Книга в синей обложке

Глава 27

Фред считает, что ночь прошла относительно спокойно, и Майкл уже выглядит получше. Если люди искренне хотят во что-то верить, нет смысла с ними спорить.

Прибегают Роджер с Итоном, с самого порога начинается выяснение отношений.

— Что, нельзя было позвонить? — возмущается Роджер.

Итон добавляет:

— Можно подумать, мы посторонние.

Фред оправдывается тем, что вчера было не до звонков. Майкла тормошат, расспрашивают, пытаются как-то подбодрить. В комнате сразу становится шумно и тесно. К счастью, доктор Дизли как раз нашел подходящий момент для повторного визита. По его словам, присутствие стольких посетителей беспокоит и утомляет больного.

— Ладно, мы будем тут дежурить по очереди, — говорит Роджер.

— К чему это? Состояние совершенно не критичное.

— Мы уж как-нибудь сами разберемся, к чему.

Доктор, не привыкший к подобному хамству, удаляется, не попрощавшись. Его ждут пациенты, близкие и друзья которых проявляют больше уважения к светилу медицины.

— Давайте, в самом деле, распределимся, — предлагает Фред. — Диане одной тяжело будет. Я могу в любое время с Майклом посидеть. На этой неделе как раз собирался скинуть всю работу на продавца, а то он вконец обленился.

Роджер отзывается:

— Мы-то вообще свободные люди. Лично я в городе задержусь еще, уезжать пока не собираюсь.

После деликатного стука в дверь в гостиную проскальзывает горничная, та самая чистюля с глазами цвета горького шоколада, которая обожает поболтать на досуге. Опускает на стол поднос. Хрустальные тарелочки с печеньем самой замысловатой формы. Зеленый чай для Майкла и черный кофе для остальных.

— Привет, Линда, — приятельски бросает ей Фред.

— Ох, я так рада вас видеть! Сразу всех узнала. До чего же вы взрослые и успешные. Наверное, не помните меня… А в нашу школу вы не заходили?

— Как-то не успели пока.

Собравшаяся в номере компания воспринимает встречу с бывшей соученицей довольно кисло, без энтузиазма. Да, не помешало бы наведаться в старую добрую школу, может там еще остались прежние учителя…

— Почти все на месте. Директора, правда, сменила мисс Блумфилд. Помните эту засушенную старую деву? И мистер Янг куда-то уехал, уже давно.

— Мы знаем.

— Зато школьный театр снова возродили, как я слышала.

Линда не торопится покидать номер, тем более что здесь разворачивается сцена, которая для нее куда интересней театральной постановки или даже телесериала. Беседа о давно миновавшей школьной поре обрывается без подпитки, Линда наблюдает за тем, как Кэтрин, присев на диван, упрашивает Майкла выпить чай.

— Почему ты отказываешься?

— Я не нарочно, горло само сжимается.

Между тем Кэтрин от уговоров переходит к угрозам.

— Пей! Иначе прямо сейчас брошусь в окно, клянусь! Третий этаж, булыжная мостовая… Я не шучу. Будешь пить?

Она рывком приподнимает туловище Майкла так, что он оказывается в полусидячем положении, голова — на груди Кэтрин. Каким образом хрупкой женщине удается это проделать одной рукой (в другой держит чашку), не очень понятно. Никто не встает, чтобы помочь, ясно: сейчас лучше не вмешиваться.

— Ну же, попытайся!

И Майкл почти до конца выпивает чашку. Крошечными глотками, захлебываясь, но выпивает. Торжествующая Кэтрин ставит на журнальный столик чашку, в которой лишь на дне осталось немного жидкости.

— Умеешь ты уговаривать, Кэти, — глубокомысленно замечает Роджер. — Он бы даже яд проглотил после такого ультиматума.

Линда с явным сожалением, украдкой оглядываясь, покидает номер. Впрочем, она с толком и пользой провела время: кроме опустевшей посуды уносит с собой массу свежих впечатлений, которыми потом будет приятно поделиться со всеми любопытствующими.

