Кэп и две принцессы

Глава десятая. Явление Артура Фаэрти

— Ну что, погнали? — жизнерадостно воскликнул Элиас, и Ёшка поняла, почему Арина отказалась от того, что они называли здесь «утренней пробежкой». Тело с трудом ворочалось в древнем нейлоно-резиновом скафандре, перед глазами расстилался унылый лунный пейзаж.

— Здесь каждый за себя! Встретимся на выходе…

Нокер легко подтолкнул её ладонью в плечо и сам поскакал, подпрыгивая словно мячик по каменным бороздам и извилинам. Там, где поверхность огромного тренажёра не собирались в морщинистую гармошку, она расходилась застывшими кратерными кольцами. И совсем мелкими, и побольше — размером с колесо обозрения, если бы его уложили навзничь. По смятым бороздам и кратерам вслед за Веласкесом выдвинулся молебиолог с удивительной для его солидного возраста прытью. Ёшка поняла, что ещё немного, и они скроются из вида за небольшими горными грядами. Вариантов ближайшего будущего было два: вернуться в жилой блок или отправиться за этими двумя. Ёшка, поворочавшись в неудобном скафандре, чтобы приноровиться, всё-таки выбрала последний.

Первый прыжок чуть не унёс её в неизвестном направлении по необозримому пространству тренажёра. Сместив в безумном полёте центр тяжести, Ёшка удалось приземлиться — неловко, на четвереньки, с колотящимся от напряжения сердцем. Но удалось. Она помотала головой в старинном тяжёлом шлеме, словно бодала непослушную атмосферу, и попыталась снова подняться на ноги, но только ещё нелепее забарахталась по морщинистому плато. И кому пришло в голову ввести на «Зайчике» такие нестандартные тренировки?

Она всё-таки поднялась, краем глаза заметив движение у ближайшей каменной гряды. Невысокий силуэт, смазанный неустойчивой атмосферой тренажёра, метнулся за серую пыльную громаду, и Ёшка подумала, что, скорее всего, это возвращается за ней Элиас, несмотря на «каждый за себя». И ещё удивилась, зачем он как бы старается не попадаться ей на глаза (а это движение выглядело именно так), а потом ещё подумала, что срочно нужно принять позу достойную, а вовсе не барахтаться тут как каракатица. Звать нокера было бесполезно, поэтому Ёшка взяла себя в руки и прыгнула покорять пространство. Настолько уверенно, как могла. В глазах всё плыло и колыхалось. Мутности окружающему миру придавал и экран обзора старинного шлема.

Наверное, только ощущение, что на неё, может, сейчас кто-то смотрит, позволило Ёшке без приключений допрыгать до гряды, за которой скрылся предполагаемый Элиас. Она схватилась за каменный уступ, перебирая его руками в толстых, негнущихся перчатках, заглянула по другую сторону. Расплывающаяся невысокая фигура всё ещё находилась там. На мгновение Ёшке показалось, что Элиас почему-то снял скафандр, но она не успела удивиться этому обстоятельству, так как всё-таки, споткнувшись, всем телом упруго выстрелила вперёд.

— А-а-а, — раздался неприятный, пронзительный голос, и тут же Ёшка догадалась, что это кричит она сама.

Не успела даже впасть в панику, так мгновенно врезалась в спину Элиаса, сбила с ног и пришла в себя, когда уже лежала около него, вцепившись мёртвой хваткой в худое и почему-то очень жёсткое тело. И это был совсем не Элиас, а кто-то чужой, совершенно незнакомый Ёшка. Даже сквозь толщину и неповоротливость перчаток она чувствовала, что скафандра на нём всё-таки нет. Очевидно, растерявшись от неожиданности, этот «кто-то» даже не трепыхался, а застыл недоумевающим комком.

Ёшка, не совсем соображая, что делает, поползла в обратном направлении, волоча за собой незнакомца. У самого выхода из тренажёра он вдруг зашевелился, попытался вырваться, но Ёшка, собрав все остатки сил, впихнула его в жилой отсек. И тут же вывалилась следом, думая, что вот сейчас ей и придёт конец в этом тяжёлом скафандре.

Когда она спешно рванула разом все застёжки, красная и потная выскочила из тяжёлой неуклюжей формы, то увидела, что в раздевалке полукругом стоят все действующие обитатели «Зайчика» — Элиас, Кандель, Арина и…

— Артур Фаэрти! — разом и удивлённо вскричали все собравшиеся. Кроме Ёшки. Она тоже удивилась, но не вслух.

