Книга в синей обложке

Глава 23

Стены и потолок небрежно выкрашены черной краской, тут и там видны грубые следы валика, под потолком переплетаются толстые трубы. Стиль лофт в сплошь старинном городке производит впечатление настоящей экзотики. Еще недавно здесь находился цех по обжигу фарфора. Предыдущий владелец крупного, но не особо успешного завода на окраине Эдервиля запутался в долгах, не выдержал конкуренции и продал здание по дешевке. Нынешний владелец не намерен возрождать производство. В его планах — создать галерею современного искусства, со скандалом разорвать сонные традиции и превратить Эдервиль в нечто особенное, центр притяжения для фанатов и ценителей неформата. Покуда коммерсант-энтузиаст ограничился тем, что позволил местной драматический студии за собственный счет переделать один из цехов и устроить там пространство для репетиций и представлений. Спектакли посещают преимущественно друзья и знакомые актеров и главного режиссера. Вот и сейчас на тесно составленных фанерных сиденьях примостилось человек тридцать, не больше.

С центра второго ряда Диана наблюдает, как на ярко освещенной сцене мечется и страдает главная героиня. Светлый плащ то развевается, то падает складками на белое платье, руки поднимаются в мольбе к неизвестному божеству. Актриса довольно красива, хоть и не первой молодости. Остальные действующие лица — всего лишь статисты, не более того, их реплики произносятся вполголоса, порой едва различимым шепотом. Они тоже что-то значат в каждом эпизоде, но по умолчанию отходят на второй план. Только когда с потолка внезапно спускается вспышка света, а героиня, бросившись на колени, начинает прилюдно каяться в совершенных злодеяниях, сразу несколько актеров вырастают перед ней угрюмой стеной и выносят свой приговор.

Белы одежды, но под ними грязь и стыд,

Лицо прекрасно, но оно всех лишь пугает.

В свинцовой чаше, что покрыта позолотой,

Отравленное зелье закипает…

Героиня прижимается лицом к дощатому полу сцены, замирает… Похоже, навсегда.

В зрительном зале внезапно включают освещение.

Как-то совсем резко наступил финал, актеры кланяются, взявшись за руки, и скромно исчезают сразу после того, как стихают непродолжительные вежливые хлопки. Однако это еще не все. Появляется режиссер, с которым приглашенные гости уже познакомились перед началом спектакля. Вполне типичная худощавая фигура в потертых джинсах и бесформенном свитере, волосы стянуты в хвост, на лице буквально написано приглашение к плодотворной творческой дискуссии. Он сдвигает одиноко стоящий у стены стул, усаживается на него верхом в непосредственной близости от зрителей. Громко (можно было бы потише, и так акустика отличная) вопрошает:

— Майкл, ну как вам?

Оказывается, после финала предусмотрено что-то вроде обсуждения.

— Очень необычно, — с максимальной деликатностью отвечает Майкл. — И динамика чувствуется…

— А с чего вы взяли, что в дошекспировские времена на сцене играли именно так? — вклинивается в разговор Роджер, который деликатностью не отличается, это не его стиль. — По-моему, не достаточно налепить ярлык, надо ему хоть как-то соответствовать.

Прочие бывшие одноклассники, пусть и присутствуют в зале (куда уж без них), но, к счастью для режиссера, помалкивают. Кэтрин с мечтательным видом обозревает черное пространство вокруг. Возможно, прикидывает, сколько фантастических цветов она могла бы нарисовать на голых стенах и потолке. Или припоминает вчерашний жаркий вечерок в доме у Фреда. Остальные вообще смотрят куда-то в сторону.

Режиссер откликается на недружелюбный выпад:

— Мы опирались на источники. Да и в целом документальное обоснование не играет первоочередной роли, главное — художественное осмысление. Мы так видим ту эпоху, когда чувства и их выражение были намного ярче и проще.

— Общие фразы. Сомнительная аргументация у вас. И к чему этот надрыв, если все сводится к примитивному морализаторству?