Итон заявляет:

— Пообщались, кофе выпили, пора и на выход. Хватит надоедать Майклу. Можете все отправляться по своим делам, а я до вечера остаюсь.

— Конечно, идите. Спасибо, и так столько времени со мной нянчились. И Роджера с собой захватите, — говорит Майкл.

Кажется, ему в самом деле полегчало. Кэтрин поднимается неохотно, но все-таки Фред уводит ее вместе с Роджером.

Итон берется за обязанности добровольной сиделки всерьез и сурово спрашивает Диану:

— Лекарства ему с утра уже давали?

— Да.

— А когда в следующий раз нужно… Где рецепты? Я смотрю, вы тут все перемешали уже.

Убирает со столика журналы, сваливает их в угол. Методично раскладывает исписанные размашистым почерком доктора Дизли листки и аптечные упаковки.

— Что-то два раза в день надо принимать, что-то три. Желательно в одно и то же время. Я сейчас разберусь и сам за Майклом присмотрю. А ты пока можешь спуститься позавтракать. А еще лучше сходи прогуляйся потом. Твое присутствие не обязательно.

Получается, хозяйку номера выставляют вон. Именно от Итона, который всегда выглядел исключительно корректным и сдержанным, трудно было ожидать такой бесцеремонности. Что будет, если его сменит Роджер? Итон принимает Диану за пустое место. Это очевидно.

Она хочет ответить что-нибудь язвительное, однако слова теряются.

***

В ресторане официант смотрит сочувственно. И бармен из-за своей стойки тоже. Все так добры и предупредительны.

Аппетитно обжаренные кусочки рыбы с овощами и чипсами выглядят соблазнительно. Очень вкусно, но Диана не доедает порцию до конца. Отличный аппетит в сегодняшней ситуации окружающим показался бы неуместным.

Раз уж Итон дал понять, что она тут лишняя, Диана имеет полное право отправиться на улицу, тем более что предыдущий день прошел в замкнутом пространстве и в самой что ни на есть унылой обстановке. Сквер возле Ратуши позавчера был заполнен солнцем, здесь царил буйный карнавал осенних и летних красок. Но и сегодня приятно посидеть тут на скамейке. Прямо напротив — пестрые заросли бересклета, на заднем плане выстроились стройные клены. Чуть поодаль овальная клумба, которую опоясывает густо-зеленый бордюр из тщательно постриженного самшита.

По аллее проходит незнакомец с озорным кокер-спаниелем на поводке. Пес не желает приспосабливаться к замедленной походке хозяина, скачет из стороны в сторону, звонко лает, распугивая голубей. Те взлетают, поднимаются в облачное небо, перемещаются в сторону, ближе к зданию Ратуши. Там, в комнате на втором этаже, когда-то состоялось последнее свидание Фейт и Гордона. Диана помнит каждое слово, произнесенное тогда. Голоса этой пары разносятся по всему скверу…

Диана неожиданно осознает, что больше трех часов просидела на скамейке, прислушиваясь к чужому разговору.

***

Когда Диана возвращается в гостиницу, портье вручает ей букет из желтых и белых астр.

— Просили передать.

К букету прикреплена открытка с пожеланиями выздоровления от актеров студии. Режиссер прешекспирианцев принес. Очень мило с его стороны.

Майкл дремлет, Итон, расположившись в кресле рядом с диваном, что-то сосредоточенно записывает в блокнот, по своему обыкновению. Диана берет со стола вазу, в которой засохли нежно-розовые хризантемы, еще позавчера такие свежие и роскошные. Теперь листья пожухли, лепестки почернели. Вылитый в воду остаток эликсира для них оказался губительным. А Линда даже не заметила нарушение идеального порядка в номере, настолько была увлечена наблюдением за прежними соучениками. Диана бросает несчастные хризантемы в проволочную корзинку, вазу уносит в ванную. Тщательно промывает вазу горячей водой, наливает внутрь шампунь. Вздувается пышная шапка из пены. Ваза уже стерильна, в нее можно ставить новые цветы, с ними, в отличие от хризантем, ничего ужасного не произойдет.

