Кровная связь

Глава пятьдесят восьмая

На мой стук Пирли не отвечает. Когда я все равно пытаюсь войти, то обнаруживаю, что дверь заперта. Это вселяет в меня страх. Пирли никогда не запирает дверь. По крайней мере, так было всегда, пока я жила здесь. Еще один признак того, что многое изменилось.

А заодно она задернула и занавески. После безуспешных попыток открыть хоть какое-нибудь окно на первом этаже, я решаю обойти дом сзади. Створки одного окна здесь закрыты всего лишь на защелку. Пришлось потрясти раму, а потом поднять створку вверх.

В спальне Пирли темно, ее кровать пуста. Она живет в перестроенном бывшем помещении для слуг, как и мы, поэтому в доме нет коридоров. Я быстро подхожу к двери и иду на кухню.

Как и мать сегодня утром, Пирли сидит за столом в темноте, не зажигая света, невидящим взглядом уставившись в пустоту. В отличие от матери, она курит. Я не видела, чтобы Пирли курила, с тех самых пор, как была маленькой. В пепельнице полно окурков, а рядом с чашкой кофе стоит бутылка дешевого виски.

– Пирли?

– Я подумала, что это Билли Нил пришел за мной, – хрипло выдыхает она.

– Почему он должен прийти за тобой?

– Из-за того, что я знаю.

В ее голосе слышна пугающая нотка фатального смирения и обреченности.

– И что же ты знаешь?

– То же самое, что и ты, я полагаю.

– Что ты имеешь в виду?

В глазах у нее появляется осмысленное выражение.

– Не играй со мной. Скажи, зачем ты пришла сюда.

– Мне предстоит неприятное свидание с дедом. Но сначала я хотела поговорить с тобой.

Она не мигая, пристально смотрит на меня.

– О чем?

– Тебе известно кое-что из того, что должна знать и я. А я хочу, чтобы ты узнала то, что удалось выяснить мне.

– О чем ты говоришь?

– Дедушка убил папу, Пирли.

Оранжевый кончик ее сигареты вспыхивает ярче.

– Это ты так думаешь? Или можешь доказать?

– Я могу доказать это. А теперь я хочу знать, знаешь ли об этом ты?

Пирли выдыхает длинную струйку дыма.

– У меня нет доказательств. Я не видела, как он сделал то, в чем ты его обвиняешь. Если ты это имеешь в виду.

– Я не это имею в виду, и тебе это прекрасно известно. Ты ведь подозревала его?

– В ту ночь мне приходили в голову подобные мысли. И потом тоже. Но я ничего не могла сделать.

Это я как раз понимаю.

– Ты считала деда неуязвимым и непобедимым, Пирли. Но это не так. Я собираюсь сделать так, чтобы его посадили в тюрьму. Теперь у меня есть все необходимые улики. Помнишь Лену-леопарда?

В глазах Пирли мелькает тень воспоминания.

– Игрушку, которую ты похоронила вместе с мистером Люком?

– Да. Дедушка предложил, чтобы я положила ее в гроб вместе с телом отца. А ты знаешь, почему он так сказал?

– Я знаю только, что на ней была кровь. Я знаю, что доктор Киркланд распорядился, чтобы я ее выбросила. А когда я возразила, что это твоя любимая игрушка, он ответил, что я могу отмыть ее от крови и зашить дырку.

– А ты знаешь, как и почему у Лены порвалась шкурка?

Она отрицательно качает головой.

– Дедушка сунул ее папе в рот, чтобы тот задохнулся, прежде чем ты успеешь спуститься вниз. От пулевого ранения он умирал недостаточно быстро.

Пирли морщится.

– Господи Иисусе! Не рассказывай мне таких ужасов.

– Это еще не самое худшее. Ты помнишь историю о том, как дедушка удалил Энн аппендицит при свете фонаря на острове? Как он представлялся героем за то, что якобы спас ей жизнь?

– Конечно, помню. Он сделал эту операцию вместе с Айви.

– В общем, он действительно удалил ей аппендикс. Но при этом сделал и еще кое-что. Он перевязал ей фаллопиевы трубы, так что она не могла забеременеть.

Пирли благочестиво склоняет голову и начинает негромко молиться.

– Зачем ты ездила вчера на остров, Пирли? Ты же ненавидишь это место.

– Я не хочу говорить об этом.

– Ты должна начать говорить. Ты молчала слишком долго.

