Кэп и две принцессы

Глава пятая. Последствия эйфории

К обеду, как только были готовы первичные пробы, выяснилось, что количество катехоламинов-медиаторов в организме пострадавших разведчиков зашкаливает все известные пределы. Что, впрочем, и ожидалось с самого начала. Другие показатели в организме «счастливцев» оставались в норме. Но, несмотря на всепоглощающее веселье, которое капитан и его левый излучали сутки напролёт, уже к полудню члены экипажа Ю Джина выглядели совсем плохо. Под глазами углублялись коричневые тени, болезненно выступали скулы.

Носители непонятного «вируса счастья» уже вчера не стояли на ногах самостоятельно, опирались на стену, а сегодня и вовсе не смогли подняться. Сидели изможденными призраками на полу в отдельных каютах изолятора и каркали тихим прерывистым смехом. Словно выплевывали ошмётки уже перестоявшего в них, несвежего счастья в эмоционально нейтральное пространство.

Никто из новоприбывших пока не заразился, Ю Джин тоже чувствовал себя вполне нормально. Рене постоянно проверяла данные биомониторинга пострадавших и сравнивала их с медицинскими показателями Ю Джина, Ёшки, Кима и самой себя. Параметры экипажа и её, Рене, собственные не вызывали беспокойства: любые отклонения укладывались в пределы нормы.

— Почему они… такие? — Ю Джин наблюдал за своим экипажем через прозрачные стены изолятора уже минут пятнадцать, не отрываясь. Кажется, он даже не моргал.

— Дофамин скачет, — ответила Рене. — Гормональная катастрофа. Я, конечно, не эндокринолог, но…

Она только что вернулась с КЭПа и ещё пахла горячим паром шлюзовой обработки. Данные, полученные в лаборатории, она сразу же отправила в анализатор и сейчас пристально смотрела на экран, наблюдая первые результаты. Для окончательной расшифровки потребуется часа два, но вопиющие нарушения можно определить практически сразу.

В «Иллюзионе», конечно же, существовал прекрасный медблок с новейшей аппаратурой. Но это была скорее декорация для спокойствия звездолётчиков. Электроника почти всегда сбоила на неизвестных планетах. Можно быстренько подлатать повреждённые ткани на универсальном и безотказном аппарате Тишинского, но, чтобы поставить серьёзный диагноз и назначить лечение, отправляли на Землю. Поэтому в Управлении верили только результатам, полученным на КЭПе по старинке: вручную, с использованием природных препаратов. Рене тоже доверяла только результатам «из пробирки».

— Где?! — переспросил правый Ю. — Где скачет?

— В крови, — вздохнула Рене. — Мочу я не смогла взять на анализ. Такое ощущение, как только образование нормализуется, что-то опять воздействует на его усиленный синтез. А это… Проще говоря, мало дофамина — депрессия, много — глюки, мании, паранойя. Его доля уже и так на пределе человеческих возможностей, а он скачет туда-сюда. Если я не найду источник возбуждения, сложно представить, что с твоим экипажем будет дальше.

— Дофамин — это нейромедиатор, который отвечает за радость от открытия или получения чего-то нового, — авторитетно сказала подошедшая к ним Ёшка, дожёвывая какую-то булочку. Соскучившаяся во время экспедиции по всяким натуральным вкусностям, она теперь вовсю отрывалась на «Иллюзионе». В КЭПе им приходилось есть разведённые в воде концентраты. И спать в мягких, но всё-таки мешках. В лаборатории львиную долю пространства и массы отводилось под исследовательскую базу, поэтому всё остальное там было спрессованным, сжатым, экономящим место для аппаратуры и мощного энергоблока для работы всех этих установок.

В корабле разведчиков основная часть свободного пространства предполагала отдых и расслабление. Рене подозревала, что в ближайшее время ей не удастся заставить свою команду вернуться на КЭП. В глазах Ёшки и Кима она видела непоколебимую уверенность, что в лаборатории они будут только работать. Жить же предпочитают в «Иллюзионе». До самого старта.

