Ключ

Глава восемнадцатая

Неожиданное горе обрушилось на него. Не стало верного друга, хорошего, доброго человека, преданного тебе до самого последнего часа. Нет Ольги Степановны, ушла навсегда, и ничем тут не поможешь. Человек рождается и умирает, и не только человек — все живое… Но мысль эта не принесла облегчения: горе оставалось горем, потеря — потерей.

Вот так, выходит, остался он на свете один-одинешенек… Взглянул на тахту, на пакет, переданный старой учительницей. Нельзя сейчас читать ее последнее письмо.

В дверь постучали: управдом просила помочь перенести гроб с телом Ольги Степановны в машину.

И снова Демид один в своей комнате, а вокруг тягостная тишина. Хотя бы раз еще услышать знакомый, родной голос. Он взял пакет, карманным ножом взрезал его. На тахту упали письма и деньги — большие желтоватые купюры по сто рублей. Кровь прилила к лицу: будто Ольга Степановна с того света протягивала ему руку помощи.

И может, не зная, как подписаться, потому что фамилия здесь выглядела бы неестественно и странно, подписалась «Ольга».

И именно это ничем не защищенное, сиротливое имя, каким его никогда не слышал Демид, помогло пролиться слезам. Он плакал горько и сладко, плакал долго, пока слезы не высохли сами собой. «Любимая моя учительница, какое счастье, что вы были у меня, что судьба свела нас…»

Он положил деньги в конверт — пятнадцать бумажек, полторы тысячи. С Колобком он рассчитается не позже завтрашнего дня, еще и на жизнь останется. Да на какую жизнь! Без долгов, без осточертевшей работы и… без Ольги Степановны. Лучше бы вечно ремонтировал унитазы и краны, только бы она жила!

…Демид думал, что будет много хлопот с организацией похорон, а оказалось, что друзей у Ольги Степановны много, два часа шли и шли люди к гробу, стоявшему в большом и светлом зале, где звучала тихая, торжественно-печальная музыка. Потом пятнадцать пионеров вынесли красные подушечки, на каждой из которых лежали ордена и медали: боевые и трудовые награды заслуженной учительницы Ольги Степановны Бровко. Какие-то пожилые люди, ее бывшие ученики, обнимались, неожиданно встретив друг друга. Когда-то Ольга Степановна вела их через чащобы букваря, теперь они стали рабочими и артистами, инженерами и врачами. И Демиду на минуту показалось, будто высокий, ярко освещенный зал, в середине которого стоял гроб, походит на большую гостиную, где хозяйка собрала своих старых друзей для последнего прощания.

И эта минута настала. Демид подошел к гробу и поцеловал холодные губы своей учительницы. Солнечный луч скользнул по восковому лицу, и Демиду показалось, будто оно улыбнулось. Так и унес он в душе на всю жизнь эту ласковую улыбку.

Потом был путь в автобусе на Байково кладбище. «Какая здесь буйная зелень», — почему-то подумалось Демиду. Слова над могилой, громкие удары первых пригоршней земли, а потом целая пирамида из венков и… абсолютная тишина.

Демид вдруг осознал, что стоит перед этой горой из цветов не один, кто-то был рядом, и это присутствие постороннего человека раздражало, нарушая течение тяжелых, но, как ни странно, уже не столь болезненно-горьких мыслей. Оглянулся: Лариса. Стоит и смотрит на портрет, врезанный в грань зеленой пирамиды. Взглянув на Демида, девушка тихо проговорила:

— Вот тоже прощаюсь с Ольгой Степановной…

— Разве ты ее хорошо знала?

— Лучше, чем ты думаешь. А сейчас поехали домой, не нужно тебе здесь долго оставаться.

«Она же только что перешла в десятый класс, — подумал Демид, — а разговаривает, как старшая…»

Молча доехали до Борщаговки.

— У тебя есть немного свободного времени? — спросил Демид.

— Конечно.

— Помоги мне… перенести книги.

Они нашли управдома, Стеллу Ивановну Громову, и та, увидев Демида, встретила его, как своего спасителя.

— Выручи, пожалуйста, — попросила Громова, — выброси всю эту рухлядь из квартиры. Понимаешь, когда жилец уезжает, я от него требую убрать, вымыть квартиру и уж потом даю справку о выписке из домовой книги. А здесь… Может, подружка твоя поможет?

— Помогу, разумеется.

— А ключи потом принесете мне. Если что захочешь, возьми себе. Кому это старье нужно?

В квартире Ольги Степановны еще держался слабый запах табака и кофе.