Она отпивает виски из кофейной чашки, закуривает новую сигарету и делает глубокую затяжку.

– Я бросила курить двадцать три года назад, – говорит она, и при каждом слове изо рта у нее вырываются клубы сигаретного дыма. – Я страшно скучала по табаку, это было для меня как непреходящая боль. Но когда я услышала, что мисс Энн умерла, то не смогла удержаться. И с тех пор курю без остановки.

Я ничего не говорю.

– Я начала работать здесь в сорок восьмом году, – продолжает она, словно разговаривая сама с собой. – Тогда мне было семнадцать. В тот год родилась мисс Энн, но в то время они жили в Новом Орлеане. Доктор Киркланд еще учился на врача. Они с миссис Кэтрин переехали в Натчес только в пятьдесят шестом году, а это поместье отошло к ним в шестьдесят четвертом. После смерти мистера ДеСалля. – Она смотрит на меня, словно чтобы убедиться, что я все понимаю. – Вот почему поначалу я ничего не заметила. Мисс Энн уже исполнилось шестнадцать, когда они сюда перебрались. Вред уже был нанесен. Но все равно здесь творились странные вещи. Хотя и не очень заметные на первый взгляд. Доктор Киркланд отпугивал любого мальчика, который заходил за Энн к ней домой. Даже очень приятных мальчишек. Многие отцы проявляют разборчивость, но доктор Киркланд был непреклонен. Он ревновал эту девочку. Миссис Кэтрин тоже это видела, но ничего не могла сделать, чтобы изменить ситуацию.

– Если они жили в Натчесе с пятьдесят шестого года, – говорю я, – то ты не могла не замечать и других симптомов?

Пожилая женщина задумчиво жует нижнюю губу.

– Я думаю об этом на протяжении двух последних дней. Были времена, когда они оставляли девочек здесь одних, а сами отправлялись в длительные поездки и путешествия. Иногда доктор Киркланд оставлял мне лекарство для Энн. Она не выглядела больной, просто часто ходила в ванную и после нее там оставался такой неприятный запах. Я давала ей лекарство, и у нее все налаживалось. Но теперь, оглядываясь назад, мне кажется, что у нее было уж слишком много проблем. Хотя больше никто из врачей не видел ни ее, ни ее болезней, понимаешь? Ее отец и был ее врачом.

О, я все прекрасно понимаю.

– Он был и моим врачом тоже.

Пирли накрывает мою руку своей, кожа которой напоминает пергаментную бумагу, сквозь которую просвечивают кости и сухожилия.

– Я знаю, малышка. Я видела, что что-то не в порядке, но просто не понимала, в чем дело. Энн смеялась в нужные моменты, но смех никогда не затрагивал ее глаз. Эти глаза всегда походили на стекло. Блестящие, но одновременно пустые и ничего не выражающие. Господи, но мальчики все равно сходили по ней с ума. Энн была самой красивой девочкой в городе. Они не видели боли, которая жила в ее сердце.

– А может, совсем наоборот, – говорю я. – Может быть, они чувствовали ее, и это привлекало их.

– Возможно, и так, – бормочет Пирли, печально кивая головой.

– А что ты можешь сказать о моей матери?

Она отпивает очередной глоток виски и морщится.

– Гвен было двенадцать, когда они переехали сюда. У нее не было тех проблем, которые мучили Энн. Она могла смеяться и улыбаться, и казалась вполне нормальным ребенком. Но она постаралась при первой же возможности выйти замуж, чтобы уйти из этого дома. Как оказалось, никуда она не ушла. Война заставила ее вернуться обратно. И чем старше она становилась, тем больше у нее возникало проблем. Теперь, задним числом, я понимаю, что доктор Киркланд, должно быть, добрался и до нее. Семя зла заронили в ее душу, когда она была еще совсем маленькой, как Энн. Просто в ее случае все было не так плохо.

– Я думаю, Энн пыталась защитить ее.

Пирли медленно кивает головой.

– Энн пыталась помочь всем и каждому. Она стремилась спасти всех. Но не смогла спасти даже себя.

– А бабушка Кэтрин, неужели она ничего не подозревала?

