Кольцевой маршрут

Глава 3. Раскопки

— Что это такое? — спросил Матти.

В его руках была жестяная коробка с ручкой, похожая на небольшую шарманку. Рядом валялось ещё несколько гнутых штуковин. Многие имели шипы, тиски и зажимы и выглядели как мечта инквизитора.

— Картофелемялка? — предположил я.

— Измельчитель для орехов, — невозмутимо проинструктировал Траудгельд.

Он обвёл кучу взглядом собственника.

Здесь было на что посмотреть. Доисторический хлам содержал всего понемногу. Где-то наверняка валялись и рабочие рукавицы, которыми Господь держал землю, прежде чем утвердить её вверх тормашками.

— А это?

— Мясорубка?

— Может и так, — сказал Траудгельд. — Но, по-моему, это всё же консервный нож.

В свете пыльной мигающей лампочки нагромождение ящиков смотрелось весьма живописно. Мы ковырялись уже третий час, но не вскрыли и половины. Каменный свод подвала создавал нужный настрой, и голоногий и голопузый Матти тревожно поглядывал на электрический факел, готовый вот-вот погаснуть.

— А тут?

— Ну, друг, — сказал я. — Так не пойдёт. Здесь нужна система.

Кроме системы, здесь, очевидно, требовался автопогрузчик. Компактный подъёмный кран, снабжённый подвесным магнитом. Уже упомянутые рукавицы Господа Бога. И какая-никакая метла — разгрести пылюку и паутину.

От стаканчика шнапса я бы тоже не отказался.

Решительно закатав рукава, Траудгельд вбурился в центр самого зверского нагромождения, приговаривая: «Где-то тут у меня было… Вот прямо в этом…». Ящики затрещали. «Осторожно!» — вскрикнул Матти. Я успел подставить хребет. Секунду-другую мы удерживали конструкцию в равновесии. Потом силы закончились, и всё рухнуло вдребезги с таким грохотом, что заложило уши.

— Чёрт!

По всей видимости, содержимое подвала копилось веками. Неизвестно, кто дал старт этому безудержному накоплению, — дед ли, отец ли Траудгельда, а может, прадед, — но итог поистине впечатлял. Поршни и шестерёнки, комки спутанной проволоки, проводники, болты, термостаты, уплотнители и крыльчатки, подшипники, шестигранные гайки, корпусные детали, ходовые винты и шпиндели… Я увидел железные кишки десятка бытовых мастодонтов. Всё это металлическое естество когда-то жило, бряцало, рубило и плавило, а то и фукало паром, обжигая палец какой-нибудь зазевавшейся кухарке. Уйма ценного — но ничего нужного! Я был готов зарычать от разочарования.

— Ну да, — с чувством заключил Траудгельд, обозревая свои владения. — Когда-то у меня было ружьё.

— Ружьё? — в моей душе шевельнулся робкий росток надежды.

— Да. Хорошее охотничье ружьё. «Ягдзауэр».

— И где…

— И я проиграл его в карты.

Надежда увяла.

Без особого энтузиазма я снял верхнюю картонную коробку. Открыл её. Внутри, пересыпанные древесной трухой, лежали детали от разных швейных машинок — от ножного «Зингера» до миниатюрной «Бернины». Всё было аккуратно завёрнуто в промасленную бумагу. Чертовски полезная вещь! Если перестрелка будет вестись обмёточной строчкой, мы выиграем войну в первом же раунде.

— А тут? — не успокаивался Матти.

Вероятно, его грела мысль о спрятанных кладах.

— Из этого выйдет отличный вал для соломорезки, — Траудгельд взвесил в ладонях увесистую болванку. — Если найти колёсики. Шесть штук. Такие зубчатые…

— Это?

— Нет, это для велосипеда. Те должны быть больше…

В крайнем случае, обойдёмся монтировкой. Тоже полезная вещь. Всего один существенный недостаток: нулевая дальность стрельбы.

— А это?

— Бог знает. Не припомню. Что-то от моего двоюродного брата, Берндта. Может быть, компрессор для холодильника?

— Тут какие-то железяки, — разочарованно пробормотал Матти.

Он стоял перед дощатым ящиком, внимательно разглядывая его содержимое. Вытащил одну деталь. Траудгельд издал перхающий звук.

Я взглянул и почувствовал, как заколотилось сердце.

Матти держал в руке коллиматор!

К «Леммелю» я заглянул, когда уже совсем стемнело.

Свет не зажигали по соображениям экономии, и круглолицая Клери, дочь хозяина, бесшумно снующая между столиками, казалась летучей мышью, летящей на стук пивных кружек.

Народу было немного. Все сидели молча, прислушиваясь к шелесту карт: четверо крестьян — отец и трое сыновей, подрабатывающих на кирпичном заводе, пара рабочих оттуда же, мясник, архитектор из города и завсегдатаи-старики, разменявшие восьмой десяток — они-то и играли в ясс.

Снаружи накрапывал дождь.

Я спросил стаканчик апфельвайна. Напиток пах кислятиной, но хлеб оказался почти свежим. В глубине комнаты, под полкой с пивными кружками сидел тот, кого я не заметил вначале — Меллер. В домашней куртке — пуговицы были расстёгнуты, лицо одрябло, как у человека с хроническим недосыпом. Когда я приблизился, он покосился, но головы не поднял:

— А, вот и Краузе. Нашёл ещё один труп?

Он произнёс это слишком громко. Шуршание карт тут же стихло.

— А со старым уже закончено?

— В долгий ящик, — он хмыкнул. Я терпеливо ждал.

— Ваше здоровье, — сказал он, неожиданно переходя на «вы».

— Ваше.

Он опять хмыкнул. Подлил себе вина.