Возвратившись в гостиную, Диана спрашивает Итона:

— Не пора второй раз ему лекарства давать?

— Еще двадцать минут.

Майкл поворачивает голову, поправляет одеяло, безуспешно пытается улечься поудобнее, вздыхает. Итон отрывается от своего блокнота.

— Больно? Может…

— Нет, терпимо. Просто тоска такая… Знаешь, это еще хуже, оказывается.

Что чувствует человек, по внутренностям которого растеклась неведомая отрава? Кроме боли, наверное, тоску, Майкл точно сформулировал. И смутный, нарастающий страх. Цветы погибли, а человек еще держится.

Букет оказывается далеко не единственным. Складывается впечатление, что о болезни Майкла сообщили в «Эдервильском листке». Впрочем, новости в провинции, где все друг друга знают, и без участия печатного слова распространяются в геометрической прогрессии.

Коробки конфет. Открытки и мягкие игрушки. Фарфоровая шкатулка, полная шоколадных сердечек, обернутых малиновой фольгой. Подарки оставляют внизу у портье, и кто-нибудь из персонала периодически заглядывает в номер. Наконец, кто-то догадывается принести ведерко, в котором находится место для букетов. В родном городке у Майкла тоже хватает поклонников, Диана этот момент не учла. Она полагала, что в Эдервиле можно отгородиться от назойливого участия и любопытства со стороны посторонних. А теперь каждый ее шаг будет рассматриваться под микроскопом.

В другое время Майклу наверняка было бы приятно, но сейчас он воспринимает знаки внимания без интереса. Видимо, улучшение оказалось мимолетным. Хотя бы уж что-то одно, а не эти затянувшиеся колебания…

Гостиная постепенно становится похожей на помесь цветочной лавки, кондитерской и магазина игрушек.

— Диана, унеси, пожалуйста, хотя бы это.

Итон показывает на изысканный букет из трех огромных фиолетовых орхидей, окруженных мелкими белыми цветочками и зеленью.

— Что за идея дарить больному цветы с таким резким запахом! Чем только люди думают.

Резкий запах? Пожалуй, приторный, с нотками пряностей и мускуса. Сильный и властный, захватывающий пространство вокруг, однако Диане скорее нравится. Она не противоречит, уносит фиолетовый букет в спальню, ставит его в вовремя обнаруженную узкую вазочку. Потом прихватывает из гостиной несколько игрушек, тоже устраивает в спальне.

Кролик с галстуком-бабочкой осуждающе уставился на Диану. Прочие пушистики ведут себя благоразумно, а этот чем-то недоволен.

Раздается звонок. Не самый приятный, ведь звонит Тэд.

— Ну, как там у вас дела?

— Более-менее нормально.

— А Майклу можешь трубку передать?

— Он спит сейчас, не хочу его беспокоить.

Нужно держать Тэда в неведении и в то же время не демонстрировать излишний оптимизм, иначе… Тонкая игра, которая заведет неизвестно куда. Но что же делать?

После долгих и нудных расспросов бдительность Тэда все же удается усыпить, и он наконец-то нажимает на отбой. Диана цепляет белого кролика за ухо, возвращает в гостиную, кладет мордочкой вниз на стул и покидает номер.

Она находит приют в уже знакомых апартаментах миссис Броуди, которая всегда ей рада, в отличие от некоторых. Миссис Броуди занята рукоделием, нашивает на узкую полоску старинного кружева перламутровый бисер.

— Бисер тоже старинный, среди вещей, оставшихся от прежних хозяев дома, чего только не обнаружишь. Вышитый воротничок уже истлел, зато сам бисер сохранился превосходно, даже не потускнел. Так что я его использовала.

