Кольцевой маршрут

Глава 18. Встреча

Он обошёл меня слева и улыбнулся — худой человек в запачканном грязью садовом костюме. В одной руке был блестящий термос, а другая прижата к боку и прикрыта внахлест полой шерстяной кофты, купленной словно на вырост.

— Как ты себя чувствуешь? — заботливо спросил Кунц.

— Хорошо, — сказал я.

Он кивнул.

— Я знал, что ты заглянешь.

Бугор под кофтой притягивал взгляд как магнитом.

Я посмотрел направо — среди буйной мешанины начавшей желтеть листвы темнела дощатая дверь амбара. Она была чуть приоткрыта.

Изнутри не доносилось ни звука.

— Дела, — пояснил Кунц. — Здесь я отдыхаю от дел. И тебе не помешало бы отдохнуть. Ты выглядишь совсем измученным.

— Я ищу жену.

— Боже мой, — сказал он участливо. — Что с ней случилось? Я могу чем-то помочь?

— Вряд ли.

— Тогда просто присядь. Я налью тебе чаю. И мы обо всём потолкуем.

— Я должен идти.

Он покачал головой.

— Нет, не должен. Поверь моему слову, schatz, так будет лучше. Я знаю. Ты слишком много тревожишься и вконец измотался. Сядь и положи ладони на стол. День будет холодным. Я налью тебе что-нибудь согревающее.

Ткань соскользнула.

На меня уставилось дуло тупоносого «глока».

— Эрих?

Я приблизился к столу и сел, прижимая ладони к шершавой столешнице. В бороздках дерева блестели мелкие паутинки. Ничего удивительного. Пауки оплетают всё, что попадётся им на пути, даже самую мысль о солнце.

Хрустнула ветка — аптекарь подошёл и встал позади. Шерстяная кофта лежала, скрючившись на земле, как больное животное. Я не мог отвести от неё глаз. Семь патронов. Семь пуль. Одна была потрачена на Афрани и застряла в стволе старого вяза.

Кунц кашлянул.

— Однажды я видел, как здоровый мужчина тонул без воды, — произнес он негромко. — Крепкий, розовощёкий парень. Я вколол ему карбофос, и у него отказали лёгкие. Он бился и пускал пузыри, а потом затих. В этот миг что-то из запредельности открылось ему… Я рад, что ты пришел, Эрих. У тебя сейчас такие глаза. Они вопрошают у бесконечности, но о чём?

— Фолькрат, — выдавил я.

Всё, что я мог ответить.

— Фолькрат мёртв, — певуче сказал человек, стоящий у меня за спиной. — Этого демона в человечьем обличье разорвали узники третьей штубе, когда в лагерь зашли варвары в медвежьих шкурах. Его застрелили при попытке к бегству. Он утонул в океанических водах. Сгинул в джунглях Южной Бразилии. У него случился инфаркт в одной из тюрем Сантьяго.

— Это неправда.

— Кто знает.

— Я.

Тишина.

Ветер шевелил кроны деревьев.

— Один — всё равно, что никто, — произнёс наконец Кунц. — Ты ненадёжный свидетель, Эрих. С точки зрения жителя этой страны, ты вообще не свидетель. Соучастник не может свидетельствовать против себя.

— Только один момент…

— Да?

— Я не резал девчёшек, залетевших от сквозняка.

Он хмыкнул:

— Ты прямо как Маттиас. Твой сын.

— Я помню, кто такой Маттиас.

— Славный мальчуган. Я поинтересовался, зачем он разбил оконце в школьной теплице? Он сказал: «Разве я виноват? Оно разбилось само. Я просто подавал мяч».

Я пожал плечами.

— Что? — жадно спросил Кунц.

— Вали уж сразу на дьявола. В Хольцгамме он стоял ближе меня.

Слабый аргумент. Но упоминание сына подействовало как удар наотмашь. В моём уравнении гибельных дел и воздаяний Матти неизменно находился за скобками.

Как и Афрани.

— Где она? — тихо спросил я.

Он не ответил.

Четверть седьмого.

Зверски хотелось спать. Гомон птиц доносился отовсюду и ниоткуда, то вплывая в сознание, то пропадая в ухе под бешенный такт пульсовых толчков. Есть тоже хотелось, но меньше — в желудке поселилась грызущая боль, а глаза горели от насыпанного в них песка.

Аптекарь обогнул стол и поставил передо мной термос, который держал в руке. Он был уже открыт. От чая исходил знакомый горький запах слежавшихся трав.

— Выпей, Эрих.

— Зачем?

— Прими как успокоительное. — Кунц опять улыбнулся, искренне, по коже брызнули сухие морщины. — У тебя дырявая память, — сказал он деловито. — Память здорового человека, но трудолюбие гномов, золотоискателей Рейна. Больно видеть, как ты растрачиваешь силы на пустяки… Понапрасну растрачиваешь жизнь.

— Так отвернись.

— Не могу.

