Кровная связь

Глава шестьдесят третья

– Расскажи мне о зубах еще раз, – просит Шон.

Мы сидим за кухонным столом в моем доме на озере Понтшартрен, сидим так, как много раз сидели раньше. Перед нами на столе выложены в ряд одиннадцать фотографий. Возраст женщин на снимках колеблется от девятнадцати до сорока шести лет – женщин, которые, как мы считаем, с наибольшей вероятностью входят в состав «группы X». Мы выбрали их из тридцати семи других женщин в возрасте от двух до семидесяти восьми лет – родственниц жертв убийцы НОУ. Мы остановились на них, обсуждая возможные кандидатуры по телефону, пока я ехала в Новый Орлеан от острова ДеСалль. А в середине ряда, с пятью фотографиями женщин по обе стороны, лежит снимок той, кого я считаю убийцей шестерых мужчин.

– Зубы, – напоминает мне Шон. – Ты что, спишь, Кэт?

Я разворачиваюсь от стола к темно-синему квадрату венецианского окна. За ним быстро сгущаются сумерки.

– У нас у всех во рту живет великое множество бактерий, – бормочу я. – Самыми распространенными являются Streptococcus mutans, вырабатывающие кислоту, которая и образует каверны в зубах.

Шон постукивает по столу желтым маркером.

– А в культуре слюны, взятой из следов укусов на теле Квентина Баптиста, эти бактерии отсутствуют?

– Правильно. По прошествии двадцати четырех часов мы не видим никаких признаков роста. Это очень необычно.

– А не мог кто-нибудь, собирая образцы слюны, допустить ошибку?

– Раны обрабатывал не какой-нибудь недотепа, Шон. Этим занимался судебно-медицинский эксперт ФБР. Мы должны исходить из предположения, что он добросовестно выполнил свою работу.

– Мне не нравятся предположения.

Я перевожу взгляд на Шона и стараюсь, чтобы голос мой звучал ровно и спокойно.

– Мне тоже. Потому что именно такого рода предположение и не позволило мне еще вчера вычислить убийцу. Когда Кайзер в первый раз показал мне лабораторный отчет, надо было сразу обратить внимание на бактерии. Мне, конечно, пришла в голову пара возможностей – например, что этот человек может принимать антибиотики, – но в тот момент я думала о другом. Я только что узнала, что моя тетя покончила жизнь самоубийством, и я пыталась удрать из здания ФБР. Кроме того, я знала, что слюна могла принадлежать человеку, не имеющему зубов, но возможность того, что это ребенок… Я просто автоматически исключила ее. Я хочу сказать, что мы имеем дело с серийными убийствами. И шестимесячный ребенок как-то не вписывается в общую картину. В результате я ощущаю себя круглой идиоткой. В последние дни на меня свалилось слишком много. Воздержание от алкоголя, отказ от приема лекарств, валиум…

Беременность, – мысленно добавляю я.

– Так что, только увидев пускающего слюни ребенка на похоронах, я сумела сложить все кусочки головоломки вместе.

– И поэтому ты решила, что это она? – спрашивает Шон, постукивая по фотографии в центре ряда, на которой изображена темноволосая девушка двадцати двух лет от роду. – Эванджелина Питре?

– Это точно она, Шон.

Эванджелина Питре является дочерью Квентина Баптиста, убитого детектива из отдела по расследованию убийств, жертвы номер шесть.

– Во время случайной встречи в похоронном бюро у меня в голове возникла ассоциация между слюной и новорожденными детьми. После этого все было просто, я шла путем исключения. Я знала, что ни у кого из родственниц убитых не было сыновей младше восемнадцати месяцев от роду. Но Кайзер сказал мне, что одна из дочерей Баптиста работает в Центре дневного ухода за детьми дошкольного возраста. Единственный вопрос заключался в том, есть ли в этом Центре грудные дети мужского пола, которым еще не исполнилось шести месяцев, поскольку как раз в этом возрасте и начинают резаться зубы. Я убедилась в этом, позвонив в Центр после того, как уехала с острова. Но и до этого я не сомневалась в своих рассуждениях, Шон. Я просто знала, что права, и все тут.