Перед ними стоял киборг-подросток. Небольшого роста, в широких брюках-клёш и растянутой вдоль и поперёк футболке почти до колен, скрывающей все гендерные признаки. Из рыжих спутавшихся на макушке волос торчала антенна-передатчик, тонким, невидимым проводком уходившая куда-то в основание затылка к вживлённому входному нейропорту. Биопротезы просвечивали на руках, натягивая тонкую бледную кожу в россыпи мелких конопушек. Веснушки радостно плясали и на той половине щёк, что не были закрыты плотными фиолетовыми очками, которые, казалось, были впаяны широкими плоскими дужками в виски.

— Почему ты здесь, Артур? — наконец-то спросил Кандель, нарушая немую сцену.

— Потому, — с лёгкой хрипотцой произнёс новоявленный Фаэрти. Он явно покосился в сторону Арины Родионовой, ожидая её какой-то особенной реакции, но няня молчала. Она смотрела на киборга с такой тоскливой грустью, что от её взгляда перехватывало дыхание.

— Ты сбежал, — Кандель не спрашивал, а просто констатировал факт. — Когда всех пациентов оформляли для перевода в другие клиники, ты просто обманул систему и сбежал. «Солнечный зайчик» не определил постороннего, потому что ты не посторонний, а пациент. А так как не покидал пределы клиники, допуск с тебя не снят. Прятался по тренажёркам. У меня только один вопрос: почему ты, Артур Фаэрти, остался?

Фаэрти продолжал молча сопеть. Сердито и даже как-то дерзко. С вызовом.

— И зачем ты оборвал цветы в джунглевом коридоре? — у Ёшки вопросов было гораздо больше, чем у молебиолога.

— Это-то как раз понятно, — Кандель подошёл к Артуру и слегка наклонился, заглядывая ему в глаза. — Обострение?

Маленький киборг нехотя кивнул. Кандель повернулся к Ёшке, объясняя:

— Он ненавидит всё, что связано с биологией. И ту часть себя, которая ещё не механическая… Внутренний конфликт между естеством и механикой. В общем, у Артура расстройство личности, кибершизофрения. Его сознание постоянно балансирует между человеческим и машинным. Машина ненавидит человека в нём, человек противится машине.

Ёшка испугалась:

— А это ничего, что вы вот так, при нём?

— Ничего, — наконец подал голос Фаэрти. — Я сам всё это знаю.

Он посмотрел на Канделя.

— Я остался… Потому что. Нужно было, вот и остался. Сейчас мне необходима реабилитация.

Элиас, молчавший во время этого практически одностороннего диалога (если сопение можно считать частью беседы, то — да, диалога), вдруг заговорил:

— И какого чёрта ты не эвакуировался вместе со всеми, Фаэрти? Горелые тосты — тоже твоя работа? Что ты потерял на торе, механический шизик?

Ёшка поразилась злости, прозвучавшей в голосе нокера. Она хотела вмешаться, но тут заговорила Арина:

— Успокойся, Элиас, — тихо, но твёрдо произнесла девушка. — Он имеет право на поступки. И прекрати обзывать его, ты прекрасно знаешь, что он не робот, а человек со всеми гражданскими, юридическими и моральными правами и обязанностями. В клинике он добровольно.

Она явно избегала смотреть на Артура.

— Да, — с неким издевательским вызовом киборг вздёрнул рыжую вихрастую голову. — Заткнись, взломщик! Я не обязан отчитываться перед любителем рыться в помойке с чужими мозгами… Что там выискиваешь, мусорщик? Порнухой любуешься?

— И ты тоже, — Арина не смотрела на Фаэрти, хотя обращалась к нему. — Прекрати! Вы ведёте себя, как вздорные мальчишки!

А Веласкес неожиданно успокоился, замолчал. Краска уходила с его лица, и только тяжёлое, глубокое дыхание выдавало то, что несколько секунд назад он был просто вне себя.

— Брейк! — запоздало вскричал изумлённый этим неожиданным поединком Кандель. — Все быстренько успокоились! Фаэрти, за мной, Элиас, ты — в релакс.

Он схватил киборга за руку и потянул за собой к выходу из кабинета. Артур не сопротивлялся.

— Но… — попытался спорить нокер, — как вы… без меня?