Она закрепляет нитку, расправляет завершенную работу. Бережно снимает с комода маленькую Фейт и завязывает кружевной пояс вокруг ее талии.

— Девочки, в том числе престарелые, любят наряжать кукол, — добродушно усмехается миссис Броуди, возвращая куклу на место. — Как себя чувствует Майкл?

— Ему чуть легче, но все равно такое настроение подавленное…

Время за разговорами и чаепитием пролетает незаметно, небо в окне потемнело. Диана уже собирается уходить, но миссис Броуди ее останавливает.

— Я ведь сама хотела вам кое-что занести, и позабыла. Вот, возьмите.

Протягивает Диане большой клубок светлой пряжи и костяной крючок с изящной деревянной ручкой

— Во время последней болезни Грэга я вязала, почти не прерываясь. Когда сидишь у постели больного, одолевают печальные мысли. А если руки заняты вязанием — немного отвлекаешься.

Тут миссис Броуди спохватывается.

— Но у вас-то с Майклом все будет все благополучно. Доктор Дизли уверяет, что никакой опасности нет.

— Конечно.

***

Оказывается, Итона успела сменить Кэтрин. Присев у изголовья постели, расчесывает Майклу волосы, что-то тихо приговаривает. Не отрываясь от этого занятия, молча кивает Диане. Отводит пряди густых и мягких волос со лба. Если бы они с Майклом по-прежнему оставались в комнате наедине, Кэтрин бы его сейчас обязательно поцеловала, можно не сомневаться, а появление законной жены разрушило гармонию. Диана чувствует, что начинает закипать.

Миссис Броуди права на тысячу процентов. Причем вязание отвлекает не только от печальных мыслей, но и от упорного желания со скандалом выставить школьную пассию Майкла за дверь. Диана на удивление быстро припоминает основные приемы, пальцы принимаются с помощью крючка плести причудливый узор. Пышные столбики чередуются с воздушными петлями, постепенно образуя ажурную паутину. Можно следить за рождающимся на глазах узором и почти не обращать внимания на разнообразные досадные моменты.

Собственно, ничего предосудительного в диалоге Майкла и Кэтрин нет, просто воспоминания старых друзей. Но ведь важны не столько сами слова, сколько интонация. Они разговаривают очень тихо. У Майкла нет сил говорить в полный голос, а Кэтрин подстраивается под него. Диана старается не прислушиваться, плетет свой узор, время от времени выходит из гостиной, снова возвращается. Возможно, они даже забыли об ее присутствии или считают, что она осталась в спальне.

— Помнишь, как мы увиделись в первый раз? — шепчет Кэтрин.

— Это было в воскресенье. Мама за завтраком сказала, что соседка привезла племянницу откуда-то издалека. И она теперь будет жить в Эдервиле. Еще мама добавила, что девочка — круглая сирота. Мне тогда показалось: «круглая сирота» — что-то из сказки, среди знакомых девочек круглых сирот не было.

— А мне Эдервиль представлялся таким унылым, холодным и неприветливым. Хотя я толком его не успела увидеть. Уже три дня сидела взаперти, все ждала, когда меня отвезут обратно домой.

— Я улизнул на улицу, забрался на изгородь мисс Брук. У нее одной стояла высокая глухая изгородь. Ее дом в шутку называли неприступным бастионом.

— Да, она нелюдимая была.

— Ты стояла во дворе, недалеко от изгороди, возле куста шиповника, осторожно гладила ветку тонкими пальчиками. Они у тебя и сейчас такие… Куртка была тебе велика, почти полностью скрывала тебя.

— Я не нашла свою одежду, надела куртку, которая висела в прихожей, потихоньку вышла наружу, пока тетя смотрела телевизор. Листья у шиповника побурели, ведь уже наступил конец октября. Оранжевые ягоды, как фонарики на ветках с красной корой… Удивительно красиво. На одной ветке висела паутина, вся в капельках росы.

— А потом ты вдруг подняла голову и заметила меня.

