Кровная связь

Глава пятнадцатая

Специальный агент Кайзер выше Шона ростом и тоже заполняет все пространство моей кухни, хотя и по-другому. Он выглядит более вещественным, плотным, что ли. И хотя он явно сдержаннее вспыльчивого Шона, совершенно очевидно, что, если в том возникнет необходимость, он способен двигаться и действовать очень быстро. Дружелюбное выражение на его лице, которое я видела на месте преступления в доме ЛеЖандра, исчезло, уступив место пронзительному взгляду, от которого ничего не укроется.

– Доктор Ферри, – приветствует он меня коротким кивком.

– Это что, шутка? – спрашиваю я. – Очевидно, вы, ребята, решили напугать Шона и меня?

– Никаких шуток. Натан Малик попросил разрешения побеседовать с вами наедине. – Выражение глаз Кайзера говорит мне, что он не лжет. – У вас есть какие-либо соображения относительно того, зачем ему это понадобилось?

– Нет. Разумеется, нет.

– Вы действительно рассказали мне все, что помните о том времени, когда были знакомы с ним, учась в медицинской школе в Джексоне?

– Абсолютно все.

Кайзер смотрит на Шона, потом переводит взгляд на меня.

– Может быть, вы что-нибудь попросту забыли о том периоде?

– Что вы имеете в виду?

– Вы сказали мне, что в то время довольно много пили.

Неуклюжая попытка со стороны агента ФБР вести себя тактично только усиливает ощущение вторжения в мою личную жизнь. Я бросаю взгляд на Шона, но он смотрит прямо перед собой, сжав зубы.

– Что, черт побери, вы хотите этим сказать? Что происходит?

Кайзер не отводит взгляда.

– Вы понимаете, что я имею в виду.

Я делаю шаг назад, пытаясь взять себя в руки и успокоиться.

– Помню ли я все, что происходило на этих вечеринках? Каждое слово и каждый жест? Разумеется, нет. Но самое существенное я, естественно, помню.

– Вы никогда не вырубались в присутствии Натана Малика?

– Проклятье! Нет, конечно. А он что, утверждает обратное?

– Доктор Малик вообще ничего не говорит, доктор Ферри. Я всего лишь пытаюсь уточнить кое-что.

– Я никогда не вырубалась в его присутствии.

– А вы всегда помните, как теряли сознание?

– Откуда вам вообще известно, что я вырубалась и теряла сознание? – ядовито интересуюсь я, в бешенстве глядя на Шона. – Послушайте, я встречалась с Маликом, когда его звали по-другому, больше десяти лет назад. Он пару раз пытался меня снять. Я отвергла его. Это все.

Кайзер явно сбит с толку.

– Тогда почему сейчас он хочет побеседовать с вами? Похоже, он выбрал неудачное время, чтобы возобновить случайное знакомство, вам не кажется?

– Спросите об этом у него!

– Он не желает разговаривать с нами. Он хочет побеседовать с вами.

Внезапно я понимаю, зачем пришел Кайзер.

– Вы ведь хотите, чтобы я поговорила с ним, верно? С Маликом, я имею в виду.

Лицо агента ФБР ничего не выражает.

– А вы сами хотите побеседовать с ним?

– Я не стану отвечать на этот вопрос.

– Почему?

Я сердито качаю головой.

– Не играйте со мной в свои игры, агент Кайзер. На ваш вопрос не может быть правильного ответа. Если я скажу, что хочу разговаривать с Маликом, вы заподозрите, что у меня была с ним связь. Если я скажу, что не желаю с ним видеться, вы спросите: «Почему?» – как будто я что-то скрываю. Вы хотите чтобы я поговорила с этим человеком или нет?

Кайзер извиняющимся жестом выставляет перед собой руки.

– Похоже, мы не с того начали. Это моя вина. Почему бы нам не присесть? – Он жестом указывает на кухню.

