Ключ

Глава двадцать шестая

Первого августа, в жаркий киевский день, когда начинают блекнуть зеленые листья каштанов, Демид вышел из проходной. Впереди у него был целый месяц отпуска. В цехкоме профсоюза можно было приобрести с тридцатипроцентной скидкой путевку в какой-нибудь санаторий Крыма или на Кавказ. Отказался, потому что знал, как проведет отпуск. Во-первых, нужно перейти с заочного отделения на вечернее. Это, конечно, много времени не отнимет, в крайнем случае можно обратиться за помощью к Лубенцову… Во-вторых, настало наконец время закончить работу над своей машиной, утвердить себя в качестве наладчика, мастера своего дела.

Первый блок, который даст возможность занести на магнитную ленту все данные, выписанные пока на полях Баритоновых книг, можно сделать уже сейчас. Потом пойдут платы, на них он смонтирует схемы сравнительных данных, расчеты, регистры, схемы, которые добавят к уже известным данным иные, взятые из другого, а может, и из третьего или четвертого источника, и все это для того, чтобы машина выдала размеры нужного ключа.

А как у вас, товарищ Хорол, с финансовыми возможностями? По старой, воспитанной Колобком привычке, он откладывал понемногу денег на книжку, собралась какая-то сумма. Плюс отпускные. Хватит? Должно хватить. Кусается «Иван»! Правда, много деталей к машине можно найти в радиоклубе. Там их навалом. Еще и спасибо скажут, что взялся разобрать, навести порядок. Но есть вещи, которые в радиоклубе не валяются, это прежде всего интегральные схемы, большой кусок текстолита, необходимый для пульта управления, алюминиевые переплеты для рам, около сотни тумблеров, — все это придется купить… Где-то весной, если работать регулярно, Демид машину закончит.

Для любого радиолюбителя магазин «Юный техник», находящийся на площади Космонавтов, — сущий рай. Все отбракованное радиозаводами в уцененном виде стекается сюда и, откровенно говоря, долго не залеживается на прилавках, потому что ребят, у которых голова полна радиоконструкторских и радиоэлектронных идей, немало на белом свете.

Демид вошел в магазин и еще издали увидел то, что ему было нужно: алюминиевые углы рамы. Для какой машины они готовились, неизвестно. Да и какая ему разница! Размер и форма немного не те — не беда. Здесь подрежем, а тут подклепаем, будет прекрасная рама для «Ивана». Вот видишь, как меняются понятия: для кого-то это бросовый материал, а для него основа машины. «Заверните, пожалуйста, вот это. Сколько? Пять двадцать? Прекрасно».

Так, начало сделано, пойдем дальше. Возьмем два куска фольгового текстолита. Один пойдет на пульт управления, из другого сделаем платы, на которых начертим нитрокраской соответствующие схемы, потом протравим хлористым железом, просверлим дырочки для контактов микросхем, и будет у нас все не хуже, чем на ВУМе.

— Девушка, у вас есть интегральные схемы?

— Есть. Но предупреждаю, продается сразу вся упаковка, тысяча штук. Там есть и исправные и бракованные, поэтому они и уценены.

Демид запустил руку в белый полиэтиленовый мешочек, достал горсть интегральных схем. Посмотрим. Именно то, что надо. А если здесь сплошной брак? Ничего, что-нибудь да пригодится.

— Господи, сколько еще на свете сумасшедших, — тихо вздохнула продавщица, выписывая чек и явно симпатизируя парню с синими глазами.

«И в самом деле, купил кота в мешке, — подумал Демид. — Теперь тумблеры. Их тоже потребуется немало — почти сто штук. Выдержим? Конечно. Ну, можно ехать домой. Основные материалы для машины заготовлены».

Он хорошо понимал, что его «Иван» будет куда проще современных электронно-вычислительных машин, потому что сможет решить только одну задачу. Не больше. Но и с этой задачей не так-то легко справиться.

Итак, за работу! Сначала склепаем раму. Потом в середину параллелепипеда поместим шестнадцать плат из фольгового текстолита. На переднюю стенку прикрепим панель с отводами, сюда-то с обратной стороны и подключатся контакты плат. На панели будем проводить генеральный монтаж, который и соединит воедино все компоненты машины. Сверху рамы, над панелью, — пульт управления, большой, восемьдесят на восемьдесят сантиметров квадрат текстолита. Вот так, собственно говоря, и будет выглядеть «Иван». От него пройдут провода к магнитофону «Комета». Там, на магнитной ленте, вся его душа, вся его память. На пульт управления вверху устанавливаем шестьдесят четыре тумблера в два ряда, на них и будут набираться формулы ключей: ручка поднята — единица, ручка опущена — нуль. Над каждым тумблером лампочка, чтобы было видно всю формулу. В правом углу пульта еще двадцать тумблеров — это расчетчик.

