Книга в синей обложке

Глава 26

В пугающей и одновременно завораживающей тишине собственные шаги кажутся оглушительными. Диана медлит, не отваживаясь зайти в гостиную. Однако пора решиться, молочно-серое утро уже наступило…

Майкл открывает глаза… они словно выцвели за ночь. Наверное, так кажется из-за теней, проступивших на веках. Призрачно-бледный, беспомощный и слабый, как новорожденный младенец, но… живой.

— Ты… тебе лучше?

— Кажется… По крайней мере, не тошнит.

Голос у него глухой и тихий, совсем не похож на обычный голос Майкла. И все же пережил ночь, выкарабкался из глубокой ямы, в которую его забросила судьба, то есть не судьба, конечно, а… Получается, все было напрасно?

Раздается стук в дверь. Сперва негромкий, но практически сразу превратившийся в настойчивый. Еще ведь довольно рано… Миссис Броуди?

В коридоре стоит Фред, а из-за его плеча выглядывает Кэтрин.

— Привет. Майкл вчера вечером ко мне собирался — и не пришел. Я ему не дозвонился, поэтому решил сам зайти. Кэти по дороге встретил. А портье сейчас сказал, что он заболел. Что случи…

— Майкл!

Кэтрин бросается в комнату, Фред следом. Диане остается только молча прикрыть дверь.

— Да что такое стряслось?

Оказавшись в дружеских руках, Майкл стонет, жалуется на боль и слабость, едва ли не хнычет. Захворавший ребенок, который ждет помощи и внимания… Диана и не подозревала, что ей достался такой неженка. Во всяком случае, накануне он вел себя по-другому.

Разумеется, друзья немедленно приходят в ужас. Кэтрин кричит:

— Ты что, даже врача не позвала?

— Майкл был против…

— Ты — чудовище!

— Кэти, угомонись, — примирительно говорит Фред. — Диана просто растерялась.

Выхватывает из кармана телефон, торопливо ищет нужный номер.

— Доктор Дизли?..

Фред выходит в спальню, видимо, не хочет, чтобы Майкл слышал разговор. Возвращается очень быстро.

— Он обещал минут через сорок подойти.

Тот самый пресловутый Дизли, без которого невозможно обойтись в Эдервиле. Через сорок минут Диану ждет сокрушительное разоблачение. Не факт, хотя вполне допустимо. Однако и этот ограниченный срок тоже надо как-то продержаться. Атмосфера в комнате напряжена до крайности, еще немного — и в разные стороны полетят искры, резвое пламя побежит по портьерам, превращая их в огромные огненные флаги. А пока две, мягко говоря, враждебно настроенные самки оцепенели над распростертым телом самца и готовы вот-вот растерзать друг друга.

— Черт возьми, — бормочет Фред, — до чего же вы похожи.

Словно впервые видит их вместе. Кэтрин с ненавистью смотрит на Диану. Если дать волю возвышенной художнице, она бы с наслаждением вырвала длинные каштановые волосы и выцарапала зеленые глаза, почти такие же, как у нее самой. Можно не сомневаться, это буквально написано на ее лице. Диану… обуревают сходные желания. А еще она бы изо всех сил рванула на себя тонкую серебряную цепочку, которая поблескивает на шее Кэтрин. Цепочка, даже если бы выдержала и не порвалась, оставила бы на коже ярко-красную полосу. Белое фарфоровое сердечко прячется под вязаной кофточкой Кэтрин, его не видно, но Диане и так понятно, какой подарок получила давняя школьная любовь Майкла. Где хранится второе сердечко — неизвестно. Выпустить свои желания на волю мешают лишь присутствие свидетелей да некие отдаленные представления о том, что подобные сцены безобразны, абсурдны и совершенно нетерпимы среди нормальных цивилизованных людей. Вероятно, Кэтрин сдерживается по сходным причинам.

Фред наклоняется к Майклу.

— Давай-ка я перенесу тебя на кровать.

— Нет! Пожалуйста, не надо… мне здесь лучше.

— Ладно-ладно, как хочешь. Не волнуйся только.

Вряд ли Майкл способен сейчас сопоставлять факты, анализировать, делать выводы, о чем-то подозревать. Просто его инстинктивно тянет остаться там, где он ближе к людям, к выходу наружу, а не в глубине номера. Тот же самый инстинкт самосохранения побуждает благодарно льнуть к друзьям. Майкл, видимо, подсознательно чувствует, кто может дать ему шанс сохранить жизнь. Во всяком случае, Диане кажется, что она уловила верное объяснение его реакции.