Я остаюсь стоять, а он опускается на стул и ждет. Я смотрю на Шона, тот пожимает плечами и усаживается справа от Кайзера. Спустя мгновение я сажусь напротив агента ФБР.

– Я знаю, что положение сложилось непростое, – начинает Кайзер. – Но это все пустяки по сравнению с тем, что обрушится на вас, когда вы переступите порог своего дома. У нас два убийства, совершенных за три дня. Газетчики сходят с ума. Если они узнают, что Малик попросил предоставить ему возможность побеседовать с вами, будет очень плохо. Если они узнают о… – Кайзер кивает на Шона и меня, – вы оба можете распрощаться с карьерой.

– Почему это? – спрашивает Шон вызывающим тоном. – У нас роман, пусть так. Это не имеет никакого отношения к работе.

Кайзер смотрит на стол, на котором разложены фотографии места преступления и копии полицейских рапортов и отчетов.

– Дерьмо… – бормочет Шон.

Я вижу по его лицу, что он с трудом верит в происходящее. Он думает о жене и детях. О своей отставке. Я чувствую себя еще более одинокой и покинутой, чем прошлой ночью.

– Ребята, я вам сочувствую больше, чем вы можете себе представить, – говорит Кайзер. – Женщину, с которой живу, я встретил во время расследования одного громкого убийства. В то время я не был женат, но вполне могу представить, каково вам приходится. О'кей? Но прямо сейчас мы с вами должны сосредоточиться на этом деле. Если мы его раскроем, то попутно сами собой решатся и другие проблемы.

– Откуда вы узнали о нас? – спрашивает Шон. – Откуда вы узнали, что я здесь?

Кайзер бросает на него выразительный взгляд, словно хочет сказать: «Не держите меня за дурака», после чего оборачивается ко мне:

– Вы правы, доктор Ферри. Если вы осознаёте всю важность этой встречи, я бы хотел, чтобы вы побеседовали с Маликом. Судья почти наверняка вынесет сегодня решение о его аресте за неуважение к суду. Малик наотрез отказался предоставить нам имена своих клиентов или истории их болезней. Что до меня, то я бы предпочел пока оставить его на свободе, но на нас оказывают сильное давление. Так что нам нужен хотя бы какой-то сдвиг или прорыв в этом деле. Мы и так уже находимся в противостоянии с Маликом. Прежде чем мы арестуем его и он предстанет перед судом, я бы хотел выудить из него все, что только возможно. А поскольку он обратился с просьбой устроить ему разговор с вами, нам представилась уникальная возможность добиться этого.

– Но…

– Встреча подобного рода, конечно же, является рискованной, причем во всех смыслах. Прежде чем решиться на нее, нам с вами предстоит весьма откровенный разговор. И здесь не должно быть места обидам или уязвленному самолюбию.

Джон Кайзер всего на три или четыре года старше Шона, но в нем чувствуется искренность и такая глубина натуры, что последний рядом с ним выглядит просто мальчишкой. И еще усталость, которая не имеет ничего общего с возрастом… Шон далеко не мальчик. Он ветеран отдела по расследованию убийств, и ему многое довелось повидать на своем веку. Интересно, что же пришлось пережить фэбээровцу, от чего он так постарел?

– Я понимаю, – отвечаю я. Перспектива оказаться лицом к лицу с Натаном Маликом и поговорить с ним вызывает у меня странное возбуждение. – Задавайте свои вопросы.

– Ваш отец служил во Вьетнаме, правильно?

– Правильно.

– Один срок? С шестьдесят девятого по семидесятый год?

– Да.

– А в восемьдесят первом он был убит?

Я подавляю желание выразить свое неудовольствие.

– Правильно. В то время мне было восемь лет.

– Я попытался получить копию отчета о вскрытии вашего отца, но, похоже, его оригинал властями штата Миссисипи утерян. Я хочу спросить, нет ли какой-либо связи между убийством вашего отца и убийствами, которые произошли здесь в течение последнего месяца?