Он присел напротив, опустив руку под стол. Теперь «глок» целил мне прямо в живот. «Безвыигрышный обмен», как выразился бы Вугемюллер. «Полная срань», как выразился бы я.

Полная и абсолютная…

— Я помню, как ты приехал в лагерь, — нараспев произнёс Кунц. — Зелёный грузовичок, раздутый как беременный кит, и ты, выпрыгнувший из его чрева. Там был и напарник — коротыш с ухмылкой вечного беспризорника. Вдруг что-то случилось… Вспышка! Жужжание камеры! Мой фотографический глаз запечатлел ошибку: ты подал руку цыганке, что оступилась со своими бебехами. «Ну что за растяпа! — фыркнул Венцель. — Он что, не видит, что вокруг — мертвецы?»

— Я не…

— Остов кирпичного здания, изъеденный чёрным грибком. Медные буквы «Jedem das Seine». Тусклый и бледный свет преисподней, отражающий распорядок земного быта: сильные снабжены куском хлеба и карабином, слабые… но о слабых мы умолчим. Нет, Эрих! Ты ничего не видел. Ты улыбнулся, помогая ничему собрать ничто — глупая щедрость или щедрая глупость? Когда ты сказал «Хольцгамме»…

— Сказал?

— О, ты рассказал многое!

Он рассмеялся, полностью довольный собой.

По моей коже пробежали мурашки.

— Чай?

— Именно. Ты говорил, а я слушал. Поразительно! На необитаемом острове обнаружился ещё один человек. Я бы не причинил тебе зла, Эрих. Всего одна капля — и мир становился целым. Вкус мёда и пумперникеля, толчея на Кудамме, звон бокалов и «юнге-шоу» в квартале Бузи… Ты рассказал мне о своей первой любви — её звали Грита, веснушчатая, с высокой грудью и копной золотых волос. А та крестьяночка? Та, что ты изнасиловал в Брославе с дружками-полчанами? Ах, эта романтика жухлого сена… Ты рассказал мне много о чём ещё. И разве я не внимал тебе как причастию?

— Больной ты мудила!

— Heimatlos, Эрих, — ты сам назвал это слово, его нет в транслингве, языке, начисто отрицающем прошлое. Но ты знаешь: мир — это язык, границы отечества — это границы сердца. Я вовсе не одинок. Всё, что я делаю, мог бы делать и ты, — типовую работу Творца, берущего в руки скальпель и мастерок, чтобы признать: «Тяп-ляп, но я умею и лучше».

— Лучше — что? Потрошить беременных?

— А почему нет?

Кунц посмотрел на меня с лёгкой жалостью.

— Каждый делает, что может. Не я заставлял этих белокурых дур идти против природы. Ты тоже увяз по горлышко, schatz. Один раз, а потом и второй. О чём ты думал? Если каждый будет плевать в колодец, вода покроется пеной.

— Чушь!

— Может быть. Может, ты и прав. Как тот венский еврейчик, что обвертел землю на отростке Приапа и получил свои тридцать сребреников. Страсть не нуждается в оправдании…

— Да.

Я закрыл глаза.

Красный свет. Щебетание солнца.

— Месяц назад ты убил Ирму Бригельрих, — хрипло выдавил я. — После — Лени и малышку Дафну. А Франхен ты присмотрел до или после ярмарки? Наверное, до. Она была так напугана, что не могла довериться никому, кроме тебя. Ведь парикмахер не в счёт. Тем более, если он фармацевт, то есть практически доктор. Хотя ни хрена ты не доктор!

— Они доверяют, — согласился Кунц. — Волосы. Ногти. Знал бы ты, чем они делятся со мной в тишине. Ведь и ты поверил настолько, что пришёл безоружным.

Да уж. Этой глупости нет оправданий.

Полуоткрытая дверь амбара меня нервировала. Птицы в ельнике испускали резкие звуки, похожие на женские крики. От мяуканья пересмешника я вздрогнул, и человек напротив издал остерегающий и сочувственный свист:

— Тише, Эрих. Тише…

— Она жива?

— Выпей, — сказал он, — и всё узнаешь. Это не яд.

— А что?

— Мой особый рецепт. Ты уснёшь, и я перенесу тебя в тихое, укромное место, где мы наговоримся вдосталь. А потом я позволю тебе отдохнуть. Давай же, Эрих! Это законы вежливости. Не заставляй меня их нарушать. Просто возьми чашку и выпей.

Кунц или Фолькрат — конечно же, Фолькрат! — целился мне в живот. Даже не видя, я знал, что он улыбается, в окружении мёртвых, что стояли за нами, толпились вокруг, защищая от перемен, которые никто из нас не приветствовал. Странно, что здесь отсутствовал Полли. Круг бы замкнулся, и мы бы составили партию в путц.

Я открыл глаза.

На маслянистой поверхности чая плавало чёрное солнце.

— Ладно, — сказал я. — Твоё здоровье!

И сделал первый глоток.

____________________________

[1] Яблоко или путц (от нем. Putz — очистка) — вариант ясса для 3 или 5 человек. В нём нет команд, каждый играет сам за себя.