Кольцевой маршрут

Глава 15. Побег

Есть вещи, которые ломают волю быстрей, чем самая грубая сила. Намного более разрушительные, чем окрик и зуботычина. Более опасные, чем прямая угроза. Это что-то — тревога и страх неизвестности.

Особенно, если боишься не за себя.

Погружаясь в лесные дебри, я оставил жену и сына под охраной Траудгельда, который, может, и был мастером в деле воскрешения кофемолок, но вряд ли набил руку в купировании массовых беспорядков.

Массовой дури.

Погромы. Драки. Расхлёстанные вдребезги стёкла и атмосфера паранойяльной ярости. Хартлеб хорошо постарался, унавозив будущую делянку. Победит ли он на выборах? Если не сейчас, то позже. Впрочем, разборки политических зубров интересовали меня сейчас меньше всего. Афрани… Матти! Я мог думать только о них. Думать — и сходить с ума от бессилия!

За стеной бесновался мотор — то взрёвывал, то переходил на чахоточный кашель. Кто-то хрипло и надрывно ругался. Неужели бандиты решили отказаться от ночного рейда? Разумно. Одно дело — триумфально въезжать в поселение, разбрасывая зажигательные гранаты, и совсем другое — топать на своих двоих, рискуя получить вилы в бок. Я бы не рисковал. С другой стороны, передышка означала кое-что ещё.

Цирковой номер под названием «Эрих и Проволока».

— Вот же дрянь!

Я безуспешно напрягал кисти. На этот раз запястья стянули верёвкой — стянули за спиной так, что нарушилось кровообращение. Пальцы онемели. Ноги тоже не остались без внимания. Их спутали как франкфуртскую колбасу. И в отличие от секретных агентов я не имел бритвы за голенищем.

Ни ножа.

Ни ленточной пилы.

Ни самых паршивых маникюрных ножниц!

Ветер пел и скрипел досками, раскачивая наш утлый корабль. Здесь, в пристрое, окна были забиты фанерой, но сквозь щели проникал живительный воздух — холодный и горький, с привкусом земляной сырости.

Думай, Эрих! А если некогда думать — делай!

Легко сказать…

Бочка покачнулась, и я закусил губы, пытаясь удержать равновесие. Алле-оп! Игры на шаре. Сила инерции бросила тело на лежащие грабли. Только везение и мощный рывок спасли яхту от затопления. Чёрт возьми! Если это не свинство, то что? Может, покойный Дитрих был прав? Мир явно нуждается в нашей победительной тяге к чистоте и порядку!

Даёшь новую архитевтонику!

Изогнувшись, я уткнулся лицом в ворох промасленной ветоши. Судя по запаху, ей драили медные части. Мне тоже очудительно их надраили. Странно, что этот гадёныш Полли не назвал меня «старичок». Видимо, я здорово сдал. Пора отправлять в переплавку.

В общем-то я был готов разорвать верёвку зубами. К сожалению, природа не предусмотрела третий зубной ряд между лопатками и копчиком. Досадное упущение.

— Ну? Хотя бы серп! Что за сарай, если нет…

В куче что-то звякнуло.

Что-то очень железное…

С колотящимся сердцем я сунулся спиной прямо в центр колючей свалки. Нащупал занемевшими пальцами ускользающий край полумесяца и едва удержался от крика — триумфального вопля, грозящего разбить эту гибельную, переполненную чёрной тоской пустоту.

В углу, прислонившись рукоятью к мешкам с удобрениями, стояла коса.

«Упорство и труд всё перетрут!» — любил повторять Траудгельд.

Ещё как перетрут. А молчание — золото. Выламывая заколоченное фанерой окно, я старался произвести как можно меньше шума.

Как выяснилось, зря.

Ночь полнилась голосами — и диалектами. Кажется, даже сосны шумели по-фризски. Присутствовал также картавый саксонский и лепечущий выговор южных предгорий, звучащий сейчас особенно странно из-за повторения уже знакомого слова «Kondoom!»

Ругательство, надо полагать, относилось ко мне.

Глядя, как бандиты снуют между фургонами, я почувствовал гордость. И удовлетворение — ведь микроавтобусы прочно застряли на лесной стоянке. Я выиграл час или два, а может, и день. Великолепно, Эрих! Теперь нужно умно разыграть карты. Но сначала — унести ломберный столик, душу и ноги подальше от этой радикально настроенной братии.

По утренним росам — подъём,

фаллера!

По горным откосам пройдём,

фаллера!

Шагаем по зорям,

Не ведая горя,

Малиновкам вторя

С утра до утра…

Обогнув по широкой дуге вавилонское становище, я отыскал «Рапид». Уцелевший фургон маячил по дороге выше, блокируя выезд и въезд. Вот почему исчез рейсовый автобус. Его перехватили — изъяли или развернули. Знали ли об этом в Бюлле? А медведи действительно любят мёд или просто инспектируют пасеку?

