Кровная связь

Глава сороковая

Рассвет только наступил, но нижний этаж Мальмезона залит огнями, словно там шумит королевский бал. Я увидела желтое море света, когда трусцой пробиралась между деревьями от дома Майкла в Бруквуде, двигаясь по тропинке, которую сама же и протоптала много лет назад. Свет горит и у Пирли.

Моя «ауди» припаркована рядом с «кадиллаком» Пирли. Неподалеку стоит высокий, белый грузовичок-пикап вроде тех, которыми пользуются на острове, – и очень похожий на тот, который хотел переехать меня. Должно быть, кто-то на острове обнаружил мой автомобиль и перегнал его сюда. Но если это действительно так, то почему дедушка не заставил полицию рыть носом землю в поисках меня или моего тела? И почему никто не позвонил мне на сотовый?

Обогнув залитую светом лужайку перед домом, я останавливаюсь и проверяю свой телефон. В списке пропущенных вызовов значатся три звонка от деда. Поскольку телефон мой был переключен на виброзвонок, я благополучно проспала их, а потом, будучи в шоке от состоявшихся телефонных переговоров, просто не заметила пропущенные. Последний звонок был сделан примерно тогда, когда мне снился тот самый постоянный кошмар. Я нажимаю кнопку «1» и слушаю сообщение. Голос у деда подавленный и звучный, что прекрасно слышно даже в крошечном микрофоне мобильного телефона:

«Кэтрин, это дедушка. Генри обнаружил твой автомобиль на другой стороне переправы на остров. Тебя нигде не было. Луиза Батлер говорит, что ты села на велосипед и поехала к мосту, но никто не знает, добралась ты до него или нет. Если ты получила это сообщение, пожалуйста, перезвони мне. Если ты пострадала или попала в неприятности, не волнуйся. Люди шерифа по обеим сторонам реки прочесывают прибрежные районы и дороги, а Джесси отрядил дюжину мужчин на твои поиски на острове. Если ты попала в аварию, помощь придет очень быстро. Пожалуйста, перезвони мне».

Забота, которую я слышу в голосе дедушки, заставляет глаза мои наполниться слезами. Я перехожу к следующему сообщению:

«Это снова я. Если у тебя неприятности другого рода – то есть такие, которые навлекли на тебя другие люди, – дай им прослушать это сообщение. Говорит доктор Уильям Киркланд. Если вы родом из тех мест, где нашли мою внучку, вам известно мое имя. И вы знаете, что сделали ошибку. Если вы отпустите ее немедленно, я не буду заниматься этим вопросом. Но если вы причините ей вред… Клянусь Богом, тот день, когда я найду вас, станет для вас последним! А я найду вас! Поспрашивайте людей вокруг. Вы предпочтете, чтобы за вами гнались все дьяволы ада, чем один я. Подумайте об этом».

По коже у меня ползут мурашки. Голос, который разговаривал с моими неизвестными похитителями, принадлежал ангелу мщения – холодный и полный смертельной угрозы, настолько уверенный в себе, что никакая сила не смогла бы противостоять ему. Это голос мужчины, который гнал и преследовал сбежавших заключенных на острове много лет назад.

После третьего звонка дедушка не оставляет вообще никакого сообщения.

Глядя на залитый огнями фасад Мальмезона, я более чем когда-либо уверена, что никого не хочу видеть сейчас. Ни дедушку. Ни даже Пирли. Вот почему я пришла пешком. Если бы подъехала в «форде» Майкла, все присутствующие увидели бы меня и принялись расспрашивать. И тогда мои шансы потихоньку вытащить пистолет из сейфа деда резко уменьшатся. А так…

Я быстрым шагом иду к дальнему концу восточного крыла особняка, где практически темно. Бо́льшая часть комнат закрыта круглый год, если не считать Весеннего Паломничества. Еще в восьмом классе я выяснила, что защелку на одном из окон можно приподнять кредитной карточкой. Раньше я пользовалась этим путем, чтобы совершать набеги на буфет со спиртными напитками дедушки. Сейчас у меня нет кредитной карточки – я оставила сумочку в машине на острове, – но Майкл одолжил мне для этой цели просроченные водительские права. Судя по фотографии на них, в то время, когда их ему выдали, он весил фунтов на семьдесят больше, чем сейчас. Я вставляю права в щель между створками высокого окна, доходящего до пола. Они слегка раздаются, и ламинированные водительские права легко приподнимают защелку.

