Кэп и две принцессы

Глава седьмая. Неожиданное, но очень важное озарение

Она несла Рыже-белую столько, сколько могла. По величине та была сравнима с крупной собакой и весила так же: килограммов двадцать-тридцать. Это казалось выше возможностей Рене, но она в тот момент думала совсем не о резервах своего организма. Не могла она просто стоять и смотреть, когда кто-то умирает.

У девочки явно было внутреннее воспаление, возможно, сепсис, потому что она пыталась сопротивляться, когда Рене с Кеном вытаскивали её из норы, а потом потеряла сознание. Её дыхание вырывалось со свистом, свидетельствовавшим о непереносимой боли.

Надеяться приходилось только на свои силы. Никто о таком понятии как «медицина» на Лься слыхом не слыхивал. Так сказал Кен:

— Потому что медицина нужна несовершенным существам, а с гражданином республики Лься ничего не может случиться.

— А это что?! — зло спросила его Рене, уже с трудом удерживая поникшую и сразу ставшую ещё тяжелее Рыже-белую. Жёсткая трава стала цепляться за ноги, мешая идти.

— Это ты придумала назло мне, — секунду помолчав, выдал Кен.

— Бестолочь! — Рене не могла на него сердиться. — И слово-то употребил новое: придумывать… Вы все так поступаете? Не верите, не верите, а потом заползаете в нору и умираете? Потому что ничего не может случиться. Надо же, какая неожиданность… Был товарищ, и на тебе: нет его.

Кен смешно развёл маленькими лапами, явно копируя кое-кого из экипажа КЭПа. Кажется, Полянский после битвы на чёрном озере стал его кумиром. Впервые Рене видела, как льсянин вдруг смутился. И настолько, что стал суетливо поправлять свесившийся хвост самочки, очень при этом всем мешая.

Полянский услышал о случившемся издалека. Всё-таки и хорошее было в том, что они спутались сознаниями: только Рене подумала о руках, отваливающихся вместе с пациенткой, как услышала в голове нарастающий гул приближения Кима. А ещё совсем скоро увидела Ю Джина. Ким отставал от разведчика, хромал, и Рене чувствовала на себе, как сильно болит нога её правого.

— Что с ней? — спросил Ю Джин, перехватывая бессознательное тело Рыже-белой.

— Точно не могу сказать, — ответила Рене. — Она же, в конце концов, не человек. И даже не кенгуру. В любом случае, это похоже на инфекцию. Нужны антибиотики, сыворотка, противовоспалительные препараты… Боюсь, что необходимо переливание крови.

— И что?!

— Я совершенно не представляю, как провести операцию в этих условиях.

Наверное, от ярости, а, может, ведомые знанием Кена, они, нисколько не заплутав, без всякого этикета и пиетета залетели в зал Совета, где денно и мощно пребывал в заботах о республике Мырск.

— Ты должен немедленно вернуть мою полевую лабораторию! — Рене кричала на Мырска, забыв и о дипломатической миссии, и о том, что она на чужой планете и в полной власти этого бюста. Потому что Рыже-белая на руках у Ю Джина, напоминавшая уже грязный, старый коврик, не подавала никаких признаков жизни. — Чёрт с ними, с этими атмосферными и почвенными пробами, но вот это — твоя республиканка, и она сейчас коньки отбросит.

Мырск, застигнутый врасплох, несколько минут напряжённо булькал. Затем кивнул:

— Не кричи! Я не вижу смысла в твоих действиях, но вы можете воспользоваться своей… капсулой. Только под наблюдением…

Капсулу, старательно пыхтя, в зал Совета втащили кенгокрысы.

— Всё несите, всё, — нетерпеливо прикрикнула на них Рене, и, удивительно, но они её поняли. Пока Ю Джин осторожно помещал Рыже-белую в капсулу, льсяне вкатили хирургический шкаф с нужными Рене препаратами, инструментами и антисептическими костюмами.

— Все — вон! — она попробовала прогнать набившихся в зал зрителей, но они только прибывали. Кажется, восторженные кенгокрысы вот-вот начнут хлопать каждой манипуляции лаборантов. «Мы не знаем, что такое красота», — не очень кстати вспомнилось Рене, и она поняла: льсяне даже под угрозой смерти не покинут этот зал. Спасение кого-то — самое яркое событие, которое случилось на Лься в течение жизни нескольких поколений. Сердечно-лёгочная реанимация казалось им невиданным шоу, показательным волшебством, серией акробатических трюков.