— Ты не куришь? — спросила Лариса.

— Нет. А ты?

— Иногда. Когда захочется немного пофасонить.

— Брось, — строго сказал Демид.

— Хорошо, брошу, — покорно согласилась девушка, и вдруг лицо ее осветилось улыбкой, не очень уместной в эту минуту. — Послушай, Демид, ведь в эту квартиру в скором времени переедут новые жильцы, и наверняка это будет молодая пара, потому что квартира маленькая… Давай приготовим им подарок; сделаем здесь все так, чтобы они сразу почувствовали себя, как дома.

— Прекрасно придумала, Лариска, а ты, оказывается, не такая легкомысленная, как тебя охарактеризовал твой дед Аполлон Вовгура.

— Аполлон Вовгура был ярчайшей личностью, — быстро подхватила девушка. — А вот почему он свое внимание остановил на тебе — и по сей день для меня остается загадкой. И в этом причина того, что я тоже заинтересовалась тобой. Не мог он ошибиться, должно в тебе быть что-то необыкновенное. Может, это я по своей глупости не вижу.

— Во мне и нет ничего необыкновенного, — сказал Демид. — Ты, выходит, права.

— Нет, все-таки должно что-то быть.

Они работали до самого вечера, и когда все было вымыто, вычищено, расставлено по местам, позвали Громову.

— Принимайте квартиру.

— Я же сказала: все выбросить.

— А разве так хуже?

И вдруг Громова, эта вечно озабоченная и чем-то недовольная женщина, улыбнулась.

— Повезло кому-то. Хорошо придумал, Демид.

— Это не я придумал — Лариса.

— Неважно, кто придумал. Важно, что хорошо сделали. Спасибо.

И снова улыбнулась, на щеках заиграли лукавые ямочки, и лицо вдруг помолодело, стало добрым и привлекательным.

— Ко мне не зайдешь? — спросил Демид Ларису.

— Нет, спасибо. Как-нибудь в другой раз. Сейчас, наверное, отец ждет.

— Спасибо тебе.

— Ну что ты! Не за что, — и побежала вниз, забыв о лифте, каблучки звучно процокали по ступеням, словно отбивали чечетку.

— Хорошенькая девочка, — вдруг сказала Громова. — А будет еще краше. И все же не женись на ней…

Демид оторопело взглянул на женщину, не поверив своим ушам.

— Жениться?.. Я вообще не собираюсь жениться. Что это вам взбрело в голову?

— Хотела тебя предупредить… Понимаешь, я не один день живу на свете и заметила, что дурные люди липнут к дурным, как иголки к намагниченным ножницам. Может, я ошибаюсь, и Лариса неплохая девочка, но почему-то она всегда оказывается в центре сомнительной компании… Хотя, извини, конечно, если я сказала что-то не так… Только знаешь, если ты имеешь на нее влияние, то отвлеки ее от дурной компании, где верховодит этот адвокат…

— Тот, что с бородкой?

— Вот видишь, и ты знаешь… Сам он сухим выйдет из воды, скользкий, как уж, а Ларису мне жалко. Запутается — потом не выберется. Впрочем, не моя печаль. И ты ей не брат и не сват, пусть сама думает. Счастливо тебе!

Повернулась и пошла вниз по ступеням, видно, тоже забыв о лифте. Выходит, и управдому этот разговор был неприятен. Демид постоял немного, раздумывая, посмотрел на дверь, которая не один раз распахивалась, впуская его в уютную, пропахшую табаком и кофе комнату старой учительницы, и медленно направился к себе.

Книги высились вдоль стен внушительными стопами. Какую прекрасную библиотеку подарила ему Ольга Степановна! И не только библиотеку, подарила и время для чтения! Он же теперь свободен, как вольная птица! Вот только сходит к Гафии Дмитриевне, в последний раз, скажет, что ее наряды ему больше не нужны. Потом купит бутылку шампанского и отправится к Колобку, отдаст ему долг, до последней копеечки, с великой благодарностью. Они выпьют по бокалу шампанского и распрощаются, как мужчина с мужчиной, а на прощание Демид обязательно скажет Трофиму Ивановичу, что в случае необходимости всегда готов прийти ему на помощь.

А на сердце — печаль и тревога, все переплелось: и смерть Ольги Степановны, и беспокойство за Ларису. Что это за компания завелась у нее? Хотя, в сущности, какое ему дело? Пусть сама разбирается в своих делах…

Тишина, покой и грусть в его заваленной книгами квартире. Молчит детский телефон, никогда уже не отзовется голосом Ольги Степановны.