– Со мной она никогда не разговаривала на эту тему. Но миссис Кэтрин точно знала, когда следует исчезнуть. И она позволяла доктору Киркланду много времени проводить наедине с девочками. Я видела это, когда они встречали здесь Рождество, девочки тогда были еще совсем маленькими. Если доктор Киркланд собирался весь день провести в доме, миссис Кэтрин находила себе занятие и место, куда могла бы удалиться. У меня были дурные предчувствия, но что я могла сказать? В то время все обстояло по-другому. Служанка, подобно мне, не могла и рта раскрыть, чтобы заговорить о таких вещах. Все, что я могла сделать, это оставаться рядом с девочками, когда они были расстроены. И пытаться хотя бы немного облегчить их боль.

– Ты никогда и ничего не видела своими глазами?

Она качает головой.

– Теперь, оглядываясь назад, я думаю, что доктор Киркланд специально делал так, чтобы я ничего не видела.

– И как же он это делал?

– Он бродил по территории поместья по ночам, совсем как твой папа. Думаю, это была одна из причин, почему он невзлюбил мистера Люка. Теперь он больше не мог шляться в любое время, когда вздумается, и оставаться при этом незамеченным. Несколько раз, когда доктор Киркланд заставал меня снаружи после девяти, он сурово предупреждал, чтобы я оставалась внутри и больше не выходила на улицу. Сказал, что может случайно подстрелить меня, приняв за грабителя. Поэтому я и сидела взаперти в доме, если только меня не звал он сам или миссис Кэтрин.

Задним числом это казалось вполне ясным. Впрочем, недостает исторического контекста. Сама мысль о том, что доктор Киркланд, уважаемый хирург и образец добродетели, мог на цыпочках красться по своему роскошному довоенному особняку, чтобы растлевать и насиловать своих дочерей, сорок лет назад была просто невообразимой.

– А какую роль играет во всем этом остров? – спрашиваю я.

Пирли неловко ерзает на стуле.

– Что ты имеешь в виду?

– Как, по-твоему, он мог издеваться над детьми и там?

– Если он и делал это, то никто мне в этом не признается.

– Почему?

– Потому что я давно уехала оттуда и никогда не возвращалась. Я превратилась в домашнего ниггера. Они считают меня рабой доктора Киркланда, купленной им с потрохами.

– А почему ты действительно никогда не возвращалась туда?

Она смотрит на меня с выражением, очень похожим на высокомерное презрение.

– А как ты сама думаешь, почему? Там жил мужчина, от которого мне следовало держаться подальше.

– Кто именно?

– Мой дядя.

– А почему ты должна была держаться от него подальше?

Она презрительно фыркает.

– Подумай сама, девочка. У меня возникли те же проблемы, что и у тебя.

– Сексуальное насилие и домогательство?

– На острове не знают таких слов. Там называют это «проникновение со взломом». По крайней мере, так выражаются мужчины. Да и некоторые женщины тоже. Дядя проник в меня и взломал, когда мне не было двенадцати. И он не оставлял меня в покое. Если бы его не посадили за что-то в тюрьму, я бы наверняка забеременела или еще что-нибудь похуже. Поэтому, когда мне представился шанс удрать с острова, я им воспользовалась.

Откуда-то из глубин подсознания всплывает еще один образ. По гравийной дороге идет маленькая чернокожая девочка. Внезапно из жаркого марева появляется оранжевый грузовичок-пикап, а потом мужчина, который платит зарплату ее отцу и матери, предлагает подвезти ее…

– Айви никогда не рассказывала тебе ничего подобного? – задаю я вопрос. – Ничего такого, что возбудило бы твои подозрения? Даже я слышала истории о детях, которые боялись ходить по дорогам в одиночку.

Пирли складывает руки на столе.

– Девочка моя, мужчина, который обрел вкус к таким вещам, ни за что не остановится. Он берет то, что ему нужно, при первой же возможности. Я скажу тебе еще кое-что. Я думаю, что женщины на острове знают об этом. Вот почему они выдумывают страшные истории, чтобы дети не бродили по дорогам. Но своим мужьям они не говорят ничего, можешь быть в этом уверена. Они не хотят, чтобы их мужья попали в камеру смертников в «Анголе» за убийство большого белого человека.

– Ты точно знаешь это, Пирли? Или просто подозреваешь?

Она пожимает плечами.

– Какое это имеет значение?

– В суде это будет иметь очень большое значение.

Она снова презрительно фыркает, как будто выплевывая воздух.

– Тебе не удастся заставить доктора Киркланда предстать перед судом. Он слишком умен и слишком богат. Такие мужчины, как он, не попадают в тюрьму. Тебе пора бы уже понять это, девочка моя.

– Времена изменились с тех пор, как ты была молодой, Пирли.

