Кое-что об архимагах

Глава 22

Дно телеги било в спину Аркадии на каждой неровности, отдаваясь ломотой в ногах и кончиках заиндевевших пальцев. Сено утрамбовалось в пути так, что почти не чувствовалось, а наброшенные сверху меха будто бы и не давали и толики тепла из-за продуваемого ветрами основания. Холод касался кожи кисточкой, выписывая странные фигуры, от которых знобило еще сильнее.

– Если он чихнет на меня еще раз, я сброшу его с телеги, – категорично отозвалась девчонка, несильно пнув Филиппа под общей на троих накидкой.

Братец словно специально кашлянул в ее сторону, и забубнил очередную молитву.

Кажется, какие-то простудные заболевания повреждают голову, и это был точно этот случай – потому то объяснить иначе внезапную любовь Темного к местным верованиям Аркадия не могла.

Противоестественную любовь – она видела, что Филу чертовски больно, но тот упорно продолжал шептать строчку за строчкой заученных песнопений. Делал это ночью, мешая спать; шептал днем, вызывая одобрительные взгляды родни. И практически перестал реагировать на окружающих – даже прямая угроза выдать его деду была встречена взглядом такого непонимания и боли, что невольно пришлось отступить.

Да еще храмовник захаживает, как к себе домой, притаскивая новые тексты из местной главной книги – и искренне умиляется, когда болезный мальчишка повторяет их с первого раза, а потом мирно засыпает… от боли, которой никто не способен заметить. Актерская игра? Да еще такая, что даже Кеош проникся, и самолично таскает ему воду с едой, отнимая из ее рук…

Или они спелись? Аркадия не верила в такое – слишком отчаянный обман таился под холмом. Узнай о нем архимаг – и Филиппу уготовано сдохнуть в канаве тем же вечером. Мало ли – путь к врачу, телега, гнилая ось, нервная лошадь. Разве будет в перевернувшейся повозке чья-то вина, кроме злого случая? Девчонка могла придумать с десяток возможностей, как можно прикончить хворого и беспомощного… И ни одной, как это сделать, когда вокруг растревоженной наседкой вьется Кеош.

– Ты должен жить, – рычал тот еле слышно над Филиппом, заставляя родича пить воду и проглатывать жидковатую кашу.

Сказать ему сейчас, что никакого ангела нет – и гнилая ось телеги с нервной лошадью запросто случится с ней самой. Не поверит – не сейчас, когда Фил и в самом деле выглядит раскаявшимся перед ликом ангела. Готовым спасать то, чего нет… Аркадия же будет той, что препятствует своим враньем спасению – ловко…

Дошло до того, что она сама собралась лечить Филиппа – был шанс добудиться до разума, додавить и заставить принять вассальную клятву. Фил уже устрашился и почти принял ее волю – и если бы не взбалмошная мама девчонки, что потащила ее той ночью в храм… С утра же Фил сделался безумен, надежно спрятавшись в своей болезни. Впрочем, рано или поздно он выздоровеет – и по возвращению в чувства она поприветствует его первой.

Может, архимаг опоил его чем-нибудь? В конце концов, для иных ритуалов не обязательна свободная воля – достаточно полуосознанных действий и приложения личной силы, если надобна только грубая мощь. С хитрыми плетениями подчинение так же возможно, но над разумом придется поработать куда как тщательнее…

Версия с отравлением подтверждалась еще и тем, что к еде братца Аркадию категорически перестали пускать. С другой стороны, краткая проверка – неловкость, вскрик, оброненная посуда с кашей и недовольный окрик от бабушки, и вот Аркадия точно знает, что никаких лишних ингредиентов в оттираемой с пола каши нет. Однако кто же помешает их добавить в самом конце…

В общем, той же ночью девчонка залезла в подвал дома и до рассвета корпела над целительной руной под основанием печи, где спал Филипп. Результатом стали красные он недосыпа глаза, грязные от пыли и паутины волосы, выговор от бабки за испачканное платье (которое Арика сама сшила!) и хмурое выражение лица Кеоша по утру, который вывел ее за руку из дома, заставил подняться по приставной лестнице и указал на такую же руну на кровле дома. А, ну еще шерстка у кота, дремавшего в ногах Фила на печи, стала словно шелковая. От двух рун высшего уровня то…

На что-то глобальное у демоницы катастрофически не хватало времени – жизнь деревенской девчонки не предполагала пауз на безделье. От первой дойки в рассветной полутьме до исколотых от пряжи пальцев в свете лучины – так проходили ее дни. Кеошу, как и любому мужчине, было проще – там и поручения с беготней по селению, и работа вне огороженного участка.