Пробираясь через тяжелые шторы, я улавливаю запах нафталиновых шариков. Бо́льшая часть мебели в этом крыле закрыта белыми чехлами, и возникает ощущение, что я иду по обезлюдевшему музею. В коридоре до меня долетает аромат жарящегося бекона. Я быстро подхожу к кабинету деда, который обставлен по образу и подобию библиотеки Наполеона. Дверь распахнута настежь, на столе горит лампа, но в комнате никого нет.

Оружейный сейф очень большой. Он достаточно вместителен для того, чтобы в нем хранился макет казино, который дед показывал мне на днях, плюс большая коллекция ружей, дробовиков и пистолетов. Цифровой замок открывается легко – он заперт комбинацией, обозначающей дату моего рождения. Четыре щелчка влево, восемь щелчков вправо, семьдесят три влево, затем повернуть рукоятку. Вращая колесико, я замираю – мне почудились шаги в коридоре, но в комнату никто не входит.

Я поворачиваю рукоятку, и тяжелая стальная дверь открывается.

Макет куда-то исчез, зато оружие на месте. Пять ружей, три дробовика и несколько пистолетов в кобурах лежат на полу сейфа. Ощущается сильный запах ружейного масла и чего-то еще.

Пахнет сгоревшим порохом.

Одно за другим я вынимаю ружья из креплений и нюхаю стволы. Первые два сверкают в лучах света, их дула чисты. А вот из третьего недавно стреляли. Держа оружие в руках, я подношу его к свету. Это «Ремингтон-700» с продольно-скользящим поворотным затвором, потертый от длительного использования, но поддерживаемый в хорошем состоянии. Я смотрю на него и чувствую, как учащается пульс. Когда я была подростком, то однажды застрелила из него оленя. Но сейчас сердце у меня бьется совсем не поэтому. Я держу в руках ружье, из которого был убит мой отец. Еще ребенком я несколько раз просила дедушку избавиться от него, но он не сделал этого. По его словам, он не видел смысла избавляться от «хорошего ружья» по «сентиментальным соображениям». Зная теперь, что дед сделал этим ружьем – по крайней мере, историю, которую он мне рассказал, – я удивляюсь, что он сохранил его. Неужели дед считал его трофеем вроде винтовки «Уэзерби», из которой он завалил лося на Аляске? Но что более важно, кто стрелял из нее в последние пару дней?

У меня нет времени строить догадки.

Поставив ружье на место, я хватаю автоматический пистолет, который лежит на полу сейфа. Ничего слишком громоздкого или вычурного, обычный «вальтер ППК», из которого мы стреляли по мишеням на острове. В свете лампы черный пистолет выглядит влажным и смертельно опасным. Выщелкнув обойму, я вижу, что она полностью заряжена. Я бы прихватила еще патронов, но нигде их не вижу, а времени на поиски нет. Кроме того, если шести патронов мне не хватит, чтобы выпутаться из неприятностей, в которые может втравить меня Малик, то еще шесть, скорее всего, тоже меня не спасут.

Я закрываю дверь сейфа, и мне приходит в голову неожиданная мысль: почему дед держал столько оружия чуть ли не на виду у девочки-подростка, которая, как ему было прекрасно известно, страдала депрессией? Ради всего святого, он даже использовал дату моего рождения для цифрового замка! О чем он думал? С другой стороны… Дедушка никогда не считал депрессию болезнью, всего лишь слабостью. Может быть, он полагал, что если я окажусь недостаточно сильной для того, чтобы справиться с искушением убить себя, то не заслуживаю того, чтобы жить.

Я собираюсь выйти в коридор, но что-то удерживает меня. До меня доносятся слабые голоса. Сначала это голос дедушки. Затем Пирли. Может быть, еще и Билли Нила, хотя я не уверена. Потом раздается глубокий, теплый баритон. В нем слышатся нотки покорности и смирения – так может разговаривать наемный работник в доме своего хозяина. Теплый голос принадлежит Генри, чернокожему водителю, который перевез меня вчера на остров. Он рассказывает, как обнаружил сегодня утром мою «ауди» и это открытие повергло его в панику. Он беспокоится о том, что я могла упасть в реку и утонуть, как моя бабушка. Дедушка отвечает, что я могла бы погибнуть многими способами, вот только утопление не входит в их число. Потом он благодарит Генри за то, что тот пригнал машину сюда, и прощается с ним. Звук тяжелых шагов по отполированному паркетному полу.