Еще один из зрителей, практически полный двойник режиссера, только волосы и брови посветлее, присоединяется к Роджеру.

— Должен тебе сказать, Энди, как твой ближайший друг: с самого начала что-то пошло не так. Не дожимаете почему-то. А может, наоборот, перебор с эмоциями. Вот прошлый спектакль был гораздо лучше. Ты только не обижайся.

— Если уж делать все приближенным к далекому прошлому, то с какой стати у вас на сцене свет электрический? Почему не свечи или факелы? И костюмы, кстати, тоже могли быть аутентичными. Разве обязательно смешивать средневековье и какой-то убогий кэжуал? — продолжает Роджер.

— Вот именно, Энди, — поддакивает ближайший друг. — Тут вы тоже слегка… Как бы тебе подоходчивей растолковать…

На режиссера становится просто жалко смотреть.

Диана неожиданно для себя произносит:

— А мне понравилось. Так проникновенно. И сочувствие главная героиня вызывает. Понятно, что она совершает все эти ужасные поступки не совсем по собственной воле. Как будто кто-то ей диктует сверху.

— Благодарю! Это именно то, что я стремился показать. Вы ведь с самого начала уловили: это рок, сродни античной трагедии? Не правда ли? Хелен — лишь марионетка, без собственной воли и силы.

— Ну, знаете ли! — не отстает Роджер. — Ничего себе безвольная марионетка! Мотивация у нее железная. Быть женой графа или младшего брата графа — разница громадная в ее глазах. Эдакая леди Макбет местного значения. Или, с учетом убийств малолеток-племянников — Ричард Третий в юбке. Прежде чем проповедовать со сцены, вы бы хоть немного пораскинули мозгами…

Тут, кажется, Майкл, который сидит между Дианой и Роджером, наступает ему на ногу, и тот затыкается, напоследок пробурчав:

— Хотя это мое чисто субъективное мнение, не берите в голову.

Режиссер выжидательно смотрит на Диану. Похоже, она единственная из зрителей, от общения с кем он получает удовольствие и заряд позитивной энергии. Диана считает своим долгом продолжить диалог, тем более что остались некоторые вопросы.

— Я, правда, не совсем поняла, почему она убила ту пожилую женщину?

— Бывшая няня близнецов — свидетельница, которая наверняка бы разоблачила преступление. А после ее устранения можно было почти ничего не опасаться. Да, этот момент надо подробней обосновать. Возможно, она даже шантажировала Хелен. Учтем, исправим…

— А еще не очень ясно, почему она вдруг сама выдала себя? Да еще так скоро…

— На самом деле публичное покаяние леди Хелен принесла много лет спустя. Она была уже глубокой старухой, давно овдовевшей, окруженной почетом и уважением. Но вы ведь не в курсе реальной истории. Вы же впервые в Эдервиле.

Фред замечает:

— Я тоже ни о чем подобном не слышал. Разве на самом деле что-то такое?..

— Конечно! Это неоспоримый факт. Не может быть, чтобы вы не слышали. Семья Хелен в свое время постаралась, чтобы письменные свидетельства о случившемся уничтожили, но кое-что осталось, — воспаряет духом режиссер. — Неужели никто не слышал о Хелен, владелице замка? Странно…

— Это тот замок рядом с мостом? — догадывается Диана.

