Кровная связь

Глава шестьдесят пятая

Подобно ребенку, собирающемуся продемонстрировать мне видеозапись своего сольного выступления на концерте хореографии, Энджи Питре вставляет кассету в видеомагнитофон и замирает в ожидании.

Шон делает мне знак подойти. На лице его написана тревога и беспокойство. По всем юридическим канонам сейчас самое время арестовать Эванджелину Питре. Но я нахожусь здесь не в качестве служителя закона. Я здесь для того, чтобы понять. И только потом буду знать, что делать. И очень может быть, что только моя угроза рассказать супруге Шона все о нашем романе удерживает его от того, чтобы немедленно позвонить Джону Кайзеру.

Экран телевизора вспыхивает голубым цветом. Потом в левом нижнем углу начинают быстро меняться какие-то цифры. Я подхожу к коробке в углу комнаты и заглядываю в нее. На дне ее тремя рядами лежат мини-кассеты. На пленках красным маркером написаны имена женщин. На одной из них я вижу надпись «Энн Хильгард». Я наклоняюсь, беру ее из коробки и прячу в карман.

– Смотри, – говорит Шон.

Экран телевизора заполнило темное, двигающееся резкими рывками изображение: входная дверь. Слышится чье-то быстрое дыхание, кому-то не хватает воздуха, человек буквально задыхается. В кадре появляется рука в прозрачном пластиковом рукаве, вставляет ключ в дверь и поворачивает его.

– Что это за пластик? – шепотом спрашиваю я.

– Костюм полной биологической защиты, – отвечает Энджи, не сводя глаз с экрана. – Жуть, правда?

Дверь отворяется, и объектив заливают лучи света.

Камера так быстро перемещается по дому, что возникает ощущение, словно я смотрю сцену погони из сериала «Полиция Майами». Налет на притон наркоторговцев, точнее. Но в происходящем есть что-то знакомое. Я уже видела этот дом раньше. Это одно из мест преступлений НОУ. Второе по счету.

– Будь я проклят! – шепчет Шон. – Будь я проклят!

– Это дом Ривьеры? – напряженным голосом спрашиваю я.

– Да, – отвечает Энджи.

Камера останавливается на открытой двери в спальню. Седовласый мужчина с брюшком, одетый в одни лишь белые широкие трусы, поворачивается от комода с зеркалом. Андрус Ривьера, фармацевт на пенсии, шестидесяти шести лет от роду. То, что он видит в дверях, приводит его в ужас.

– Повернись! – командует приглушенный голос. Похоже, он принадлежит женщине.

– Когда на тебе этот костюм, они тебя плохо слышат, – поясняет Энджи. – Зато в доме не остается волос и других следов.

– Кэт? – подает голос Шон. – Кэт, мы…

– Лицом к стене! – выкрикивает голос. – Подними руки!

Андрус Ривьера поворачивается спиной к камере и задирает вверх пухлые, дряблые руки.

– Берите, что хотите, – произносит он дрожащим голосом. – Деньги… Вам нужны деньги?

На спине его расцветает ярко-красный цветок.

– Проклятье! – вскрикивает Шон.

Ривьера валится на пол, как подстреленный на бегу олень.

Сердце гулко стучит у меня в груди, пока камера рывками двигается по спальне. На мгновение я вижу только потолок. Потом в кадр снова попадает Ривьера. Он лежит на спине, в лице у него ни кровинки. Он пытается пошевелиться и вскрикивает от боли.

– Что ты сделал с Кэрол? – спрашивает приглушенный голос.

– Я не могу пошевелить ногами! – стонет Ривьера. – О господи…

– Говори, что ты сделал с Кэрол!

– С кем?

– С твоей дочерью, Кэрол Лантана! Ты занимался сексом с Кэрол, когда она была маленькой девочкой?

Глаза Ривьеры выкатываются из орбит, так что я даже начинаю бояться, что они вот-вот лопнут. Для Андруса Ривьеры женщины в костюмах биологической защиты являются живым воплощением ада.

– Кэрол? – эхом вторит он. – Нет! Нет… Нет!

– Ты насиловал Кэрол? – настаивает голос.