И никакой возможности завести себе исполнителей – плетения на чужом разуме истлевали в присутствии бабушки, словно иней от солнца…

Впрочем, был один исполнитель – подчиненный кучер, которого Аркадия попыталась подвести к бабке с букетом цветов и словами любви. Надо же было попытаться угомонить старую, раз у той и кости не болят, и спину не продувает. Пусть влюбится, шастает на свидания и оставит ее, Аркадию, в покое!! Да, кучер был так себе кавалер – но демоница ухнула в него кучу личной силы, и вместо квелого и дряхлого доходяги к калитке дома подошел седовласый и осанистый мужчина в выстиранной одежде… С которого бабушка, зардевшись и умилившись, тут же интуитивно сорвала вассальную привязку и перекинула на свой источник силы, вообще не осознавая содеянного – на одной лишь симпатии и интуиции. Короче, к высшему зомби добавился еще один работник на стройку…

В общем, именно поэтому с архимагами настолько отвратительно вести дела.

Да что там исполнители – тут бы перемолвится с кем-нибудь хоть словечком… Отсутствие собеседников откровенно иссушало. Молчание и работа, односложные ответы родни и работа, прикрикивание на попытку завести разговор и снова работа… Доходило до того, что Аркадия делилась планами с коровой. Она, конечно, хотела бы пошептаться с котом, как все нормальные люди – но тот смотрел слишком умно после колдовства Филиппа. А у завороженной Кеошем собаки слишком зло и ярко сверкали из будки глаза… Да и корова, если говорить откровенно, подозрительно настороженно дергала ухом и нервно хлестала себя хвостом по бокам, будто бы готовилась немедленно все сдать… Но совсем без собеседника было нельзя.

– Ничего, – добродушно выдала как-то бабушка после короткой и сдержанной истерики Арики. – Скоро тебя замуж выдадим. Сваты уже приходили, от Мкельсова сына – тот, хоть и третьего десятка, но с подворьем и тремя коровами. Такой красивой и работящей жене каждый будет рад! – похвалили девчонку.

Пообещав аж три коровы в собеседники.

– Если они не соберут урожай в следующие два дня и мы не поедем на ярмарку, я сожгу оставшиеся посевы, и мы все равно поедем на ярмарку, – схватила Аркадия мимо проходившего Кеоша за ворот рубахи и подняла над землей.

– Полегче, – с достоинством произнес Кеош, подергав ногами в воздухе. – Я бы давно все сжег, но дело сложнее, чем кажется. – Многозначительно добавил архимаг, выразительно указав взглядом на ее руку и вниз.

Аркадия вернула его на землю и мрачно уперла руки в боки.

– Ну?!

– Три коровы за тебя – слишком мало… Шею, шею! – Захрипел Кеош. – Шутка!! – Вцепился он в ее пальцы своими руками, пытаясь разжать. – Клятву нарушишь!

– А я тебя не больно придушу, – отпустила его все-таки Арика.

– В общем, тут решается политический вопрос. – оправил рубаху Кеош.

– Какой, к демонам, политический вопрос?! – Прорычала Аркадия.

– Вот своих родичей и спрашивай. – Огрызнулся архимаг.

– Ладно. В чем проблема?

– В том, что нельзя вот так просто отпустить трех детей в большой город. На секундочку. – Ворчливо глянул на нее старший брат. – Как ты себе это вообще представляешь? У родителей отнять – с ума сошла? – Оборвал он Арику, не дав и слова произнести.

– Сопровождающие…

– С какой стати? Это рабочие руки, между прочим – как от них отказаться? А остальным что сказать? Не забивай голову, это в самом деле мелочи, – отмахнулся Кеош.

– Я тебя сейчас снова душить начну.

– Все на самом деле проще, – вздохнул архимаг. – Есть у царства, которое где-то там, за лесом, такая привилегия – если село отправляет мага на обучение, то на год освобождается от податей. Магов три.

– Так в чем…

– А вот дальше и пойдет политика. Через три года подати придется заплатить.

– Значит, надо искать другой вариант. – Тут же припомнила Арика жадность мелких владетелей.