— Совершенно верно. Одна из главных достопримечательностей Эдервиля. Я очень надеюсь, что нынешние владельцы разрешат сыграть эту пьесу в стенах замка. Представляете? Просторные залы с каменными полами, потайные комнаты, запутанные коридоры, где блуждает эхо… Ведь именно там все и происходило на самом деле. А финальная сцена — во дворе замка. Там сохранилось мощение с древних времен. Оно из серых камней, но в одном месте виден черный круг. Небольшой, диаметром метра два. В этом месте когда-то ушел под землю Рональд Норвэлл по прозвищу Железный. Представляете? Но эта история случилась раньше. А красавица Хелен была женой младшего брата другого графа Норвэлла. Чуть ли не со дня свадьбы Хелен ждала, что деверь отправится в мир иной, а титул перейдет по наследству. У братьев была большая разница в возрасте, тогдашний граф Норвэлл был уже немолодым и болезненным. Да еще и бездетным. Однако граф все не умирал и не умирал, а вскоре женился вторым браком. Родились близнецы. Сразу два наследника мужского пола. Этого Хелен уже не могла вынести. Вот так, собственно, и разыгралась трагедия. То есть сначала досталось самому графу, близнецы родились уже после его смерти. Действительно впечатляющая история! В убийстве деверя Хелен никто не заподозрил. Подозрение пало на жившую в замке прачку. Когда-то в юности граф соблазнил ее, потом, естественно, бросил. Прачка так и осталась исполнять свои обязанности и много лет не напоминала о себе. Но в последнее время прислуга заметила у нее кое-какие странности. Она несколько раз вслух говорила о том, что собирается убить хозяина. Видимо с психикой постепенно начались проблемы… Никто не придал этому значения. Зато когда графа Норвэлла отравили, все сразу вспомнили о несчастной сумасшедшей. Следствие было недолгим, прачку казнили. Через некоторое время один за другим отправились на тот свет близнецы. В городе бушевала эпидемия, каждый день умирали и дети бедняков, и дети богачей. Трудно было найти дом, который обошло бы это горе. Поэтому двойная смерть не вызвала подозрений. Еще одну жертву, няню близнецов, признали погибшей от несчастного случая. Обстоятельства сложились для новой графини Норвэлл удивительно счастливо. А потом она прожила долгую жизнь. Щедро жертвовала на благотворительность, считалась образцом великодушия и высокой нравственности. Однажды вся семья — взрослые дети, внуки, многочисленные гости отмечали день рождения графини Хелен. Погода стояла великолепная, столы решили расставить под открытым небом, во дворе замка. Играли музыканты, слуги разносили на подносах сладости и фрукты. Вдруг в небе промелькнули вспышки света, и прямо над головой престарелой леди закружили огненные птицы. Ее шелковое платье загорелось. Ткань быстро затушили, однако сама Хелен опустилась на колени и громким голосом покаялась во всех своих злодеяниях. Близкие сперва подумали, что она помешалась. Но Хелен тут же перечислила подробности и детали убийств. Среди гостей находилась вся верхушка города, все должностные лица, и происшествие не удалось замолчать. Хелен позволили остаться в замке до суда, однако суд без конца откладывался, и она успела умереть в своей постели. Хелен было в то время уже под восемьдесят. Вот такая история.

***

От окраины до центра города шагать довольно долго, однако решили добираться пешком. Редкие фонари мерцают таинственным светом, небо еще не совсем потемнело, оно необычного пепельно-сиреневого оттенка. Режиссер увязывается провожать, усиленно поддерживает общий разговор, однако чувствуется: есть у него еще некая цель. В конечном итоге решается и спрашивает у Майкла:

— А как вы относитесь к инсценировкам своих романов?

— Замечательно, когда текст обретает объем и звук.

— Можно мы поставим спектакль по вашему «Последнему дню сентября»? Он буквально просится на сцену. Там еще детективная линия с мистикой на редкость органично сочетаются… А главный персонаж — одиночество. Из-за него все и случилось.

— Да? Вы правда так думаете?

— Разумеется! Это же очевидно. Основная идея буквально лежит на поверхности, в ней вся разгадка происходящего.

У автора, которому растолковывают смысл собственного творения, левая бровь слегка поднимается вверх, но ответ все равно положительный.

— Выбирайте любой роман, который подходит, я не против.

— То есть вы даете официальное согласие?

— Конечно. Проект ведь некоммерческий.

— Точно, коммерция как-то мимо нас обычно. Хотя если вдруг когда-нибудь станем продавать билеты… Мы обязательно будем выплачивать вам роялти.

— Что вы, не надо! Мне интересно, как получится. У меня два романа когда-то инсценировали, но постановки были скорее глянцевые, изначально рассчитанные на зрительский успех. А у вас…

— Нам прежде всего важно раскрыть душу текста.

