Ключ

Глава четвертая

На другой день Семен Александрович постучал к Демиду в семь часов. Красивым был Киев в это свежее осеннее утро. На высоких каштанах и кленах, которые уютно затеняют Фабричную улицу, нет-нет да и сверкнет золотом лист, оттеняя буйную роскошь зелени. Крупные колючие шары выросли на ветках, и в каждом из них притаился готовый упасть на землю крепкий, темно-коричневый, старательно отлакированный природой каштан. Когда-то Демид собирал их корзинами. Раннюю улицу он очень любил. Еще спят служащие и не торопятся на рынок домашние хозяйки, а на тротуарах, на автобусных остановках уже людно. Фабричная улица — это начало старой легендарной пролетарской Шулявки. Рабочие Киева шли на заводы в эту раннюю пору.

Демид Хорол был вчерашним школьником, который через две недели должен стать солдатом. У него, конечно, не было никаких оснований причислять себя к этим трудовым людям, но и он, вливаясь в их поток, ясно ощутил тот момент, когда рабочий человек, выходя из дверей своей квартиры, вдруг внутренне меняется, сливаясь с гигантским «мы», огромной, хорошо организованной единой массой, способной повернуть реки вспять, запускать в космос спутники.

На остановке «Улица Шелуденко» Демид и Семен Александрович сели в трамвай и долго ехали на дальнюю окраину до Большой окружной дороги. Высокие дома подступили к самому заводу. Краны, похожие на гигантских журавлей, высились тут и там на фоне ясного неба. Да и сам завод с его огромным параллелепипедом заводоуправления и приземистыми зданиями цехов еще был, по существу, огромной стройкой. Он разрастался ввысь и вширь и даже в глубину, взгляду открывались все новые и новые цехи, и не видно было конца этому созиданию, этому вечному росту.

Павлов заказал пропуск для Демида еще вчера, и они очень быстро очутились в большой комнате, не зале, а именно комнате, где работала одна из машин заводского вычислительного центра — «Днепр-2». Поначалу казалось, что ничего особенно интересного или необычного здесь не происходит. Стоят большие, чуть не в рост человека, серые шкафы, посредине пульт управления, где мерцают длинные ряды красных и зеленых лампочек. Девушки в белых халатах, похожие на медицинских сестер или врачей, что-то колдуют над пультами. Невероятно быстро стреляет мощная пишущая машинка, отбивая на длинной бумажной ленте буквы и цифры, а машинистки нет…

И почему-то юноше вдруг показалось, будто в комнате, кроме девушек в белых халатах, Павлова и его, Демида, присутствует еще кто-то невидимый, очень умный и внимательный.

Восторг охватил его душу. Простые девчата, которые работали на машине, показались ему удивительными, нереальными. Да, он стоял на самом пороге фантастики, на грани будущего, и до этого будущего можно было дотронуться рукой.

А может, все куда проще? Может, он утрачивает чувство реальности?

Павлов молча стоял рядом с Демидом, хорошо понимая, что сейчас творится в душе парня. Первое знакомство Павлова с машиной произошло уже давно, но и сейчас ему нравилось смотреть, как она работает. Очарование высшей, организованной, умной техники действовало и на него.

Неожиданно в комнате появилась еще одна девушка, тоже в белом халате, и строго сказала:

— Девушки, если сегодня не будут уплачены профвзносы, немедленно ставлю вопрос на профкоме. Стыд и позор!

И сразу Демид из заоблачных, космических высот будущего вернулся на привычную грешную землю. Взглянул на Павлова, тот понимающее улыбнулся:

— Понравилось?

— Очень.

Демида все еще переполняла радость от общения с будущим, и он неохотно вышел из комнаты. На лестнице остановился и спросил:

— Семен Александрович, эта машина живая?

— Нет.

— Но ведь она может сделать все, что сделал бы человек?

— Даже значительно лучше, быстрее и точнее человека, если знает, что делать. Экскаватор в миллионы раз усилил возможности человеческой руки, а машина сможет в миллионы раз усилить и ускорить работу человеческого мозга. Я тоже был поражен, когда впервые увидел ее работу. Но запомни, это только машина. Пока ты не прикажешь ей работать, она будет стоять мертвой металлической глыбой. Делать она может только то, что прикажешь ей ты, человек. Прикажешь вычислить траекторию спутника, — пожалуйста, вычислит, прикажешь играть в шахматы — будет играть, прикажешь писать стихи — напишет, другое дело, какими они получатся, но ритм, рифма и логика будут на месте. И все равно, делает она только то, что ты ей прикажешь.

— А другая машина не может ей приказать?

— Может. Даже может быть целая иерархия машин, которые будут передавать приказы одна другой, но все равно где-то в самом верху этой системы должен стоять человек. Машины считают быстрее и точнее, нежели человеческий мозг, но лишены главного: инициативы, желания, мысли.