— Просто почувствовала твой взгляд. Так ярко это все, словно сейчас перед глазами, хотя было давно.

— Двадцать лет назад. Скоро будет двадцать… Нам тогда по девять лет было.

Диане хотелось бы заткнуть уши, и не слышать все эти слова, которые звучат в вечерней тишине. Впрочем, пусть тешатся, пусть греются у костра детских воспоминаний, а Диана будет трудолюбиво плести бесконечный, сложный узор. У нее тоже тонкие пальцы, на которые можно заглядеться. А ее руки иногда становятся настолько похожи на руки Фейт, что их невозможно отличить. Как во вчерашнем сне…

— Знаешь, мне было так легко вписаться в новую школу, привыкнуть. Ты ведь меня опекал на каждом шагу. И защищал от тех, кто мог бы обидеть. Но я все равно каждый вечер мечтала о том, что встречусь с родителями. Вырасту, куплю билет на Мальту, доберусь до бухты, возле которой они пропали… Буду долго нырять в прозрачной воде, это будет нелегко, но в конце концов я найду подводный путь, который приведет к ним… Мама стала русалкой, а папа морским царем. Они живут в чудесной подводной стране. Там красочные рыбки, дворцы из кораллов, жемчуг смешивается с золотым песком… Я довольно долго в это верила, лет до одиннадцати.

— Даже мне не рассказывала.

— Мне казалось, если произнесу вслух, то сказка не сбудется. А потом нарисовала эту подводную страну и успокоилась. Помнишь, та моя первая большая картина висела на школьной выставке?

— Помню.

— Дальше придумала, что родители не утонули, а скрылись из-за каких-то важных, непредвиденных причин. Папа был скромным клерком, но я воображала, что он на самом деле супергерой, ему пришлось скрываться от могущественных врагов. Маму пришлось с собой забрать, потому что ей тоже угрожала опасность. А когда ситуация изменится, они вернутся. Однажды приедут в Эдервиль… Я ведь помнила их живыми, до того, как они отправились в тот злосчастный отпуск. Меня не взяли… Но вторая мечта прошла совсем быстро, растворилась в обычной жизни.

— Кэти…

Диане со своего места не видно, однако можно поспорить, что их пальцы сейчас переплелись.

— Хватит… Тебе спать пора. Ты устал, у тебя глаза слипаются.

— Нет-нет, все нормально. Просто посиди со мной еще немного. Не уходи еще хоть пять минут.

— Никуда я не уйду. А знаешь, тот шиповник возле изгороди цел. Там теперь такие заросли…

***

Вчера Диана напрасно опасалась возможных конфликтов с Роджером. По отношению к Диане он особого дружелюбия не проявляет, но, во всяком случае, держится вполне прилично и не заносчиво, в отличие от Итона накануне. А когда оборачивается к Майклу, вообще преображается, даже вечно насмешливый мефистофельский взгляд смягчается.

— Может, почитать тебе что-нибудь? Отвлечешься немного. Согласен?

— Да.

Долго роется в образовавшемся в углу складе из журналов и рекламных буклетов. В конце концов, из одного толстого журнала выпадает брошюра с обложкой в готическом стиле. Издание явно предназначено для туристов.

— «Эдервильские легенды». Самое то!

Роджер листает страницы.

— Надо же, некоторые истории совсем не знакомые. Так… Ну, это уж слишком мрачно, это тоже… А вот, например, «Легенда о золотых кружевах»…

