Кровавая Мачеха (СИ)

Глава 4

Мидантия, окрестности Гиблой Реки.

1

Спасенной девчушке — не больше тринадцати. Те, кто ее преследовал — старше ненамного. Здесь не край долгожителей. Даже среди знатных. Впрочем, лично ни одного из них пока встретить не довелось. В погоне участвовало откровенное отребье — в старых, ржавых доспехах, грубых кожаных куртках, да и оружие у них явно из прошлого века. А то и из позапрошлого.

И мылись они явно не слишком часто.

Кажется, одного из них Витольд ранил серьезно. Того, кто и зацепил его самого клинком по плечу.

Вокруг мерный шум гнилой воды… и голосов тех, кто в ней живет. А еще их плавников, щупалец и прочих… отростков. Жуткое плюханье по воде и вязкой ряске.

Надолго ли этот многовидный бестиарий от них сбежал? И как скоро вернется?

Впрочем, часть из них разумны. Вообще или всё еще.

А те, что забыли родство, пока не вылезают из Реки. Пока. Лень. Находят себе добычу и в воде. Там ее водится много.

Никто ведь не знает, нет ли у них привычки порой выбираться поохотиться? Особенно по ночам, а ночевать тут придется.

— Ты ранен, — Арабелла пытается хлопотать вокруг Витольда, тот лишь отмахнулся: царапина. Просто глубокая.

Но ни кость, ни крупные жилы не задеты, так что зарастет как на собаке. Всегда зарастало.

Сейчас согреется вода, и можно будет нормально промыть рану. Ну, если кипячение поможет мутной влаге из этого родника.

Зато старик показал, что даже здесь иногда разжигают костры. Или хотя бы один.

И зато в этом кипятке можно как-то прополоскать кусок рубахи и тут же на костерке высушить.

А стрела лишь прошила мякоть плеча. Заживет легко.

Мази нет, и спиртного не осталось, но проводник рекомендует травы. Местные. Остается лишь поверить.

Старик-проводник протягивает спасенной потертую флягу с какой-то местной травяной дрянью. Девчушка опасливо оглядывается на Евгения. Тот уверенно кивнул, и рыженькая растрепанная девочка торопливо потянулась к настою.

Именно император вытолкнул малышку из-под стрелы. И теперь на него смотрят два огромных синих восторженных юных глаза.

— Чего они хотели? — уточнил Витольд. — Сожрать ее? Принести здесь в жертву? Зачем ее загоняли в Реку?

И тут же от души обругал себя, когда тоненькая, как хрупкий стебелек, спасенная девчушка содрогнулась и пугливо дернулась к Евгению. Знала бы, кто он такой!

Арабелла тянется к местной туго плетеной корзинке с водой. Как ни странно, но та не загорелась. И воды не вытекло ни капли.

А котелков у них тут не водится. И с собой Витольд прихватить не догадался, вот незадача.

— Нет, — привычно мерным голосом ответил старик. — Стрелять они начали, потому что вмешались вы. Девочку хотели просто сделать одной из нас. Раз уж отправили к нам навсегда. Ее загоняли всего лишь на мель, не на глубину. Река довершила бы свое. Как и укусы мелких… Потерявших Разум.

— Зачем⁈

— Так решили старейшины Неизмененных. Так велят их обычаи.

— Что за мрак?

Что тут вообще творится — в этой стране? У Мэнда хоть была соответствующая репутация.

И стоит ли удивляться, что черные дохлые змеи, потеряв тот самый кровавый Мэнд, первым делом ринулись именно сюда?

— На девушке увидели неотвратимые знаки грядущего превращения. Значит, ее уже не спасти. Осталось только помочь прижиться здесь. Мы много раз пытались объяснить Неизмененным, что совсем не нужно для этого окунать кого-то в Великую Реку. Достаточно отправить его сюда, и время и воздух свое возьмут. Рано или поздно. От этой судьбы не уйдешь.

Значит, дышать местными парами и впрямь нельзя!

— Это твое царство, император Мидантии, — едко усмехнулся Вит. — Твоя империя мрака и ужаса.

— Не совсем так, — уже привычно мягко возразил император Евгений. — У Мидантии полно своих грехов, но царство мрака и ужаса пришло из Мэнда. Здесь — не оно. Это совсем другое… изменение.

— Ты уверен?

Яд в воде, яд в воздухе. И в крови живущих в этой Бездне людей. Крови, уже смешанной с водой Гнилой Реки.

И даже бодро вещающий местные прописные истины старик — безумен, хоть с виду и кажется нормальным. Внешне.