– Нет! Это безумие! Я никогда не делал ничего подобного.

Камера отходит назад. Потом обернутая в пластик рука упирает ствол револьвера в лоб Ривьеры.

– Примирись с Господом. Признайся в том, что совершил.

Старый фармацевт рыдает во весь голос, по подбородку у него стекает струйка слюны.

– Кэрол? Это ты?

– Признайся в том, что ты совершил! – пронзительно выкрикивает голос. Совершенно определенно, женский.

Ривьера яростно трясет головой.

На экране еще одна фигура, одетая в костюм биологической защиты, опускается на колени рядом с Ривьерой и раздвигает челюсти черепа, который я обнаружила в мотеле на коленях у доктора Малика. Рука прижимает череп к груди Ривьеры и стискивает челюсти на его бледной коже.

Ривьера визжит от боли.

– Господи! – шепчет рядом со мной Шон.

Фигура изо всех сил сжимает челюсти. Ривьера снова пронзительно кричит, и после этого череп убирают.

По лицу Ривьеры ручьем текут слезы. Он хватает воздух широко открытым ртом, словно ему нечем дышать.

– Укуси его еще раз! – выкрикивает голос.

– Нет! Хорошо… Хорошо! Я ничего не мог с собой поделать… Не мог остановиться. Вы ведь и сами знаете это, правда? – Лицо Ривьеры искажено болью. – Мне нужен врач! Пожалуйста!

– Сколько лет было Кэрол, когда ты надругался над ней?

Ривьера закрывает глаза и качает головой.

– Я не помню… не помню.

Рукоятка пистолета разбивает ему переносицу.

– Три годика? Четыре? – причитает он. – Я не помню!

– Ты раскаиваешься?

Глаза его снова вылезают из орбит, теперь страх в них почти осязаем.

Приглушенный голос неумолим и неутомим:

– Ты раскаиваешься?

Ривьера внезапно покаянно кивает головой, как отъявленный грешник, увидевший путь к искуплению.

– Да! Я раскаиваюсь… раскаиваюсь. Я знаю, что это было нехорошо. Мне нужна помощь! Пожалуйста, помогите мне!

– Я пришла сюда, чтобы помочь тебе.

Рука снова упирает ствол пистолета в лоб Андрусу Ривьере и нажимает на курок, вышибая ему мозги.

Я вздрагиваю от неожиданности, не в состоянии осознать тот факт, что своими глазами наблюдаю за реальными событиями, которые пыталась воссоздать на месте преступления. Но ни одна реконструкция не способна передать всю жестокость только что увиденной мною казни. И внезапно я понимаю, что мое намерение остановить этих женщин, не раскрывая их имен ФБР, на самом деле представляет собой лишь фантазию, заблуждение, порожденное моей собственной болью и наивностью. Конечно, Андрус Ривьера больше никогда не причинит зла другому ребенку. Но кто может гарантировать, что женщина, которая нажала на курок, не решит завтра, что кто-нибудь другой, не столь виновный, как Ривьера, тоже заслуживает смертной казни? Приемный отец Маргарет Лавинь уже стал первой невинной жертвой.

– Кэт, пришло время позвонить кое-кому, – негромко говорит Шон.

Он прав.

– Кэт? Я вынужден…

Глухой удар прерывает Шона на полуслове.

Обернувшись, я вижу обнаженную блондинку, которая держит в одной руке зеленую пластмассовую гантель, а в другой – мясницкий нож. Полчаса назад я рассматривала ее фотографию, лежавшую на моем кухонном столе. Ее зовут Стейси Лорио, возраст – тридцать шесть лет, младшая медсестра и дочь полковника Франка Морленда, нашей первой жертвы. От одного ее удара Шон потерял сознание. Пока я смотрю как завороженная на Стейси, она опускается на колени перед Шоном, выдергивает у него из кобуры «глок» и направляет его мне в грудь.

– Я спряталась в грязном белье в гардеробе, – говорит она Энджи, задыхаясь от возбуждения. – На мгновение мне показалось, что он увидел меня.

– Зачем вы его ударили? – наконец обретаю я голос, стараясь не смотреть в сторону своей сумочки, лежащей на полу рядом с диванчиком.