– Да погоди ты. Я же сказал – тут политика. – Фыркнул Кеош недовольно. – Местный барон спит и видит, как бы стать бароном по-настоящему. Ведь кто он сейчас? Да никто – любой благородный вышвырнет его за частокол и место займет. Самозванец он без роду и племени. А вот если во исполнение традиции магов от себя отправит, то уже обозначит себя владетелем. А через три года за налогами мытари уже к барону придут, полновесному и занесенному в реестры. Храмовник ему в том поможет – он, знаешь ли, тоже не хочет быть главным в безымянной дыре. Ему уважение и почет подавай.

– Вышвырнут твоего барона и кого из родни сюда отправят править. – Категорично отозвалась Аркадия.

– Да мелковато село будет для нарушения традиций. Хотя… – вздохнул архимаг. – В этом-то и политика. С одной стороны, страшно и делиться придется. С другой – возможно, будет серебряная корона и наследный титул. Храмовник настаивает, что магов надо отправлять. Ему-то что терять – в эту глушь никто не поедет.

– Он знает? – Встрепенулась Аркадия только сейчас.

– Про магов-то? А то бы он к нам шастал каждый день… – Пробурчал архимаг. – Со сладостями и угощениями…

– Какими еще сладостями? – Насторожилась девчонка, не едавшая в этом мире ничего слаще репы.

– Доброта в голодном детстве – она такая, надолго помнится. Вербует нас…

– Кеош! Что он приносил? – Напряглась Арика, не помня ничего слаще творога и репы за столом.

– Да пряники, соты медовые, куличи. – Отмахнулся архимаг. – Ты не переживай, я все сам съел.

– С-с-с…

– Тут другие сваты тобой интересовались, но говорят – уж больно тощая. Так что спасаю, как могу.

-..с-спасибо.

– Да не за что, – легко отмахнулся Кеош и побежал по своим делам.

Спина же Аркадии тут же дрогнула от строгого окрика бабки, углядевшей безделье.

Кажется, надо было что-то чистить в хлеву… Или ухаживать за скотиной там же… Или еще каким-то образом портить ногти и ломать себе спину.

Но уборочная закончилась – большим праздником с яркими кострами, через которые прыгали молодые девчонки и мальчишки под снисходительные взгляды взрослых и показательно-укоризненный – храмовника.

А потом десятки нагруженных телег, вместивших весь урожай кроме той малости, что хватит впроголодь пережить следующую зиму, покатили по еле заметной колее на восход. В одну подводу из которых все-таки загрузили начинающих магов – под рыдания матери и суровые взгляды остальной родни.

Где-то между трагедией и праздником находилось решение отправить всех троих – для близких расставание всегда означало горе, а для иных было чудом стоять возле отмеченных магическим даром. Кто-то воодушевленно шептался, что в признанное царьком село отправят фельдшера и устроят почтовый двор – а значит и связь с большим миром. Кто-то мрачно припоминал причины, по которым село сбежало из родных краев – и не ждал от большого мира ничего хорошего. Иные завидовали родне магов, обласканных бароном, а другие злорадствовали над ними же – ведь никогда не увидят детей более, а вырастить новую опору в старости может не хватить времени…

Несостоявшиеся сваты Арики кусали локти и пытались уговорить храмовника оставить девку – кто ж станет ее учить в столицах, где это вообще видано! Сгинет вся и пропадет!

Несостоявшиеся тести Кеоша кусали локти и пытались уговорить барона выдать им охальника и подлеца на оскопление – оно и в учении выйдет полезно, отвлекаться на чужих дев не станет. Что б он сгинул и пропал!

Власти склонялись к мысли, что деву можно оставить – но кто-то упрямо твердил им, что второй болезный брат и сдохнуть в пути может, а один маг в дар от села – это не два, и уж точно не три. Несолидное число получится!

Потому в телеге оказались все трое – не питавшие никаких иллюзий о том, что завтрашний день хоть что-то изменит. Кому-то из них придется умереть первым, и это произойдет куда быстрее, если остальные двое договорятся…

Пока выходило, что участь жертвы отведена Аркадии – к откровенному ее бешенству невозможности что-либо изменить. А еще этот холод и сырость от меха… И еще этот подлец кашляет.

– Ноги свои придержи, – рыкнул архимаг, лежащий подле брата.

Телега, в веренице столь же жестких и скрипучих, шла на подъем, оттого вылезать из тепла и идти в гору по раскисшей земле не было никакого желания.