И еще неизвестно, что польет с этих туч, когда они наконец лопнут. Испаряется-то туда всё прямиком с отравленной Реки.

— Да. В тех, кто здесь обитает, зла не больше, чем в обычных людях. И между собой они столь же разнятся. Взгляни на них.

— Не хочу взглядывать. Уже насмотрелся. А на тех, что уже переселились в Реку, смотреть и вовсе не стоит. Может, для тебя сожрать нас и не зло, но я считаю иначе.

— Утратившие Разум — невиновны в этом, — мягко возразил Евгений, а старик согласно кивнул.

И сложно сказать, что из этого бесит больше.

— А я не хочу здесь оставаться, — спасенная девочка поежилась, возвращая флягу назад старику. — Это место превратит меня в одну из них. Быстрее, чем я успею сбежать.

— Насколько я понимаю, тебя и отправили сюда, как одну из них? — осторожно уточнила Арабелла.

— Я не превращусь, если буду далеко отсюда! — яростно выкрикнула девочка. — Я знаю: так делали раньше. Взгляни: я еще ничем не отличаюсь от тебя и твоих друзей. Просто Старейшины спятили. Приговоренных беглецов прежде искали десятилетиями, прежде чем находили. Их убивали сразу, чтобы скрыть правду. То, что вдали они оставались самими собой, даже если действительно начинали меняться. Изменения не шли дальше. И только здесь…

— Болезнь настигала, — продолжил Витольд. — Да, император, у тебя тут дикость на окраинах цветет и пахнет, а ты даже не знал.

Тень пробежала по лицу Евгения, но взгляда тот не опустил:

— Я стал императором не годы назад. И мне было несколько не до старинных обычаев далеких окраин. Нет войны — уже хорошо.

И нет черных Змей, да. Ну что ж, тут их нет, разве нет? Ни одного дохлого жреца на все окрестности. Отсюда, небось, даже они удерут во все лопатки? Одно дело — расхаживать с рыбьими глазами, и совсем другое — самим стать рыбой. Вдруг премудрые Старейшины и у тебя «изменения» разглядят?

Чем вы там занимались у себя в столице столько лет — ядами, убийствами, развратом и заговорами? Пока жирную… рыбу жадно рвали с головы, с хвоста она уже сгнила?

— Это не так, — пожал плечами старик. — Вы придумали красивые легенды о сбежавших и счастливо исцеленных. Но кто их встречал, если они никогда не возвращались назад? Ты говоришь, их убивали, но кто это видел? Зато именно из-за таких упрямых беглецов и загоняют новичков в Реку. Чтобы лишить бесполезной надежды. Всех — не только мятежных упрямцев, вроде тебя. И порой… вы все-таки гибнете — по своей же вине. Если рядом кто-то из Древних Потерявших Разум, и он голоден. Найдись у вас смелость и разум смириться — всё давно бы успокоилось. Старейшины — не враги ни нам, ни Великой Реке. Река просто постепенно принимала бы вас, как своих, в материнские объятия и помечала своими водами.

— Ничего бы не успокоилось, — дернула плечом девочка. — Эта Река — сплошной яд, а вы поклоняетесь ей, как родной матери. Да что же вы за люди такие⁈

Полностью согласен.

А еще Витольд внезапно понял, что ее страх уже проходит. Испаряется. Едва забрезжила надежда. Девчушка уже наверняка пыталась удрать и прежде. Не зря старик обозвал ее упрямой мятежницей. Потому бунтарку и собирались окунуть в Реку?

Впрочем, возможно, они тут окунают и впрямь всех. На всякий случай. Потому как кто-то, как он сам, Белла или эта девочка бьются насмерть сразу, а кто-то может сначала выждать и обмануть бдительность врагов, как… Евгений Мидантийский.

Сам император мрачен как сотня грозовых туч. Но Витольд всё равно его добил. За всё. За Беллу, чьей жизнью такие политики играли в Эвитане, затем в кровавом Мэнде и продолжили здесь.

И за то, что за столько лет никто в блистательном Гелиополисе даже не интересовался этой Великой змеиной… Рыбьей Рекой, чтоб ей!

— Войны нет. Просто тихо-мирно детей превращают в безмозглых уродов. В соответствии с милыми провинциальными традициями.

Император резко повернулся. Обманчиво-спокойно. Только в черных глазах что-то плеснулось. Всего на миг:

— Это не я вызвал черных Змей из небытия. И не я тебя предал. Не я изнасиловал твою жену и убил твоего ребенка. Не я продал тебя злейшим врагам — за золото и фавор. Я — не Мигель Мэндский, не принц Гуго и не твой отец. Не трать впустую ненависть, Витольд Тервилль.