Рене, стараясь абстрагироваться от толпы, окружившей лаборантов, быстро переоделась и открыла стойку с комплектом неотложного жизнеобеспечения. Полянский вводил кислород в лёгкие Рыже-белой при помощи ручного респиратора под прицелом стольких пар льсянских глаз, что чувствовал себя эстрадной звездой.

Через несколько минут трахеостомическая трубка торчала в горле Рыже-белой, ещё одна входила в левую ноздрю, два внутривенных катетера подавали жидкость. Дыхание её стало ровнее, сердечная кривая перестала выписывать угрожающие кульбиты.

Рене, не отрываясь, смотрела на небольшой экран портативного компьютера. Без рентгена и операционной она не могла с уверенностью поставить диагноз, но данные крови говорили о том, что первоначально она оказалась права: организм Рыже-белой был отравлен патогенной микрофлорой. С небольшой поправкой на инопланетный организм явно диагностировались гемоглобинемия и нейтрофилез. В лейкоцитарной формуле появились миелоциты, и это был уже прогностически тяжёлый признак.

— Чёрт побери, — подумал Полянский, который стоял у капсулы и видел экран только глазами Рене. — Это же…

— Если бы она была человеком, — кажется, Рене произнесла это вслух, — я бы сказала, что это «замершая беременность».

— Что такое? — удивился Мырск, всё это время с не меньшим, чем толпа кенгокрыс интересом наблюдавший за спасательным процессом.

— Внутриутробная гибель плода, бактериальный сепсис, замирание плодного яйца… Как я могу понятнее объяснить? Яйцо в её теле погибло, в общем, Кен, тебе не быть папой.

Кен казался ошарашенным. Рене вдруг подумала, что он не знает, что значит «быть папой». Есть ли вообще в республике понятие семьи? Родителей?

— Я могу её спасти, — сказала Рене. — Но может понадобиться операция. И кровь для переливания. А мне ничего не известно о совместимости ваших групп. Есть ли на Лься деление по группам крови? По резус-фактору? Вы вообще когда-нибудь озадачивались этим вопросом?

— Нам дано было знание, — сказал Мырск, и кенгокрысы одобрительно заклёкотали. — Только никому и в голову не приходило тратить его крупицы на пришедший в негодность материал…

— Значит, с республиканцем ничего не может случиться, а тот, с кем случилось, — уже не республиканец, а негодный материал? И на какой стадии вы определяете переход одной этой формы в другую?

— Мы ничего не определяем, — сказал Мырск. Он с каким-то болезненным любопытством уставился на ощетинившееся трубками неподвижное тело самочки. Полянский, почувствовав этот неприятный взгляд, нажал на регулятор, и верх капсулы сгустился в непроницаемую крышку.

— В том-то и проблема, — вздохнула Рене. Теперь, когда неизвестность отступила и эмоциональное напряжение уступило место трезвому разуму, она вспомнила древнюю заповедь звездолётчиков о чужом монастыре и своём уставе. Глупо было спорить с Мырском. Бесполезно и нерезультативно. Хотя… Она же смогла эмоциональным напором продавить его барьер и получила свой полевой медкомплекс. Значит, иногда слепые эмоции тоже на что-то бывают пригодны. — В любом случае, я попытаюсь спасти её. Только вот эмбрион… Он неотвратимо умирает, и тут медицина бессильна.

— Делай, что хочешь, — подозрительно быстро согласился Мырск. Кенгокрысы притихли. — Только это глупо. Как она, та, с которой что-то случилось, сможет опять влиться в непогрешимые ряды республиканцев? Не думаю, что Рыже-белая будет тебе благодарна.

— Об этом подумаем потом, — сказала Рене. — Непосредственную угрозу мы приостановили, сейчас нужно убрать объект воспаления и очистить кровь от токсинов. И…

Её вдруг осенило. В памяти всплыло почему-то напрочь загнанное на периферию сознания… Перед самой аварией она исследовала свежие данные формулы крови Кима, Кена и свои собственные. Последнее, что она помнит перед ударом: мысль «Откуда тут взялся этот кластер генов?».

«Что с тобой, кэп? Что случилось?», — Ким волновался в её голове, не в силах поймать разлетающуюся мысль.

«Состав нашей крови… Наверное, я сильно ударилась головой, потому что совершенно забыла об этом…»

Она сфокусировала картинку, стараясь, чтобы данные на мониторе выглядели, как можно резче.

«Наши клетки каким-то образом включили в свой геном неизвестную ДНК?», — Полянский сразу понял, что она имеет в виду, как только передаваемое изображение перестало «плыть».