— Ты сейчас не профессионал, а потерявший над собой контроль пещерный человек, — хмуро сообщил ему молебиолог. — Я сам просканирую Фаэрти, пусть не так точно, зато без эксцессов.

С этими словами он вытащил за порог киборга, Элиас кинулся вслед за ними. В течение секунды комната опустела, в ней остались только Ёшка и няня.

— И что это было? — Ёшка и сама понимала, что вопрос, брошенный в пустоту, получился чисто риторическим. Тем не менее, Арина ответила.

— Это был Артур Фаэрти, — сказала она с непонятной угрозой в голосе и тоже покинула комнату.

Ёшка, облившись водой из-под крана, пошла в обитель к существу с планеты Периплан. Родственники подняли тревогу, когда Муни — так значилось в сопроводительной информации — не вернулся домой из похода в горы. Связавшись с родственниками, Ёшка выяснила, что Муни в своей деревне считался чудаковатым типом. Отличительной особенностью его личности было неистребимое стремление к полётам. Летать перипланцы могли, но низко и очень недалеко. Скорее порхать с места на место. А Муни хотелось полёта высочайшего и бескрайнего. С этой целью он периодически и уходил в горы — тренировался.

«Опптт, ттт, ппп», — так протопала своё отношение к свихнувшемуся родственнику пятиродная племянница Муни, и Ёшка изо всех сил попыталась не покраснеть. В переводе на любой из известных ей способов общения, это означало нечто очень-очень нецензурное. Видимо, Муни в деревне любили. У невероятно грубых перипланцев считалось, что обругать кого-то посильнее, значит, выразить своё хорошее отношение к обруганному.

На всякий случай Ёшка не стала сушить волосы, хотя Арина ещё в первый же вечер показала ей мягкую сушку, которая к тому же имела три режима разных причёсок, укладывающиеся тёплыми струями воздуха. Никто ещё не доказал, что стена, укрывшая некоммутов от внешнего мира, боится воды, но с Ёшки не убудет, если она немного прогуляется по тору с мокрой головой.

Синхронист со временем собиралась сделать обход всех семидесяти семи обителей, но не могла долго выносить это выворачивающее душу ощущение тоски, поэтому дело шло невероятно медленно. Максимум две палаты в день. И, несмотря на усилия, которые она прилагала для этих посещений, никаких особых реакций так и не обнаружила. Пациенты были безучастные и совершенно неопределённые — не живые и не мёртвые.

Честно говоря, Ёшке было жалко, что Арине пришлось сменить ландшафт в приёмной обители. Ей очень нравились цветочные заросли, хотя и видела она их всего один раз, и воспоминания о том, что случилось после, не располагали к умильной ностальгии. Сейчас стены холла превратились в старинные, покрытые мягким, пропитанным солнцем мхом, камни. Кое-где между расселинами в древних мохнатых валунах журчали спадающие тихими водопадами ручейки. Ёшке показалось, что она слышит отдалённое пение птиц. Пейзаж, призванный настраивать на умиротворение, потому то вызывал совершенно иные чувства.

И пусть сейчас Ёшка знала, что цветы оборвал не некий загадочный феномен, который она всё равно про себя упорно продолжала называть «Дведик», а несчастный больной мальчишка-киборг, угнетённое состояние от этого знания не проходило. Проблема была в том, что ей не нравился Артур Фаэрти. Несмотря на базовую эмпатию ко всему живому, несмотря на то что мальчик являлся пациентом, и на то, что он ей лично не сделал ничего плохого, Ёшка чувствовала покалывание в кончиках пальцев, когда думала о нём.

Это означало одно: Артур Фаэрти был опасен. Тот взгляд, которым он смотрел на Арину, и ладони, сжимающиеся в кулаки, при диалоге с Элиасом… Тревожные знаки, набухающий гнойным нарывом скандал, который не закончится ничем благоприятным. И ещё… Ёшка была расположена ко всему живому, но в Фаэрти она не чувствовала это самое живое. Льсянин Кен, явившийся с другой, неизведанной стороны галактики, для неё был более родным, чем полумашина-получеловек. И это ужасно. Самым страшным клеймом, которое может навсегда закрыть карьеру человеку, сегодня было «ксенофобия». Ёшка ненавидела себя за то, что не испытывает к киборгу ни сочувствия, ни теплоты, ни желания помочь.

