Король сусликов

ГЛАВА 35

К тому моменту, как я добрался по опасной ухабистой дороге до колонии Чаза, суслики спали крепким сном.

Чаз храпел, посвистывая, словно кипящий чайник. Я аккуратно засунул его поглубже в первую попавшуюся мне на глаза сусличью нору, решив, что он сам отыщет дорогу до дома, когда проснется. Я искренне понадеялся, что ни койот, ни филин не потревожат его, пробудив от навеянных марихуаной грез.

По совету короля сусликов я направился обратно в город. Чаз порекомендовал внимательно присмотреться к зданию, служившему некогда универмагом, — присланные администрацией округа рабочие как раз приступили к его сносу. Магазин был очень старым и еще застал времена, которые я вспоминал с большим теплом: в те годы Булл-Ривер Фолз был всего лишь крошечной деревенькой на обочине видавшего виды двухполосного горного шоссе.

На одном из поворотов мне как на ладони открылась долина, затянутая, словно одеялом, толстым слоем дыма.

На этой неделе власти приняли решение устроить встречный пожар. Пришлось спалить километра четыре леса, но тем не менее северную часть возгорания удалось взять под контроль. По обугленным остовам деревьев и кустарников можно было легко догадаться, где похозяйничал огонь. Над горой кружил одинокий вертолет.

Когда я вышел из машины у старого универмага, один из рабочих показал мне полукруглые следы зубов на стене здания. Каждый след отстоял от соседних на четко выверенном расстоянии, будто по магазину выпустили очередь из пулемета. Мало того что стена наполовину сгнила, так суслики еще подгрызли угловые столбы. Шаткое строение с хлипкой гонтовой крышей, которое давно уже было готово и само развалиться, теперь накренилось вперед, будто бы прислушиваясь к невидимому собеседнику, стоявшему у дороги.

Подуй ветерок посильнее, и магазин рухнул бы сам.

Я хорошо помнил этот универмаг. Его закрыли лет двадцать назад из-за тяжбы, инициированной властями округа. Администрация хотела через суд реализовать право на принудительное отчуждение частной собственности, чтобы снести магазин и расширить дорогу. Когда-то в универмаге работали его хозяева и их семеро детей. У всех отпрысков были одинаковые губы и подбородки, а на лицах — одинаковое выражение испуга и смирения, но при этом смирения какого-то неохотного. От них почему-то было трудно отвести взгляд. Семейка казалась странной до безумия, но при этом в ней было что-то удивительно очаровательное.

Выглядели они неопрятно и были какими-то диковатыми. Все как один — с рыжими шевелюрами. Девушки носили старомодные ситцевые платья, а мать вдобавок еще и чепчик двадцатых годов, парни — одинаковые комбинезоны и грязные кожаные сапоги. Я ни разу не слышал, чтоб хоть кто-то из них обмолвился словом.

Как правило, домочадцы выглядят похоже. При виде этой семейки в голову приходила мысль, что их всех отштамповали на одном станке, причем из одной и той же болванки.

А теперь представьте, заходите вы в магазин, и вся эта семейка принимается вас разглядывать. Жутковатое ощущение, доложу я вам. Кстати, этот универмаг был построен в незапамятные времена. Я удивился, узнав, что там есть электричество, что достаточно красноречиво говорит о его виде.

Как я уже сказал, магазин возвели в те годы, когда в здешних краях слыхом не слыхивали ни о районировании, ни о строительных кодексах. В те славные времена вы могли выкрасить свой дом в любой цвет и поставить старый диванчик на веранду. А теперь вам указывают, в какую сторону должен светить у вас фонарь на доме и на какое время можно оставлять машину на улице.

Помнится, на гигантском деревянном прилавке этого универмага стояла большущая банка с завинчивающейся крышкой. В банке плавали маринованные яйца. На моей памяти никто из посетителей так и не купил ни одного яйца из этой банки. В итоге яйца просто плавали в маринаде, словно заспиртованные образцы в какой-то медицинской лаборатории.

Отец семейства, сам по себе казавшийся мне живым ископаемым, носил высокие кожаные ботинки, причем шнуровал он их очень хитро — так в Штатах не делали уже лет сто. Парусиновые штаны он перепоясывал плетеным ремнем с огромной латунной пряжкой. На голове его, вне зависимости от погоды и времени года, всегда красовалась черная шапка-ушанка. На шее всегда можно было лицезреть грязный, покрытый пятнами платок, тоже из какой-то стародавней эпохи. В этом занятном магазине продавалось все и при этом ничего, поскольку выставленные товары казались посетителям совершенно бесполезными.