– Заткнись! – выпрямляясь, резко бросает мне Лорио. Она ненамного выше Энджи Питре, но ее худощавое тело состоит из одних мускулов. Грудь у нее слегка обвисла, кое-где заметны следы растяжек, но в целом она выглядит поджарой и крепкой, как замерзший кусок ветчины.

– Мы пришли сюда не для того, чтобы арестовывать кого-то, Стейси.

Она смеется, не отрывая взгляда от Энджи.

– Позволь мне самой судить об этом, ты, богатая шлюха.

Лицо у нее раскраснелось, грудь усыпана ярко-красными пятнышками.

– Ты знаешь, кто я такая, Стейси?

– А как же иначе? Твоя тетка и оказалась той самой стервой, которая исковеркала всю мою жизнь.

– Что?

– Ну да, она появилась здесь со своими безукоризненными зубами, туфлями за тысячу долларов и бархатным юным голоском, и он совсем потерял голову.

– Кто?

– Господи! Ты на самом деле такая дура?

Внезапно мне все становится ясно. Эта женщина состояла в связи с Натаном Маликом, пока не появилась моя тетя, которая и увела доктора у нее. И чему я удивляюсь? Энн как-то уже соблазнил один из ее прежних психиатров. А когда я спросила в беседе по телефону о том, почему она заплатила залог за Малика, она вела себя так, словно это самый обычный и вполне естественный поступок.

– Это вы убили Малика, – размышляю я вслух. – И это вы в мотеле оглушили меня ударом по голове.

– Он не оставил мне выбора, – заявляет Стейси. – Он собирался выдать нас полиции.

– Зачем ему это было нужно?

– Чтобы спасти самого себя от тюрьмы, – говорит Энджи Питре.

– Доктору Малику не грозила опасность быть обвиненным в убийстве.

– Ты не можешь этого знать, – заявляет Лорио. – Малика волновал лишь его собственный крестовый поход. Его грандиозный план. Он хотел, чтобы мы предстали перед судом. Он хотел, чтобы весь мир увидел, что сделало с нами сексуальное надругательство.

– А мне плевать, кто и что знает, – говорит Энджи, внезапно смирившись и уйдя в себя. – Мы сделали все, что могли. И одному Богу известно, скольких детей мы спасли.

Лорио смотрит на Энджи взглядом старшей сестры, защищающей и оберегающей младшую.

– Ты права, Энджи. Но нет никакой необходимости проводить остаток дней в тюрьме. Во всяком случае, не для того, чтобы сделать старину Натана знаменитостью. Мир все равно не поймет, что мы совершили. А многие мужчины приложат все силы, чтобы нам вынесли смертный приговор.

– Мне кажется, ты ошибаешься, Стейси, – произношу я самым мирным голосом, какой мне только удается изобразить. – Я как раз думаю, что вас поймут очень многие.

Она смеется.

– Тебе легко говорить… Но я не собираюсь всю оставшуюся жизнь провести в тюрьме только из-за того, чтобы стать звездой недели в шоу Опры Уинфри. Мы сделали то, что собирались. И теперь все кончено.

– В самом деле? А что будет со мной? – Я опускаю взгляд на Шона, который по-прежнему лежит неподвижно. – И с ним?

– Вы двое сунули нос туда, куда не следует. Так что моей вины здесь нет.

– Вы собираетесь убить меня? А ведь я такая же, как вы, Стейси. Меня изнасиловали так же, как и вас.

– Ты такая же, как и я? – Глаза ее холодны. – Ты ничуть не похожа на меня.

– Вы настолько слепы, Стейси? Вы думаете, что если человек растет, не зная нужды, это может уберечь его от собственного отца? Или собственного деда?

Энджи Питре начинает заламывать руки.

– Стейси, это ведь не то, о чем мы договаривались, понимаешь? На такое никто больше не согласится.

Лорио бросает на нее колючий взгляд.

– Но ведь ни у кого не хватило духу сделать то, что мы решили, правильно? Они просто сидели и ждали, пока мы с тобой делали за них всю грязную работу. Они смотрели, как на экране телевизора люди, которые причиняли им боль, умоляют о прощении, но пошевелили ли они хоть одним своим поганым пальцем? Или, может, они запачкали руки в крови?