Неизвестно почему, но именно в этот момент Демид вспомнил старого Вовгуру и, внутренне усмехнувшись, сам удивляясь своей смелости, сказал:

— Нас еще в школе учили, будто все явления или предметы можно выразить математически.

— Абсолютное большинство.

— Ну, а что, например, нельзя?

— Нежность, например, выразить математически невозможно.

— Это верно, — снова улыбнулся Демид, — ну а вот такую обыкновенную штуку, как, к примеру, нос, можно выразить математически?

— Конечно. — Павлов с интересом посмотрел на Демида, еще не понимая, куда он клонит. — Правда, все зависит от того, что ты про этот нос знаешь.

— Ну, скажем, длина носа, ширина крыльев, угол носа, в веснушках он или нет, прямой или курносый, расстояние между глазами…

— Правильно, все эти данные называются параметрами и с их помощью можно каждый нос описать более или менее точно.

— Хорошо, — весело согласился Демид, и Павлов снова не понял причины его веселости. — Теперь представьте себе такую ситуацию. Мне может понравиться девушка, которая имеет только определенный нос. Ну, скажем, в веснушках, длиной в семьдесят миллиметров и так далее. Ищу я ищу по свету такую девушку, а подходящего носа не нахожу. Тогда я обращаюсь ко всем моим знакомым, к примеру, их у меня пять тысяч, и прошу описать всех их подружек и сообщить адрес каждой из них. Допустим, что они, мои добрые друзья, охотно все это исполнят. Какие-то параметры они знают, какие-то не знают… Я логично рассуждаю?

— Абсолютно.

— Ну вот, эти данные я запускаю в электронно-вычислительную машину. После того как сообщаю ей мой идеал носа и спрашиваю, где живет эта девушка, может машина мне ответить?

— Ты меня разочаровал, — сказал Павлов, — я думал, ты спросишь что-нибудь посложнее, а это проще пареной репы. Современная машина выдаст тебе не один, а несколько адресов, где проживают хорошенькие девушки, с носиками, соответствующими твоему идеалу. Если есть какие-нибудь дополнительные данные, скажем номер телефона, выдаст и его, чтобы ты мог позвонить, не теряя времени даром. Вот вернешься из армии, помогу тебе такую машину сконструировать.

— Вы могли бы?

— Конечно. Но, думаю, вряд ли тебе понадобится моя помощь — на белом свете уже давно живет девушка именно с таким носиком, о котором ты мечтаешь. А когда вы встретитесь — это только вопрос времени.

— Никакая девушка мне не нужна, — почему-то рассердился Демид.

— Поживем — увидим, — засмеялся Павлов.

Он постоял, глядя, как исчезает за стеклом прозрачных дверей плечистая юношеская фигура, довольно усмехнулся, потом задумался. За вопросом про девичьи носы явно чувствовалась какая-то другая скрытая мысль. Что это могло означать?

А Демид тем временем направился домой, вошел в свою комнату. В зарешеченное окно заглянуло солнце, и в его лучах отчетливо проступила убогость жилья: железный столик от швейной машинки «Зингер», вся его так называемая мастерская, которой он еще совсем недавно гордился. Завод, просторный, светлый, стоял перед глазами, и ничто на свете не могло с ним сравниться. Теперь бедность собственного жилища ощущалась особенно сильно, но мысль эта не причинила боли. В его жизнь вошла настоящая радость: появилась мечта. Теперь он знает, для чего живет на свете.

Чувства требовали немедленного выхода, ими нужно было с кем-то поделиться. Он вышел в коридор, остановился у дверей комнаты учительницы. Услышав тихую музыку, возможно включенный телевизор, постучал.

— Входи, Демид, — уверенно отозвалась Ольга Степановна.

Она сидела в глубоком кресле перед телевизионным экраном, мерцающим серо-зеленым светом. На сцене легко танцевала балерина, ее тонкие, выразительные руки чем-то напоминали пластичное движение змеи.

— Кофе приготовить?

— Нет, спасибо. Очень захотелось поговорить с вами, вот и заглянул. Сегодня был у Павлова на заводе. Знаете, Ольга Степановна, я теперь безошибочно знаю, о чем нужно мечтать. Вот так жил, жил, не утруждая себя раздумьями, и вдруг все изменилось.

— Что же ты увидел на заводе?

— Машину, умную машину. Нет, неправда, не только это. Я там увидел мечту. Я хочу строить такие машины. Пусть не сейчас, пусть позже. Я знаю, этому нужно долго учиться, много знать. Меня это не страшит, наоборот, увлекает. Знать, чего ты хочешь, — это очень важно. После армии сразу пойду на этот завод.

На экране телевизора вдруг поплыли черные линии, суматошно замелькали штрихи, руки балерины сломались в уродливом зигзаге. Демид взглянул на учительницу с укором:

— Что же вы мне раньше не сказали, Ольга Степановна?

