Королевство Русское. Книга первая. Андрей Юрьевич

Глава 18

Событие пятьдесят второе

Nemo solus satis sapit

Один человек не может быть достаточно умным

Пополнение княжеской казны шло отвратительно. Точнее, оно не шло вообще. Тиуны собирали с вотчин княжеских оброк в основном натуральными продуктами, но всё собранное уходило на прокорм и содержание разросшейся до пяти сотен человек дружины и на новые производства. И это ещё хорошо, что милиционеров, металлургов и огнеупорщиков содержали в основном «мужи градские». Так бы вообще швах.

С одной стороны, сам виноват, чтобы торговлю развивать, Андрей Юрьевич, начитавшись книг про попаданцев, отменил все внутренние пошлины. Никто больше за переезд мостов денег не брал, и за въезд в город тоже. Пошлины только две осталось. Обе десятипроцентные — первая за вывоз товара за пределы Галицкого или Волынского княжеств, вторая за ввоз товара. Границ и дорог много, земля досталась не малая, и мытники, они же таможенники, были многочислены. В будущем, с развитием торговли, прибыль от их работы должна потечь полноводными ручейками, но пока доходы равнялись расходам на содержание таможни, её обустройство и развитие. Именно таможни. Виноградов думал, что это слово гораздо позднее появилось. И удивился, когда в первый раз Глеб Зеремеевич сказал ему, что мол таможник ветхий с Каменца прибыл с обозом.

Пришлось опять вылавливать епископа Афанасия и просить того объяснить, как устроен сбор налога на границах.

— Ох, князь, плохо совсем, что даже этого ты не помнишь. Так все княжество по миру пойдёт, — начал креститься будущий митрополит.

— Так объясни, владыко.

— Я же не местный, всех тонкостей не знаю. Тоже, считай, без памяти. Так по малости. Ох, прости Господи, как жить будем⁈ — на этот раз гораздо больше трёх раз епископ перекрестился.

— Хорошо жить будем. Рассказывай, Ваше Высокопреосвященство.

— Слышал я, что мытарей зовут ещё в народе «осьменик» али «осьмник». Слово подсказывает мне, что одну восьмую часть товара оплатить должны.

— Восьмую? Ну, я, значит, чуть уменьшил пошлину, теперь одну десятую берут.

— Теперь же больше их, как уже сказывал, «Мытниками» зовут. А над мытниками стоит «Таможенник ветхий». Ещё прозывают староста таможенный. Это от слова поганых «тамга» — клеймо, что на скот ставят, а тамжить, вестимо — это собирать налог. Ещё есть «Вирники» — сборщики штрафов, «Данники» — сборщики поземельной дани.

— Ох, как всё это запомнить. А как выход золотоордынцам считаем?

— От сохи. Тебе бы княже с ключником погутарить. Тьфу! Прости господи! — профессор перекрестился троекратно за епископом, — Я как сюда прибыл из Царьграда, тоже разобраться хотел. Не очень преуспел. «Сохой» считается три, когда, а когда и четыре смерда без лошади или два смерда или закупа и три лошади. Одной «сохой» чтут и хозяйство кожевника, имеющего один чан, или кузница с одним мастером.

— Хорошо, владыко, а что с таможенниками этими? Там как мыто берут?

— Я, Андрей Юрьевич, не знаю. Не моё это. Слышал от ключника своего, что с судов берут «водяной мыт», а за перевозку товаров по дорогам, по суше — «сухой мыт». Теперь, стало быть, по твоему указу десятую часть от цены товара.

Торговля новым товаром тоже денег пока приносила чуть. Весь кирпич шёл на новые домницы и печи в домах, чугун в основном тоже. Всего несколько чугунков пока продали и сковород. Товар получался страшненький. Нужно было изобретать голтовку. Но это же нужны барабаны, нужны стальные оси. Привод и редуктор или хотя бы система шкивов. Точно пока не до этого. Сейчас нужно вооружить армию, чтобы дать отпор хану Узбеку весной следующего года. А без голтовки с пригаром и неровной поверхностью посуда не смотрелась.

С железом не сильно лучше, чем с чугуном. Большая часть шла на мечи, копья и арбалеты, и только совсем малая часть с применением криц свейских уходила на изготовление харалужных мечей, сабель и ножей засопожных. Так ими нужно было сначала с боярами расплатиться за поставку нефти, озокерита, сфалерита, известняка, древесного угля и прочее и прочее. На продажу пока ушёл один фэнтезийный меч, его отправили в Краков и продали иноземному купцу, италийцу, как говорил Наум Изотыч, за двадцать пять гривен новгородских или пятьдесят киевских. Получается, за два с половиной килограмма серебра продали. Меч был тоненький, и весил не более полутора кило, так что получилось даже больше, чем по весу на серебро.