– Вы имеете в виду следы укусов? Что-нибудь в этом роде?

– Все, что угодно. Любое сходство.

– Ничего общего. Вы предполагаете, что мой отец познакомился с Натаном Маликом во время службы во Вьетнаме?

– Вполне возможно. Может быть, они встретились еще до Вьетнама. Натан Малик и ваш отец… оба родились в пятьдесят первом году, и оба в штате Миссисипи. Пусть и в разных городах, которые отстоят друг от друга на две сотни миль, но их пути могли пересечься и до Вьетнама, и потом, когда оба оказались в этой стране.

Шон начинает проявлять признаки нетерпения.

– А что записано в их личных военных делах? Это в самом деле возможно?

– Если бы все было так просто, – говорит Кайзер. – Я видел личное дело Малика, но все сведения о военной службе Люка Ферри засекречены до две тысячи пятнадцатого года.

У меня вдруг возникает чувство, что я наблюдаю за происходящим со стороны. Я как будто не принадлежу к этому миру.

– Я не могу в это поверить.

– С чем, черт возьми, мы столкнулись, Джон? – спрашивает Шон.

– Не имею ни малейшего понятия. Пока, во всяком случае. – Кайзер уязвлен, и это заметно. – Можно сказать лишь, что это дело намного сложнее, чем мне показалось на первый взгляд. – Он поворачивается ко мне. – Я знаю, это очень неприятно, когда в личной жизни начинают копаться посторонние люди, доктор. Но если вы можете…

– Задавайте свои вопросы, – повторяю я. – Я догадываюсь, что самое плохое вы приберегли напоследок.

У Кайзера такой вид, словно он предпочел бы не касаться темы, о которой неминуемо пойдет речь.

– После нашего вчерашнего разговора я позвонил доктору Кристоферу Омартиану. Чтобы выяснить, что он помнит о Малике.

Я закрываю глаза и приказываю себе успокоиться. Крис Омартиан пытался покончить с собой из-за меня. Вероятно, он многое мог бы порассказать обо мне, причем ничего хорошего.

– Доктор Омартиан весьма нелюбезно отозвался о вас, – подтверждает мои опасения Кайзер. – Я понял, что он к вам до сих пор неравнодушен, даже после всего, что произошло. И в свете того, что он рассказал, я должен задать вам несколько вопросов.

– Валяйте.

– Он высказал предположение, что вы можете страдать маниакально-депрессивным психозом.

– Я им не страдаю. Но мне поставили диагноз «циклотимия».

Кайзер бросает на меня вопросительный взгляд.

– Цикло… что?

– Циклотимия – это легкая форма биполярного расстройства. У меня наблюдаются маниакальные симптомы, которые по своей выраженности не подпадают под определение настоящего маниакального психоза. Такие симптомы называются гипоманией или гипоманиакальным состоянием. Диагноз зависит от частоты и степени тяжести проявления маниакальных приступов.

Агенту ФБР явно требуются разъяснения.

– Послушайте, я страдаю депрессией. Иногда у меня случаются приступы маниакального поведения. Они наблюдаются с разной частотой. Шон терпел мои перепады настроения в течение почти двух лет. Я могу впасть в суицидальную депрессию, а неделю спустя парить над землей от счастья. Я считаю себя неуязвимой, могу пойти на неоправданный и сумасшедший риск. Иногда я совершаю не очень приятные поступки. И иногда – не слишком часто – не помню того, что их совершила.

Кайзер бросает выразительный взгляд на Шона, и тот несказанно удивляет меня, заметив:

– Все на самом деле не так плохо, как она описывает. Кэт вполне держит себя в руках.

– Доктор Ферри, – осторожно говорит Кайзер, – существует ли хотя бы малейшая вероятность того, что вы обращались к доктору Малику в качестве пациентки?

– Что?

– Я должен был спросить об этом.