Однако все быстро делается на бумаге, а если резать текстолит, клепать раму, проверять интегральные схемы… Но, как говорится, взялся за гуж, не говори, что не дюж. Начинаем собирать первый блок…

Демид горячо принялся за работу. Не успел и оглянуться, как промелькнула половина августа. Не мешало бы зайти в университет, давно не был.

Он ехал на троллейбусе, с наслаждением любуясь предосенним Киевом — теплым и тихим. Подумал, что жить так, как живет он, невозможно: проторчал за работой две недели и не видел всей этой сказочной красоты. Позор! Завтра же поедет на Труханов остров или в Гидропарк, а то отпуск пройдет — не искупаешься ни разу! И с друзьями не повстречался, и Софью Павловну не повидал…

Правда, секцию самбо он все-таки посещал. Крячко им остался доволен. Что же выходит: весь смысл жизни, в машине да самбо? Надо хоть позвонить Софье Павловне… Вышел из троллейбуса, рядом с остановкой — телефонная будка, набрал номер поликлиники.

— Слушаю. — Голос Софьи прозвучал для него как музыка.

— Софья Павловна, это я — Демид.

— Где ты пропадаешь? Мы даже на завод звонили, сказали, что ты в отпуске…

— Кто это мы? — обеспокоенно спросил Демид.

— Мы с Александром Николаевичем. Слушай, приходи к нам в гости.

— Вы… вы счастливы? — пугаясь смелости своего вопроса, проговорил Демид.

— Да, о таком счастье я и мечтала. Беспокойное, тревожное, но счастье.

— А он?

— Об этом ты его и спроси при случае, — засмеялась женщина.

Демид, довольный, повесил трубку: есть, выходит, на свете счастье! От этой мысли поднялось настроение, глаза засверкали, словно он выпил бокал веселого, игристого вина, название которому еще не придумали люди.

Университет, как пчелиный улей, полон новичками — ребятами и девушками, пришедшими сдавать экзамены. Лица у них то веселые, как солнечное утро, то грустные, как хмурая ночь. Каждому хочется стать студентом…

Быстро взбежал по железной рисунчатой лестнице вестибюля. И вдруг навстречу ему засветилось улыбкой удивительно знакомое девичье лицо. Каштановые волосы уложены в модной прическе, в темных, почти черных глазах еще живет отзвук только что пережитого волнения. Девушка шла легко и свободно, не замечая устремленных на нее взглядов.

— Лариса! Просто узнать невозможно. Совсем взрослая стала. — Демид, улыбаясь, загородил ей дорогу.

— Поздравь меня, — сказала девушка, подавая ему руку. — Сегодня сдала последний экзамен. Историю.

— О результатах не спрашиваю, по глазам видно.

— Да, пятерка.

— На филологический? Языки будешь изучать?

— Нет, на юридический.

— На юридический? — Демид неприятно удивился, будто тень адвоката Квитко промелькнула в коридоре.

— Юристы-международники, владеющие несколькими языками, всегда нужны. Понимаешь, сейчас только язык, допустим, даже два или три, знать мало, нужно уметь делать какое-то конкретное дело, применяя там знание языков.

— Влияние адвоката? — спросил Демид, стараясь не выдать неприязнь.

— До известной степени, — просто ответила Лариса. — Чтобы стать настоящим юристом, необходимо быть знающим, образованным, ну и, конечно, толковым человеком, а он…

— Что, не отвечает этим параметрам?

— Почему же, отвечает, все при нем. Только, как это лучше выразиться, он для себя умный и образованный, как актер с ограниченным репертуаром. Выглядит умнее многих, пока позволяет репертуар…

— Он, помнится, о вашей помолвке говорил…

— Да, был такой разговор. Исчерпался. Мы не поссорились, встречаемся и теперь. Тут другое… Интересно и весело с ним всегда, не хватает одного — любви, а без любви… Ну, да ладно, хватит об этом, не хочется вспоминать… Ты знаешь, просто не верится, что я уже студентка.

— Подожди, тебя еще не зачислили.

— Можешь не сомневаться, у меня все пятерки.

Они стояли в коридоре и почему-то не могли расстаться, хотя у каждого была целая прорва дел. Демид опомнился первым.

— Послушай, — сказал он, — у меня, есть конкретное предложение: завтра едем в Гидропарк. Ты когда в последний раз видела Днепр?

— Тысячу лет не видела, — засмеялась Лариса, — а зачем мы туда поедем?

— Как зачем? Купаться, загорать, дышать свежим воздухом.

— А что? Может, и поедем, — услышав свои слова, Лариса удивилась, настолько они ей показались неожиданными.