При этом поняли ошибку. Торговец всего один позарился, а остальные подходили, вертели в руках «игрушку» и вопрошали, а нет ли настоящего боевого меча али сабли? Да, это не двадцать первый век, оружие ещё украшением стен не стало. А если и стало, то торговцы с Краковского рынка в эти дворцы ходу не имеют.

Осознав ошибку, на следующий месяц повезли на продажу саблю из синего харалуга. Длинна чуть больше метра и вес (как точно измерить?) порядка двух кило. И вот за неё получили уже пятьдесят гривен. Расплатились в самой разной серебряной и золотой монете, но Глеб Зеремеевич оценил эту гору монет в пятьдесят новгородских гривен — пять кило серебра.

Два ножа воронёных ушли за десять тех же больших гривен оба. Больше пока в Краков не возили. Слишком часто появляться с таким товаром — явная глупость. И разбойнички заинтересуются, и польские магнаты могут. Рано к себе внимание привлекать.

Так-то оно конечно, для отдельного человека семьдесят пять гривен — это приличные деньги, но для княжества, в котором восемьдесят городов, это даже не слёзы.

Примерно столько же принёс другой продукт. В керамических кувшинах из белой глины, далеко не фарфор пока, продавали жидкое ароматизированное цветами шиповника мыло. Кувшин продавали по десять кун. Куна — это не монета. Это такой собирательный образ. Если это восточный дирхем, то его вес порядка двух с половиной грамм, даже к трём ближе, если европейский денарий, то он чуть тяжелее, где-то три с половиной грамма. Попадались и римские динарии, так те и больше и толще, грамм под семь, наверное. И всё это куна. И русский сребреник весом около четырёх грамм теперь тоже куна.

При продаже мыла, говорили, что купили его у арабских купцов. В результате, за две поездки Наума Изотыча в Краков продали триста приблизительно двухлитровых кувшинов на общую сумму три тысячи кун. Если на новгородские стограммовые гривны пересчитывать, то шестьдесят гривен или шесть кило серебра, если на киевские, вес которых пятьдесят грамм, то сто двадцать гривен.

И всего этого еле-еле хватило, чтобы дружине заплатить за полгода.

Нужно быстрее заканчивать перевооружение армии и заниматься торговлей — добычей серебра, а то эта армия разбежится.

Событие пятьдесят третье

O tempora, o mores!

О времена, о нравы! (Цицерон).

Свадьба назначена на осень. Приблизительно на первое октября. И теперь вообще не понятно, состоится ли. Нет, невеста согласна… А куда ей деваться. Родственники невесты согласны. В смысле, Гедимин даже рад, а не просто согласен. Тем более, что уже через несколько месяцев князю Владимирскому Андрею Юрьевичу предстоит за это согласие расплачиваться. Гедимин затеял поход на Киев. И зятёк должен привезти под его знамёна шесть сотен конных ратников и полторы тысячи ополчения. Плюсом сын Гедимина, тоже как бы кормящийся на землях Андрея Юрьевича, должен привести сто конных воев и пятьсот пеших. Начинать Гедимин завоевания Киевщины собирается с Житомира.

Как там было в реальной истории неизвестно, но скорее всего, и там золотоордынцы выступили на стороне киевских князей Станислава Киевского и Олега Переяславского, происходящих из путивльских Ольговичей. (Ветвь дома Рюриковичей, произошедшая от князя Олега Святославича, внука Ярослава Мудрого). Но тут разозлённый неудачей под Каменцом и данью мышиными шкурками хан Узбек приведёт большое войско. Вернее, он про Гедимина ничего не знает и пойдёт войной на Андрея Юрьевича. Нда! А там ого-го какое войско встретит. И надо бы как-то так устроить, чтобы сначала Гедимин с ордынцами сразился, а уж потом галичане и волынцы поганых добьют.

Идеальным вариантом было бы почти полное истребление, как войск Гедимина, так и войск Узбека с Ольговичами.

И вот теперь все эти рассуждения можно выбрасывать коту под хвост. Да, поделись с богом своими планами, рассмеши его. Второго сентября прискакал гонец с Перемышля и принёс печальные вести.

