Книга в синей обложке

Глава 30

На презентацию Майкл, естественно, не поехал, зато его здоровье медленно, но верно восстанавливается. Майкла уже не шатает от слабости, когда он встает с постели, и вид не такой измученный, как раньше. Не отказывается от еды, которую специально для него готовят и приносят в номер, правда, ест крошечными порциями. Подолгу сидит у окна, будто пытается расшифровать сложный узор, составляющий каменное сердце. Словно получает некую поддержку от этого создания безымянного мастера… По-прежнему много спит, однако начал проявлять интерес к разнообразными городским новостями, которые приносят друзья, и ждет их прихода. Ждать долго не приходится, бывшие одноклассники то и дело наведываются.

С утра приходят Фред с Итоном, чтобы забрать Майкла на прогулку.

— Думаете, уже можно? — с сомнением спрашивает Диана.

— Конечно, это ему только на пользу пойдет, — заявляет Фред. — И Аллан тоже так думает, я посоветовался. Сколько можно киснуть в четырех стенах? Чего ты боишься, мы ненадолго. Пройдемся по улице, потом в сквере возле Ратуши посидим. Погода шикарная. Не переживай, если вдруг что, я его обратно на руках принесу. Да только это не понадобится, все будет в порядке. А ты пока тоже отдохнешь и расслабишься.

Итон молча помогает Майклу одеться.

***

Диана смотрит из окна, как Майкл переходит через площадь. Слева от него Итон, справа — Фред. Будто охрана. Охраняют своего не слишком удачливого в последнее время друга, сами не подозревая от кого. Что ж, видно так карты легли, хотя у Дианы с Фейт и остаются кое-какие козыри… Диана садится в любимое кресло Майкла. Собственно говоря, Фред абсолютно прав, ей тоже не помешает отдохнуть и расслабиться. Она бы сейчас перечитала историю Фейт, жаль от книги остались лишь воспоминания, даже скромная горка пепла исчезла из камина после очередной уборки в номере. Непонятно, как придется объяснять исчезновение почти что библиографической редкости милейшей миссис Броуди. Зато лондонский экземпляр сохранился…

На глаза попадается та самая брошюра с готической обложкой, лежит в углу поверх стопки разнокалиберных журналов, которые Линда вчера аккуратно сложила. Диана берет брошюру и с ногами устраивается в кресле.

***

Много-много лет назад жила в Эдервиле молодая кружевница. С утра до вечера она плела из тонких льняных нитей чудесные воротнички, манжеты и шали для городских модниц. Работа у нее спорилась, кружевница не только повторяла известные узоры, но и придумывала новые, такие роскошные, что ничего подобного нельзя было найти у других мастериц. Тех денег, что платили за работу, им вместе с давно овдовевшей матерью вполне хватало. Нужда не стучалась в чистенький домик с ажурными занавесками и кустами остролиста возле крыльца. Кружевница была не только прилежна, но и хороша собой, многие заглядывались на нее. Не было сомнений, что в старых девах она не останется. Жизнь текла без забот и тревог, пока не попалась кружевница на глаза сыну мэра. Мать молодого человека часто покупала кружева у мастерицы, поэтому той был открыт доступ в богатый особняк на главной улице города. Она приносила в узелке свой товар, а хозяйка особняка долго перебирала изысканное рукоделие, обязательно покупала что-нибудь, да еще и заказывала отделку для новых нарядов. Как-то раз в комнату матери заглянул сын и обратил внимание на миловидную девушку в скромном платье.

Когда кружевница возвращалась домой, он подстерег ее на безлюдной улице и заговорил. Дальше началась самая обычная история. Могла ли простодушная кружевница долго сопротивляться ухаживаниям красивого молодого дворянина, который казался принцем из волшебной сказки? Не прошло и недели, как девушка поддалась на его уговоры. Встречались они в охотничьем домике неподалеку от города, никто не догадывался об этой тайной связи. Девушка довольно быстро наскучила любовнику, а когда призналась, что беременна, тот и вовсе сказал:

— Может, этот ребенок не от меня. Ты просто рассчитываешь выжать побольше денег. Думаешь, я буду содержать тебя и твоего ублюдка?