С ее губ слетает вымученный смех.

– И ты в это веришь?

– Да.

– Тогда ты совсем не такая умная, как я считала.

Цинизм Пирли приводит меня в бешенство. Если бы все женщины были такими, мы до сих пор оставались бы бессловесными рабынями, движимым имуществом, а не полноправными гражданами. С другой стороны… По сравнению с ней я выросла в намного более благополучном и привилегированном мире.

– Ты так и не ответила на мой вопрос, Пирли. Для чего тебе понадобилось вчера съездить на остров?

Плечи у нее бессильно опускаются.

– Пару лет назад одна семья поразительно быстро, чуть ли не бегом уехала с острова. Я услышала об этом позже. У них был ребенок, девочка четырех лет. Они просто собрали вещи и уехали, не сказав никому ни слова. Я хотела узнать, не из-за доктора ли Киркланда они поступили таким образом.

– Ты узнала что-нибудь?

Она глубоко затягивается сигаретой, как будто впитывает божественный нектар, потом надолго задерживает дым в легких и наконец выдыхает его длинной голубоватой струйкой.

– Нет, – отвечает она наконец. – Никто не захотел говорить со мной об этом. Они все напуганы.

– Это была единственная причина, которая заставила тебя поехать туда?

Она обращает на меня взгляд своих темных глаз, и я наконец ощущаю всю силу ее природной, инстинктивной интеллигентности. Пирли привыкла скрывать свой острый ум и сообразительность, такой ее воспитали. Но гибель моей тети – одной из ее «девочек» – вызвала тектонические сдвиги в душе старой женщины, и Пирли Вашингтон уже никогда не будет такой, как прежде.

– Я думаю, что смерть миссис Кэтрин не была случайной, – шепотом произносит она. – Я всегда придерживалась такого мнения.

Подобное заявление потрясает меня до глубины души.

– Ты хочешь сказать, что бабушку Кэтрин убили? Этого просто не может быть. Люди видели, как она упала в реку.

– Правда? – Глаза Пирли блестят в темноте. – Она была совсем одна, когда погибла. Вот только в самом ли деле она упала? И я не очень верю в то, что этот песчаный обрыв рухнул в реку. Миссис Кэтрин практически выросла на острове ДеСалль. И ты думаешь, что она встала бы на опасный обрыв, как какая-нибудь городская дурочка, и ничего не заметила? Нет, девочка моя. Как мистер Люк после войны никому не позволил бы тайком подобраться к себе, так и она никогда бы не сделала подобной глупости. Я думаю, что в конце концов миссис Кэтрин узнала нечто настолько плохое, что просто не смогла с этим жить. Если бы она обратилась в полицию, то навсегда опозорила бы доброе имя своей семьи. А так… Дети ее уже выросли… Мне кажется, она просто не видела, что еще можно сделать, и предпочла умереть. Я думаю, она сама решила утопиться, девочка моя.

Самоубийство? И семидесятипятилетняя женщина решилась на такой шаг?

– Что, по-твоему, она могла увидеть, Пирли?

Пожилая женщина еще ниже опускает голову.

– Несколько лет назад, убирая в кабинете доктора Киркланда, я нашла несколько фотографий.

У меня перехватывает дыхание.

– Что за фотографии?

– Такие, которые не стоит носить на проявку в фотоателье.

– Полароидные снимки?

Она кивает.

– И кто был снят на них?

– Ты и мисс Энн.

Лицо у меня горит.

– Что мы делали?

– Купались. В чем мать родила.

– Вдвоем?

– Нет. Должно быть, фотографии были сделаны с разницей в двадцать лет. На снимках вам обеим, наверное, не больше трех лет, и обе голенькие, как в тот день, когда вы только появились на свет. Вы плескались в каком-то плавательном бассейне. Если бы эти фотографии лежали с другими, я бы и не подумала ничего плохого. – Пирли выразительно поднимает палец, ноготь на котором накрашен ярко-красным лаком. – Но они лежали отдельно… И столько лет было между ними… Меня прямо как морозом обожгло. Как будто дьявол прошелся по моей могиле.

– Ты думаешь, бабушка тоже нашла эти фотографии?

– Что-то она нашла, это несомненно. В последний месяц перед смертью миссис Кэтрин буквально ни с кем не обмолвилась ни словом. В глазах у нее было отсутствующее выражение. Безнадежность.

– Пирли, я обнаружила несколько фотографий обнаженных детей, спрятанных в амбаре. В вещах папы.