«Разберусь с этим позже», — подумала она, заныривая в скрытый между старинными камнями проход. Ёшка привычным жестом вызвала нишу перипланца Муни. Когда его обитель в бледно-синем мареве рассеянного освещения предстала перед ней, синхронист задержалась на пороге, рассматривая неподвижного пациента.

Перипланец очень напоминал огромного двухметрового таракана. Шоколадно-коричневую хитиновую оболочку облепили прозрачные, но очень прочные надкрылья. Они заканчивались за пределами туловища, явно говоря, что перед Ёшка покоится особь мужского рода. У самок перипланцев надкрылья были короткие и закрывали только половину тела.

Поисковая группа нашла Муни в одной из многочисленных горных расщелин, и, видимо, тараканоподобному мечтателю всё-таки удалось высоко взлететь. Настолько, чтобы коснуться дуги Бэтмена. Потому что он не мог протопать даже самое элементарное ругательство. А с этой способностью перипланцы рождались. Если, благодаря особенностям внутреннего строения, каждый из них мог существовать, например, без головы в течение месяца (мозговой узел этих существ не управляет дыханием, а в кровеносной системе отсутствует давление, поэтому им не грозит истечь кровью), то без «топотания», тесным образом связывающего большинство жизненных функций с социальными навыками, ни одному перипланцу долго не прожить. Счастье, что, когда Муни нашли, лапки его ещё подёргивались. Пусть хаотично, что говорило о явном безумии «лётчика», но всё-таки обеспечивая минимальное движение гемолимфы по центральному и единственному кровеносному сосуду.

Здесь, в обители, он находился на постоянном внутрипозвоночном «топотании». И тем не менее… Хотя пострадавшие во время падения крылья удалось починить, сейчас они всё равно высыхали. Становились похожи на древние папирусы, в дырах, которое провертело неумолимое время. Скорее всего, даже если его удастся вывести из этого состояния «неосознанного я», летать он всё равно больше никогда не сможет.

Ёшка представила, как он сидит — огромный таракан с гордыми, поседевшими усами, в окружении внуков, правнуков и пра-пра-правнуков, и рассказывает им про свой единственный, но такой великий полёт. На Периплане некому слогать героические песни, но, может, Муни будет родоначальником эпоса. Только бы вытянуть его…

С этими мыслями Ёшка зашла в обитель. Но чуда не случилось. Ушат вселенской тоски, выкручивающей внутренности, падение в бездну безнадёжности и грубый пинок обратно… Кто бы или что бы ни сковало некоммутов, оно явно совсем не радо было видеть Ёшку.

Она вывалилась из обители покоя абсолютно без сил, еле добралась до своей комнаты и провалилась в глубокий, не очень здоровый сон. Спала Ёшка невероятно долго. До самого ужина.

Когда она проснулась на «Зайчике» было подозрительно спокойно. Только в столовой наблюдалась некоторая суета. Кандель, скрестив руки на груди, подпирал стену у панели синтезатора блюд и бросал многозначительные взгляды в зал. За одним из столов Арина возилась с колбами и склянками. Напротив неё сидел Артур Фаэрти с видом страдальческим и обвиняющим одновременно, подняв вверх красный и распухший указательный палец.

— И зачем ты, Артур Фаэрти, дразнил леонидянскую транспортную птицу? — вопрошал по своему обыкновению несколько торжественно молебиолог.

Киборг презрительно закатил глаза.

— И, главное, когда ты успел?

Арина молча капнула на артуров палец какой-то шипящей жидкостью, Фаэрти коротко взвыл. Няня, еле слышно причитая-заговаривая, стала дуть на рану. Молебиолог покачал головой, явно не одобряя всё это безобразие, и вышел из столовой.

— И правда, зачем? — спросила Ёшка.

— Затем, — буркнул Артур, и она удивилась, что Фаэрти удостоил её ответом. — Потому что она непонятно зачем.

— И когда? — Ёшка решила закрепить успех взаимности.

— Тогда, — ответил киборг, резко отдёргивая палец, к которому Арина пыталась приложить почти невидимый бактерицидный диск.

— Пожалуйста, — няня робко дотронулась до выпирающего суставом запястья Артура. — Мне очень жаль, но ты знаешь… Я не могу регенерировать тебя. Только так…

— Больно, — капризно пожаловался тот. — Жжётся.

