Кровная связь

Глава шестьдесят первая

Билли с животной яростью наблюдает за мной, пока я осторожно веду «кадиллак» по дороге, которая раскисла под дождем, превратившись в болото. Зад машины все время заносит, и я вынуждена ехать очень медленно. И все-таки дорога оказывается слишком короткой. Я замечаю впереди мост, и Билли указывает на заросли деревьев с правой стороны.

– Сворачивай туда. Земля достаточно твердая. Вон там, впереди, небольшая опушка.

– Откуда ты знаешь? – спрашиваю я, выруливая на то место, где оставила «ауди» во время своего последнего визита на остров.

Билли одаривает меня натянутой улыбкой.

– Как раз здесь я припарковывался, когда гонялся за тобой несколько дней назад.

– Так это ты загнал меня в реку?

– А кто еще это мог быть, мать твою? Джесси Биллапс? Да этот кастрат не выбрался бы из реки, даже если бы от этого зависела его жизнь.

– Это дед послал тебя убить меня в ту ночь?

Билли перестает улыбаться.

– Какая тебе разница? Сворачивай и тормози.

Впереди виднеется опушка. Между стволами деревьев достаточно места для «кадиллака», а навес из сплетенных над головами веток защищает нас от дождя. Билли протягивает руку к ключу зажигания и глушит мотор. И скоро слышно лишь потрескивание остывающего двигателя и мягкий шелест дождевых капель по капоту и крыше автомобиля.

– Хорошо, правда? – говорит Билли.

– Я думала, ты собирался убить нас на мосту.

– Торопишься умереть? – Он направляет на меня ствол пистолета. – Повернись лицом к окну. Руки за спину.

– Зачем?

Он упирает ствол мне под подбородок.

– Делай, как тебе говорят.

– Ты не можешь застрелить меня. Ты же хочешь, чтобы все выглядело, как несчастный случай.

– Ты права, я предпочел бы не стрелять. Но зато я с радостью всажу пулю в твою слишком умную служаночку. Никто не будет поднимать шума из-за старой, высохшей негритоски.

Выстрелит он в Пирли? Да. А если я позволю ему связать себе руки, останется ли у меня шанс спасти нас обеих? Останется, хотя и слабый… Но если он привяжет мои руки к рулевому колесу, я окажусь в действительно неприятном положении. Сможет ли он сделать это сейчас? Он ведь должен еще вывести автомобиль на мост…

Может быть, я совершаю самый глупый поступок в своей жизни, но я поворачиваюсь на сиденье лицом к окну. Я ожидаю, что он свяжет мне руки веревкой, которую я заметила на Пирли, но за спиной слышится негромкий лязг металла, и стальные обручи плотно обхватывают мои запястья.

Проклятье! Если я окажусь под водой с браслетами на руках, мне почти наверняка придет конец.

Билли вылезает из машины. На мгновение мне кажется, что он собирается вытащить Пирли из багажника, но он начинает расстегивать джинсы. Я отворачиваюсь, решив, что он намерен помочиться, но слышу лишь шуршание ткани. Потом он склоняется к открытой дверце.

– Эй! – окликает он меня. – Посмотри сюда.

Я поворачиваюсь. На нем черные плавки, и глаза у него сверкают.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я.

– А ты как думаешь? – Похотливая улыбка. – Я тоже хочу угоститься тем, что попробовал большой босс.

Он стягивает плавки и забирается в машину, поглаживая себя рукой и поудобнее устраиваясь на сиденье. Другой рукой он по-прежнему сжимает пистолет.

– У тебя между ногами есть славная маленькая штучка, верно? И после сегодняшнего дня она тебе больше не понадобится. Так давай воспользуемся ею в последний раз, ты не возражаешь? Никто ничего не узнает. Это будет нашей маленькой семейной тайной.

Сердце трепещет у меня в груди, как маленькая перепуганная птичка. Сковав мне руки наручниками, Билли Нил превратил меня в беспомощную маленькую девочку, какой я была, когда меня насиловал дед.

– Вытяни ноги на сиденье, – командует он. – Давай-ка снимем с тебя джинсы.

Я отчаянно трясу головой.

Блеск в его глазах становится ярче.

– Сейчас я вылезу из машины и всажу четыре пули в багажник.

– Ты ведь все равно убьешь ее.

– Верно. Но чем позже, тем лучше, правильно?

Я не знаю, что делать. Мои синапсы отказываются функционировать нормально.