Кружевница зарыдала и выбежала вон. Она поклялась больше никогда не возвращаться туда, где совсем недолго была счастлива. Никогда не встречаться с тем, кто произнес такие жестокие и несправедливые слова. Вот только гордой можно оставаться, пока ты ни от кого не зависишь, и тебе есть на что существовать. Брошенная кружевница целыми днями лила слезы, работать по-прежнему не могла, все валилось из рук. Вскоре и мать, и соседи заметили, что она ждет ребенка. Косые взгляды, перешептывания, попреки матери, которая мечтала, что дочь выйдет за какого-нибудь зажиточного лавочника… Но теперь мечты пошли прахом. Однажды кружевница не выдержала материнских попреков и отправилась в дом мэра, чтобы попытаться разжалобить если не любовника, то хотя бы его мать, которая раньше была так добра к ней. Еще не очень давно кружевницу охотно пропускали к самой хозяйке дома, но сейчас привратник захлопнул тяжелую дверь.

— Не велено тебя больше пускать.

Вот и весь разговор.

Ничего не оставалось несчастной, как вернуться домой. Протянулся еще месяц, а потом как-то вечером мать, разозлившись, выставила дочь на улицу:

— Отправляйся туда, где гуляла, распутница!

Зима в тот год выдалась ранняя и на редкость холодная, с темного неба сыпал колючий снег. Кружевница снова отправилась к особняку мэра. Она теперь не надеялась, что прежний любовник примет ее. Просто хотела попросить немного денег, чтобы устроиться на первое время и продержаться до родов. Может, увидев ее, такую замерзшую и жалкую, он все-таки опомнится? Конечно, он никогда не женится на простой девушке, да еще и опозоренной. Но ведь ребенок ни в чем не виноват. Только бы дождаться его появления на свет, а там вдруг отцовское сердце дрогнет? Ведь когда-то сын мэра клялся, что любит ее, что она самая лучшая из всех девушек, кого ему доводилось видеть в своей жизни… Кружевница проскользнула в незапертую садовую калитку, дошла до особняка. Сбоку был отдельный вход, который, как ей было известно, вел в комнаты бывшего возлюбленного. Слуга не решился сразу прогнать дрожащую, всю облепленную снегом женщину, согласился передать ее просьбу хозяину. Вскоре дверь снова отворилась, наружу выскочили два крепких лакея и поволокли кружевницу прочь. Рот ей заткнули ее же платком, чтобы не подняла шум. Сын мэра наблюдал за происходящим из окна. Кружевницу швырнули на мостовую, калитка закрылась, в этот раз накрепко.

— Хозяин сказал: если не оставишь его в покое, тебя вышлют из города. Шлюхам здесь не место.

В ту ночь кружевница все-таки нашла приют в ветхой лачуге у дальней родственницы. Старуха сама перебивалась с хлеба на воду, но пустила к себе кружевницу, которой больше было некуда идти, и позволила остаться. Ребенок появился на свет раньше срока, через несколько дней умер. Однако уже некогда было плакать и страдать, надо было на что-то жить. Кружевница забрала коклюшки и запасы ниток из своего прежнего дома, который отныне стал чужим, и снова принялась за работу. Только теперь она плела самые обычные узоры, а новые придумывать разучилась. Да и по домам богатых горожанок больше свое кружево не продавала, лишь иногда выбиралась в лавку, чтобы отдать очередную партию товара на продажу. Зима близилась к концу, когда кружевница случайно встретила на площади сына мэра. Он шел в окружении приятелей, таких же беззаботных и счастливых отпрысков богатых семей. Весело смеялся над чем-то. Он не мог не заметить кружевницу, хоть она и изменилась за последнее время. Сын мэра отвернулся и равнодушно проследовал мимо. Приближался какой-то городской праздник, на площади было еще много прохожих — все нарядные, оживленные, довольные, в воздухе колокольчиками звенели девичьи голоса, ярко горели фонари, детишки перебрасывались снежками. Кружевница брела в толпе и чувствовала, что больше в этой жизни ждать ей нечего. Вернулась в лачугу, закрылась в своей холодной комнатушке. Острыми ножницами проколола кожу на запястье. Кровь потекла на груду лежавших на столе белоснежных кружев, текла тонкой струйкой, не останавливаясь… Когда утром хозяйка лачуги заглянула в комнату, кружевница уже окоченела. Уткнулась лицом в мягкие кружева, на волосах и ресницах блестел иней. Потом старуха пыталась отстирать кружева от крови, чтобы продать и выручить денег хоть на гроб. Однако кровь не отстирывалась, слилась с льняными нитями. Удивительно, но пятна не потемнели, как бывает обычно, наоборот, оставались ярко-алыми, будто кровь только что вытекла. Помогли сердобольные соседи, похоронили кружевницу в дальней части кладбища, где закапывали бедняков. Вскоре все забыли об этом происшествии и о самой кружевнице. Сын мэра уехал в столицу вместе со своими приятелями, так и не узнав, что его прежней любовницы больше нет на свете.