Арина понимающе и терпеливо кивнула, ловко нацепила на палец киборга что-то вроде плотного напёрстка. Затем она, не глядя ни на киборга, ни на Ёшку, словно стыдясь, в минуту собрала со стола всю свою походную аптечку и направилась к выходу.

— Извините и приятного аппетита, — пожелала она Ёшке, покидая столовую. Киборг тоже рванул за ней к выходу. Конечно, ничего не сказав.

Ёшка, решив не озадачиваться лишними раздумьями, синтезировала омлет из яиц ренеутских пеструшек и с редкими тагорианскими грибами, в качестве эксперимента налила турбокомпот подозрительно сиреневого цвета. Меню на «Солнечном зайчике» было довольно экзотическим, впрочем, омлет оказался весьма неплох. Компот по вкусу напоминал подкисший эль с ярким послевкусием лаванды, и, сделав глоток, Ёшка тут же поставила всю кружку в утилизатор и прополоскала рот просто свежей водой.

Синхронист попробовала насладиться безмятежной тишиной, моментом, когда вот-вот что-то начнётся, но ещё не началось. Блаженным ощущением «сейчас» — уже не тяготит прошлое и ещё не тревожит будущее. Но безмятежность только овеяла её трепетным крылом и тут же рассыпалась под гулким, напористым бормотанием. Ёшка, насильно изгнанная из блаженного небытия, поняла, что говорят где-то совсем рядом. В коридоре. И разговор этот вовсе не приятный.

Глава одиннадцатая. Танец механической бабочки

— И долго это будет продолжаться?

Это был голос Артура Фаэрти. Ёшка осторожно выглянула из столовой. Так и есть. В коридоре беседовали двое. Вернее, Арина пыталась отбиться от киборга, который прижал её к стене. Под их ногами лопались рассыпавшиеся склянки, на полу, угрожающе шипя, разливалась пузырчатая бесцветная жидкость.

— Родионова, кончай ломаться. Собирай своё шмотьё, и айда из этой грёбанной обители! Здесь становится опасно, я чувствую.

Девушка молчала, тяжело дыша, пыталась вырваться из железной хватки Фаэрти. Артур, забыв о больном пальце, вдавливал её в прохладный пластик, навалился всем торсом, обхватил запястья.

— Я из-за тебя здесь плющусь, ты же знаешь…

Ёшка увидела, как он резко наклонился к Арине, словно собирался поцеловать девушку. Няня непроизвольно дёрнулась, лицо киборга исказила отчаянная гримаса.

— Чтоб тебя! Брезгуешь?

Синхронист нарочито громко шаркнула мягкими домашними туфлями по полу. Артур оглянулся, оскалился, как хищный зверь, оторванный от законной добычи:

— Ты кто? Чего тебе нужно?

Ёшка удивилась, какие у него неправдоподобные белые и ровные зубы. В искусственном свете тора они отсвечивали глубоким голубым.

— Оставь девушку в покое, — подчёркнуто бесстрастно сказала она. На самом деле её колотило внутренней дрожью. Ёшка не терпела никакого насилия — ни физического, ни морального. — Арина явно не хочет. Ни разговаривать с тобой, ни идти куда-либо.

— А, лингва, — киборг резко вышел из состояния безумия, нехотя разжал пальцы. Весь как-то сник. Няня выскользнула из кольца его рук, всё так же молча и тихо. Сделала шаг в сторону Ёшки и застыла на месте, безвольно свесив руки на сине-белом халате. На её запястьях расплывались синюшно-бордовые пятна.

— Чего тебе, спрашиваю? — голос Артура теперь казался бесцветным.

— Уже ничего, — всё так же сдержанно ответила Ёшка. — Арина, ты как? В порядке?

Няня торопливо кивнула.

— Тогда я пошёл! — киборг поправил сбившийся провод на затылке. — Покеда, девы!

— А ну-ка стой! — закричала Ёшка в спину Фаэрти, удаляющемуся развязной походкой.

Арина тронула её за плечо:

— Не нужно. Пусть идёт. Я сама… Не говори никому, ладно?

Она умоляюще посмотрела на Ёшка.

— Но он же опасен!

— Нет, нет, всё в порядке, — няня судорожно натягивала рукава халата на расцветающие синяки запястий. — Он никому не причинит вреда. Только сам всегда страдает.

— Что же тогда это было?

— Это…личное.