– Тебе не удастся убедить меня в том, что эта девочка своими руками убила шестерых мужчин, – заявляет Шон.

Я внимательно всматриваюсь в фотографию, выискивая симптомы склонности к насилию, – как будто такие вещи можно увидеть невооруженным глазом. Глаза у Эванджелины Питре глубоко посаженные и темные, резко контрастирующие с бледной кожей. Она не лишена привлекательности, но в лице ее заметна некоторая настороженность, как у бездомной кошки, которая ожидает пинка перед тем, как получить кусочек колбасы.

– Ее отец был полицейским отдела по расследованию убийств, – продолжаю я. – Поэтому мы не можем даже предположить, какими знаниями и навыками она обладает.

– И ты полагаешь, что эта девочка убивает растлителей от имени тех, кого они насиловали? Наказывает их?

– Знаешь, все действительно может быть настолько просто. А возможно, и нет. Питре может убивать их, и при этом никто из членов группы не подозревает о том, что она делает. Однако интуиция подсказывает мне нечто совсем иное.

Шон недовольно кривится.

– А моя интуиция подсказывает, что весь этот чертов план разработал не кто иной, как Натан Малик. Питре могла собрать слюну, чтобы потом смазать ею следы укусов. Она могла даже нажимать на курок – при условии, что умеет стрелять. Но откуда взялась идея использовать человеческий череп, чтобы оставить эти самые следы укусов? Нет, характер совершения преступлений как-то не вяжется с этой цыпочкой. Черт, да она даже не закончила среднюю школу.

– Я согласна, о'кей? Но это вовсе не означает, что вдохновителем и организатором был именно Малик. Это могла быть любая женщина из этой группы. Или все они вместе.

– Ты забываешь о предсмертной записке Маргарет Лавинь, – напоминает Шон. – «Да простит меня Господь. Погиб невинный человек». Малик манипулировал этими женщинами, Кэт. Он управлял ими, как роботами, использовал их чувства и эмоции в своих целях.

– Вероятно, он знал о том, что происходит, – уступаю я. – Но это отнюдь не значит, что он планировал убийства или помогал осуществить их.

На лице Шона написано недовольство и разочарование.

– Почему ты так отчаянно, буквально с пеной у рта защищаешь его?

– Потому что Малик делал все, что мог, чтобы помочь женщинам, попавшим в страшную беду. Женщинам, спасти которых не мог больше никто, потому что никто не знал, как это сделать.

Шон вздыхает.

– Мы можем спорить всю ночь напролет. Но что мы будем делать?

– Я уже объяснила тебе. Я хочу поговорить с Питре.

– Ты хочешь отправиться к этой женщине в одиночку и…

– Не в одиночку. С тобой.

– Без прикрытия.

– Ты и есть мое прикрытие.

В полном отчаянии он разводит руками.

– Ты хочешь встретиться практически в одиночку и поговорить с женщиной, которую подозреваешь в том, что она зверски убила шестерых мужчин?

– Именно так. Нам не грозит ни малейшая опасность. Она убивает только тех, кто насилует детей, а не простых полицейских.

– Отчим Маргарет Лавинь никого не насиловал, но он мертв так же, как и остальные пять жертв.

– То убийство было явно совершено по ошибке, спровоцированной ложными воспоминаниями Маргарет Лавинь.

Шон кивает с таким видом, словно я подтверждаю его точку зрения.

– Ну да. А кто же тогда убил доктора Малика? Кто положил ему на колени череп? Члены Клуба борьбы с облысением?

– Я надеюсь, что Эванджелина Питре скажет нам это.

Шон не отвечает. Он пристально смотрит на меня, но явно не видит.