— Я отдыхаю, Краузе. Может у полиции быть один вечер отдыха? Особенно, если это ничего не изменит. На носу выборы, в Бюлле развешивают флажки, да ещё ярмарка. Дел невпроворот. И тут вы, с этим…

— В следующий раз зарою под яблоней, — сказал я.

— Ладно. Не огрызайтесь. У меня был тяжёлый день, пока вы окучивали свои грядки. Свои плантации… Вы же плантатор, Краузе? И не надо смотреть на меня как Бог Отец. Никакой вы не бог, хоть и отец, вам едва за тридцать, вы паяете чайники…

— Аминь.

— …и кофейники. Вы не могли перерезать девочке горло, потому что её убили тогда же, когда убили другую — Лени. А вы в это время торчали в мастерской. Вас видели. Это было вечером — не ночью, и это всё, что мне сказал умник-следователь, и больше он ничего не сделает, готов ручаться… А я буду пить.

— И как убили Лени?

— Вспороли живот, — он покачал головой. — Я простой человек, Краузе. Девушку похищают, потрошат, как свинью, а потом выбрасывают в овраг за бывшей школой. Я спрашиваю себя: зачем? Я не нахожу ответа.

— Точно так же убили Ирму?

— Именно, — он пригубил из кружки и посмотрел на меня красными, совершенно трезвыми глазами. — Что бы я сделал, будь я следователем? Я бы покопался в прошлом. У каждого есть какой-то грешок, Краузе. Наверняка и у вас. Вот зачем вы сюда припёрлись? Да ещё с женой. Да ещё сейчас, когда разгулялись эти молодчики из ШНП, любители разбитых витрин. Вы не боитесь, что вашей хорошенькой женке попортят витрину?

— Я им попорчу, — сказал я мрачно. Всё-таки ему удалось меня разозлить.

— А вам?

— У меня дядя стекольщик.

— Никак не могу допустить, — энергично возразил он, измеряя глазом дно кружки. — Н-ни-ни! Не уговаривайте. Мордобой! Я ни пса не могу сделать, но должен. Понимаешь такое слово — «должен»?

— Понимаю, — покорно сказал я.

Я понимал, что он напился до чёртиков и совершенно трезв. Такое бывает. Я сам испытывал это состояние в ночь перед тем, как Карл подстрелил меня; всё было ясно, как на ладони, и ничего нельзя изменить. Я был пьян вусмерть и никогда не мыслил трезвее. Я и сейчас так думаю.

— Мне навялили дело, Краузе. Я должен заниматься убийством, а мне навялили дело. Хотя я простой полицейский, даже не комиссар. Разыскивать краута. А ведь это же ты, Краузе? Чего мне тебя искать, ты вот сидишь передо мной. А они говорят: «Нет».

— Кто говорит?

— Центр Фридмана. Рыцари плаща и кинжала. К вопросу о старых грехах… Похоже, одна из крысиных троп вела прямиком в наши леса. Или у кого-то слишком буйное воображение. А ты, Краузе, чисто случайно не заведовал концлагерем?

— Нет.

— Жаль. Уверен?

— Да.

Он усмехнулся.

— Всё будет поставлено в счёт. Клерхен, счёт!

Я смотрел, как он расплачивается и, спотыкаясь, выходит наружу — согнутый здоровяк в мешковатой куртке. Доблестная полиция. На душе у меня было скверно и пасмурно, а на улице молотил дождь.

Когда я покинул «Леммель», небо было чёрным и усыпанным звёздами. Тучи разъехались. Под ногами поскрипывала земля.

Я шёл и размышлял о том, что сказал Меллер. А ещё больше — о том, что он не сказал. Выборы и возня партий, радикалы, убийство девушек, ищейки, напавшие на след очередной крысы… Всё это наслаивалось, я не мог уловить системы. Да и была ли она? Или налицо совпадение вероятностей — единственный действующий закон Вселенной, унижающий волю человека и здравый смысл?

Ну, как бы то ни было, военные преступники меня не интересовали. Я и сам одно время был военным преступником. Что касается коменданта концлагеря — он, без сомнения, садист, других там не держали. Но я уверен в одном: виселица правит осанку. И только. А справедливость — дело будущего.

Я споткнулся.

За спиной хрустнуло.

У ограды кто-то стоял. Он следовал за мной, а теперь остановился и ждал. В темноте я не мог разобрать ни лица, ни фигуры — лишь тень чужого присутствия.

— Кто здесь?

Молчание.

— Гегер?

Я сделал шаг к нему.

Тень отступила.

Дурацкое положение. Я не мог повернуться к нему лопатками. Он меня переиграл. Как на грех, выглянула луна, и он рассматривал меня, словно на сцене, сам надёжно укрытый непроницаемой чернотой. Вокруг было тихо и пусто. Только посвистывал ветер, и вдалеке лаяла чья-то собака. В соседском доме пробили часы: десять.

Мы могли стоять так до морковкина заговенья.

— К чёрту, — сказал я.

Развернулся и пошёл домой.

________________________________________

[1] Коллиматор — коллиматорный прицел, тип оптического прицела, применяемый на различных видах оружия.

[2] ШНП — Швейцарская народная партия (SchweizerischeVolkspartei), национал-консервативная партия, выступающая за ограничение иммиграции.

[3] Намёк на «хрустальную ночь», «ночь разбитых витрин» — первое массовое избиение евреев на территории третьего Рейха 9-10 ноября 1938 г.

[4] Краут — уничижительное прозвище немцев, вошедшее в обиход во время Второй мировой войны. От «sauerkraut» — квашенная капуста, любимое блюдо немецких военных.

[5] Крысиные тропы — термин американских спецслужб, обозначающий систему маршрута бегства нацистов в «нейтральные зоны».