Ну-ну.

Я оседлал своего коня и дал по газам.

Ветер швырнул в лицо горсть прелой листвы. После дождя шоссе блестело как мокрое зеркало. Мопед мотало туда-сюда, каждая неровность била по печени, вышибая из груди короткие стоны. Ну, Полли! А Родель? Каков стервец! Если бы я знал, что бывших соратников Трассе в одну секунду снимут с довольствия, то уж, конечно, воспользовался бы программой по защите свидетелей. Или как там она называется? Проблема в том, что о защите я думал меньше, чем о мульчировании картошки — моей драгоценной «Флоретты», — что в результате мне и аукнулось.

А теперь вот откликнулось.

Вы старые, мудрые пни,

фаллера!

А мы горячи, как огни,

фаллера!

Гоняемся летом

За солнечным светом,

Покамест не грянет

Удар топора!

Деревня лежала в тумане, как затаившийся заяц. Окраинные дома погрузились во тьму, но вряд ли хозяева спали. Скорее прислушивались к неясным отзвукам и кто-то из малых, босиком подбежав к окну, дёргал отца за рукав: «Папа, там кто-то бродит!»

В мастерской никого не было. Траудгельд жил один и теперь дежурил в моём доме, исполняя вечную мужскую обязанность — защищать очаг от грабителей. Пора менять его на посту.

Но прежде…

Выудив ключ из цветочной корзины, я отомкнул амбар, выполняющий функцию гаража и кладовки. По-стариковски охая, поднял канистру. «Прозит, дружок!» Вылезшая, как бледный прыщ, молодая луна сумрачно наблюдала за процессом кормления «Рапида». Потом в кустах раздался шорох. Я дёрнулся и плеснул бензин себе на штаны.

— Краузе, вы? Исусе, ну и вид! Вы что, в аварию угодили?

— Типа того.

— Совсем худо? — тихо спросил Меллер, изучая моё лицо.

— Да.

— А это что у вас? Мотороллер?

— Будущий танк, — объяснил я. — Жду, когда подрастёт.

Мы говорили почти шепотом, неосознанно понижая голос и вздрагивая на скрип ветки или собачий лай. За эти два часа что-то произошло. Нервы у Меллера совсем сдали. Да и я бы с удовольствием подкрепил силы рюмочкой энциана, пусть его пришлось бы заливать через воронку, вставленную между моих распухших губ.

— Вас били. Это арабы?

— Зулусы, — сказал я. — Целая ватага зулусов. И папуасов. Послушайте, Меллер, у нас проблема. Сейчас она занята, но нарисуется с минуты на минуту, и я не знаю, чем всё это закончится. У вас есть пистолет?

— Хлопушка, — с досадой сказал он. Расстегнул кобуру и продемонстрировал её содержимое. — Просто хлопушка.

Всё верно. Это был отменный муляж пистолета, пригодный для того, чтобы колоть им орехи. Я почувствовал, как с души свалился камень. И навалился опять. Из такого пугача не выстрелишь в чужую жену, но и каши с ним, хоть убей, не сваришь.

— Значит, нужно вызывать федералов, — проговорил я, ощущая себя звездой какого-то извращенного вестерна. — Не в Бюлле. Рангом повыше. Есть у вас номер кого-то рангом повыше?

— Может и есть, — сказал он с неожиданной горечью. — Но линия не отвечает.

— То есть как…

Мой голос пресекся.

Я отлично знал как, и Меллер догадывался, что я знаю. Обрыв провода. Эрозия почвы. Коррозия совести. Альбиген — всего лишь точка, затерянная в пространстве больших политик. Молекула — в антрацитовом океане бескрайнего космоса.

Глупо считать других дурее себя. Разношерстная группа под предводительством Полли, безусловно, жонглировала понятиями «анархия» и «иерархия», отправляясь на сельский пикник, но тот, кто им платил, отлично понимал, что корешки утопают в земле. Корневая система — огромная нервная сеть, чуткая к шантажу и огню. Иначе говоря, я облажался. Рай — это чья-то гнусная выдумка. Завтра здесь заполыхают даже колодцы.

— Григ Олликопфен избил Цойссерова Штёффу, — сказал Меллер. — До крови. Я не стал вмешиваться. Я здесь родился, но не хочу, чтобы меня закопали под дубом. Возможно, это уляжется. Но я не советовал бы твоей жене сейчас выходить на улицу, Эрих. Честно говоря, лучше бы ей уехать. Честно говоря, лучше бы ей было не приезжать.

— Первому, кто явится к ней с комком грязи, я продырявлю башку, — тихо сказал я.