— Просто ты — тоже политик, Евгений Мидантийский. И готов был обменять жизнь моей подруги на свою дочь.

— И поступил как плохой политик. Мне это сказали все, кто успел, но иначе я не смог. Вики — мой ребенок. Я уже говорил это тебе. Что бы сделал ты, чтобы спасти свою жену и дочь или сына? И кто-то всегда будет править. А доброте не по пути с короной. Мой кузен Константин пробыл императором три часа. Но если трон не займет никто, крови прольется даже больше, чем при самом жестоком тиране. Люди не умеют жить сами. Если нет одного сильного короля — будет много мелких корольков. Диких разбойничьих шаек. А время от времени — еще и бунтующая чернь.

— Их ведут вожди, рвущиеся к власти. Те самые корольки.

Император криво усмехнулся. Даже с некоторой горечью. Казнит врагов он так же?

— Вожди, рвущиеся к власти, отдают приказы убивать своих врагов. Но грабят лавки торговцев, насилуют женщин и жгут дома соседей люди по своей воле. И с большим удовольствием.

Неужели и впрямь возразить нечего? Признать, что простые люди — это обычное, глупое стадо? Нуждающееся в строгих пастухах. А то еще и в опасных хищниках.

И свинопринц Гуго Жирный как раз к настоящей власти не рвался никогда. Только грабить и насиловать. И набирал себе точно таких же Розовых Солдат. И его приказы они выполняли отнюдь не из-под палки.

Витольд устало привлек к себе вымотанную Арабеллу, привычно закутывая в плащ. Похоже, его рана утомила ее окончательно.

Спасенная девочка так же легко прильнула к плечу Евгения. Рыжие спутанные волосы беглянки рассыпались по рукаву императору.

А тот тем временем взялся другой рукой полировать оружие. Ловко держа лезвие подальше от ребенка.

— Кем ты сам считаешь себя, император Евгений Мидантийский? — теперь приходится понижать голос. — Хорошим правителем?

— Меньшим злом. Я читал те же книги, что и ты. Даже больше, чем ты, потому что библиотека дворца — много богаче. Я знаю всех просвещенных философов и гуманистов наизусть. Мы с Константином много лет думали об этом и в итоге разошлись во взглядах. Но прав оказался я, не он. Может, когда-то люди и смогут жить по добрым, светлым, умным книгам. Но не при нас и даже не при наших внуках.

— Ты использовал Арабеллу…

— Я уже сказал: здесь политика ни при чём. Я спасал свою дочь. Единственного по-настоящему любимого мной человека. И единственную, в чьей любви я уверен. Считай это слабостью, Витольд Тервилль. Хороший политик и правитель на шантаж не поддастся. Об этом мне сказали не только мои друзья, но и сам шантажист.

Да, наверное. Политики в идеале любят только себя и власть. Император Евгений Кантизин и впрямь рискнул Беллой. Но и собой — тоже. Ради своего ребенка.

Может, прозвище Милосердный ему всё же дали не просто так? Даже в Мидантии.

Витольд заскрипел зубами, при неловком движении самодельная повязка из местной травы слишком туго легла на… царапину. Дергающую и нарывающую всё сильнее.

— Витольд, мы сейчас должны быть союзниками, — устало проговорил император. — Иначе просто отсюда не выберемся. Ни мы, ни Арабелла, ни эта девочка. Просто сгнием здесь. Или нас убьют посланные Старейшинами воины. Или… сами превратимся во что-нибудь. Вдруг эта болезнь рано или поздно настигает и иноземцев? А у нас в крови может не быть защиты от заразы. Мы должны придумать план спасения. И поскорее.

— Ты готов был сам убить Беллу, — не опустил глаз Вит.

— Чтобы не отдавать ее черным жрецам. Но я надеялся, что до этого не дойдет.

— Это ты привел ее туда. Будь ты проклят! — сорвался Витольд. Свистящим шепотом — и оттого собственный голос тоже кажется змеиным шипением. — Всё из-за тебя! Ты знал, что Арабелла ждет ребенка. Ты мог просто отправить ее в Эвитан, будь в тебе хоть капля чести! И сейчас Беллы не было бы здесь.

Этот Евгений ведь даже младше его самого. Что это такое — в двадцать три года получить абсолютную власть над огромной страной? Над сотнями тысяч живых людей? Не как Карл Сезаринг — тот никогда не осознавал ответственности. Обязанностей у него не было — только права. Как и у его родного дяди — отпетого мерзавца Гуго Жирного.