Она дёрнулась. Старт… Погрузившись в привычный мир пробирок, соскобов и образцов, Рене совершенно забыла о том, что их заперли здесь наедине с неизвестным, а что самое паршивое — никак не определяемым вирусом.

— Ёшка, — сказала она, чтобы заглушить нарастающий голос совершенно ненужной сейчас безнадёжной обиды. — Кончай жрать. Возьми у этих архаровцев мочу на анализ.

— И как ты себе это представляешь, кэп? — Ёшка издевательски наклонила голову к плечу. В углу рта у неё застыла острая крошка.

Рене пожала плечами:

— Тебе лучше знать. Ты же у нас специалист по коммуникациям. Так вот, будь добра, скоммуникатируй мне две пробирки с мочой.

— У них сильное обезвоживание, — покачала головой Ёшка. — Я даже просто на глаз тебе определю. Они явно не делали ЭТО ни разу за сутки. Я права?

— Так и есть, — призналась Рене, — ко всему прочему оно словно высушивает их изнутри. Режим сапрозойного питания в изоляторе я включила сразу же, но ни одна капля жидкости не проходит в их организм. Невозможно накормить и напоить даже через кожу, насильно. Знаешь, словно на каждом из них надет такой огромный непроницаемый мешок.

— Плод в плаценте, — кивнула Ёшка. — Состояние идеального счастья.

— Угу, — хмыкнула Рене. — И эта «плацента» так же делает невозможными ни криотерапию, ни медикаментозный сон.

— Вы хотите сказать, что они стали полными идиотами?! — не выдержал правый Ю. — Не реагирующими ни на один из внешних раздражителей?

— По всем формальным признакам — абсолютно счастливыми людьми, — сказала Рене. — Если смотреть на химические реакции, которые проходят в их организмах.

— А почему ты исключила шизофрению?

— Как ты себе представляешь острое обострение сразу у двух, ранее исключительно здоровых людей? — вздохнула Рене. — В любом случае сканирование показало, что желудочки в височных долях мозга не расширены. Это исключает психические заболевания по шизофреническому типу. И… Ёшка, у тебя крошка на губах, убери её, ради Бога, уже смотреть не могу.

— Не смотри, — разрешила синхронист. — Кстати, о дофамине…

Она отвернулась от своего капитана к Ю Джину.

— Лет сто назад бушевала жуткая псидемия, чуть не похоронившая Землю под грудой мусора. Называлась она «шопоголизм».

— Я слышал, — сказал Ю Джин. — Это было в школьной программе. Люди производили столько продуктов и вещей, сколько не могли употребить. А хотелось всё больше и больше. Того, что им совершенно не нужно. Мусорные свалки разрослись до невероятных размеров.

— Ну, да, — довольно улыбнулась Ёшка. — Решение оказалось на поверхности, когда группа учёных смогла доказать краткосрочность действия дофамина на мозг млекопитающего. Они давали подопытной группе обезьян шпинат, чтобы те выполняли определённую команду. А когда обезьяны подчинились, его заменили фруктовым соком. Сок, несомненно, стал более ценной наградой, чем шпинат, и дофамин в мозгу у шимпанзе повысился. А потом произошло нечто неожиданное: в течение нескольких дней содержание дофамина снизилось почти до нуля. То есть мозг обезьян перестал реагировать на сладкую награду. А почему?

— Почему? — остолбенело переспросил Ю Джин.

— Обезьяны стали воспринимать сок как нечто само собой разумеющееся. Ведь дофамин эволюционировал как нейромедиатор, приучающий млекопитающее искать новую информацию о «вознаграждениях». А поскольку в данном случае не было новой информации, у обезьян отпала необходимость в его синтезе. Экспериментаторы переключились обратно на шпинат, однако обезьяны отреагировали на это приступами гнева. Они визжали и бросались шпинатом в ученых.

Ю Джин посмотрел на довольную Ёшку как-то странно.

— А при чём здесь эпидемия, случившаяся сто лет назад? И какая связь с моими центром и левым?