С завтрашнего дня он начнет жизнь по новой программе. Оглядел свою комнату и улыбнулся ей, как можно улыбнуться доброму живому существу: «Я запустил тебя немного, но теперь у меня будет свободное время после работы и кое-какие деньги, ведь я радиомонтажник пятого разряда и получаю двести пятьдесят рублей, иногда и побольше, сделаю тебя такой уютной, как игрушку, чтобы девушка, которая когда-нибудь заглянет к нам, сказала: «Ой, как здесь хорошо!»

И вдруг рассердился на себя за эти мысли: нашел время! Вновь посмотрел на телефон, неожиданно для себя нажал кнопку, поднес трубку к уху — нет, не бывает чудес на свете: Ольги Степановны не стало, но в памяти остался ее прокуренный голос, ее добрые слова… И ее жизнь.

На другой день с портфелем в руке, в котором лежала бутылка шампанского, он позвонил в Лилину квартиру. Дверь открыла Гафия Дмитриевна и испуганно отпрянула, загородив вход в комнату Лили.

— Как поживаете, Гафия Дмитриевна, все ли в добром здоровье?

— Все здоровы, будь здоров и ты, проходи ко мне, — проговорила Гафия Дмитриевна, с опаской поглядывая на Демида.

— А к Лиле вы меня уже не пускаете? — спросил Демид, слыша доносящийся из-за двери мужской голос.

— Понимаешь… — Женщина пыталась что-то объяснить, но тут дверь в комнату распахнулась и на пороге появилась Лиля.

— Что случилось, мама? Мы с Омаром всегда рады гостям. Проходи, Демид. Знакомься, мой жених Омар Назири, сегодняшний студент политехнического института и будущий эмир, или по-нашему король. Правда, королевство не очень большое, но богатое.

Навстречу Демиду поднялся темнокожий юноша и протянул на удивление мягкую и гибкую с длинными пальцами руку.

— Очень рад познакомиться с друзьями Лили.

Произнеся имя девушки, он сделал ударение на последнем слоге, и от этого оно стало незнакомым, будто бы иностранным. Волосы, причесанные на косой ряд, блестели от брильянтина, на смуглом лице ослепительно сияли белки глаз и зубы.

— Извините, — немного смущенно сказал Демид, — я, собственно, к Гафии Дмитриевне.

— Почему? — строго спросила Лиля.

— Поблагодарить за все доброе, что она сделала для меня.

— Проходи, раз уж пришел, садись к столу, — овладела положением Гафия Дмитриевна, — пожалуй, сейчас выпить шампанского самое подходящее время.

— Мама, как всегда, права: я выхожу замуж и, возможно, когда-нибудь стану шахиней, — объявила Лиля.

— Вполне вероятно, — сказал Омар, — но только в том случае, если я стану эмиром. И потому должен предупредить честно: отец мой, да продлит аллах его дни, еще молодой, ему только сорок четыре года, так что стать супругой эмира у тебя шансов немного.

— Ничего, — уверенно сказала Лиля, — там посмотрим.

— Вы прекрасно владеете русским языком, — удивился Демид.

— Я на пятом курсе политехнического, — сказал будущий король, — было время выучиться. Я лично считаю, что каждое дело, за которое берешься, надо доводить до конца. Так и с языком.

— Хорошее правило, — сказал Демид. Будущий король маленького эмирата нравился ему все больше и больше. — Но согласитесь, немного странно: сын эмира — и учится в Советском Союзе…

— Ничего в этом нет странного, — ответил Омар, — у вас учатся разные студенты, и далеко не все они коммунисты. Образование в Советском Союзе, я имею в виду техническое образование, лучше и дешевле, чем в других странах. Мой эмират очень богатый, но все равно деньги надо считать — на то они и деньги.

— Вот что правда, то правда, деньги надо считать, — сказал Демид и вздохнул с облегчением, как человек, стряхнувший с плеч тяжелую ношу. — До того это справедливо, что прямо смешно. — Он рассмеялся без видимой на то причины, и Гафия Дмитриевна поняла его по-своему, сверкнула на Демида колючими глазами остро и настороженно и, встав из-за стола, позвала:

— Выйдем-ка на минутку.

— Нет, сначала надо выпить, — потребовала Лиля и, как из пушки, выстрелила пробкой из бутылки. — Люблю, когда стреляет.

— Я тоже, — заметил Омар.

— Ты же, наверное, мусульманин, — сказал Демид, не замечая, что перешел с эмиром на «ты», — а мусульманам нельзя.