В один прекрасный день семейка заперла магазин со всем добром и исчезла. Да-да, пропала без всякого следа, оставив включенным свет. Власти взломали дверь только через три недели, да и то после того, как стали поступать жалобы на запах гниющих продуктов.

К тому моменту, как я приехал, бригада рабочих уже вынесла наружу из магазина весь скарб. Мое внимание привлек один из предметов на капоте брошенного пикапа. Теперь я понял, почему Чаз со своими спецназовцами хотел разрушить бывший универмаг.

В стародавние времена в пристройке на заднем дворе магазина располагалась мастерская таксидермиста, в которой в свободное время работал отец семейства. Плоды его трудов были представлены в самом магазине. Над холодильником с мороженым скалило желтые клыки облезлое чучело росомахи. Зверюга словно злилась на тебя за то, что ты хочешь полакомиться эскимо. Над стойкой с консервами на проволоке покачивался канадский гусь с окурком в клюве. Вокруг ящика с бритвами «жиллетт» и просроченными баночками с мыльным порошком для бритья обвивалась кольцами покрытая пылью гремучая змея. Куда бы ты ни кинул взгляд, он непременно упирался в очередное чучело: то в лису, то в косоглазую белку, то в тощую пуму, у которой отсутствовало одно ухо, то в семейство бобров, грызущих березовую ветку.

Поскольку магазин служил еще и автобусной станцией, в нем имелся и буфет. Именно тут останавливался в полдень междугородний автобус, следующий на восток, в Денвер. Пассажиры затаривались газировкой, чипсами, вяленым мясом, после чего выходили на улицу и принимались жевать, таращась на серые холмы и друг на друга, словно солдаты, подавшиеся в самоволку в какой-то далекой дикой стране, в которой прогулки по открытой местности могут плохо закончиться.

Однажды я зашел в магазин, как раз когда возле него стоял автобус. Пассажиры с нехитрой снедью в руках столпились у одного из экспонатов и фотографировались. Именно этот экспонат и стоял сейчас на капоте пикапа.

Владелец магазина изготовил платформу из нескольких листов фанеры, которую обил ворсистым ковролином. На ней он установил чучела шестерых зверьков, застывших в тревожных позах. Очень, очень знакомая мне картина.

Все шестеро сусликов смотрели в одном и том же направлении, будто только-только почувствовали угрозу. Чучельник потрудился на славу. Четко очерченные мускулы плеч напряжены — кажется, еще миг, и они задрожат. Глаза тревожно блестят. Передние лапки цепляются за холмик из земли и мелких камушков — такое впечатление, что зверьки буквально несколько мгновений назад вырыли норку. Я прекрасно понимал, что передо мной чучела, набитые опилками, и все же каждый из сусликов, как живой, чуть подавался вперед, дерзкий, готовый в любой момент сорваться с места. Эта композиция была работой настоящего мастера.

Лязгая гусеницами, к универмагу подъехал экскаватор. Подняв ковш, он обрушил его на крышу здания. Стены задрожали и рухнули — все четыре одновременно, подняв облако белесой пыли. Затем пришел черед бульдозера, принявшегося сгребать обломки в кучу. Вскоре от старого универмага не осталось ничего, кроме водоотвода и куска фановой трубы, торчавшей из асфальта, словно глиняный фаллос.

Я сделал несколько фотографий для газеты и уехал.

Я ужасно переживал за Чаза и потому поехал обратно к норе, в которую его затолкал. На душе было неспокойно — склоны горы Беллиэйк кишмя кишели койотами. Домчавшись до поселения сусликов, я обнаружил, что Чаз сидит снаружи в грязи и раскладывает по алфавиту коллекцию альбомов рок-музыки шестидесятых. На дереве неподалеку были закреплены дорогущие колонки, из которых лилась музыка. Паваротти исполнял арию «Nessim dorma» из оперы Пуччини. В тот самый момент, когда певец взял свою знаменитую ноту «до», от которой мурашки по коже, король сусликов посмотрел на меня и его глаза наполнились слезами.

— Какая потрясающая музыка, — сглотнул он, — ума не приложу, как можно так изумительно петь. Жаль, что я так не умею.

Чаз потер глаза и сдул пыль с идеально сохранившегося альбома «Dave Clark Five». Он был еще не распечатан, в пластиковой обертке. Участники группы в белых нарядах улыбались во весь рот, напоминая мороженщиков.

— Мы ненавидели этот магазин, — промолвил Чаз. — Он вонял, будто был весь пропитан рассолом.