– В чем дело? – спрашиваю я, догадываясь, что его посетила очередная идея. – Что ты надумал?

– Может быть, ничего. Подожди минутку.

Шон достает сотовый и набирает какой-то номер. Он звонит в полицейский участок района Секонд-Дистрикт, в отделе по расследованию убийств которого работал Квентин Баптист, и просит соединить его с О'Нейлом ДеНуа – детективом, о котором я никогда не слышала.

– Кто это? – шепотом спрашиваю я.

– Напарник Баптиста. Алло? О'Нейл? Это Шон Риган. Мне нужно спросить у тебя кое-что относительно Баптиста. Строго между нами… Да, я помню, что работаю в оперативной группе. Но Бюро не узнает об этом нашем разговоре, договорились? Квентин, случайно, не носил с собой незарегистрированное оружие? Слушай, приятель, это чертовски серьезно… Да? – Шон кивает мне, и на лице у него появляется выражение удивления и недоверия. – Какого калибра? Спасибо, дружище. Я твой должник… Я знаю, что ты не забудешь об этом.

Шон прячет телефон, лицо у него бледное.

– Квентин Баптист иногда носил с собой револьвер тридцать второго калибра производства компании «Чартер Армз».

У меня холодеют руки.

– О господи! – Я смотрю на фотографию Эванджелины Питре и вдруг не хочу признаваться самой себе в том, что мне и так уже известно. Она действительно убийца.

– Почему ты не хочешь привлечь к этому делу оперативную группу? – недоумевает Шон. – Неужели тебе непременно нужно в одиночку раскрыть его?

Не веря своим ушам, я во все глаза смотрю на него.

– Шон, я лишь оцениваю вероятность такого рода развития событий. Проклятье! Да я вовсе не хочу, чтобы это дело было раскрыто.

– Почему?

– Потому что не уверена в том, что человек, который стоит за этими убийствами, должен сесть в тюрьму. Пока, во всяком случае.

От удивления он лишается дара речи.

– Ты, должно быть, шутишь.

– Нисколько.

– Убито шесть человек!

– Это растлители малолетних. Все, кроме одного.

– За сексуальное насилие не приговаривают к смертной казни.

– Может, и зря. В случае с рецидивистами эта мера уж точно не помешала бы.

Он медленно качает головой.

– Такие вопросы должна решать законодательная власть. А потом судья и присяжные, если подобный закон будет принят.

– Законодатели не осознают значимости такого преступления. Послушай, всего несколько часов назад я убила Билли Нила, и это не вызвало у тебя протеста.

– Это совсем другое дело! Он насиловал тебя. А потом намеревался убить.

– Согласна. Но растлители малолетних не просто совершают насилие, Шон. Они совершают убийство. Жертвы продолжают ходить и разговаривать, и мы думаем, что они живы и с ними все в порядке. Но души их мертвы. И в этом доктор Малик был прав.

Шон наклоняется ко мне через стол.

– Ты принимаешь все это слишком близко к сердцу, чтобы судить объективно.

И снова я повторяю слова, услышанные от Малика.

– Ты прав. В этом вопросе никто не должен проявлять объективность. Это худшее из всех преступлений. Именно так и сказал мне Малик, когда мы впервые встретились, и теперь я знаю, что он был прав. Жертвами здесь являются невинные дети. Абсолютно не способные защитить себя.

Шон берет в руки фотографию Эванджелины Питре.

– Она вовсе не беззащитный ребенок. Ей двадцать два года.

– Ты имеешь в виду биологический возраст. – Я вновь повторяю за Маликом. – Но ты понятия не имеешь о том, что творится у нее в душе. Откуда тебе знать, может, в своем развитии она так и осталась шестилетним ребенком? В эмоциональном плане, во всяком случае.

Испустив громкий и выразительный вздох, Шон поднимается со стула и достает пиво из холодильника. Я вижу у него в руках запотевшую бутылку, и впервые за много часов мне хочется выпить.