Она выглядит потрясенной.

– Мистер Люк держал у себя такие картинки?

– Да. Но теперь, когда я знаю то, что знаю, думаю, он поступил так же, как и ты. Он нашел несколько подобных фотографий у деда. И оставил их у себя. Держу пари, он собирался предъявить их деду и потребовать объяснений. Может быть, именно они и стали причиной того, что он решил заглянуть в мою комнату в ночь своей гибели.

– Я искала и другие подобные фотографии, – признается Пирли, – но пока что ничего больше не нашла. Боже, сколько несчастья принес этот человек! Он болен, вот что я тебе скажу.

Я встаю из-за стола и раздвигаю занавески на окне кухни. Передо мной, величественный и молчаливый, подобно королевской усыпальнице, возвышается Мальмезон.

– Он больше не причинит вреда детям, – негромко говорю я. – Сегодня я положу этому конец.

– Как ты собираешься остановить его? Доктора Киркланда боятся даже полицейские. Господи, да это поместье стоит дороже, чем дома всех полицейских в городке, вместе взятые. Плюс дом мэра. У доктора Киркланда друзья повсюду, вплоть до самого Вашингтона, округ Колумбия.

– Не беспокойся на этот счет. Просто пообещай мне, что если ты когда-нибудь предстанешь перед большим жюри, то расскажешь всю правду о том, что тебе известно.

– Они заставляют давать присягу на Библии, правильно?

– Да.

– Знаешь, я слишком стара, чтобы лгать, положив правую руку на Библию. Но ты должна быть осторожна. Доктор Киркланд – не единственный больной человек здесь. Билли Нил так же плох, как и он, а ведь этот малый намного моложе и сильнее твоего деда.

– Моложе, может быть. Но отнюдь не сильнее. Если забросить этих двоих в чащу леса, при том что только один должен выйти оттуда живым, дедушка съел бы печень Билли на ужин.

Пирли, пошатываясь, встает, подходит ко мне нетвердой походкой и обнимает меня, как делала раньше, когда я была совсем еще маленькой девочкой. Так, как никогда не обнимала меня мать.

– Помнишь, я говорила тебе, когда бросила курить?

Я раздумываю недолго.

– По твоим словам, двадцать три года назад. В ту ночь, когда погиб папа.

Она кивает, и тычется подбородком мне в плечо.

– А знаешь, почему я бросила курить в тот год?

– Почему?

– Потому что я знала, что сигареты – это яд. А после смерти мистера Люка я поняла, что буду нужна, чтобы приглядывать за тобой. Только мне очень жаль, что я не смогла сделать большего, девочка моя. Прости меня за то, что я не смогла уберечь тебя от боли, которую тебе пришлось вынести. – Она отстраняется и смотрит мне в глаза. – Ты самая сильная из всех моих девочек. Я всегда так говорила. Доктор Киркланд считает, что ты унаследовала эту силу от него, но он ошибается. Мистер Люк был хорошим человеком, но, когда нужно, он мог быть жестким и даже жестоким. Как и старый мистер ДеСалль. Может быть… Ох, не знаю. Я просто буду молиться за тебя и надеяться, что Господь услышит мои молитвы. Может быть, с Божьей помощью тебе удастся задуманное.

Я нежно целую ее в щеку, открываю дверь и выхожу на яркий солнечный свет.

«Линкольн» моего деда по-прежнему стоит рядом с «кадиллаком» Пирли. Я гляжу на машины и внезапно чувствую, что кто-то наблюдает за мной. Повернувшись направо, я вижу Билли Нила, который рассматривает меня, стоя на галерее в тыльной части Мальмезона.

Он улыбается.

Я разворачиваюсь и иду к нему, решительно и уверенно. Чем ближе я подхожу, тем бледнее становится его улыбка. К тому времени, когда я оказываюсь настолько близко, что могу окликнуть его, не повышая голоса, он уже хмурится. Странно, но в такую жару он напялил на себя спортивный пиджак. Вглядевшись пристальнее, я замечаю рукоятку автоматического пистолета, торчащую из наплечной кобуры, прикрытой пиджаком.

– Что тебе нужно? – спрашивает он.

– Ты поставил не на ту лошадь, – ровным и невыразительным голосом отвечаю я. – Спасайся, пока не поздно.

Он смеется.

– О чем ты толкуешь, мать твою?

– Пойдем со мной и увидишь.