Арина посмотрела на пустынный коридор, удостоверилась, что Фаэрти скрылся из вида, и опустилась на пол.

— Мы росли на одной улице, — няня заговорила резко, судорожно втягивая в себя воздух, и Ёшке показалось, что девушка вот-вот упадёт в обморок. — Домики с черепичной красной крышей, почти окно в окно. Летом… Вы знаете, как одуряюще пахнут азалии летом? И бабочки, сотни, тысячи бабочек на азалиях…

Арина тонко балансировала на грани истерики, сдерживая рыдания. Она уронила лицо в ладони, плечи мелко тряслись.

— Бабочки, — вдруг совершенно чётко и зло сказала она. — Эти проклятые, чёртовы бабочки. И туристы, которые каждый год приезжают посмотреть на азалии и бабочек…

— Мне было четырнадцать, а ему шестнадцать…

Ёшка поняла, что Арина говорит про Артура и удивилась.

— Да, — кивнула няня. — Артур Фаэрти старше меня на два года. Мы росли вместе, я говорила? И каждое лето встречались, когда приезжали к родителям на каникулы из школы. Домики с черепичными красными крышами, улочки узкие настолько, что почти окно в окно. Я плотно задёргивала шторы на окнах, сколько себя помню, потому что мне постоянно казалось: Артур подглядывает, когда переодеваюсь. Наверное, он так и делал, я не знаю. Его всегда влекло то, что запрещали. Таким он был, да… Он и сейчас такой. Хотя, наверное, он уже и не человек… После вживления первого же импланта он вернулся уже другим…

Ёшке захотелось подрегулировать эмоции Арины, но она не знала, как это делается. Кроме того, вся система была завязана именно на няне, а та по каким-то причинам не собиралась искусственно приводить свои нервы в порядок. Тогда Ёшка сделала единственное, что ей пришло в голову. Она опустилась рядом с девушкой на пол и крепко обняла. Этим способом утешения и ободрения пользовались люди с незапамятных времён, и он был таким же действенным, как таблетки и даже как новейшее воздействие на подсознание пси-волнами.

А, может, и самый действенным. Арина уткнулась в плечо Ёшки и, отдавая ей часть своей боли, успокаивалась.

— Я уже говорила, что сначала на азалии слетались бабочки? За бабочками — туристы, за туристами тянулись артисты и музыканты. Во время цветения азалий наш городок словно пропитывался красотой, любовью, искусством, хрупкостью…

Они казались такими совершенными, эти селебы из популярной группы «Новая эра». Чёткие, властные штрихи скул, парадоксально капризные изгибы губ, устало снисходительные взгляды. «Эрики», молодые боги, которым подвластно всё, и мир лежит у их ног. Один из них, светлолицый и кареглазый, с длинной прямой чёлкой, закрывающей половину лица, вдруг остановился около Арины, чудом пробившейся на передний край встречающих. Вокруг бесновались поклонницы, напирали сзади, толпа сжимала её со всех сторон, уши закладывало от визга. И сама она неистово визжала, и прыгала, и махала руками вместе со всеми, но вдруг время словно замерло. Самый высокий и прекрасный «эрик» посмотрел ей в глаза, улыбнулся и произнёс, лениво растягивая слова:

— Мы тоже любим вас…

Арина хотела сказать хоть что-нибудь, но так и не смогла. Горло перехватило удушающим восторгом, и она только проводила селеба мутным от обожания взглядом. Он уже удалялся в группе таких же вечно юных небожителей, оттесняемых телохранителями и менеджерами от беснующейся толпы.

— Рот закрой, — верный Фаэрти, сопровождающий её даже на это девчачье мероприятие, зло сплюнул под ноги. — С тебя сейчас слюни закапают.

— Это Кай, — Арина наконец-то смогла произнести имя. — Он танцует. Танцует, как бог.

— Я тоже танцую, — пожал плечами Артур. — Как человек. Как одарённый человек. А у него — сплошные импланты, только тщательно замаскированные. Человек не может танцевать, как Бог. По физическим ограничениям.

— Этого не может быть. Импланты без медицинских показаний — незаконно.

— Дурочка… У шоу-бизнеса всегда были свои законы. На которые все закрывают глаза. Как ты думаешь, мы можем соревноваться, скажем, с воленианами, у которых суставы гнуться во все стороны без малейшего напряжения?

— Сам дурак! Ты просто завидуешь. Тебя-то никогда и ни за что не возьмут в группу.