— Ну подумай, — Ёшка постучала по своей голове характерным жестом. — Если что-то достается легко, мозг к этому привыкает и дофамина за это больше не даёт. Подумай же…

— Брейк! — сказала Рене, — Как ты, Ёшка, при своей ангельской любви ко всему живому и неживому умудряешься везде влезть в какой-то спор? В любом случае, правый «Иллюзиона» Ю Джин, мы с вами сейчас грузимся на флаер. Мне нужны пробы с места происшествия.

После вчерашней драки тело ещё болело, причём всё сразу — вдоль и поперёк. Перелёт на привычную лабораторию и то дался ей с трудом. Отправляться же куда, где притаилась потенциальная опасность, не хотелось совсем.

— О, — обрадовалась Ёшка, — я с вами! Подожди, только возьму усилитель…

— Анализ мочи! — охладила её пыл Рене. — Пока ты не придумаешь, как это осуществить, с места не сдвинешься!

Работа специалиста по полевой синхронистике — непосредственный контакт с носителем информации. Никакие видео, звуко, менто записи не способны передать мельчайших нюансов образа жизни другого существа. Иногда Ёшка казалось, что в её работе есть что-то от магии. Чтение с незримых сфер — колебание воздуха при дыхании вдруг оказывается историей долгой болезни, чуть заметный поворот тела — героическим эпосом, треск перепонок рассказывает о жизненном пути существа, которое радовалось, страдало, любило. Запахи, меняющийся цвет тела, зыбкие ощущения… Никогда не знаешь, за которую ниточку нужно потянуть, чтобы распутать клубок чужого сознания и понять, какими категориями мыслит иное существо.

Ёшка застыла перед изолятором на том же месте, где полчаса назад, так же безмолвно и не отрывая взгляда от своего экипажа, стоял правый Ю Джин. Прозрачность стены давала полное ощущение, что между синхронистом и разведчиками ничего нет. Но она чувствовала… Вернее, она ничего не чувствовала. Только видела. И этого было недостаточно.

У гуманоидных рас большое значение для коммуникаций имеет запах. Страха, радости, любви — феромоны ощущаются на подсознательном уровне, и могут невольно очень многое рассказать о существе, синтезирующем их под влиянием обстоятельств. Может обмануть речь, поведение, язык тела, даже взгляд. Но никому ещё не удавалось перестроить биохимические процессы, происходящие в организме. Подавить выброс эндорфинов в кровь, повысить синтез нейромедиаторов в коре головного мозга, остановить выделение продуктов внешней секреции. Все попытки взять под контроль эти процессы, наталкивались на «гематоэнцефалический барьер», из-за которого вещества, искусственно введённые в живой организм, просто не доходят до нейронов головного мозга.

Неуёмное желание разобраться в принципах действиях организма останавливается у края бездны. Исследования заходят в тупик или сталкиваются с угрозой необратимых разрушений. Человек, остающийся наедине с самим собой, до сих как маленький ребёнок, пытающиеся взломать игрушечный грузовичок, чтобы посмотреть, как он устроен. Сломать-то сломает, а вот обратно…

Ёшка передёрнулась. Если кому-то удастся взломать преграды, установленные природой, и добраться до главного управления организмом… Страшно подумать.

Феромоны не пробивали через прозрачную, но плотную стену изолятора, так что картина для осознания полностью не составлялась. Тем не менее Ёшка понимала: со вчерашнего дня что-то в пострадавших изменилось. Сейчас она чувствовала себя так, словно перед ней открывалась… Нет, не открывалась бездна. Стягивалась плёнка, незримая, на уровне ощущений. Своей невероятной интуицией, которую синхронист могла «включать» и «выключать» по необходимости, Ёшка почти видела эти коконы, всё туже стягивающиеся вокруг Кравеца и Смита. Минилаборатории, в которых идёт неведомая ей перестройка человеческого организма.

Конечно, пока это была только её фантазия. «Ненаучное допущение», — так обзывала Рене прорывы Ёшкиной интуиции. В половине случаев, как тогда, на Хироне, они оправдывались. В половине — нет.