В своем желании сбежать несколько лет тому назад, люди ушли куда как севернее и западнее от обжитых земель; пробирались через чащобы и болотистые низины; упрямо шли вдоль оврагов и находили брод в быстрых северных речках – и все это сейчас ложилось под колеса и копыта в обратном направлении. Благо, путь завершался где-то на середине – именно там как-то повстречались торговые люди, промышлявшие дикой ягодой, с сельскими охотниками. Обе стороны хотели торговать – оттого и договорились.

– Милейшая семейная забота, – проскрипела Аркадия, укрываясь мехом с головой.

– Он мне нужен живым.

– Ради чего? Убрать завесу? – Раздраженно дернулась девчонка. – Так договорись со мной! Не с этим полутрупом!

– Уймись.

– Хочешь освободить ангела – вперед! – Распалялась Арика. – Хочешь узнать его имя? Узнать, как все было? Так спроси меня, заключи со мной контракт! Я дам хор-рошую скидку!

– Подари мне эти знания, и я подумаю о награде.

– Убей темного.

– Не стану. – Спокойно прозвучало в ответ.

– Тогда он убьет тебя, – успокоилась Арика.

Разворошила сено, сгребая себе под спину и постаралась поудобнее устроиться. В конце концов, ангел под холмом – это ловушка не для нее. Аркадии не было в расчетах Фила, она вообще явилась в его планы случайно.

А это значит…

– Фи-ил, – проворковала она поздней ночью, когда караван остановился до рассвета.

Стояли они еще с легкого сумрака – барон распорядился не рисковать и отправился вместе с частью мужиков вперед пешими – разведывать повторно прошлогодний путь, чтобы с утра не терять времени перед упавшими деревьями. Еще требовалось обеспечить скотину водой, накопать отхожих ям и сторожить рабочих от зверья – половину всех мужчин увели от телег, и по счастью это затронуло даже Кеоша. Может, люди просто хотели видеть своего мага при деле – а может, сам Кеош не желал неприятных случайностей и решил лично все проконтролировать.

Аркадия приподнялась на локте над бледным лицом братца и поправила локон отросших волос, закрывавших ему глаза.

– Выздоравливай… Выз-до-рав-ли-вай. Клянусь, уже можно.

«Когда-нибудь, они посчитают плату избыточной и перережут мне глотку», - меланхолично смотрел самоназванный барон безымянного поселения, как ловкий и шустрый малый из числа караванщиков быстро взбирается на невысокое деревце и цепляет на его вершину флаг – синий наполовину, белый и красный на остальные четверти.

Семейный герб торгашей – каждый из двух десятков людей, явившихся на торг с той стороны, был хоть дальняя, но родня двум разожравшимся боровам, степенно сложившим сцепленные руки на животах, что стояли напротив него. Один чуть выше – это Стегиан, шумный и сильно пьющий. Второй безобидней на вид, но куда опаснее – Марк, вечно потеющий даже на прохладном ветерке поздней осени. Но это колечко на его безымянном пальце сбоит – невзрачное, сероватое, неведомо у кого и за какие деньги купленное, способное защитить владельца магией; однако с изъяном – обогрев владельца нельзя отключить. Стегиан разболтал…

Барон помнил их тощими и голодными, самолично вышагивающими по болоту в поисках добытчиков красной ягоды. Ремесло перепродажи давалось двум выскочкам тяжело – подводы с товаром перехватывали у города люди крупных дельцов, а одиночек-сборщиков приказчики попроще уговаривали распродать собранное в корзинах еще по дороге – и конкурентов в этом деле не терпели, жестоко поколачивая. Вот и ушли эти двое поближе к товару, подальше от людных мест – забредя на счастье свое прямо на сельских охотников.

С тех пор дела их пошли в гору – быть единственной связью с большим миром разумеется означало огромные барыши. Село не могло добывать металл, нуждалось в соли, доброй пшенице на посев и еще огромного числа разных товаров. Но у села были огромные урожаи – целинная земля оказалась щедрой и не торопилась уставать.

По счастью, эти двое не ломили по первости цен, обменивая одно на другое по выгодному для всех курсу – попросту отчаянно боялись потерять единственного партнера. Оттого потом было с чем сравнивать и о чем торговаться.