Фред звонит портье, просит, чтобы принесли одеяло и постельное белье. Вскоре появляется горничная, не та, что недавно откровенничала с Дианой, а другая. В комнате очень холодно, из окна сквозит, сентябрьское волшебство на улице с утра не возобновилось, сырой ветер гонит по небу густые серые облака. Кэтрин захлопывает окно. Потом они с Фредом застилают постель на диване, раздевают Майкла, снова укладывают. А ведь Диана даже не подумала, что следовало это сделать, Майкл так и пролежал всю ночь одетым, в джемпере и джинсах. Непростительное упущение с ее стороны, которое вполне может стать одним из поводов к подозрениям. Всего лишь мелкая деталь, но характерная, противоречащая образу заботливой молодой супруги. Столько деталей, которые путаются и переплетаются… Вчера казалось, что спонтанно придуманный сценарий почти безупречен, однако в нем оказались досадные пробелы. Кто знает, сколько еще упущений было и будет. Кажется, все учла, однако можно в любой момент допустить промах. К счастью, хотя бы Фред искренне убежден, что она просто растерялась.

Губы у Майкла пересохли, но он упорно отказывается от воды. Пока его общими усилиями стараются устроить поудобнее, можно отвлечься за всеми этими обязательными хлопотами. А теперь, когда остается только ждать, становится не по себе, и похоже, не только Диане. Ждать и смотреть на неподвижное тело под одеялом и осунувшееся, безжизненное лицо, ловить слабое дыхание, готовое в любой момент оборваться… Кэтрин, которая только что успокоительно ворковала, как голубка, начинает всхлипывать. Соскальзывает со стула, опускается на колени возле дивана, прижимается щекой к руке Майкла.

Ночью Фейт стояла на коленях перед Дианой, сегодня очередная нестандартная сцена…

— Кэти, перестань, — говорит Фред. — Ты только расстраиваешь его понапрасну. Все обойдется.

Обхватывает за талию и снова усаживает на прежнее место. Кэтрин не сопротивляется, да и навряд ли смогла бы. Она почти невесомая, для здоровяка Фреда справиться с ней — пара пустяков. Диана внезапно осознает: если бы Майкл действительно умер ночью, это было бы совсем маловероятно. Миссис Броуди упомянула, что дочка ее знакомых сгорела за два дня. И это ведь ребенок, а не взрослый человек, у которого иммунная система все-таки способна сопротивляться. Диана ощущает, как по спине скатываются капли холодного пота. Прежде думала, это такое отвлеченное выражение, но, оказывается, бывает. Все, что в спешке прочитала накануне, смешивается в кишащий противоречиями, шевелящийся ком из отдельных слов, заголовков и фотографий… Да, взрослый мужчина не мог бы вот так, буквально за несколько часов погибнуть от банальной инфекции, когда болезнь даже не развилась, не успела ослабить организм и привести к сердечной недостаточности. Как можно было этого не сообразить?

Размышления, которые едва не ввергают Диану в полный ступор, прерываются появлением доктора Дизли. Весьма и весьма пожилой, чуть приволакивающий ногу, тем не менее, бодрый и хорошо упитанный эскулап сразу производит неизгладимое впечатление. Миссис Броуди сказала о нем вчера: «исключительно отзывчивый человек», правда, забыла добавить: «исключительно самодовольный». Это ясно сразу, хотя он еще не успел толком проявить себя: по громкому голосу, величественной осанке, даже по блеску золотых очков и обширной лысины, окруженной редкими седыми волосами. Доктор водружает на стол пузатый кожаный саквояж. Такими же владели почтенные семейные врачи, посещавшие своих пациентов в далекую викторианскую эпоху. Саквояж выглядит вполне новым, видимо, где-то еще такие выпускают, раз есть покупатели. Для создания законченного образа не хватает только солидной палки с резным набалдашником из слоновой кости.

Фред поспешно придвигает стул, и доктор усаживается в изголовье постели Майкла, с оптимизмом провозглашает:

— Этого молодого человека я лет пятнадцать назад лечил от ангины. Ну, а сейчас что с нами случилось?

Не торопясь, принимается осматривать пациента и расспрашивать Диану и Фреда. Доктор Дизли помнит, что лечил Майкла, когда тот был подростком, однако повторяет одни и те же вопросы по десятому кругу, будто не слышал ответ минуту назад. Впрочем, может так и принято.