Он скорбно закивал:

— Вот-вот. Завтра все проспятся и всё уляжется. Но то — завтра.

— Это выборная программа Рёуфа? Меллер, ты давал присягу!

Молчание.

Темнота вокруг дышала и шелестела, пропитанная влажным древесным запахом, прелью отмирающих трав. В проёме двери виднелись остроугольные тени крыш и — в непомерной высоте над ними — россыпь звёзд, ярких и белых. Лира и Лебедь, Кассиопея, голубоватая Андромеда… В горах время царило невозмутимо, и я чувствовал головокружение, когда пытался измерить взглядом пространство до крайнего севера.

— Я не Господь Бог, — сказал человек рядом со мной. — Чего ты от меня хочешь?

Вместо ответа я подтолкнул к нему «Рапид».

— Нет, — сказал Меллер.

— Да, — возразил я.

— И куда я поеду? В комиссариат?

— Дальше. В Юнгедаль. К директору представительства Центра Фридмана, Марвину Хитту. Скажешь, что тебя послал Гиршель. Что нам нужна огласка и помощь. Немедленно! Военная помощь. Потому что они вооружены.

— Кто? Арабы?

— Крауты, — сказал я. — Просто-напросто бездомные крауты.

Отправив почтового голубя, я понял, что умираю.

Свинцовая усталость придавила ноги к земле. Я чувствовал себя троллем, окаменевшим на полувздохе.

В некотором смысле, мы замахнулись на невозможное. Ночная поездка на «Рапиде» по просёлочным тропам выглядела самоубийством, а уж набат в Центре Фридмана — самоубийством вдвойне. Я снабдил Меллера контактами, что дал мне Гиршель, и остатками связей Бюро, — в основном журналистских, но если кто и может взорвать ночь без пуль и гранат — так это анемичные юнцы с канала «SWH2».

Если повезёт, в Юнгедале он будет к утру. Дальше — всё будет зависеть от нашей удачи. Мальчик, кричащий: «Волки!» иногда оказывается прав. Главное, чтобы не треснула глотка.

Я отдавал себе отчёт, что в любом случае, как бы оно не повернулось, мечта о собственном куске рая потерпела крах. Террористический заговор в крохотной деревушке — как раз то, что любят газетчики. Подключение же Центра Фридмана — инородного жупела в государственной заднице — гарантировало начало большой чистки. Теперь под неё попадут все крауты — переселенцы с моей разбомбленной родины. И в первую очередь тот, кто заварил этот супец.

Ладно.

Сейчас не время…

Время!

Я рванулся с места как спринтер. Стоп! — в глазах помутнело, под дых вонзился раскалённый вертел. «Поспешай не спеша», — прокряхтел внутренний голос с интонациями фельдфебеля Вугемюллера. Точно. Разумный, хоть и бесполезный совет. Я перешёл на трусцу, хотя сердце колотилось: вперёд, вперёд, ещё быстрее…

Вот, наконец, и дом!

— Что за чёрт?

Яркий электрический свет лился из распахнутого окна гостиной. Так не должно быть, но было — фестивальное освещение! Ноги по инерции сделали еще пару шагов и вросли в землю. Меня будто током прошибло:

— Франхен?

Входная дверь качнулась. Не заперто!

— Траудгельд! Матти?

— Я здесь…

Он вылез откуда-то снизу, — в первый момент мне показалось, из-под земли, — грязный и взъерошенный. Открыл рот и вдруг попятился, глядя на меня с истерическим ужасом. Ах да! Я и забыл, что физиономия превратилась в форшмак.

— Матти, это я. А где…

Половицы скрипнули.

Я подпрыгнул, но это оказался всего лишь Траудгельд. Он застыл в дверях кухни, держа наперевес многострадальный «Зильбер» с таким ошарашенным видом, как будто только что ухайдакал слона.

Камень оборвался и с грохотом ухнул в желудок. Я услышал свой хриплый голос, доносящийся откуда-то со стороны:

— Что?.. Что ещё случилось?

— Эрих, — сказал Траудгельд. — Эрих, дружище…

В его интонации прозвучала вина. Я всё понял:

— Франхен?

Он скорбно кивнул.

— Прости. Прости, если можешь, старого глухаря. Я следил и не уследил. Её нигде нет, Эрих. Во дворе, в подвале… Я и наружу выходил… Мы тут всё обыскали, но её нигде нет… — Он долго и по-стариковски всхлипнул. Помолчал и добавил:

— Знаешь, я думаю, она сбежала!

__________________________________

[1] По мотивам песни «Im Frühtau zu Berge!». Здесь и далее вольный перевод отрывков немецких народных песен.

[2] Энциан (айнциан) — водка, настоянная на альпийских травах.