Но прошла ярмарка, а за ней вторая – и цены на их товары начали расти, в ущерб оценке сельских продуктов и зерна. Барон упрямился и напоминал о старой оплате – и купцы демонстративно разворачивали телеги с жизненно необходимым добром. Приходилось идти на уступки – куда деваться… Хотя и сам пару раз приказывал снаряжать телеги в обратный путь, шокированный чужой жадностью – но тогда приходил черед этих двоих хватать его за руку, уводить к большой палатке и поить вином.

Видно, как они богатели – с каждым разом прирастая людьми, дорогими одеждами и хорошими лошадьми. И было видно, как разгорался огонь алчности в их глазах – железо в прошлый раз привезли препаршивейшее, а цену за него ломили медью по весу. Говорили, цедя слова, как с холопом, и на порог своей палатки не позвали. Но то была весенняя ярмарка – остатки не съеденного и не выпитого за зиму; удача охотников и труд кузнецов.

Сейчас же товар был куда слаще и приятнее – настолько ценный и грозящий такими прибылями, что эти двое вышли лично под осеннее небо, да с поклоном остановились в пяти шагах. Объем и характер груза им был сообщен заранее – за десяток дней, как было заведено всегда.

Непонятно только – платить будут или решат прирезать… Впрочем, в этот раз – кажется, все-таки платить.

– Осмотрели товар и весьма рады, – с легким поклоном произнес Стегиан. – Все в точности, как уговорено.

– Я не буду обсуждать цены. – холодно смотрел на него барон. – Не в этот раз.

– Да, но…

– Мы уважаем нашего друга, – вступился Марк, перебив брата. – И не станем оспаривать его решения. В этот особый раз.

А глазки-то какие довольные – маслянистые. И рукам нет покоя – вон как пальцы на брюхе подрагивают, словно подсчитывая монеты…

– Я знаю, сколько вы привезли. Вы приняли мою цену. – Констатировал барон. – Перегружаем?

– Не стоит тревог. Перезапряжем скотину и в обратный путь. – Торопился Марк, хоть и изображал вальяжное спокойствие.

Раньше-то за каждую обменную телегу бы торговался, сравнивая состояние и целостность колес.

– Пусть так.

– В таком случае, предлагаю проследовать в мои покои и отметить завершение торга, – елейным тоном произнес Стегиан, указывая на палатку.

Кадык торговца непроизвольно дернулся от предвкушения вина.

Барон замешкался, невольно глянув на телегу посередине, где из под мехов на мгновение высунулась лохматая голова мальчишки.

– Что до детей… – облизнул барон губы. – Вы гарантируете, что все пройдет хорошо?

– Разумеется! – Возмутился Стегиан. – Наше слово крепче стали!

Если та столь же дерьмовая, что в телегах на обмен…

– Не стоит переживать, – куда мягче вступился Марк. – Все пройдет под моим личным контролем.

– А если они потеряются… – Мялся барон, будто в сомнениях. – Мало ли…

– Исключено, – жестко произнес.

– Сбегут по глупости…

– Все меры будут предприняты. – успокаивали елейным тоном.

– Я бы не хотел, чтобы у них были потом претензии… Вы понимаете…

– О, ну что вы, нет, – улыбнулся щербатой улыбкой Марк – памятью о бедных временах и разбитом конкурентами лице. – Ну о чем вы говорите?

– Никакого «потом» не будет, – подмигнул Стегиан. – Покупатели уже ждут столь ценный товар и озаботились доставкой.

– То есть, я их больше никогда не увижу, – чуть потряхивало барона от смеси облегчения, надежды и риска, что с этой тварью в детском обличии придется встретиться вновь.

– Разве что во снах, – хохотнув, брякнул Стегиан, за что получил злой взгляд от брата.

– Впрочем, от любого дурного сна есть надежное лекарство – подхватил Марк барона за локоток и повел к своей палатке. – Дивное по своему букету вино! В этот особый раз – абсолютно бесплатно, друг мой!

– Надежно очищает думы, – подхватил Стегиан, приобнимая барона с другой стороны. – Остаются только мысли от трех десятках полновесных серебряных монет. – Солидно и убедительно произнес он, приподнимая полог палатки и легким нажатием на спину заводя барона внутрь – в протопленное костром помещение, пол которого сплошь покрывали подушки.

– Заодно обсудим, на что вы их сможете у меня потратить. – зашел последним Марк, плотно задергивая за собой два слоя ткани.

Чтобы суета челяди и мычание скотины не тревожило покоя деловых людей, провернувших крайне выгодную сделку.