— Можно, — ответил будущий король, — религия давно отреклась от смешных нелепостей.

— Тогда — за ваше счастье! — провозгласил Демид.

Они выпили холодное, шипучее вино, и тогда Гафия Дмитриевна увела все-таки Демида в другую комнату.

— Что же ты: Ольга Степановна умерла, а ты смеешься?

— Она бы меня поняла. Смеюсь оттого, что на душе полегчало: работа моя у вас окончилась. Передумал я покупать дом.

— Почему передумал? Лилькино замужество охоту отбило?

— Угадали, Гафия Дмитриевна. Без нее зачем мне дом?

— Откуда ты узнал, что она надумала?

— Раньше намекала…

— Ох! Мне эта свадьба, — вдруг горестно пожаловалась женщина, — как нож в сердце. Так все хорошо шло, поженились бы вы с ней, домик купили, деток народили славных, курочек развели бы, поросят… своя бы свининка к празднику… Так нет же, взбрело ей в голову стать шахиней! Он, конечно, богатый, видел, какие кольца на пальцах.

— Что-то внимания не обратил…

— Потому что простак. А у него золото, и не дутое, а литое, массивное. Ну да ладно, видно, окончилось наше с тобой сотрудничество. Но все-таки, в крайнем случае, если я обращусь к тебе, помоги. Понимаешь, есть люди…

— Понимаю, — ответил Демид и встал. — Все хорошо, Гафия Дмитриевна, и всегда, если будет очень нужно, я к вашим услугам.

Из соседней комнаты доносилась музыка, энергичный танцевальный ритм.

— Танцует, а у меня душа не на месте, — жалобно проговорила женщина. — Растила, растила, лелеяла и на тебе: увезут на край света.

— Ничего, — утешил ее Демид, — такая девушка, как Лиля, нигде не пропадет.

— Только на это и надежда.

Демид вышел из дома и, не торопясь, направился по бульвару Ромена Роллана.

— Гуляем? — вдруг послышалось рядом.

— Гуляем, — машинально ответил Демид, а обернувшись, увидел долговязого Геннадия с гитарой. Рядом с ним вышагивал адвокат Тристан Квитко, темная бородка красиво сочеталась с такими же темными густыми волосами. Сзади этой группы Демид с удивлением увидел Данилу Званцова.

— А если мы тебя пригласим заглянуть в кафе «Элион» на коктейль? Пойдешь?

— Нет.

— Я не люблю, когда пренебрегают моими друзьями, — тихо сказал адвокат. — Вы что, брезгуете нашей компанией?

— Угадали, — ответил Демид и, отступив на шаг, спружинил ноги, чуть согнув колени, как учил его Володя Крячко.

— Осторожно, Геннадий, видишь, он уже приготовился, — предупредил Званцов своего дружка.

— Что ж, отложим выяснение отношений до другого случая.

— Отложим, — сказал Демид. — Я похоронил близкого мне человека, и сейчас мне не до кафе.

— Понимаем и подождем, — согласился Геннадий, — только прими один совет: перестань забивать глупостями голову девчонке.

— Какой девчонке? — не понял Демид.

— Ларисе. Сделай вывод, мы тебя предупредили.

Демид постоял немного, глядя вслед удаляющейся группе. Небо стало нежно-серебристым, каким оно бывает, когда за тонкой сеткой облаков прячется полная луна; все вокруг наполнилось голубоватым светом, и дома, и деревья, и фонари, и скамейки на дорожках бульвара — все вдруг изменилось, сделалось нереальным, сказочным. Как было бы славно на земле, если бы рядом жила Ольга Степановна! Но ее нет и не будет. Демид тяжело вздохнул и, уже не глядя на окружавшую его красоту, пошел домой. Во всем он успеет разобраться, разберется и с этими шалопаями, угрожающими ему за Ларису. Ее он в обиду не даст! Вот только завтра сходит к Трофиму Ивановичу.