– Это ведь совершенно в духе человеческой природы, – разглагольствует Билли, поглаживая себя, чтобы вызвать эрекцию. – Люди готовы на что угодно, лишь бы только прожить лишние пять минут. Нацисты прекрасно знали это. И пользовались этим, чтобы добиться своего. Вплоть до того момента, когда закрывали дверь в газовую камеру.

– Ты такой ярый поклонник нацистов?

Он смеется.

– Вытяни свои чертовы ноги.

Билли прав. Я хочу прожить каждую лишнюю секунду, которую смогу. Каждая секунда жизни – это еще один шанс спастись. Судьба сыграла со мной злую шутку. Всю жизнь я заигрывала с самоубийством, а теперь сижу и отчаянно стремлюсь заполучить хотя бы несколько дополнительных мгновений жизни, вдохнуть глоток воздуха и увидеть солнечный свет. Я жива только потому, что этот мужчина хочет заняться со мной сексом. А если я начну доставлять ему слишком много хлопот, он попросту пристрелит меня.

В улыбке Билли заметны симптомы маниакального психоза.

– Есть еще один вариант, о котором ты наверняка не подумала. Я могу сначала пристрелить тебя, а потом оттрахать. Ты ведь будешь еще тепленькая.

Во рту у меня становится сухо.

– Я, конечно, предпочел бы сделать все по-другому, но выбор за тобой.

Если он сначала выстрелит в меня, то я, по крайней мере, не узнаю, что меня изнасиловали. Я ничего не почувствую. Но тут на меня снисходит озарение: а мне в любом случае и не надо ничего чувствовать. Еще в детстве я научилась одному волшебному фокусу – диссоциации. Билли Нил может делать со мной все, что захочет, а я буду смотреть на это со стороны, в качестве бесплотного и лишенного тела наблюдателя.

– По-моему, ты уже сделала свой выбор, – говорит он, вылезая из машины. – Негритоска заплатит за твою гордыню.

– Подожди! – кричу я, вытягивая ноги во всю длину переднего сиденья.

Он снова по пояс влезает в машину, протягивает руку и расстегивает на мне джинсы. Потом дергает «молнию», хватает штаны за гульфик и рывком сдергивает их с меня до колен.

– Снимай их, – хрипит он, задыхаясь от усилий.

Я повинуюсь, как марионетка.

Он швыряет мои джинсы на заднее сиденье, затем направляет пистолет мне в лицо и срывает с меня трусики.

Просто поразительно, насколько быстро я дистанцируюсь от происходящего. Я уже наблюдаю за собой так, как будто слежу за героями фильма на экране: с восторгом и ужасом, но чувствуя себя при этом в полной безопасности. Собственно, я иногда просила своих любовников разыграть со мной такой сценарий – изнасилование как удовольствие. Наверное, так поступают многие нормальные женщины. Я просила мужчин связать меня, душить и бить по лицу. Так что теперь, когда все происходит наяву, я не вижу особого отличия от актерской игры. Хотя знаю, что разница должна быть обязательно. И она была бы… Для нормальной женщины.

Но я ее не чувствую.

Согласились бы большинство женщин на изнасилование только для того, чтобы прожить чуточку дольше? Или сопротивлялись бы из последних сил, дабы сохранить так называемую честь? Если я стану сопротивляться, это не остановит Билли Нила. Наоборот, он лишь причинит мне еще более сильную боль. Кроме того, что значит для меня быть изнасилованной еще один, лишний раз? Это случалось со мной так часто, что еще одно надругательство не играет никакой роли. Теперь я понимаю: меня насиловали, даже когда я была уже взрослой. Даже когда я говорила «да», нечто, не укладывающееся в моем понимании, заставляло меня повторять тот единственный вид сексуального соединения, который был мне известен.

– Я хорошо знаю таких девчонок, как ты, – пыхтит Билли, разворачивая меня на сиденье, так что в конце концов я оказываюсь лицом к лобовому стеклу и смотрю вперед, как пассажир во время воскресной прогулки. – Девчонок, которых распробовали в юности. Они лучше тайской шлюхи знают, как доставить удовольствие мужчине.

Он опускается передо мной на колени и перекладывает пистолет в левую руку. Правой рукой он продолжает обхаживать свой член, отчего тот увеличивается в размерах и становится красным. Зрелище странное и сюрреалистическое, но вполне знакомое: мужчина, которого я едва знаю, собирается ввести эту штуку в меня. Это случалось чаще, чем я позволяла себе запомнить.