– Почему? Вы полагаете, что я страдаю множественным расщеплением личности или чем-нибудь в этом роде?

– Я всего лишь пытаюсь составить целостную картину.

– Я не вписываюсь в эту вашу картину с Натаном Маликом! Я его знать не знаю.

– Ладно. – Кайзер складывает пальцы домиком, но в глазах его заметно сомнение. – Вы полагаете, что сейчас пребываете в достаточно хорошем состоянии, чтобы пойти на эту встречу?

Я собираюсь ответить, но он поднимает руку.

– Я всего лишь думаю о ваших приступах паники на месте преступления. Никто не может знать заранее, в какие игры начнет играть с вами Малик и какие загадки он примется загадывать.

– Где должна состояться встреча?

– Малик предложил свой кабинет. Собственно говоря, это недалеко отсюда. На улице Риджлейк. Рядом с бульваром Ветеранов. Он хочет поговорить с вами наедине и лицом к лицу.

– Вы ведь шутите, да? – спрашивает Шон.

Кайзер отрицательно качает головой, но при этом не сводит с меня глаз.

– Естественно, мы дадим вам микрофон. Группа специального назначения расположится снаружи, за дверью, и вы, если почувствуете опасность, сможете позвать ее на помощь, произнеся заранее оговоренную фразу.

– Не пойдет, – сердито вмешивается Шон. – Малик может застрелить ее еще до того, как ваши парни откроют дверь. Я видел, как случаются подобные вещи. И вы тоже, Джон.

Кайзер мрачно смотрит на Шона.

– Доктор Малик сказал, что доктор Ферри, если хочет, может прийти к нему на встречу вооруженной. Кроме того, он заявил, что мы можем записывать разговор, если сочтем нужным. – Агент ФБР переводит взгляд на меня. – Думаю, вы догадыватесь, почему я намерен позволить этой встрече состояться в кабинете Малика.

– Это его территория. Чем более свободно и комфортно он будет себя чувствовать, тем выше вероятность того, что он скажет что-нибудь полезное для вас.

Кайзер улыбается.

– Как приятно, что иногда для разнообразия не приходится кормить кого-то с ложечки. – Он указывает на жуткие фотографии места преступления, разложенные на столе. – Пять убийств за месяц, из них два – за последние три дня. Я бы сказал, что наш убийца быстро деградирует. Ради того, чтобы остановить его, я соглашусь на что угодно.

– Все это дерьмо собачье, – откровенно заявляет Шон. – Устройте встречу на нейтральной территории. В месте, которое вы сможете контролировать.

Я кладу руку ему на плечо.

– Успокойся, Шон. Когда, вы говорите, нам следует выдвигаться к месту событий?

Кайзер поднимается со стула и смотрит на меня сверху вниз.

– Малик сейчас у себя в кабинете. У меня в фургоне бригада технического наблюдения. Сколько вам нужно времени, чтобы одеться?

Меня окатывает восторженный холодок предвкушения. Впервые за последние три дня моя жажда спиртного уменьшилась до того предела, когда ее можно терпеть. Убиты пять человек. Сотни агентов правоохранительных органов сбиваются с ног, чтобы найти убийцу, тем не менее никто из них и близко не подошел к решению этой задачи. А мне сейчас предстоит войти в комнату к мужчине, который, скорее всего, и совершил эти преступления. Нормальный человек просто обязан испытывать страх. Или тревогу, по крайней мере. Но я ощущаю лишь радостное возбуждение, чистый, ничем не замутненный восторг радости бытия. Единственным более-менее близким чувством можно с натяжкой назвать лишь почти сексуальное ощущение гипертрофированного самосознания, которое сигнализирует о приближении приступа маниакальной депрессии. А такого не испытывает ни один нормальный человек.

Кайзер и Шон наблюдают за мной с вниманием врачей психиатрической лечебницы. Я с трудом подавляю желание по-идиотски рассмеяться.

– Дайте мне десять минут.