Вернулся он только в разгар весны, когда весь город расцвел. Великолепные тюльпаны, изящные гиацинты, хрупкие нарциссы и несметное множество других цветов заполонили лужайки перед домами, кадки с землей на улицах и площадях. В садах деревья были укутаны облаками бело-розовых лепестков. После тяжелой зимы все радовались теплу и солнцу. Но однажды утром горожане не поверили собственным глазам. За ночь выпал снег, да такой, что укрыл мостовые и крыши, засыпал цветущие лужайки, а вода в фонтанах застыла. Снег не таял, холода держались, и не похоже было, чтобы зима когда-нибудь покинула притихшие улицы. Испуганные птицы стаями улетали из города, жители доставали из сундуков теплую одежду. А за пределами Эдервиля, в окрестных селениях по-прежнему царила весна. Даже глубокие старики не могли припомнить ничего похожего. Уже на второй день после возвращения зимы стали поговаривать о том, что ночами по городу бродит девушка с распущенными волосами, в белом платье и заглядывает в окна. Когда ее лицо придвигается к окну, на стекле возникают морозные узоры. Многие считали, что именно она принесла в Эдервиль зиму.

В один поздний морозный вечер сын мэра скучал в своей спальне. Жарко горел камин, но все равно откуда-то от стен надвигался леденящий холод. Вдруг послышался стук в окно. Сын мэра вскочил от неожиданности; комната находилась на втором этаже. Приблизился к окну и тут же отпрянул. Сквозь стекло на него смотрела кружевница. Оконные створки сами собой распахнулись, и в следующее мгновение белая фигура оказалась в комнате. Сын мэра кинулся к двери, однако та с грохотом захлопнулась. Бледные губы кружевницы зашевелились, она произнесла с трудом, словно отвыкла разговаривать:

— Помнишь, как той ночью я просила меня пожалеть? Помнишь?

Тонкие руки потянулись к бывшему возлюбленному, обхватили его за шею. В ужасе он пытался вырваться, позвать на помощь, но только беззвучно открывал рот. Кружевница усмехнулась и поцеловала его в губы. Холод пробежал по его телу, связал ледяными нитями…

Наутро слуги нашли молодого хозяина лежащим ничком посреди спальни. Он словно заледенел. А вокруг тела на ковре виднелись следы маленьких женских ног. Снежные следы…

В тот же день снег на улицах начал таять, цветы расправили лепестки под лучами солнца, защебетали возвратившиеся птицы. Будто и не был захвачен город жестокими морозами, и вся эта небывальщина лишь приснилась горожанам. С тех пор в Эдервиле больше не бывает холодных зим, и погода радует круглый год. А эдервильские кружевницы иногда вплетают в свои причудливые узоры алые нити…

***

У Майкла глаза сами закрываются, он буквально засыпает.

— Я прилягу ненадолго?

— Отдыхай, — отзывается Фред. — Это от свежего воздуха тебя в сон клонит. Ничего, все нормально. Может, даже к празднику осенних букетов будешь полностью здоров, еще ведь почти неделя до него.

— Может быть, — соглашается Майкл.

Засыпает, чуть только голова касается подушки. Все-таки прогулка действительно пошла ему на пользу, даже слабый румянец на щеках появился.

Фред торжествующе заявляет Диане:

— Вот видишь, ты зря переживала. Завтра можно будет подольше погулять. Ты все слишком уж близко к сердцу принимаешь.

Итон, по своему обыкновению, безмолвствует. Обрел бы он дар речи, узнай, как обстоят дела на самом деле? Что касается Фреда, то он считает Диану нежной дурочкой, по уши влюбленной в своего красавца-мужа, бестолковой, но преданной. До такой степени бестолковой, что впала в оцепенение, когда Майкл чуть не отправился на тот свет. Люди часто едва ли не с первого взгляда создают свое представление об окружающих и упорно не замечают то, что противоречит уже сложившемуся в их голове образу. Как среагировал бы Фред на отдельные подробности, предшествовавшие болезни Майкла?

Той ночью Фред случайно чуть не свернул Диане шею, когда на радостях обнимался с ней и доктором. Руки у Фреда железные… а вот сам он до крайности простодушен. Очень хочется громко расхохотаться, но Диана, разумеется, ничем не выдает свое желание, застенчиво опускает глаза. Кто бы мог представить, насколько увлекательно предаваться острым ощущениям, ступать по узкой доске, перекинутой над пропастью? До какой степени затягивает изощренная ложь и возможность обмануть наивных свидетелей, не вызвав ни малейших подозрений…