– Ты влажная? – интересуется он, протягивая руку и трогая меня, подобно механику, проверяющему уровень масла в двигателе. – Вот дерьмо! – Он плюет себе на ладонь и растирает слюну по своему члену. Потом плюет снова и вводит пальцы в меня. – Вот так-то лучше, – бормочет он. – Вот теперь ты готова, и я тоже.

Оцепенение охватывает меня, как наркотик, гася все чувства и ощущения, кроме одного: в меня снова вошел мужчина, сильно и плотно. Хотя и это для меня ерунда, если честно. Это всего лишь очередное воспроизведение того, что случалось со мною раньше. Ритуал, который я научилась разыгрывать еще до того, как научилась всему остальному.

И все-таки разница есть. Этот мужчина хочет не просто использовать меня. Он хочет меня убить. Как и все остальные мужчины из подразделения моего отца, из «Белых тигров», которые похищали деревенских девушек в качестве награды для себя, насиловали их ночь напролет, а после убивали, чтобы заставить молчать.

Эти девушки – мои погибшие сестры.

У меня за спиной слышится какой-то металлический лязг. На мгновение я возвращаюсь в настоящее, и сердце мое разрывается от жалости к старой женщине, которая связанная лежит в багажнике. Ей наверняка страшно до ужаса. Но Пирли Вашингтон придется самой нести свой крест. В каком-то смысле ей повезло.

– Да! – рычит и стонет Билли, двигая бедрами с яростью плотника, вколачивающего неподатливые гвозди. – Как мне хорошо… Да!

Хорошо? Это называется хорошо? Я уже слышала это слово раньше. Но оно не имеет никакого смысла. Как ему может быть хорошо? Но раз он говорит, что ему хорошо… что я хороша… и что более важно, что я не такая, как все.

Это и вправду хорошо.

Я хочу быть не такой, как все…

– Ты слишком далеко от меня, – задыхаясь, бормочет он, рывками двигаясь во мне. – Подвинься на край сиденья.

Я подчиняюсь.

Пирли продолжает барабанить изнутри в крышку багажника, но силы ее иссякают, звуки ударов становятся все тише. Это похоже на борьбу замерзающего человека за жизнь. Я представляю себе, как она молится, хотя и не понимаю, почему. Когда я уходила от нее в последний раз, она сказала, что с Божьей помощью у меня все может получиться. Но Бог не собирается мне помогать. Это единственное, что я знала всегда.

На лицо мне падают капли влаги. Сначала мне кажется, что это дождь попадает внутрь машины, но я ошибаюсь. Это капли пота, текущие по лицу Билли Нила. Он задирает на мне блузку и срывает лифчик, обнажая мою грудь.

– Да! – хриплым голосом рычит он, больно тиская их ладонями. – Тебя хорошо трахать, да!

Губы его искривились в гримасе, как будто половой акт доставляет ему физическую боль. У него такое зловонное дыхание, что оно заставляет меня выйти из транса. Я вижу и причину этого. Полость рта у него в ужасающем состоянии. Он судорожно двигает бедрами, размазывая меня по спинке сиденья. Жилы у него на шее вздулись и напряглись, как будто он поднимает тяжелую штангу, а яремные вены набухли, как две трубы, готовые вот-вот лопнуть. Я не совсем уверена, что именно заставляет меня прийти в себя – вид этих двух вен или близость его зубов, но это точно что-то одно из двух. Потому что в разгар этого яростного надругательства мой мозг начинает работать очень быстро и с клинической точностью.

Жевательная мышца челюсти считается самой сильной в теле человека. Во время укуса она способна создать давление в двести фунтов на квадратный дюйм.

Усилие в девять фунтов напрочь оторвет у человека ухо. Я узнала об этом, когда подрабатывала в службе экстренной помощи, будучи студенткой медицинской школы.

Что может сотворить с человеческой шеей усилие в двести фунтов на квадратный дюйм, если в нее вопьются острые зубы? Этот вопрос представляет для меня некоторый интерес, поскольку беззащитная шея Билли, со вздувшимися от напряжения венами и жилами, находится прямо надо мной, пока он предается яростному совокуплению. Ответ мог бы дать мне первобытный человек. Зубы и когти были первым заостренным оружием, которым обзавелся Homo sapiens. Я рассказываю об этом детективам из отдела по расследованию убийств, когда знакомлю их со своей специальностью. Я с легкостью могу впиться зубами прямо в яремные вены Билли. Стиснуть челюсти, а потом тряхнуть головой взад и вперед, подобно питбулю, пока у него из шеи не начнет фонтаном бить кровь. Это напугает его до полусмерти и причинит чертовскую боль, но не убьет. Это может даже не вывести его из строя настолько, чтобы помешать выстрелить мне в голову.