– Я собственными руками почти загубил свою карьеру, – говорит он, вытирая рот рукавом. – Из-за нас с тобой, Кэт. Если мы поступим так, как ты хочешь, и нас поймают… мне конец.

Я молча смотрю на него.

– Ты был свободен в своем выборе. И осознанно нарушил все правила. Я никогда не просила тебя об этом. Я намерена побеседовать с Эванджелиной Питре сегодня вечером, с тобой или без тебя. Но хочу предупредить тебя, Шон… Если ты решишь перехитрить меня – вызовешь оперативную группу до того, как я буду уверена, что узнала от Питре всю правду, – я отправлюсь к твоей жене и расскажу ей обо всем, чем мы с тобой когда-либо занимались. И о том, чем только собирались заняться.

Он бледнеет на глазах.

– Ты не сделаешь этого.

– Посмотри на меня, Шон. Сделаю, и еще как.

Он смотрит на меня так, как будто видит в первый раз.

– Ты понятия не имеешь о накале страстей и эмоций, с которыми мы имеем здесь дело, – говорю я ему. – А я знаю, на что способна подвергшаяся насилию женщина, понятно тебе? И прежде чем мы бросим Эванджелину Питре на съедение волкам, я должна понять, что случилось.

Он опустошает бутылку одним долгим глотком и швыряет ее в мусорную корзину.

– Никакого прикрытия, – повторяет он. – Идиотизм!

Я испытываю неимоверное облегчение. Он все-таки пойдет со мной.

– По крайней мере, Малик мертв, – говорю я ему, поднимаясь. – Если он действительно был сообщником Питре, в чем ты, похоже, не сомневаешься, у тебя будет одной причиной для беспокойства меньше.

Шон надевает пиджак, чтобы скрыть наплечную кобуру. Потом наклоняется, вынимает маленький револьвер из кобуры на лодыжке и проверяет барабан.

– А вдруг это одна из этих женщин? Или все они вместе?

– Питре живет одна. Сегодня будний день. Завтра ей идти на работу, она ничего и никого не ожидает. Мы заставим ее впустить нас, напугаем, а потом предложим свою помощь.

– А если она будет не одна?

– Мы возьмем с собой фотографии. Если мы узнаем кого-нибудь из наших женщин, то все равно войдем. Захвати с собой «глок».[27] А я положу в сумочку твой незарегистрированный револьвер. Не волнуйся, мы справимся. Все будет хорошо.

– Как я объясню твое присутствие?

– Точно так же, как и всегда, когда брал меня с собой на допросы.

Шон качает головой, но уголки его губ помимо воли изгибаются в намеке на улыбку.

– Проклятье! Мы вели себя как круглые идиоты, верно?

– Целиком и полностью с тобой согласна. Но все-таки мы остановили нескольких убийц.

Он кивает.

– Это точно. Нам удалось кое-чего добиться.

– И мы снова проделаем это сегодня вечером. Просто немного не так, как раньше. На этот раз не ради того, чтобы пощекотать себе нервы, получить повышение по службе или удовлетворить личные амбиции. На этот раз мы сделаем это для того, чтобы восторжествовала справедливость.

Он вопросительно приподнимает бровь.

– Ты полагаешь, что имеешь право вершить правосудие?

– В данном случае да, полагаю.

Шон отдает мне незарегистрированный револьвер, облегченный «Смит-Вессон» тридцать восьмого калибра.

– Четыре патрона в барабане, пятый в стволе. Взводишь курок и стреляешь.

Я молча киваю головой.

– Ты сможешь выстрелить в Питре, если понадобится? – спрашивает он.

Я чувствую в руке холодную тяжесть револьвера, и вдруг перед глазами у меня встает зрелище окровавленного тела Билли Нила. Я до сих пор ощущаю вкус его горячей крови, хлынувшей мне в горло. Смогу я проделать нечто подобное с женщиной?

– Кэт?

– До этого не дойдет.