— Температуры вчера не было? Сейчас-то даже пониженная слегка.

— Мы не мерили, — отвечает Диана. — Но, мне кажется, вчера температура была. Хоть и не очень высокая.

— Покажите-ка язык, — велит доктор Майклу. — Так, горло чуть красное.

Поправляет очки и сообщает:

— Типичная клиническая картина. Ничего, он у нас быстро пойдет на поправку. Заболевание, в сущности, пустяковое. В большинстве случаев само проходит без последствий, даже если не лечить.

Пустяковое? А как насчет рыжеволосой девочки, которая на позапрошлой неделе покинула мир, в котором почти не успела пожить? Воспоминания о этом случае не тревожат мистера Дизли. Иначе бы он сейчас не задирал голову так высоко и не рассуждал столь безапелляционно. Родители девочки не стали подавать на него в суд. Смирились с потерей.

— Доктор, а может, все-таки анализы… — решается спросить Фред.

— Зачем? И так все понятно. Пусть принимает то, что я вчера рекомендовал, и никаких проблем не возникнет.

Диана вдруг осознает, почему фигура доктора Дизли с первой минуты показалась знакомой. Такой же самоуверенный врач, только помоложе, без раритетного саквояжа и золотых очков, много лет назад уложил в гроб маленького Стивена. С памятью и походкой у их семейного доктора Палмера было все в порядке, он не приволакивал ногу, в отличие от своего эдервильского коллеги, и не страдал лишним весом. Но порода одна и та же, такая же манера держать себя и абсолютная уверенность в собственной правоте. Доктор Дизли ни в коем случае не откажется от ошибочного диагноза, который ставит раз и навсегда. Он окажется надежным союзником Дианы и Фейт, не подозревая об этом.

Пухлая рука со старческими пигментными пятнами начинает мять живот Майкла.

— Сильно болит?

— Не так, как вчера. Скорее, ноет, особенно здесь…

Пухлая рука нажимает посильнее, и Майкл вскрикивает.

— Пропишу-ка я вам обезболивающее, — решает доктор.

Присаживается к столу, вытаскивает из саквояжа большой блокнот, вынимает заложенный под кожаным переплетом бланк и размашисто набрасывает рецепт.

— Кстати, грелку еще можно купить в аптеке. Тоже хорошо снимает боль и спазмы. Только использовать не горячей, а теплой, и не слишком долго.

— Как скажете, — отзывается Фред.

Доктор продолжает увлеченно строчить уже не на рецептурном бланке, а просто на листке бумаги. Этих листков перед ним целая стопка. Время от времени останавливается, чтобы полюбоваться собственным почерком с причудливыми росчерками и завитушками.

— Я все распишу подробно, чтобы не было лишних вопросов.

Задевает локтем саквояж, который с оглушительным шумом шлепается на пол. У Майкла едва заметно дергается уголок рта.

— Нервы, — тут же объявляет доктор. — Нервы явно не в порядке. Поэтому депрессивное состояние держится. Пожалуй, еще одни таблеточки не помешает выписать.

И снисходительно добавляет:

— Нынешнее поколение такое беспокойное и неуравновешенное. Вот в мое время…

Следует продолжительный монолог о неправильной жизненной позиции молодого поколения, которое даже не способно позаботиться о собственном здоровье. Потом доктор Дизли все-таки переключается на конкретную проблему.

— Миссис Броуди говорила, что вы ходили на Фестиваль фарфора. Напрасно, напрасно. Я всегда не одобрял подобные массовые сборища, особенно в это время года. В толпе все обмениваются микробами, шум и суета, а пользы никакой.

— Доктор, я не слышал, чтобы после Фестиваля кто-нибудь еще заболел. Почему только Майкл? — неуверенно спрашивает Фред.

— Ну, знаете, как можно угадать, какой вирус по воздуху пролетит? Это же лотерея! А у пациента, видимо, иммунитет ослаблен. Пусть еще курс витаминов пропьет.

Доктор тянется к новому рецептурному бланку.

— Вроде бы говорили, что этот самый вирус не передается по воздуху. Только с водой и продуктами, — упорствует Фред.

— При близком контакте воздушно-капельным путем тоже может передаваться. Прямо удивительно, как некоторые любят высказываться на медицинские темы. Хотя ничего в них не понимают. Откуда берется такой апломб на ровном месте? Удивительно!