Энджи качает головой.

– Я все понимаю, понимаю, но тем не менее…

– Тем не менее что?

– Стейси, она такая же, как и мы!

Лорио тычет дулом пистолета в Шона.

– А он? Он же полицейский. Детектив из отдела по расследованию убийств! Он хочет отправить тебя в камеру смертников. Ты слышала, что он сказал. Самое время позвонить кое-кому… Ты хочешь получить смертельную инъекцию, Энджи? Черт возьми, да тебя тошнит от одного вида крови!

– Я знаю, но… Господи, я ничего не знаю!

Губы Лорио сжимаются в тонкую белую линию.

– Зато я знаю, малышка. Ты ступай в кухню, а я позабочусь здесь обо всем.

Свободной рукой Стейси Лорио берет с дивана подушку, и я понимаю, что наступили последние мгновения моей жизни. Я сумела избавиться от Билли Нила. Но больше мне так не повезет. Глаза мои опускаются к сумочке на полу, но с таким же успехом она может находиться за целую милю отсюда. Лорио делает шаг ко мне, упирает ствол пистолета в подушку и стреляет.

События галопом срываются с места, но я смотрю на них словно со стороны. Лошадь ударяет меня копытом в живот. Крошечные обрывки микропористой резины взлетают в воздух. Теплая красная кровь ручьем течет у меня по животу, а в ушах звучит эхо приглушенного взрыва. Потом раздается женский крик.

– Что? – спрашиваю я, пытаясь удержаться на ногах.

– Стейси, нет!

Стейси снова направляет на меня подушку, из разорванных внутренностей которой торчит черное дуло «глока» Шона. Она стоит от меня не далее чем в двух футах, когда на спину ей прыгает Энджи Питре и хватает за руки. Они падают на пол бесформенной кучей судорожно размахивающих рук и ног.

Я хочу помочь Энджи, но вместо этого мешком опускаюсь на любовное гнездышко.

– О господи! – стонет кто-то рядом.

Это я. Кровь пропитала мне низ блузки и джинсы. Пистолет стреляет снова, кто-то кричит, но женщины продолжают бороться.

Я вижу свою сумочку на полу, но не могу наклониться и взять ее.

Стейси Лорио уселась на грудь Энджи и кричит, чтобы она прекратила, но Энджи продолжает размахивать руками, как помешанная маленькая девочка. Громко выругавшись, Лорио перехватывает пистолет за ствол и ударяет Энджи рукояткой по лицу.

Энджи замирает.

Стейси слезает с нее, и в этот момент рука Шона отрывается от пола и хватает ее за локоть. Должно быть, он еще не пришел в себя, потому что Лорио смеется и легко стряхивает его руку, как если бы она принадлежала малышу. Со спокойной уверенностью она берет с софы вторую подушку и опускает ее на лицо Шону.

Я смотрю на сумочку, приказывая себе наклониться к ней.

Стейси прижимает ствол пистолета к подушке, как раз в том месте, где находится лоб Шона, и стреляет.

Я кричу в бессильной ярости, но вдруг на груди Стейси появляется крошечная дырочка. Она выглядит, как нарисованная, но через несколько мгновений Стейси уже судорожно хватает ртом воздух, как будто грудь ей стиснули железные обручи. Облегченный «Смит-Вессон» Шона подпрыгивает, грозя вывалиться из моей руки.

Стейси открывает рот, чтобы сказать что-то, но из горла у нее бьет фонтан крови.

Энджи пронзительно кричит.

У Стейси подгибаются колени, и она опускается на четвереньки рядом с Шоном. Она смотрит на него, поднимает пистолет, чтобы упереть его в подушку, но потом поднимает его еще выше, пытаясь прицелиться в меня.

– Не надо, – шепчу я, но ствол пистолета продолжает подниматься.

Я стреляю Стейси в лицо, отчего на затылке у нее появляется красный туман из мельчайших брызг крови.

Когда она валится на спину, я еще успеваю подумать, что по жестокой иронии судьбы стрелять из пистолета меня научил дедушка.

А потом на меня обрушивается чернота.