Но ведь с Евгением Мидантийским всё иначе. И от этого еще паршивее. Знать, что твой враг — даже не подонок и не мерзавец. Просто… разумный политик. И даже искренне любит свою семью. Он ведь за родную дочь рискнул и собой.

Арно Ильдани в последнем случае поступил бы так же, но не Фредерик Юбочник. А ведь он был еще ничего — на фоне всех последующих эвитанских королей.

— И я знал принца, что придерживался совсем других принципов. Я был другом его сына.

Евгений длинной, тонкой палкой поворошил остатки погибающего костра. Те слабо заалели и задымились, пытаясь ожить. Каким болотным кустом была при жизни эта палка? Деревьев здесь нет…

— Думаю, ты говоришь о полководце Арно Ильдани.

— Нетрудно догадаться.

Император наконец закончил точить клинок и одним движением ловко и осторожно вбросил его в грязные как их одежда, ножны. Брезгливости в нем ни на медяк. Радоваться ли хоть этому?

Спасенная девочка лишь шелохнулась, так и не проснувшись. А Белла спит сейчас крепко, как усталое дитя.

— Да. И не только потому, что твоя спутница по скитаниям принцесса Арабелла — невеста Грегори Ильдани. Ты слишком часто сам упоминал Грегори Ильдани.

— Белла — мой друг и названая сестра.

А может, не только названая. Но императору Мидантии такое знать незачем точно.

— И ты давно знаешь, кто отец ее ребенка. Она изначально призналась в этом.

— Пусть так. Но догадаться легко и без того. Даже у вас в Эвитане подобные принцу Арно — редкость. И вспомни конец его судьбы.

— Он и у тиранов бывает не слаще, — Витольд здоровой рукой поправил повязку поудобнее. Уже привычно морщась от боли. — И не только у нас в Эвитане или в Мэнде. Вспомни…

— Моего отца и дядю? Согласен. Но я не сказал, что одобряю тиранию. Вспомни, отца я сверг сам. Чтобы не дать ему убить мою семью, веришь ты в такой мотив или нет. А у вас в Эвитане и сейчас есть политик, чьи убеждения схожи с вашим Арно. Герцог и маршал Анри Тенмар. Я уже говорил тебе о нем. Но он — не король и никогда таковым не станет. Когда у него был шанс примерить корону, он надел ее не на себя. Как считаешь, Витольд Тервилль, о чём это говорит? А сейчас нам пора разбудить дам, вернуться к холмам и поискать укрытие понадежнее открытого неба. Видишь черные тучи на горизонте. Вдруг они собрали воду из Гиблой Реки?

2

Ночные костры жарко пылают в зимней ночи. Слишком холодной для южной Мидантии. И слишком теплой для Севера, о каком в детстве грезила Юльхен.

За стенами плотного шатра воин и девушка по очереди пьют из чаши. Его волосы — смесь черни с пеплом, особенно на висках. В ее глазах — решимость и отчаяние.

Воина Евгений узнал: Анри Тенмар. Кто его спутница?..

Внезапная тревога заставила Евгения открыть глаза мгновенно. Под рукой — теплая рукоять клинка. Ее греет человеческое тепло — даже в сыром подземелье, куда они скрылись. Потому что окрестные холмы слишком доступны для вражеских стрел.

На страже сейчас Витольд Тервилль… и именно его приближение Евгения и разбудило. Его тень — в тусклом сереющем отсвете из тоннеля, ведущего к Гнилой Реке.

А еще Евгений понял, что Тервилль ждал уже до последнего. Терпел до последнего.

А теперь прикрыл глаза — наверное, думал, что на миг. Только чуть передохнуть.

Но уже их больше не открыл. Как и не смог удержаться на ногах.

Бывший эвитанский лейтенант Витольд Тервилль мешком повалился на сырую, холодную землю Гнилых Окраин Мидантии. И можно даже не сомневаться, что рядом с его телом любой клинок нагреется еще сильнее. Как от жаркого огня пылающего очага.

Как сейчас пылает лоб упрямого эвитанца. Прямо над запавшими закрытыми глазами.

Как сейчас не помешали бы жарко горящий — нет, не чужой лоб, а костер. А еще — теплый, сухой плащ и горячая чаша из сна! Даже вместе с зимней — лютенской? — ночью.

Воспалению раны Евгений даже не удивился. А мог бы догадаться раньше. Как и понять, что сырость и холод легко ускорят любую болезнь. Особенно лихорадку.