— Княже, на твои земли жупаны напали. Зорят селища и смердов в полон угоняют. В Перемышле в осаде сидят всего три десятка воев, а так в основном смерды и горожане ополчённые. Когда я уезжал, пришла весть, что и Самбор жупаны осадили.

— Жупаны? — блин блинский! Ведь князь Андрей Юрьевич должен знать, кто такие «жупаны».

— Они, княже, совсем унгры нас бояться перестали! — оскалился гонец.

Вона чё⁈ Вспомнил Виноградов, кого жупанами называют. Это шайки венгров, которые грабили приграничные с Венгрией земли ляхов и русов. Та же самая шляхта, только венгерская. Соберутся несколько дворян, возьмут с собой с сотню воев, нападут, пограбят беззащитные сёла, уведут в рабство к себе крестьян. Женщин всех снасильничают, стариков поубивают. Если смогут с наскока город взять, то и его ограбят.

— Долго ли добирался? — карт как не было пять месяцев назад, так и нет. Есть очень приблизительная схемка. Сейчас на неё Виноградов и смотрел, через Львов до Самбора вёрст сто восемьдесят.

— Два дня, княже, двух пристяжных коней загнал.

Мечеслав Дедько — теперь уже не просто выживший в сече под Каменцом сотник, а настоящий воевода, прибежал вслед за гонцом и стоял рядом тяжело дыша.

— Збираемся, княже⁈

— Естественно. Всех… Подожди, воевода. Мысль мне пришла. Нет, ты свои… все три с половиной сотни, срочно собирай и выдвигаемся. А вот дальше? У нас есть полторы сотни арбалетчиков с копейщиками. Есть десять тяжёлых арбалетов, есть десяток спецназовцев, и есть двести семьдесят милиционеров. Вояки из молодёжи этой пока никакие, но пленных сопровождать и венгерских крестьян гнать сюда могут же. Из них почти сотня конных. Если жупаны эти побегут, то преследовать и добивать в спину смогут. Всех берём. Ну, этих я на тысяцкого повешу. А ты с дружиной готовься через пару часов выезжать.

— Я через Львов ехал, их тысяцкому передал про набег жупанов, они свою дружину и ополчение обещали к нашему приходу подготовить.

Тысяцкий Владимирский — боярин Андрей Молибогович появился раньше, чем профессор хотел за ним послать. И появился весь в железе. Роскошная кольчуга со стальными пластинами на груди, шлем с бармицей. Меч на поясе. Стальные пластины, пришитые на штанину выше колена. А позади оруженосец, нужно понимать. Стоит вьонош размерами и статью с этого рыжего великана и держит толстенное копью и круглый щит сверкающий медным умбоном.

— В Самбор выдвигаемся. На тебе Андрей Молибогович милиционеры, и копейщики из арбалетной сотни. Самих арбалетчиков я на коней посажу и с ними следом за дружиной выезжаем. Ну и два десятка подвод обязательно с большими арбалетами, людьми и запасом стрел на тебе. Выходите по готовности, но сильно не тяните, а то без добычи останетесь.

— Я свою полусотню ещё возьму. Много новиков, как раз опыта наберутся в этом походе. Да и остальные бояре сбираются уже, тоже свои дружины поведут. Умоем жупанов их же кровью!

Событие пятьдесят четвёртое

Persona grata

Желательная персона

Кроме всего прочего Андрей Юрьевич не забыл и о зяте. Младший сын Гедимина — Любарт перешедший в православие и принявший имя Дмитрий, после возвращения тяжелораненого тестя один раз всего показал нос из своего малюсенького Любарского княжества. Да и то вместе с отцом приехал.

— Ты, Левонтий, передай князю Димитрию, что ежели через два дня он с сотней не выйдет в поход, и не догонит нас у Самбора, то княжество я у него изыму, — напутствовал Андрей Юрьевич посланника — помощника тысяцкого боярского сына Левонтия Чёрного. Чёрный это не фамилия — это прозвище, и не волосом он чёрен, и не глазами. На левой щеке воина большое тёмно-коричневое родимое пятно. Практически во всю щеку. Смотрится паршиво. Видимо чувствуя, что внешний вид у него не самый благообразный, Левонтий носит шелом с бармицей, прикрывающей лицо, практически всегда.

— Сделам, княже.

Пока народ собирался в поход, избавленный от суеты Андрей Юрьевич думу одну обдумывал. Брать или не брать, вот в чём вопрос. Нда.