В стародавние времена через весь Эдервиль и его окрестности протекала полноводная река. Она делила город на две части. Чтобы перебраться на другой берег, приходилось нанимать лодку. На рыночной площади Эдервиля можно было купить, что угодно. Пояс, дарующий небывалые силы, кошелек из шкурки крылатой жабы, меч с серебряной рукояткой, способный разрубить оборотня на куски… Здесь приезжие перекупщики встречались с местными торговцами и мастерами, заключали крупные и мелкие сделки. Но, конечно, больше всего народа толпилось в рядах, где торговали съестным. Обитатели окрестных деревень с самого раннего утра доставляли провизию на продажу. Частенько появлялся на рынке молодой рыбак, на которого засматривались многие хозяйки. Каждая норовила подойти и нему, поздороваться, перекинуться шуткой. Поэтому торговля свежим уловом всегда шла бойко. Да чего уж там, даже почтенная супруга одного из старейшин левобережья порой оставляла служанку дома, брала корзину и отправлялась на рынок полюбоваться пригожим парнем. Не давали ей покоя его каштановые кудри и широкие плечи. Кроме того, рыба, пойманная молодым рыбаком в последнее время, была заметно крупнее, чем у других торговцев. Попадались и рыбины, которые прежде в реке не ловились. Поговаривали, что рыбак где-то раздобыл талисман, помогавший заманивать в сети лучшую рыбу. Однако талисман был здесь ни при чем. Просто в рыбака без памяти влюбилась речная дева, поэтому к нему и повернулась удача.

Сперва Речная Дева наблюдала за ним издалека, притаившись в прибрежных зарослях или украдкой следуя за лодкой. Но однажды осмелела и подплыла так близко, что рыбак ее заметил. Он не вскрикнул от изумления и совсем не испугался. В ту эпоху люди жили среди повседневного волшебства. Их не удивляли цветочные эльфы, говорящие лесные птицы, диковинные речные обитатели. А уж что творилось на Изумрудном холме и в его окрестностях… Майкл, ты не слушаешь? — прерывает чтение Роджер.

— Слушаю…

Куда пропал звучный, богатый оттенками, чарующий голос Майкла? Остался только шелест осенних листьев, готовых вот-вот упасть на землю. Диана вдруг вспоминает, как недавно они возвращались с концерта в лимонно-желтом особняке. Майкл с Фредом наперебой рассказывали историю о черной змейке, любовном треугольнике, соперничестве и предательстве. Чужая, несколько столетий назад разразившаяся трагедия производила впечатление чего-то нереального. Сам Майкл тогда беззаботно улыбался, был полон сил. А теперь лежит неподвижно, и неизвестно, переживет ли ближайшую ночь. Горло перехватывает, Диана отворачивается в сторону. Зачем было губить Майкла, чье преступление заключается лишь в том, что он ее не любит и никогда не любил?

— … Речная дева была восхитительно хороша. Она напоминала белую водяную лилию, плывущую по речной глади. Длинные локоны переливались золотом и растекались по воде, прозрачно-зеленые глаза умоляюще смотрели на рыбака. Какой бы смертный устоял?..

Хотя возлюбленные не могли поселиться вместе, но их часто можно было увидеть рядом. Любовь не скроешь, да они и не прятались. Рыбак с детства плавал и нырял не хуже тритона, поэтому в воде чувствовал себя почти так же уверенно, как на суше. У речных дев в отличие от русалок нет рыбьего хвоста. Но их стройные нежные ноги не приспособлены к тому, чтобы передвигаться по земле, да и существовать без воды речные девы могут не больше пары часов. Рыбак на руках относил свою возлюбленную на лесную поляну рядом с рекой, где так чудесно пели пестрые птицы и порхали мотыльки

Рыбак и речная дева были счастливы вдвоем целый год. Об их любви уже слагали песни, которые бродячие музыканты распевали далеко за пределами Эдервиля. Но однажды в Эдервиль явился знаменитый проповедник. Зловещая слава его опередила, и горожане заранее предчувствовали: им придется несладко. Передавали, что проповедник проклял собственную семью, бросил дом, имущество, отрекся от всех земных наслаждений. Он странствовал много лет, неустанно изобличая грешников. Особенно непримирим был к остаткам язычества, жестоко преследовал всех, кто, по его мнению, водился с нечистой силой. За проповедником всегда следовало несколько преданных приверженцев. Его недоброжелатели утверждали, что сам он когда-то продал душу дьяволу, лишь бы овладеть даром убеждения и возможностью влиять на других. Поэтому даже если и спасет души каких-то грешников, сам после смерти прямиком отправится в адское пекло.