И насколько же плохо этому Витольду, что сейчас он даже не дрогнул от прикосновений недавнего врага! От того, что враг кутает его в плащ. Увы, тоже уже отсыревший.

— Проснитесь, — Евгений осторожно разбудил спавших рядом Арабеллу и спасенную местную девчушку по имени Мика — с рыжими, как у Юли, волосами. — С нами раненый в жару.

— Я принесу воды, — подал из тьмы голос их старый проводник. Сереющий отсвет озаряет далеко не всю пещеру. — Горячей, с травами.

— Они помогут? — уточнил Евгений.

— Если будет на то воля Кроноса.

Того самого, что не только давно рехнулся, но и должен быть вне себя от гнева — за уведенную у него из-под носа жертву? Этот поможет, держите шире карманы. Или куда тут принято что прятать?

Как старик угадал, что у чужеземцев беда? Знал заранее? И не счел нужным предупредить.

Увы, сейчас не время превращать его в еще одного врага. Даже настораживать не стоит. Не больше, чем он уже насторожен.

— Вам следовало просто отдать девушку Реке. Реке и нам. О ней бы позаботились.

Если бы не съели. Такое тоже здесь встречается — старец вчера признался сам.

А Евгений раз уже почти отдал — другую девушку другому древнему безумному богу. Хватит. На сей раз на второй чаше весов не лежит жизнь его дочери, и потому он вполне в своем уме.

Каким смертельным ядом начинены клинки их врагов? Так и не назвавший имени старик этого не знает. Или не желает говорить. А читать мысли Евгений еще не научился.

Может, дело и не в оружии. Может, достаточно самой близости Великой Реки и яда в ее волнах.

Ведь все они, пришедшие издали с Тайных Путей, привыкли к теплу и к живительному морскому ветру. Даже когда-то рожденный на Севере Витольд Тервилль.

— Мы никого не отдадим, — ободряюще кивнул Евгений Мике, прежде чем вспомнил, что она может этого не увидеть.

— Зато теперь вас ищут, — изрек из темноты старик, не приближаясь к ним. Будто боясь заразиться.

Впрочем, гораздо хуже, если бы сейчас неслышно крался с отравленным клинком. Или тонкой, незаметной иглой.

Или сделал это, пока на страже сидел уже больной Витольд.

Совсем необязательно, что Евгений во сне расслышал бы осторожно крадущееся приближение кого-то из местных. Он ведь действительно не Пасынок Старца с Горы. И чистокровный человек, а обитатели побережья Гнилой Реки — нет.

— Вит, держись, — Арабелла отчаянно сжимает руку Витольда.

— Борись ради своей женщины, что ждет тебя в Эвитане, — внезапно склонился к раненому сам Евгений.

— А у тебя такая женщина есть? — вдруг прохрипел Витольд. Иссиня-бледное лицо, запавшие глаза, раскаленный лоб. Совсем плох.

И встревоженная, измученная дорогой и переживаниями Арабелла выглядит немногим лучше.

Но хоть очнулся — уже хорошо.

— Не знаю. Раньше думал, что нет.

Старик скрылся во тьме, и одному Творцу не слишком милосердному известно, вернется ли назад. С травами или без них, и еще неизвестно, с какими. И что будет с Тервиллем — после непроверенного лекарства.

Зато что без него, известно точно. Смерть.

Темный мрак сырой пещеры, за развилками — десятки бесконечных коридоров. И будто даже сейчас в их бездонной глубине, далеко-далеко — тонкое, мерзкое хихиканье. Будто местные твари забрались уже везде. А кто им помешает?

— А сейчас?

Если не найти противоядие в ближайшие часы — Витольду не выжить точно. А заодно — если не найти настоящее тепло, сухость, свежий воздух, чистую воду, горячую пищу…

Но за пределами пещеры на них идет охота — с тем же отравленным оружием. Если старик говорит правду.

И если он не вернется в самое ближайшее время, Евгению придется самому выйти наружу. Больше некому.

А еще Витольд всё еще в сознании. И требовательно смотрит на него горячечным взглядом. Будто ответ на последний вопрос и впрямь для него важен. Будто имеет серьезное значение.

— А сейчас не могу об этом думать вообще, — признался Евгений. — Не вправе. Тревоги об еще не случившемся лишают сил уже сейчас. У меня есть моя маленькая дочь, моя жена и моя страна. И я надеюсь, если выберусь отсюда — встречу в целости и сохранности всех трех. А до тех пор не смею в них усомниться.