— Прекрасно, — обрадовался Демид, — встречаемся в десять около «Элиона».

— В десять около «Элиона», — повторила Лариса.

— Смотри не опаздывай!

— Не опоздаю.

Они разошлись в разные стороны: Демид — в деканат мехмата, Лариса — к выходу.

— Хорошо же будет выглядеть ваше личное дело, — сказала секретарша, — когда я покажу его декану. Он, по-моему, выгонит меня с работы. Где были ваши глаза?

— Какие глаза?

— Обыкновенные. Нет ни одной фотографии! Это просто несерьезно, товарищ Хорол, или, может, вы думаете, что рабочим с ВУМа многое позволено и вы имеете право нарушать инструкции и положения? И это называется дисциплинированный рабочий класс! Без фотографий ваше дело недействительно. Все.

Пришлось Демиду, выйдя из университета, направиться в парк, где в уютном уголочке разместился фотопавильон. В парке было много детей, с игрушками, дудками, на детских велосипедах; на скамейках, расставленных поодаль, отдыхали пожилые люди, скорее всего бабушки и дедушки, молодые мамы с колясками. И был особый смысл в том, что в центре этой веселой круговерти возвышался памятник Тарасу Шевченко. Великий кобзарь словно наблюдал за детьми, любуясь их веселой и деятельной сутолокой, радуясь счастью, о котором мог только мечтать.

Подойдя к высоким стеклянным дверям павильона, Демид увидел, что к ним приварены железные скобы: двери на ночь, наверное, закрывают на висячий замок. Он отметил это абсолютно автоматически, подумал и улыбнулся: неужели настолько сильно влияние Аполлона Вовгуры, что и он, Демид, начал приглядываться к замкам. Вошел в просторную комнату, стены которой были увешаны прекрасно исполненными фотографиями писателей, художников, артистов, даже знаменитый когда-то футбольный вратарь тоже оказался в этой галерее.

Но поразили его в комнате не эти фотографии, а присутствие Ларисы. Она сидела в кресле у окна, посматривала вокруг своими спокойными огромными глазами, ожидая, когда мастер вызовет ее.

— И тебе понадобилась фотография? — засмеялся Демид.

— Так же, как и тебе, — сердито ответила девушка, ей показалось, что Демид нарочно пришел вслед за нею, но через минуту, убедившись, что он не собирается ей докучать, оттаяла.

За невысоким барьером около письменного стола сидела женщина, заведующая фотоателье, и что-то обстоятельно рассказывала Ларисе, будто поставила перед собой задачу подробно информировать девушку о своем хозяйстве.

— Вот здесь, — плавно поведя рукой, она указала на стены, — вы можете увидеть художественно исполненные фотографии выдающихся людей Украины. Я уверена, что когда-нибудь издадут соответствующие альбомы, и моя скромная заслуга будет отмечена.

Лариса слушала, а взгляд Демида был прикован к холеным, красивым рукам заведующей, точнее, к ее правой руке, державшей ключ. Демид сразу понял, что это ключ от сейфа. У ключа две бородки, семь выступов, знакомая форма. Белокриницкий завод. Попробуем приблизительно запомнить выступы… Рядом на столике целая куча рекламных проспектов. Взял один, наскоро записал цифры, сунул в карман, и сердце почему-то обдало веселым озорным холодком.

— Ты улыбаешься? — недобро спросила Лариса.

— Интересно товарищ рассказывает, — ответил Демид.

В эту минуту из-за портьеры, висевшей над входом в другую комнату, вышел раскрасневшийся от духоты пожилой мужчина в костюме при всех орденах и медалях.

— Прошу, — обратилась к Ларисе заведующая, — ваша очередь. — Она отпустила орденоносца, выдала ему квитанцию и снова принялась рассказывать про писателей и артистов, которых ей доводилось встречать в жизни, и все это время словно играла ключом, который то появлялся, то исчезал в ее холеных руках. У Демида было достаточно времени проверить свои наблюдения, хотя глазомер остается глазомером. — Один раз выступ показался двойкой, присмотрелся — вроде бы тройка. Теперь понятно, почему Вовгура все записывал: нельзя полагаться на память.

Лариса вышла из комнаты, тоже раскрасневшаяся и будто слегка уставшая от духоты.

— Пожалуйста, прошу вас, — обратилась заведующая к Демиду.

— Счастливо, — кивнула Лариса.

Демид вошел. Фотограф, не отрываясь от фотоаппарата, попросил его сесть на стул, стоявший около белого экрана. Демид послушно замер перед объективом и в этот момент в правом углу увидел сейф белокриницкого завода, выпуска 1960 года. Улыбнулся ему, как старому знакомому.

— Прошу вас не улыбаться, — строго предупредил мастер, — фотографии с улыбкой для документов не годятся.