Звук захлопывающейся двери-ширмы.

Снова кто-то говорит, и я узнаю небрежно-беззаботный голос Билли Нила.

– Может, она отправилась прокатиться с кем-нибудь, – заявляет он.

– За каким бы чертом это ей понадобилось? – резко обрывает его дедушка. – Ее проклятая машина торчала на месте и в намагниченной коробочке под задним бампером лежали запасные ключи. Кто, по-твоему, положил их туда?

– Продавец, может быть?

– Малыш, у тебя в голове есть хоть капля мозгов? Ключи положила туда Кэтрин. Это как раз в ее духе.

– Может, машина не заводилась.

– Сегодня утром у Генри она завелась вполне нормально. Тогда, возможно, она все еще на острове. Может быть, мост накрыло водой до того, как она успела уехать.

– Убирайся к чертовой матери! – грохочет мой дед. – И не возвращайся, пока не начнешь думать своей башкой. Эта девочка умеет позаботиться о себе. Я хочу знать, что там случилось. У меня и так достаточно хлопот с организацией казино. Правительство под микроскопом рассматривает каждую запятую в нашей заявке, мы вынуждены проводить ДНК-тесты по зубам трехсотлетней давности. Господи Иисусе… Убирайся отсюда!

Снова слышны шаги, и дверь с грохотом захлопывается.

– А ты что скажешь, Пирли? – спрашивает дедушка.

Я придвигаюсь ближе к двери, чтобы слышать ответ Пирли.

– Разве мне платят за то, чтобы я думала? – риторически вопрошает она.

– Я хочу знать твое мнение. Где она? Где моя внучка?

– Боюсь, кто-то причинил вред девочке, доктор Киркланд. Как вы и говорили, она знает, как позаботиться о себе. И она не бросила бы машину, не имея на то веской причины.

– Могла и оставить, если у нее открылось одно из ее маниакальных состояний. То, что ты называешь наговором.

– В последний раз, когда я ее видела, – говорит Пирли, – она показалась мне удрученной, а не парящей в облаках. Нет, раз Луиза посадила ее на велосипед, то, значит, кто-то последовал за ней. И она так и не добралась до моста.

– Да кто мог пойти на такое? – спрашивает дедушка.

– На вашем месте я бы поинтересовалась у негодяя, который работает на вас, где он был вчера вечером.

Воцаряется тишина, и проходит весьма продолжительное время, прежде чем дедушка нарушает ее:

– Ты думаешь, Билли последовал за ней на остров?

– А вы знаете, где он был вчера вечером?

– Улаживал кое-какие мои дела в Батон-Руже. Покупал кое-что.

Снова тишина.

– Что могло понадобиться Билли от Кэтрин?

– Вам известно об этом больше, чем мне. – В голосе Пирли слышится явный упрек. – Что нужно мужчине от женщины?

Дедушка издает разгневанный возглас:

– Я поговорю с ним!

Дверь-ширма снова с грохотом захлопывается.

Я вхожу в кухню.

Пирли стоит у раковины, повернувшись ко мне спиной. Она берет в руки железную кастрюльку с длинной ручкой, поворачивает кран и замирает. Потом медленно оборачивается, и глаза ее становятся большими-большими.

– Ничего не говори, – шепчу я. – Ни слова.

Она молча кивает.

– Я уезжаю из города, Пирли. Мои запасные ключи где-то здесь?

Она переводит взгляд на стол. Ключ от «ауди» лежит на груде почты. Я хватаю его и возвращаюсь к двери.

– Куда ты едешь, девочка? – спрашивает Пирли.

– У меня назначена встреча с одним человеком. Но для начала я хочу, чтобы ты рассказала мне кое-что.

– Что?

– Кое-кто делал со мной всякие плохие вещи, когда я была маленькой девочкой. Мужчина. И это был или папа, или дедушка. И я не думаю, что ты, которая заботилась обо мне так долго – собственно, ты заменила мне мать, – ничего не знала и не замечала. Я просто уверена в этом.

Пирли бросает взгляд на входную дверь, но выражение ее лица не меняется.

– Ты так ничего и не скажешь? – спрашиваю я.

Ее лицо искажается гневом и раздражением.