Достойно ли

Тащить с собой «Судьбу»,

Иль надо оказать сопротивленье

Своей гордыне. И пока её не брать.

Гамлетовские страсти в душе разгорались.

«Судьба» — это одиннадцатый стационарный арбалет. Сделали его или её — машину эту, недавно и там ещё полно детских болезней. Выглядит это по-дилетантски, до пушек ещё прогресс в отдельно взятом княжестве не дошёл. А вот до «Судьбы» дошёл. Это такая рогатка большая, поставленная на тот же лафет, что и арбалет — пулемёт. И плечи из пружинной стали те же, только они раздвинуты на этой рогатке. К плечам через тетиву приделана кожаная тюбетейка, которую четыре цепочки по периметру оттягивают назад к спусковой скобе.

Взводится «Судьба» таким же рычагом, как и все арбалеты стационарные, потом в тюбетейку вкладывается керамический шар, наполненный греческим огнём. Поджигается бикфордов шнур и «судьбоносоец» дергает за спусковую скобу. Шар около литра в объёме. Такая литровая банка с керосином и серой, густо замешанной в нём. Горит и воняет хорошо. Летит примерно на семьдесят — восемьдесят метров, от ветра зависит. Прицеливаться нельзя. Куда полетел шар туда и полетел. Хотя нет. Прицеливаться по горизонтали можно, поворачивая сам лафет.

Есть второй вид боеприпасов — там напалм. Смешали керосин с соляркой и загустили мылом жидким. Горит не так эффектно и не так классно воняет, но зато, если на тебя это пролилось, то сбить пламя не простое занятие.

Нефть нашли и привезли уже больше трёх сотен примерно двадцативедёрных бочек галицкие бояре. Перегонный аппарат для самогона профессор уже давно сделал, а недавно и нефть стали перегонять. Сложность была в трубке. Отлили чугунных несколько, соединили хомутами через кожу и пропустили через бочку с водой холодной. Неказисто, ломается постоянно. Кожанки от керосина и температуры гробятся… Но аппарат работает. Нужен как раз не керосин, его пока сливают в бочки и отставляют в сторонку. Нужен бензин. В нём растворяют воско-парафин, содержащийся в торфе, который из Берестье привозят. Двойная очистка бензином белоснежным его не делает. Делает светло-коричневым. И свечи немного пованивают скипидаром таким. Но они в несколько раз дешевле восковых. С ульями пока побежали, и бортники по лесам шастают, так что, как мёд, так и воск — это очень дорого. Пуд воска стоит десять — пятнадцать кун. Разоришься книги по вечерам читать. А тут две сотни килограмм торфа дают пуд воска. Остатки не выбрасывают — это отличное топливо. Хоть немного дрова экономятся. Подводу торфа смерд привёз, бамс, и два пуда воска. Нормальная свеча — сто грамм. Триста свечей с подводы. А десять свечей — это куна. Тридцать кун или одна киевская гривна с подводы.

Второй компонент, что извлекают из нефти — это битум. Тоже пока в сторонку в бочках оставляют, а специально обученный вьюноша экспериментирует с ним, пытаясь получить асфальт. Ну, почти получился. Ещё, наверное, чуть молотого известняка побольше, и можно попытаться кусочек двора в замке заасфальтировать. Но это уже после победы над погаными.

— Данька! — это командир расчёта «Судьбы», — Данька как думаешь, брать мне вас поход?

— Возьми, ради бога, княже!!! — бухается на колени амбал.

В этом расчёте три человека. Шар с такой штукой не игрушка, если чего не так стрельнет, и он упадёт среди своих рядов, то мало никому не покажется. Потому, взводит один, укладывает в тюбетейку горшок второй, а дёргает за скобу вот этот здоровяк — Данька. Он не хухры-мухры, он сын боярина Мечеслава Детько.

— Как тут отказать. Собирайтесь. «Судьбинушки» аккуратно в гнёзда укладывайте, — а чего, дороги сейчас те ещё, телегу трясёт, а груз хрупкий, потому, Андрей Юрьевич вспомнил про «решётки» для упаковки яиц и сделал таких десяток. Получается, подвода, запряжённая парой приличных лошадок, везёт сто снарядов. Вторая подвода тащит сам арбалет и троих человек расчёта.

Виноградов «бомбардиров» и сам хотел взять, надо новое оружие испытать, но пусть вьюноши считают, что это они его уговорили. Энтузиазма и ответственности больше будет.