— А вот и… Уже… Только…

Оглушила новая волна визга — сквозь живой коридор поклонниц шёл ещё один «танцбог». Истеричные крики не дали расслышать, что бормочет этот ничего не понимающий в селебрах Фаэрти. Он занимался классикой, вечной и скучной, а «эрики» делали флэйснамбер. Их танцы дарили ощущение счастья немедленного, физического и неотвратимого. Грёзы наяву, в которых не было ни тени тревоги или напряжения, просто сладкое предчувствие: через мгновение случиться что-то сказочное, вот что такое был столь любимый Ариной Родионовой флейснамбер. Им увлекались только совсем юные школьницы, и в начале XXII века почти всё девическое население Земли и части близко прилегающих планет прошло через этот восторг.

Артур был постоянен, предсказуем и скучен. Он говорил: «Я не буду дарить тебе цветы, я буду танцевать их для тебя», и, действительно, скидывал обувь и начинал танцевать. Где угодно — на цветочном поле за городом, на шумном проспекте, на узкой улице, где стояли почти окно в окно их дома.

Ему было всё равно — смотрит ли на него кто-нибудь в этот момент или нет, и сколько их, тех, кто смотрит, и даже насколько неудобно в этот момент Арине. То, как он танцевал, совершенно не было похоже на счастье, которое несли в массы «эрики». Наоборот, его то стремительные, то рванные движения вносили в душу смуту, неловкость, неуклюжесть. В их городке говорили, что Артур очень талантлив и что его ждёт большое галактическое будущее. Арина не понимала, что они все имеют в виду. Вот «эрики», это да, это великолепно, а Фаэрти с этим его «я буду танцевать тебе цветы» нелеп и старомоден.

— Я… Уже…

Тогда эту фразу прервал оглушительный визг, и Арина совсем не обратила внимания на его слова, но на следующий день Артур исчез. Не появился он и через день, и через два. А потом Арина, как и все дети, уехала в интернат. Цветы отцвели, бабочки улетели, схлынули туристы, и «Новая эра» покинула их небольшой городок. Совершенно случайно девочка узнала, что Артур прошёл прослушивание в «эрики». Она была удивлена и, честно говоря, немного раздосадована. Надо же, оказалось, что этот странный Фаэрти, её вечный паж, действительно чего-то стоит.

Не желая признаваться в этом даже самой себе, девочка искала Артура среди «эриков» во всех новых записях концертов. С замиранием сердца высматривала на втором плане рыжую шевелюру. Но Фаэрти ни разу не мелькнул на экране.

Они встретились на каникулах уже через полгода в их родном городке. Так как к Арине сосед не зашёл, она сама пошла в дом напротив. Тот, что вытягивал душу окнами, смотрящими в её комнату. Дом казался наполненным незримым ощущением беды. Никого не встретив, Арина прошла по витой, ажурной, знакомой с детства лестнице на второй этаж. Коснулась кончиками пальцев входной мембраны в комнату Артура.

— Уходи, Родионова, — глухо и бесцветно прозвучало с другой стороны.

— Почему? Ты теперь настолько крут, что не хочешь встречаться со старыми знакомыми? И даже…

Девочка смутилась.

— Даже… меня не хочешь видеть?

Пауза. Тишина. А затем из-за закрытой наглухо стены Артур тихо сказал:

— Это ты… Ты меня не захочешь больше видеть.

Кто-то тронул Арину за плечо. Девочка оглянулась. Это была мама Артура. Когда она подошла? И почему так неслышно?

— Он… Он болен, Аришка. Пойми его… Он не пускает к себе даже робомоев для уборки.

Внезапно мембрана двери с истеричным хлюпом развернулась. От неожиданности девочка испуганно вцепилась в руку женщины. Перед глазами открылась захламлённая комната. Нет, не просто захламлённая — раскуроченная. Вся мебель, которую можно перевернуть, была перевёрнутой, пол засыпан осколками стекла и обломками пластика. Словно в комнате Артура бесновался в глубокой панике дикий зверь. На сбившейся несвежей постели судорожно вцепившись обеими руками в кровать, сидел бледный Фаэрти. Друг, который с того момента, как Арина себя помнила, был рядом. И в то же время — совершенно чужой и пугающий.

— Я — болен? Фигня! Я просто урод, отброс, клоун! Посмотреть хотели?! Смотрите!

