас подсознание Вершининой, служившее им тропой в «мультяшку», обрывало все нити, связывающие её с аномальной структурой. Как только она выйдет совсем, этот путь закроется. Судя по тому, что Элиас так и не появился, нокеру пока не удалось пробиться. Времени почти не оставалось.

Как-то Ёшка оказалась возле Арины — одним движением мысли, желанием, намерением, не сделав ни единого шага. Она схватила няню за плечи, услышала:

— Иди назад, ладно? Сама…

Ёшка поняла, что Арина шла сюда уже с этой мыслью — заменить собой Веронику Вершинину. Стало тоскливо и безысходно. Над ними двумя всё таким же причудливо-презрительным монолитом высился принц-свинопас, белое поле клубилось вокруг стремительно бледнеющего луча света.

— «Глупая», — подумала Ёшка. — «Боль не уходит, если ты зависнешь в настоящем. Только у тебя не останется возможности хоть что-то изменить. Один на один с болью без причины и без надежды».

Она хотела сказать об этом Арине, но что-то надоедливой мухой защекотало в районе затылка. Зуд становился нестерпимым, а больше всего мучила невозможность почесать ноющее место.

— Ёшка, возвращайтесь! — почему-то в сигнале чудились интонации Ренеты, центровой «Кэпа». — Немедленно! Вершинина пришла в себя. Прошла неделя, как вы…

Зуд пропал вместе с сигналом.

— Неделя? — удивилась Ёшка. — Ну, конечно. Мы отправились в путешествие, абсолютно не подозревая о соотношении пространственно-временных характеристик…

Она крепче сжала плечи Родионовой, позвала на всякий случай ещё раз:

— Арина!

В ответ ей был удивлённый взгляд — девушка уже не отображала, как её зовут. Ёшка поняла, что ещё немного, и она тоже начнёт терять всё, что даёт ей разум. Кто-то на той стороне обрывка сети старательно отделит её прошлое и будущее, оставив в безмятежном настоящем. Сознание Ёшка будет как у птицы. Только без инстинктов. Или как у кошки… Как у… Мышки?

Под ногами метнулась мелкая серая тень, отскочила на шаг в сторону, замерла. То ли заблудился какой-то случайный сгусток материи, то ли сама Ёшка неосознанно вызвала знакомый образ. Клочок тени начал стремительно расти, вытягиваясь в ширину и высоту, уплотняться, набирать форму. Сначала это была медузоподобная склизкая клякса, и она еле доставала Ёшке до колена, затем медуза приняла форму шара, и он уже вырос по пояс. Когда из серого овала блеснули живые глаза, существо уже переросло синхрониста. Монструозный оживший комок привстал на задние лапы, накрыв тенью и Ёшку, и неподвижно лежащую на её коленях Арину, и застывшего столбом Свинопаса, перекрыл свет.

— Вот и всё, — обречённо подумала Ёшка, когда с резким свистом над всей этой композицией пронёсся огромный, длинный, голый хвост чудовищной мыши. — Меня как подгулявшую рыбу поймали в сеть…

Раздался пронзительный щелчок хвоста, взбившего в тяжёлую грязную пену окружающий белый туман, в порыве яростного ветра Ёшку оторвало от земли…

«Купать цветы и выгуливать рыб…»

…и понесло куда-то…

«Доить железо и плазму плести» — надрывно и огорчённо прозвучало ей вслед.

Огромная мышь протягивала ладони, на которых переливался зыбким контуром светящийся овал. Он менял плоскость — становился то двухмерным, то приобретал глубину, а потом разом уходил в другое измерение и становился невидимым, но Ёшка всё равно осознавала его присутствие. Белёсая пелена смыкалась вокруг овала, удивительно напоминавшим большое яйцо, дрожала: словно и радовалась, и волновалась одновременно. Закрутилась в воронку сфера, утягивая яйцо в себя, и Ёшку отшвырнуло невероятной силой. Куда-то… Прочь…

…Почему-то было невозможно мокро, и сразу стало холодно. Ёшка сидела на полу перед Зеркалом в огромной луже, и сжимала голову лежащей на её коленях Арины, не отрывала взгляда от её широко распахнутых глаз, исходивших невозможной синевой.

— Теперь я… не смогу забыть? — прошептала Арина Родионова.

— Сможешь. Ты непременно забудешь всё плохое. Только это будет завтра. Потому что у нас есть завтра, в котором возможно всё. И скажи это своему… Свинопасу.

Она медленно возвращалась в реальность. Чувствовала, как её за плечи поддерживает Элиас. Где-то на периферии обзора маячил Кандель («И когда он успел так исхудать?», — пронеслось в голове у Ёшки, и одновременно с этим: «Фаэрти опять заперли»), кажется, рядом с ним полулежала на кресле измождённая, но вполне адекватная Вершинина. Ещё какие-то тенеподобные люди толпились в зеркальном зале, она чувствовала, что они тревожатся за неё.

— «Мультяшка» — это обрывок сети, — выдохнула Ёшка, надеясь, что хоть кто-нибудь её услышит. — Его случайно вынесло в нашу реальность. Срочно нужны внеземные сказочники, чтобы остальных…

Она подняла голову и увидела встревоженные глаза Ренеты и Кима. Сначала ей показалось, что это галлюцинации, но они были совершенно реальными, а у Полянского почему-то стали седыми виски. По лбу Кима стекали крупные капли пота. И она вдруг поняла…

— Мышка! — засмеялась Ёшка, убирая с глаз тоже почему-то мокрые пряди волос. — Кто бы мог подумать, что ты, Ким, окажешься той самой мышкой, что вытянет всю эту халабуду с репкой!

Она залилась уже истерическим смехом:

— Ой, не могу, Полянский— мышка! Всё сложное решается просто, так ведь?

Рене и Ким смотрели на неё, как на сумасшедшую, но Ёшка всё хохотала и не могла остановиться.

— Ты там случайно ничего себе не повредила? — заботливо наклонился к ней Полянский.

Ёшка мотнула головой:

— Нет, я, кажется, в порядке. Просто… Ребята… Как же я рада вас видеть!