— И клетки Кена — тоже. Странно, что мы не ощущаем этого на себе, но новые ферментативные способности… Эту цепочку мы никогда бы не смогли распознать человеческим пониманием, и только благодаря тому, что теперь частично я вижу зрением льсянина, могу уловить эти изменения. И, знаешь, что? Я собираюсь…

— Это опасно, Рене! — Полянский, как правый капитана, и раньше понимал её с полуслова, а теперь, когда их сознания оказались тесно сплетёнными, стал мыслить в унисон. — Абсолютно безумно, глупо и…

Кен же, несмотря в непосредственное включение в процесс, не мог осмыслить происходящее, хотя ему очень хотелось. Но для такой синхронности восприятия мира, нужно было или поболтаться несколько лет бок о бок в тесном пространстве лаборатории, или… Хотя — нет. Никаких или. Даже родись кенгокрыс человеком на планете Земля, навряд ли он сейчас понял ту авантюру, которая пылала в Рене.

— В идеале ко всему прочему мне нужен окситоцин, — вздохнула она. — Думаю, что во всей Лься мы не найдём необходимого количества окситоцина. В полевой лаборатории его тоже нет.

— Почему? — по-дурацки спросил Ю Джин, который конечно же не слышал их внутреннего диалога.

— Потому что никто из нашего экипажа не собирался рожать в ближайшие… несколько лет. А твой «Иллюзион»? Он… где?

Это было за гранью безумия, её вопрос. Кто пошлёт в тайную разведку огромный звездолёт с научной базой? Но перед глазами стоял прекрасный медицинский блок «Иллюзиона». С таким шикарным оборудованием и набором препаратов…Слишком прекрасный, чтобы сейчас оказаться правдой.

Так и есть. Ю Джин покачал головой:

— То, на чём я отправился в эту… экспедицию — совершенно новая модель. Одноместная, очень маленькая и юркая. Без… излишеств. Камикадзе, в общем.

— Понятно, — Рене про себя, неслышно для остальных, позвала к монитору Полянского. — Ю Джин, проследи, пожалуйста, за показателями табло на капсуле. Если что не так — зови.

Он кивнул, косясь на то, как экипаж КЭПа тесно уставился на данные монитора. Даже Кен примкнул к Рене и Киму, чувствуя себя, наверное, впервые в жизни, как часть чего-то очень важного. Не просто ВАЖНОГО, а такого, где ЧТО-ТО МОЖЕТ СЛУЧИТЬСЯ.

Рене нажала несколько клавиш, и на экране появилась нуклеотидная последовательность.

— Синхронизируй то, что ты видишь с таблицей у меня в памяти.

— Это невозможно.

— Возможно. Мы можем опять все трое сдать кровь, и я уверена, что всё подтвердится. Археон, связывающий между собой геном человека и кенгокрыса. Он может без проблем восстановить и надстроить всё, что угодно. Подожди, кажется, файл по формуле нашей новой крови, который я смотрела перед тем, как астероид бухнул в стену яйца, сохранился. О, Святая Галактика! Он не стёрся!

Рене щёлкнула ещё одной клавишей. На экране заплясал длинный хоровод данных, строчка за строчкой. Казалось, это просто случайные знаки, произвольные закорючки, мелькавшие с головокружительной скоростью. Они не несли в себе никакого смысла для того, кто собрался бы прочитать их, как слова. Вязь мелькающих букв являлась геномом, химической программой любого живого организма.

— И что всё это значит? — Мырск злился из-за того, что его выключили из процесса, и он уже практически ничего не понимал. А это было состояние, которое он терпеть не мог. Много десятилетий ушло на то, чтобы компенсировать физическую беспомощность силой разума. И теперь он перед этими чужаками чувствовал себя как в том самом начале пути, когда, очнувшись, полумёртвый кенгокрыс понял, что теперь ТОТ, С КЕМ ЧТО-ТО СЛУЧИЛОСЬ. Мырск совершил невозможное и был за это вознаграждён, став ядром трёх планет Лься. Но вот эти вот люди, с которыми он вынужден был соблюдать нелепый дипломатический этикет, ставили под сомнение его значимость и ценность.

— Я попробую переместить Дитя Чистого Разума, как вы его называете, в умирающую яйцеклетку вашей самочки, — объяснила Рене. — Экипаж КЭПа, подготовьтесь, пожалуйста, к сдаче крови. Кен, не вздумай отключиться, твоё зрение мне сейчас жизненно необходимо! И, да, Полянский, не пытайся спорить, это — приказ…