— Если что, могу помочь со сценарием.

— У нас уже практически все готово к первой читке. Я на свой страх и риск все подготовил и распределение ролей наметил. Очень надеялся, что вы не откажете, хотел отправить письмо, но вы сами приехали в Эдервиль. Так удачно совпало. Если бы вы еще смогли заглянуть к нам во время читки…

— Почему бы и нет?

— А когда?

— Да хоть завтра.

— Правда?! Спасибо огромное. Я тогда предупрежу всех, пусть готовятся!

Осчастливленный режиссер торопливо прощается и упархивает куда-то в переулок. Его шаги едва успевают стихнуть, как Роджер произносит:

— А вы помните наш школьный театр?

Майкл вдруг останавливается и протягивает Кэтрин руку:

— Пролетая над морем сирени,

Отражаясь в полуночном сне,

Там, где кружатся легкие тени,

Ты и я — мы в чудесной стране…

Кэтрин продолжает сразу, без малейшей паузы:

— В той стране, где из роз колесницы,

Ты свое назначенье узнай.

Там мы можем летать, словно птицы,

Возвращаясь в придуманный рай.

Две красивые фарфоровые статуэтки на фоне вечернего неба, изображающие мужчину и женщину, ведут диалог. Все равно о чем, слова не важны… У Дианы эта публичная демонстрация близости даже внутреннего протеста нынче не вызывает, просто еще одна свинцовая монета падает в копилку, где уже набрался целый капитал.

— Да, славное было время, — говорит Роджер. — А помните мистера Янга? Он ведь сам сочинял все пьесы, и вот такие фэнтезийные, и по мотивам эдервильских легенд, и современные.

— Да, он чудесный был, — соглашается Майкл. — Лучший учитель литературы, о котором только можно мечтать. Забавно, он тогда казался таким взрослым, хотя был еще младше нас, теперешних.

— Точно, ему всего двадцать пять-двадцать шесть было, когда он наш класс взял.

— Где он сейчас, интересно?

— Года через три после нашего выпуска уехал, никто не знал куда, — говорит Фред.

Нависает молчание, которое прерывает вздох Кэтрин.

— Так жаль… Могли бы с ним сейчас встретиться.

— По крайней мере, память осталась. Вообще вам, всяким творческим личностям, везет. После вас на земле хоть что-то останется. Про тебя с Майклом и так все понятно. Итон ухватит за хвост какую-нибудь формулу, докажет безнадежную теорему, которую назовут его именем. Роджер напишет суперисследование о психах и тоже останется в истории. А после меня пустота! Всю жизнь удивлялся, как вы дружите со мной, таким тупым и серым.

О том, что останется после Дианы, Фред молчит, словно не замечает ее присутствия.

— Да брось, кому в общем и целом нужны всякие книги и теоремы, — Майкл на ходу по-кошачьи трется головой о плечо Фреда. — Ты добрый и сильный, это такое редкое сочетание. Без тебя мы бы просто перегрызлись еще много лет назад. Ты — душа нашей компании.

Фред бурчит:

— Да ладно, не утешай. Скажешь тоже.

Однако видно, что он польщен.

— В конце концов, у меня есть еще один шанс оставить что-то после себя. Просто делать всем своим знакомым женщинам по ребенку.

— Тоже вариант, — усмехается Роджер.

***

Майкл не просыпается от собственного крика. Тяжело дышит, рука прижата к горлу, будто ему не хватает воздуха, однако глаза закрыты. Это можно заметить в лунном свете, падающем на кровать. Что же снится Майклу?

Словно отвечая на молчаливый вопрос Дианы, Майкл шепчет:

— Мертвые птицы падают в лодку… свинцовое небо… и кровь повсюду… Когда же все это закончится?..

Еще совсем недавно, когда Диане приснился кровавый дождь, Майкл обнял ее, приласкал, и кошмар немедленно растворился. Но с тех пор многое изменилось, слабые связи оборвались, и Диана теперь не будет делать ничего подобного. Пусть Майкл сам борется со своими кошмарами.