Вернулся к себе, взял отвертку, плоскогубцы. Поколдовал что-то над телевизором, и снова четко проступили контуры, только теперь уже не балерины, а певца.

— Какой же ты молодец, Демид! — сказала Ольга Степановна. — Спасибо. Поведешь меня в кино?

— Конечно, пойдем.

Он прошел на кухню, почистил купленную Трофимом Ивановичем рыбу, сложил в эмалированную миску, пожарил, накрыв ее тарелкой. В комнате прилег на кровать, взял книгу, стал читать и неожиданно задремал…

Тихий стук в дверь показался ему спросонья раскатом грома. Быстро вскочил: Софья Павловна стояла на пороге и улыбалась.

— Добрый вечер, — с трудом выдавил он из себя.

— Прошу ужинать, — пригласила Софья.

— Ужинать? Уже вечер? — удивленно спросил Демид, чувствуя, как пол уходит из-под ног и весь мир становится шатким и зыбким.

— Конечно. Самое время. Чему вы удивляетесь?

— Я всегда ужинал на кухне.

— А теперь будем ужинать все вместе. Что в этом странного?

— Нет, ничего, конечно, спасибо.

Софья Павловна все поняла. В душе ее бушевали противоречивые чувства. Решение Колобка самому воспитать пасынка вызывало уважение, больше того, удивляло: немногие взялись бы бескорыстно за такое дело. Если бы не Демид, Софья Павловна вряд ли согласилась перейти жить к Колобку, хотя видела его искреннюю влюбленность. Она в свое время познала силу этого прекрасного чувства, оно оглушило, наполнив радостью, счастьем, заставило боготворить человека, который вскоре оказался обыкновенным негодяем. Месяца через два после свадьбы откуда-то с Урала приехала первая его жена с ребенком, еще через месяц из Алма-Аты — другая, правда, без ребенка, но со свидетельством о браке. Обида, разочарование ошеломили ее.

Она все честно, ничего не тая, рассказала Трофиму Ивановичу, ожидала увидеть его сочувствие, понимание и ошиблась: колобок выглядел откровенно довольным.

— Со мной не может случиться ничего подобного, — сказал он, и Софья поверила: в самом деле, с Колобком ничего подобного случиться не могло, человек, воспитавший чужого ребенка, не был способен на подлость…

— Прошу к столу, — услышал Демид, когда вошел в хорошо знакомую комнату, и сразу почувствовал, что присутствие Софьи Павловны здесь многое изменило. Ужин, в котором не было ничего необычного: чай, колбаса, масло, небольшие карпы, которых Трофим Иванович купил утром на базаре и позднее Демид собственноручно пожарил, — показался поразительно вкусным, и юноша хорошо понял, что вкус всему этому придало присутствие Софьи Павловны.

— Почему у вас нет телевизора? — после небольшого молчания спросила Софья.

— Телевизора? — удивленно переспросил Колобок. — Должен вам заметить, что это, хоть и приятная, но далеко не безопасная штука. Ведь электронная трубка постоянно излучает рентгеновские лучи. Пусть слабые, но излучает. И быть продолжительное время под их потоком вредно.

— Разве? — засмеялась Софья. — Что-то я не слышала, чтобы телевизор кому-то навредил. Правда, грудняшек к нему подносить не рекомендуют, но ведь мы давно вышли из этого возраста.

— Вот это уж точно, — весело подхватил немудреную шутку Колобок, — но я не знаю, смогу ли я так сразу…

— Я привезу свой телевизор, правда, в нем что-то случилось со звуком, он иногда пропадает, но в ателье быстро наладят…

— Не нужно в ателье, — сказал Демид, — я сделаю.

Ужин прошел весело и быстро. Когда Колобок взглянул на часы, Демид сразу поднялся со стула.

— Я сейчас уберу.

— Нет, — возразила Софья. — Вам в армии надоедят и уборка и дежурства. Пока пусть это будет моей работой.

Привычно и уверенно, так, словно всю жизнь провела в этой квартире, собрала посуду, вытерла стол, вышла на кухню.

— Софья тебе нравится? — осторожно спросил Колобок.

— Да.

— Она чу́дная, — с восторгом воскликнул бухгалтер, и Демид с удивлением отметил, что такой радости в голосе своего отчима он еще не слышал.

Софья вошла в комнату, неся вымытые тарелки.

— С Валерией Григорьевной познакомилась, — мягко сказала она, — славная женщина.

— Она… она ничего у вас не спрашивала? — задал вопрос Колобок.

— О чем спрашивать? И так все ясно.

— А все ясно? — с надеждой спросил Трофим Иванович.

— Да, все: я согласна, — спокойно ответила Софья Павловна и, увидев, как вдруг преобразилось, вспыхнув безудержной радостью, лицо Колобка, добавила: — Благодарите Демида, Трофим Иванович. Завтра пойдем подавать заявление в загс.

— Спасибо, — ничего не поняв, сказал Колобок.