Нужно войти в изолятор, чтобы удостовериться в своих ощущениях. Ей нужно вплотную «посмотреть» своими органами чувств феромоны, тогда Ёшка сможет сказать, что…

— Ещё же анализ мочи! — вспомнила она.

— Чьей мочи? — гаркнуло у неё над ухом так неожиданно, что Ёшка подпрыгнула и взвизгнула.

— Ёшкин кот! — раненым зверем прогремел Ким Полянский, схватившись рукой за подбородок. — Чуть челюсть не выбила.

— У тебя очень прочная и твёрдая челюсть, — успокоила Ёшка, потирая гудевший затылок, которым она в прыжке приложилась о скулу правого.

Половину лица Кима покрывала антисептическая маска, над ней ярко горели чернотой большие глаза. От этого Полянский был похож на раздобревшего ниндзя.

— А… — протянула Ёшка, — тебя тоже не взяли в разведку?

Ким пожал плечами:

— Рене посадила меня на бессрочный карантин. Хотя насморк прошёл, и лейкоциты в норме. На всякий случай. В связи со сложившейся ситуацией мне предписано сидеть в каюте, выходить только в маске и в чрезвычайных случаях.

— А сейчас чего выперся?

— Чрезвычайная ситуация, — спокойно пояснил Ким.

— Какая? — Ёшка знакомо округлила глаза и быстро посмотрела по сторонам. Обстановка в «Иллюзионе» с тех пор, как за Рене и Ю Джин загерметизировались створки шлюза, нисколечко не изменилась.

— Ты осталась наедине с монстрами, — спокойно ответил Полянский и кивнул на экран обзора. — В заблокированном звездолёте на чужой планете. Ты их закоммуникатируешь до смерти. Мой долг — обезопасить от тебя этих несчастных разведчиков.

Ёшка зашипела как рассерженный, не очень крупный зверь. Это теперь с ней непроизвольно случалось от неожиданности. Постоянное общение с кошками наложило отпечаток. Любое общение — это двусторонняя дорога. Синхронист понимала это, как никто другой. Если её питомцы перенимали человеческие привычки, то и она нахваталась от них всякого разного.

— Твои шутки — всегда плоские и абсолютно несмешные, — отшипевшись, с облегчением выдохнула Ёшка. — Марш обратно в карантин, а то…

— Наябедничаешь Рене? — усмехнулся Полянский. — Ёшка, брось! Мы соприкасались без скафандров и с ними, и с друг другом несколько часов подряд. Очень плотно, кстати. Непосредственно.

Он явно имел в виду ссадины и растяжения, полученные при транспортировке обезумевших разведчиков. И… Полянский был прав. Ёшка понимала, что Рене отправила его в карантин только, чтобы соблюсти инструкцию. Формально, для отчёта.

— О! — сказала она, принимая реальность. Полянский сейчас оказался очень кстати. — Так ты мне поможешь? Быстро говори: да или нет?

— Нет! — быстро сказал Ким. — А что ты хотела?

— Зайти в изолятор. Кое-что проверить. А ты бы в это время мог взять у них анализ мочи…

— Как?

— Ну… Как-нибудь…

Ёшка легонько потарабанила пальцами о стену изолятора. Машинально, в задумчивости. Это было совсем безопасно, и она твёрдо знала, что этого слабого звука не услышат за мощной звукоизоляцией, и никого пациенты сквозь односторонне прозрачную стену не видят, но вдруг оба разведчика разом повернули головы в её сторону. Они странно осклабились — улыбаясь и хищно скалясь одновременно, и вдруг двинулись прямо на Ёшку и Кима, остолбенело застывших по ту сторону «экрана». Встать Кравец и Смит не могли, они сделали несколько неуверенных движений на четвереньках, а потом сразу оба рухнули как подкошенные на мягкий пол изолятора и поползли на локтях, волоча за собой бесполезные тряпичные ноги.

— Как ты думаешь, — задумчиво спросила Ёшка. — Если бы у них был шпинат, они бы кидались им в нас сейчас?