– Послушай, дитя мое. О чем ты думала, когда помчалась на остров и принялась ворошить прошлое? Неужели ты надеешься, что из этого выйдет что-то хорошее? Для кого? Для тебя? Для твоей матери?

– У меня нет другого выхода. Я должна узнать, как и почему погиб папа. И почему я такая, какая есть. Неужели ты этого не понимаешь?

Она опускает глаза в пол.

– Неисповедимы пути Господни… Вот что я понимаю. В этом мире много боли – особенно если ты рождена женщиной, – но не нам осуждать или ставить под сомнение его целесообразность. Нужно просто стараться сносить тяготы как можно достойнее.

– И ты на самом деле в это веришь, Пирли?

Она смотрит на меня, и глаза ее кажутся мне более выразительными, чем обычно.

– Я должна в это верить. Только вера позволила мне прожить так долго и добиться того, что я имею.

– Что ты хочешь сказать словами «добиться того, что я имею»? Что ты имеешь? Этот дом? Эту работу? Возможность прислуживать моему деду?

На лице Пирли написано негодование. Голос ее дрожит.

– Я работаю на эту семью, а не прислуживаю доктору Киркланду. Я пришла сюда и начала работать на старого мистера ДеСалля в сорок восьмом году, когда мне было семнадцать. Твоя бабушка, мама, ты – вы все ДеСалли. Я работала на всех вас. А доктор Киркланд – всего лишь мужчина, который платит мне зарплату.

– Значит, вот как ты о нем думаешь? А разве не он командует здесь всем? И разве не так было всегда?

Она угрюмо кивает головой.

– Всегда есть мужчина, слово которого – закон. Именно это имеют в виду люди, когда говорят о мужчине с большой буквы, настоящем хозяине. И здесь такой мужчина – доктор Киркланд. Все это знают. А ты собираешься пойти и сказать ему, что с тобой все в порядке, или нет?

– Ты сама можешь сказать ему это после того, как я уеду.

Я уже готова повернуться и уйти, как вдруг вспоминаю кое-что из того, что говорил сегодня Майкл, плюс свои фрагментарные воспоминания, оставшиеся с детства: черная фигура, сражающаяся у моей кровати с отцом.

– Это ты нажала на курок в ту ночь, Пирли?

Зрачки в глазах старой женщины превращаются в черные точечки.

– Ты окончательно сошла с ума, дитя мое! Ты думаешь, что говоришь?

– Это ты убила моего отца? Вот о чем я спрашиваю. Ты убила его, чтобы защитить меня?

Она медленно качает головой.

– Зачем ты едешь?

– Чтобы узнать правду об этой семье.

– И где ты собираешься узнать ее?

– Это моя забота. Но когда я все узнаю, то скажу тебе. И ты сможешь сделать вид, что тебе ничего не было известно.

Пирли открывает рот, пытаясь что-то сказать, но с губ ее не слетает ни звука.

Я качаю головой, поворачиваюсь и бегу по коридору.

Я рассчитываю обнаружить дедушку и Билли Нила во дворе, но их нигде не видно. Окинув быстрым взглядом парковочную площадку, я подхожу к «ауди», одновременно нажимая кнопку электронной сигнализации.

Когда пальцы мои касаются ручки на дверце, из-за «кадиллака» Пирли появляется Билли Нил. На нем черные джинсы, зеленая шелковая рубашка и ковбойские сапоги. Глаза у него такие же мертвые, как и змеи, что пошли на его обувь, и они с нечеловеческой силой впиваются в мое лицо.

– Будь я проклят… – говорит он. – А ведь столько людей считают, что ты сдохла.

– Ты тоже так думал?

На его губах играет слабая улыбка.

– Я даже поставил на это деньги.

– За что ты меня ненавидишь, Билли? Ты ведь меня даже не знаешь.

Он подходит к «ауди» и тяжело смотрит на меня поверх крыши.

– О, я знаю тебя! Я трахал таких девок, как ты. Избалованная принцесса, которую ждет трастовый фонд и которой ровным счетом не о чем было беспокоиться ни единого дня ее проклятой жизни. Но ты все равно половину денег выбрасываешь на ветер, таскаясь по мозголомам.

– Какое тебе до этого дело?

Он кладет локти на крышу и наклоняется ко мне.