Очки съезжают на кончик носа доктора, который сурово хмурит брови и взирает на Фреда так, что любой другой немедленно провалился бы сквозь паркет.

— Майкл еще там в кафе заходил, пока ждал меня, — подает голос Диана.

— Все понятно.

Доктор Дизли опять что-то строчит на листке. Кроме рецептов и письменных указаний, оставляет на столе визитку с золочеными уголками, обещает заглянуть завтра, если будет возможность. Наконец, прихватив саквояж, удаляется на чаепитие к миссис Броуди, своей давнишней приятельнице.

После его ухода зависает минутная пауза. Потом Фред не слишком уверенно произносит:

— Ну, все не так уж страшно. Могло быть гораздо хуже.

У Кэтрин глаза наполняются слезами.

— Я… сейчас вернусь.

Она исчезает в ванной. Фред собирает оставленные на столе бланки и листочки и кладет в карман.

— Сбегаю в аптеку. Майкл, возьми себя в руки! Через пару дней поправишься.

На пороге Фред оборачивается к Диане.

— А вы, девушки, — выразительный кивок в сторону ванной, — уж как-нибудь не передеритесь тут без меня.

В комнате, которая недавно была наполнена голосами, теперь вновь затишье. Диана приближается к окну, успевает заметить, как Фред пересекает площадь. Можно быть уверенной: уж он-то по пути никуда сворачивать не станет и вернется совсем скоро. Боковым зрением она замечает, что Майкл безуспешно пытается приподняться, снова роняет голову на подушку. Диана возвращается к нему. Она не ошиблась, Майкл хочет что-то сказать ей. Чуть ли не после каждого слова замолкает, чтобы отдышаться.

— Диана, послушай. До меня только сейчас дошло… Если это грипп, для ребенка может быть опасно. Держись от меня подальше, чтобы не заразиться. Можно пока в другой номер перебраться.

Ха-ха! Гомункулусу плевать на любую инфекцию, он теперь для нее абсолютно недосягаем. Странный малыш перенесся далеко-далеко и в то же время находится рядом со своей мамочкой. Разумеется, вслух Диана ничего подобного не произносит.

— Ерунда, не беспокойся. Доктор же объяснил, что если соблюдать гигиену, то не заразишься. И потом, у меня прекрасный иммунитет, сам знаешь.

Диана права, при внешней хрупкости она может похвастаться завидным здоровьем. Даже в раннем детстве никогда не подхватывала никакие инфекции и ни разу всерьез не простужалась. Впрочем, сомнительно, что Майкл понимает ее ответ, с таким трудом удалось ему выговорить не слишком длинную фразу. Для него это сейчас слишком тяжело. Оптимистичный прогноз доктора Дизли кажется преждевременным.

***

День, полностью занятый уходом за больным, промелькнул незаметно. Вечереет, а гости явно не спешат распрощаться. На робкий намек Дианы Фред заявляет:

— Я, например, остаюсь. Так что можешь нормально отоспаться, ты и так прошлую ночь глаз не сомкнула. Майклу сейчас получше, вроде, но все равно оставлять без присмотра боязно. Подежурю тут.

— Но у тебя ведь дома есть дела и в магазине…

— Да какие там дела, — беззаботно отмахивается он. — До рождественских распродаж я совершенно свободен.

Кэтрин сидит, сложив руки на груди, не произносит ни слова. Судя по выражению лица, удалить ее из номера можно лишь самыми радикальными способами: вынести в коридор, предварительно перекинув через плечо, или вышвырнуть в окно. Практическое осуществление этого под силу только Фреду, а он ничего не имеет против ее присутствия.

— Мы с Кэти отлично устроимся в креслах.

***

Последняя ночь, скорее всего, уже дошла до середины. Но это лишь предположение. Часов в камере нет. По звездам, которые равнодушно заглядывают в жалкий закуток, где заперта приговоренная преступница, время не определишь. А ведь отец однажды пытался научить ее определять время по звездам. Это было очень давно. Редкие случаи, когда он интересовался дочерью, она может пересчитать по пальцам. Жаль, что тогда оказалась бестолковой, не смогла уловить суть, в очередной раз разочаровала отца. Хотя, какая разница, сколько сейчас: час ночи или четверть третьего. Все равно времени остается ничтожно мало. Яркие звезды мерцают сквозь железную паутину на окне. Далекие и свободные, они хранят тайны, которые не под силу разгадать людям. Возможно, звезды знают, что произойдет с ней после казни?