А вот разорванная сонная артерия, без сомнения, не позволит ему сделать это. Разорванная сонная артерия прикончит его самого. Немногие способны спокойно созерцать фонтан собственной крови, бьющей на три фута вверх, и сохранять при этом спокойствие. Но только сонную артерию защищает толстый слой мышечной ткани.

А яремные вены расположены прямо под кожей.

Билли прекратил яростные толчки. Теперь он двигается в постоянном ритме, трудясь надо мной, пыхтя и сопя, закрыв глаза и часто, прерывисто дыша, как большинство мужчин, с которыми я занималась сексом.

Его дыхание…

Его трахея представляет собой полую трубку, состоящую их хрящевых колец, которых удерживают воедино мышцы и соединительная фиброзная ткань, заполняющая промежутки между кольцами. Жертвы автомобильных аварий часто погибают оттого, что рулевая колонка разбивает им трахею. Способно ли давление в двести фунтов раздавить трахею? Инстинкт и опыт подсказывают мне: да, способно.

Кроме того, следует учитывать, что двести фунтов на квадратный дюйм – это лишь приблизительное, округленное для удобства число. Эскимосы, которые питаются, в отличие от нас, обильной и здоровой пищей, способны создавать в два раза большее давление, и для них это обычное дело. Женщина, пытающаяся спасти свою жизнь, должна суметь повторить их достижение.

И вот мой взгляд уже переместился с набухших яремных вен Билли на выступающий и беззащитный полукруг его дыхательного горла. Чтобы крепко вцепиться в него зубами, мне надо слегка повернуть голову, чтобы укус пришелся перпендикулярно трахее. Именно так леопард перекусывает антилопе горло, вонзая в него длинные искривленные клыки. А для этого нужно прокусить шею сбоку.

Не леопард, – думаю я. – Леопардица. Лена…

У основания шеи Билли виднеется родинка. Темно-коричневая, с несколькими волосками, растущими из нее. Мышцы у него на шее настолько напряжены, что его адамово яблоко почти не видно. Но я знаю, где оно находится. Моя цель чуточку выше – самое мягкое и самое уязвимое место на трахее…

– А-а-а, – стонет он. – О-о-о… да… сейчас кончу…

Пистолет находится в его левой руке, а он правша. Хотя, конечно, он способен без вопросов пристрелить меня и из такого положения. Но у меня нет времени ждать чуда. Склонив голову набок – настолько далеко, насколько возможно – я начинаю посасывать ему шею.

– Кайф…а-а-а-а… – хрипит он. – О-о-о… да…

Я открываю рот шире, исследуя языком мягкий ландшафт его шеи. Вот левая наружная яремная вена… гребень грудино-щитовидной мышцы… скрытая гортань…

Билли приближается к пику своих трудов. Он запрокидывает голову, как часто делают мужчины. Я открываю рот как можно шире и, собрав остатки сил, впиваюсь зубами в его дыхательное горло.

На зубах громко хрустят хрящи.

У меня такое ощущение, словно я прокусила цыплячью грудку, кости и тому подобное. Тело Билли цепенеет, а мой рот наполняется горячей кровью. В моем воображении возникает пистолет, нацеленный мне в голову, разбрызгивающий мои мозги по салону машины.

Но этого не происходит.

Билли начинает судорожно размахивать руками и ногами, как человек, попавший в молотилку. Но чем настойчивее он стремится оторваться от меня, тем больше места остается для меня, чтобы, откинув голову назад, продолжать сжимать зубами его дыхательное горло. В течение нескольких секунд продолжается эта безмолвная и страшная схватка, а потом зубы мои вдруг освобождаются. Он вскидывает руки к горлу, и во мне вспыхивает надежда, как лесной пожар в степи.

У него в руках нет пистолета!

Из рваной раны в горле фонтаном бьет пенящаяся кровь, но в шок меня повергает отнюдь не это, а шипение воздуха, выходящего из дыры при каждом вдохе. Это шипение – звук скорой и близкой смерти.

И Билли Нил знает это.