– Потому что ты думаешь, что твое дерьмо не воняет. Ты смотришь в мою сторону, но даже не видишь меня. Днем, во всяком случае. Но ночью – совсем другое дело, правда? Ночью я как раз тот парень, который тебе нужен. Я слышал о тебе, мисс кошечка-недотрога. Тебе нравится ходить на вечеринки, верно? Люди помнят тебя еще с тех пор, когда ты училась в средней школе. Богатая девчонка, которая любила повеселиться. Они помнят и твою тетку. Та же история, только еще хуже.

– Скажи, в чем заключается твоя работа на деда?

– Я делаю вещи, для которых он сам уже слишком стар. Вещи, от которых других людей, слишком щепетильных и слабых, тошнит. – Билли закуривает и пускает дым через крышу в мою сторону. – А меня не тошнит.

Я в этом не сомневаюсь.

– Это ты последний раз стрелял из «Ремингтона-700», который хранится в сейфе?

Изумленная улыбка.

– А ты, оказывается, пронырливая маленькая штучка, которая всюду сует свой нос, верно?

Внезапно я понимаю, что с меня хватит этого сального городского ковбоя и его мерзких шуточек.

– Знаешь что? Мне надоели твои игры. Я думаю, стоит пригласить сюда дедушку.

Улыбка Билли становится шире, и я понимаю, что допустила ошибку.

– Я тоже об этом подумал. В последнее время ты изрядно действуешь ему на нервы. Он готов горы свернуть, лишь бы спасти городок, устроив здесь казино, а ты повсюду лезешь и позоришь семью. Ему это совсем не нравится. В сущности, ты способна разрушить все предприятие. Так что давай пойдем и потолкуем с ним.

Я открываю дверцу «ауди».

– Сначала мне нужно кое-куда съездить. Я вернусь через двадцать минут.

Прежде чем я успеваю нажать на кнопку, блокирующую дверные замки, Билли распахивает дверцу со стороны пассажира и ставит ногу в машину.

– Не через двадцать минут. Сейчас.

Не раздумывая, я сую руку за спину, выхватываю из-за пояса «вальтер» и направляю ему в грудь.

– Это не игрушечный пистолетик, Билли. Даже не надейся.

Он смотрит на дуло пистолета, которое глядит на него в упор, и улыбка медленно сползает с его лица. Билли Нил, по моему разумению, вообще никуда не выходит без оружия, но я не думаю, что он рассчитывал оказаться в подобном положении в такую рань, когда нет еще и семи часов.

– А теперь, – негромко говорю я, – убери свою вонючую ногу с сиденья и отойди от машины.

– А ты, оказывается, полоумная сука, – говорит он, тихонько смеясь. – Я, конечно, слышал о тебе всякое, но не верил, пока сам…

– Сейчас? Или вчера ночью на острове?

Улыбка возвращается к нему на физиономию.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– А я думаю, что понимаешь.

– Как-нибудь на днях мы с тобой повеселимся, сладкая моя. Как я уже говорил, я знаю тебя. Больше всего тебе нравится инцест, верно?

Кровь отливает у меня от лица. Что он знает обо мне? Я хочу спросить его об этом, но понимаю, что он только обрадуется возможности поглумиться надо мной и все равно ничего не скажет.

– Отвали от моей чертовой машины! – кричу я, угрожая ему пистолетом.

Билли не двигается с места.

– Ты забыла зарядить его.

– Не волнуйся, один патрон уже в стволе.

Я всего лишь повторяю выражение, услышанное от Шона, но этого достаточно, чтобы остатки улыбки увяли на губах Билли. Он убирает ногу и опускает сапог на гравий.

– Закрой дверцу, – командую я.

Он повинуется. Я протягиваю руку и нажимаю кнопку блокировки двери. Потом опускаюсь на сиденье, закрываю свою дверцу и запускаю двигатель.

Прежде чем я успеваю отъехать, к окну со стороны пассажира склоняется Билли Нил. Указательным и средним пальцами он делает знак «виктория», переворачивает его, подносит к губам, а потом высовывает язык и начинает двигать им вверх и вниз между пальцев. Желудок медленно подступает у меня к горлу. С каким удовольствием я бы пристрелила его, но боюсь, что безнадежно опоздаю на встречу с Маликом, если дам волю чувствам. Вместо этого я включаю передачу, обдаю мерзавца гравием из-под колес и с ревом оставляю за собой помещение для слуг, которое некогда называла своим домом.