Ни отец, ни мать не навестили ее ни разу, вычеркнули из жизни, как только стало ясно: обвинение справедливо, и замять чудовищный скандал не удастся. Скандал немыслимый, не имевший прецедентов в тихом благопристойном городке. Известие вышло далеко за границы Эдервиля, распространилось по всей округе. Судебный отчет даже попал в столичные газеты. Безобразное пятно на репутации двух прежде безупречных семейств так просто не отмыть, должно пройти немало лет, прежде чем о нем позабудут соседи и знакомые.

Прошение о помиловании отклонено. Уединение преступницы никто не тревожит. Гордон Одли… Невозможно предположить, чтобы он мог прийти сюда. В самом деле, каким образом объяснил бы свое появление? Между ними ведь нет ничего общего. Должно быть, он в глубине души рад, что Провидение избавило его от назойливой любовницы. Он даже на суд не явился, хотя зал был набит битком. Мало кто отказался удовлетворить жгучее любопытство и услышать скандальные подробности. Гордон устранился, не пожелав в последний раз свидеться, пусть бы на расстоянии. Его имя не всплыло при следствии, о нем не упоминалось, он не имеет ни малейшего отношения к трагическим событиям в доме Ричардсов. Об их связи никто не подозревает, настолько осторожным было поведение Гордона. Все так, но она надеялась, что он каким-то образом даст знать о себе, пришлет весточку со словами утешения и прощения. Она действительно виновата перед ним, во всяком случае, он сумел внушить эту мысль во время встречи на балу в Ратуше. Последний раз Гордон оказался так близко, можно было смело коснуться его рукой. А можно было устроить громкую сцену в людном месте, после которой что-то несомненно изменилось бы. Во всяком случае, ее судьба могла пойти иначе. Жаль, она тогда не решилась, и Гордон спокойно спит нынче. Он уже успел сделать предложение белокурой Роуз Аллен и получить согласие? Они обручились? Надо полагать, будут счастливы вместе. Удивительно: ревность, пожиравшая раньше, отодвинулась на задний план и больше не тревожит. Видимо, это знак, что все земное отступает.

Преступница ничего не знает о внешних событиях. Кажется, за темными каменными стенами она находится так долго, что снаружи произошло множество перемен. Она оказалась тут в начале августа, сейчас близится конец сентября. Эдервиль такой нарядный в это время года. Она всегда любила осень.

Завтра, конечно, явится священник, чтобы предоставить то формальное утешение, которое дает религия на пороге смерти. Только ей это утешение ни к чему. Раскаянья нет, нет даже сожаления, лишь бесконечная пустота и страх, от которого холодеет все внутри.

Невыносимо ждать завтрашнего дня и считать минуты. Липкий ужас охватывает ее, заставляя предпринять хоть что-то, лишь бы не ждать больше. Выдержит ли оконная решетка, на которую она собирается накинуть тонкий шелковый пояс? Выдержит, можно не сомневаться.

Она придвигает поближе к стене тяжелый дубовый табурет, встает на него. Пальцы уже перебирают пояс, затягивая узел. Свет далеких звезд становится ярче. Она запрокидывает голову, и горло сжимают чьи-то железные руки…

***

Диана не сразу осознает, что ее пальцы судорожно стискивают угол подушки, а не теребят шелковый пояс. Она не стоит на табурете в тюремной камере, а лежит на широкой двуспальной кровати. Вместо длинного платья — короткий халатик… Но сон был настолько реальным, что в действительность трудно поверить.

В соседней комнате тоже не спят. Слышатся шаги, шорохи, позвякивание металла по стеклу, потом умоляющий голос Кэтрин:

— Солнышко, выпей хоть один глоток. У тебя ведь обезвоживание будет!

Может, Майкла опять тошнило или он просто проснулся среди ночи, и друзья решили заставить его выпить раствор. Нужно побольше жидкости.

— Погоди, я его приподниму, — говорит Фред. — Майкл, не пугай нас так, открой глаза! Слышишь?!

В книге, которую Майкл когда-то написал, можно было перелистнуть некоторые страницы и сосредоточиться на истории и переживаниях Фейт. А в реальности это невозможно, она отличается от придуманных сценариев и сюжетов. Диана с головой укрывается одеялом, прячется в тесный и душный, но уютный мир, где нет места раскаянью и запоздалым сожалениям.