На другой день, после работы, Демид оформил в сберегательной кассе книжку («на предъявителя», как и велел Трофим Иванович). Вся сумма, до копейки. На его книжке еще немного осталось, да и зарплата скоро. Так что ты богатый человек, Демид Хорол, жить можно. На зиму надо что-то купить попристойнее его бушлата, и костюм не мешало бы…

На улицу Воровского он пришел часов в семь, Трофим Иванович в это время наверняка должен быть дома. Поднялся по мраморным ступеням на второй этаж, представляя, как будет удивлен и обрадован Колобок, когда Демид вернет ему долг значительно раньше, чем рассчитывал. Бутылка шампанского оттягивала пластмассовый кулек. Что-то он зачастил пить шампанское: вчера — с будущим королем, сегодня — с внучкой бывшей камер-фрейлины. Высоко залетел ты, Демид, смотри, где-то сядешь. Подумал и улыбнулся: никуда он не залетит, крепко стоит на своей земле — и дед, и прадед, и отец его были рабочими, да и его, Демида, дети тоже ими будут…

Дети. До детей дожить еще нужно.

На его звонок дверь открыл сам Колобок.

— Что ты звонишь, как на пожар, — недовольно сказал он, пропуская Демида и запирая за ним дверь. — Проходи в комнату… Чего ради ты заявился? Кто тебя подослал?

— Никто не подсылал. Сам приехал, долг принес. По этому торжественному случаю припасено шампанское. — Демид поставил на стол пузатую бутылку. Колобок взглянул на нее, как на гранату, из которой уже вынули чеку, еще мгновение — и она взорвется. — Успокойтесь, что с вами? Кого вы боитесь?

— Врагов, которые не могут простить моей женитьбы на Анастасии Петровне.

— Так вы поженились? Без архимандрита? Поздравляю. Следовательно, пришел я своевременно.

Демид с наслаждением вынул из кармана новенькую серую сберегательную книжечку. Раскрыл первую страницу, протянул Колобку, тот взглянул и замер.

— Пожалуйста, — сказал Демид, — ваша!

Колобок схватил книжку, все просмотрел, проверил печать, подписи — все правильно, все законно. И быстро сунул ее в боковой карман.

— Только ты и видел эти денежки…

И в этот момент Демиду вспомнились слова Софьи Павловны: «Послушай, а тебе никогда не хотелось набить Трофиму Ивановичу морду?» Они прозвучали так громко, словно она только что произнесла их вслух. Демид даже оглянулся, но в комнате, кроме их двоих, сидящих за столом, никого не было. Взгляд его упал на бутылку.

— У нас когда-то были красивые высокие бокалы, специально для шампанского.

Эти бокалы покупала мама, сначала их было шесть штук, потом Демид разбил один, затем второй, осталось что-нибудь от них сейчас?

— Этого добра у нас хватает. — Колобок уже успокоился, подошел к буфету, достал два высоких бокала, поставил на стол.

Когда шампанское было разлито по бокалам и они медленно, смакуя, отпивали обжигающее приятное вино, Демид сказал:

— Когда вы влюбились в Софью Павловну, на вас приятно было смотреть — такой вы были радостный и молодой.

— Эх, Софья Павловна, — медленно поднося к губам бокал, задумчиво и мечтательно проговорил Трофим Иванович. — Один только шаг отделял меня от счастья.

Они выпили, и Колобок достал из кармана сберегательную книжку, посмотрел, убедился в ее реальности и снова спрятал.

— Я счастлив, что воспитал тебя честным и верным. Ты сдержал слово. Выпьем за твое здоровье.

В этот момент в дверях появилась Анастасия Петровна.

— О, у нас гости! — весело воскликнула она. — Выпиваете и без меня?

Демид даже не узнал ее, настолько она была приветлива, любезна.

— Анастасия… — начал было Колобок, но договорить ему не пришлось.

— А ты, чурбан, сиди и помалкивай, пока тебя не спрашивают, — вызывающе проговорила Анастасия Петровна, словно и не была внучкой камер-фрейлины. — Бокал я себе принесу. У меня черешни есть и абрикосы — прекрасная закуска к шампанскому.

Она театрально улыбнулась гостю и вышла из комнаты, а Демид понял, что отношения в квартире на улице Володарского далеко не простые.

— Сейчас будущее мое представляется мне туманным, — отозвался Колобок. — Раньше она не уважала меня за недостаточно высокое происхождение, сейчас, когда в кинотеатре стала председателем месткома и не захотела, чтобы нас венчал архимандрит, не уважает за незнание поэзии, за нелюбовь к театру и за то, что меня никто никуда не выбирает. И потому я прошу тебя, — он прижал ладонь к груди, где в кармане пиджака лежала сберегательная книжка, — прошу тебя — ни слова о деньгах! Они еще могут мне здорово пригодиться… — помолчал и добавил, сожалея: — До счастья был всего лишь шаг… — и замолчал уже надолго, потому что в комнату вошла Анастасия Петровна.

Демид подумал, что главные испытания у Трофима Ивановича еще впереди.