Он откинул простыню, и девочка поняла, что ей показалось в Фаэрти жутким ещё до этого жеста. Даже под тонким полотном угадывалась неестественная вывернутость ноги. Правое бедро Артура, натягивая кожу и почти разрывая её, выпирало на десяток сантиметров выше левого. По нему тянулось бордовое некрозное пятно, растекаясь из-под сбитых плавок и опускаясь почти до колена.

— Станцевать для тебя цветы, Родионова? — Артур уловил ужас в глазах Арины. — Или танец бабочки? Механической…

Он задёргал скособоченным бедром и истерично захохотал, выбрасывая сжатые в кулаки руки в сторону девочки.

— Разве я теперь не Бог, Родионова?

Мама бросилась к нему, одной рукой обхватила трясущиеся плечи, другой ловко ввела в предплечье успокоительное.

— Что это? — спросила её Арина, чуть позже, когда друг уснул. — Почему?

Мама Артура наливала ей в пузатую чашку ещё тёплый, свежесваренный компот из яблок и неизменных лепестков всё тех же азалий.

— Отторжение импланта. Нужна ещё операция. Или… несколько.

— Но как такое возможно?

— Мы научились лечить себя и ремонтировать технику, которую создаём. Но до сих пор, Аришка, не можем ремонтировать технику в себе…

Потом была ещё одна операция, а потом — ещё одна. Их было столько, что Арина сбилась со счёта. Чтобы привести в норму один имплант, требовалось рядом с ним поставить другой. После физической реабилитации нужна была психологическая. Артур кочевал из одной психиатрической клиники в другую. Арина, забыв все детские мечты, на выпускном выбрала специализацию няни, и когда закончила подготовку, отправилась вслед за Фаэрти в болезненное и, как оказалось, беспросветное путешествие по обителям покоя. Так они попали на «Солнечный зайчик».

— Вот и вся моя жизнь, — сказала девушка, попробовав безмятежно улыбнуться. — Честно говоря, я не уверена, кто из нас двоих больше болен…

— Мне твоя история что-то очень напоминает, — задумалась Ёшка.

— Я даже знаю — что, — горько вздохнула Арина. — Думала об этом. Старую сказку про Свинопаса.

Она перехватила взгляд синхрониста.

— Не удивляйся и не забывай, что я — очень дипломированная няня. И работаю с архетипами, которые, как правило, сконцентрированы в древних сказках.

— Понятно, — кивнула Ёшка. — Ты отвергла соловья и розу, а теперь не можешь поцеловать механического принца. Но чего же ты сейчас хочешь?

— Я бы хотела… — Арина задумалась. На мгновение в её глазах появилось какое-то совершенно чужое, жёсткое выражение, словно это была совсем не она. — Я бы хотела ничего не помнить и ни о чём не думать. Стать… Некоммутом. Я очень устала, Ёшка, совершенно вымотана и опустошена. Просто отдохнуть от прошлого, от мыслей о будущем. Где я слышала это? Стихи… Когда обо всем забываешь, цветы распускаются. Когда обо всем забываешь, вода в реке спокойно течёт. Красиво, правда?

— Красиво, — вздохнула Ёшка, ещё не чувствуя никакой опасности в словах Арины. Что там про воду? Течение? Движение? Что-то в этом есть. Важное. Ёшка пыталась вспомнить.

— А если там, — между тем продолжала няня, — действительно, параллельная реальность, мультивселенная, в которой существует другой вариант развития событий? Мир, в котором возможно безусловное счастье… Как ты думаешь? Без оговорок и дополнительных вводных.

— И что?

— Я бы хотела… Жить в мире, где Артур никогда не модифицировался. Вернуть всё к той точке, когда ему пришло в голову это решение.

— То есть снять с себя вину? — Ёшка подумала, что ей придётся быть жестокой по отношению к девушке, пусть даже она этого совершенно не хотела. — Это был бы идеальный выход для тебя. Снять с себя вину. А что с ним? С его мечтой? Он был бы счастлив, откажись от своего решения? Или всю оставшуюся жизнь сожалел о том, что даже не попробовал?

— Кто знает? — Арина вдруг засветилась своей обычной ласковой улыбкой. — Это очень старая история… Ты же прибыла сюда из-за некоммутов? Значит, нам всем нужно как следует постараться, чтобы узнать… А вдруг за той стеной и в самом деле — нереальное счастье?