Об Эдервиле, жители которого верили в волшебство, верили в то, что у камней и деревьев тоже есть души, проповедник был уже наслышан. А когда до него дошли слухи о речной деве, соблазнившей рыбака, проповедник нагрянул в город.

Ворота замка раскрылись перед пришельцем, граф Норвэлл не посмел отказать в гостеприимстве и поддержке. Через некоторое время проповедник вышел наружу, за ним следовали слуги из замка, потом присоединились любопытные горожане. Вскоре добрались до деревушки на берегу реки, где жил рыбак. Его выволокли из хижины, связали, притащили к самой воде. На глазах у толпы проповедник начал громко произносить проклятие:

— Силой, дарованной мне свыше, приказываю вам покориться, мерзкие духи воды! Пусть река закипит, пусть уничтожит все, что вводит смертных во грех. А ты, презренный грешник, взирай на то, как сгинет речная нечисть…

Черные глаза проповедника сверкали на изборожденном морщинами лице. Когда он откинул капюшон, показался голый череп, на котором не было ни единого волоса. Проповедник взмахивал костлявыми руками, что-то бормотал, уже не громко, про себя, слов было не разобрать. Он будто околдовал эдервильцев, которые обычно не доверяли пришлым. Толпа застыла в страхе и ожидании… Вода в реке вдруг запылала ярким пламенем, огненные языки колыхались, словно волны.

Из воды взметнулись белые руки речной девы, раздался жалобный крик. Рыбак разорвал веревку, которая его связывала, и бросился в огненные волны, туда, где погибала его возлюбленная. Над водой поплыл запах горелого …

Роджер поспешно перелистывает страницу. Наверняка что-то пропустил.

— … так вот… Река горела остаток дня и почти всю ночь. Только ближе к утру жар спал, и пламя погасло. Вместе с рыбаком и его возлюбленной погибли все обитатели реки. А кроме речных дев там жили русалки, тритоны и прочие причудливые водные создания. Даже пепла от них не осталось. Берега сжались, будто и не было здесь прежде широкой и глубокой реки. Лишь в некоторых местах сквозь песок пробивалась вода. Но не только эти перемены заметили пришедшие сюда утром. Там, где еще вчера текла вода, появились неизвестные прежде золотисто-желтые цветы. Их было неисчислимое множество.

Полный торжества проповедник (еще никогда его проклятия не имели подобного успеха) приблизился, наступил на нежные кустики. Тонкие стебли обхватили его ногу, листья затрепетали, как живые. В следующее мгновение стебли вытянулись змеями, оплели его по пояс, стали подбираться к шее. Напрасно пытался он высвободиться, растения охватили его прочной сетью. Корни оторвались от земли, зато стебли росли и вытягивались на глазах, раскрывались новые соцветия. Долго бегал по округе человек, почти невидимый из-за покрывшей его желто-зеленой сети, отчаянно кричал, стараясь разорвать цветочные стебли. Они задушили его не сразу, дали время как следует помучиться. Никто не подошел помочь, да это было и невозможно.

С тех пор полноводная река так и не восстановилась. На ее месте постепенно образовалась узкая речка, в которой не было уже никаких волшебных созданий. А золотые цветы, задушившие проповедника, распространились по всему Эдервилю и округе, их прозвали «локонами речной девы». Однако память людская недолговечна. Через некоторое время забылись песни о речной деве и рыбаке, а цветы стали называть по-другому: «золотые кружева». Город менялся и рос, развивались ремесла, эдервильские кружевницы славились по всей стране, поэтому новое название прижилось. Только в одной древней летописи сохранилась история о жестоком проповеднике. Теперь вам тоже известно настоящее название волшебных цветов, которые не встретишь нигде, кроме Эдервиля.