Была ночь, усеянная блестками звезд, похожими на леденцы.
Снег белел шапками на заборах и сараях, на крышах деревянных темных изб и на новых дощатых, построенных недавно для семей вербованных. Из печных труб в вышину тянулись столбами пышные дымы, и казалось, на них держится необъятная бездна вселенной…
Застудились на морозе, и Михаил напросился в гости.
В комнатке, куда привела его Роза, было тесно, но уютно и тепло. Она зажгла керосиновую лампу и, улыбаясь, оглянулась на гостя. Постирушки висят, сохнут на веревке… И пока он осматривал простенькую обстановку комнаты, хозяйка успела принести полную вазу свежемороженой брусники.
Михаил попробовал и поморщился.
— Кислая… а вкусная. Если бы еще с сахарком!
— Сама собирала на болоте.
— Спасибо за угощенье. А водички не дашь напиться?
— Чаю, может?
Не отказался, снял фуфайку. Роза показала, куда повесить.
Но странно: не о чем было говорить. Голос девушки от волнения срывался, и это волнение передалось ему, притихшему за столом.
Наливая в кружки кипяток, Роза вдруг увидела на щеке гостя, шевелившего насупленными бровями, синяк.
— А это… откуда? — испуганно спросила, придвинувшись поближе. — Ой, мамочки… как же это так?
— Ерунда, — отмахнулся он равнодушно, выпрямляясь за столом. Перевел дыхание и сказал: — Ты сядь… не суетись. Хочу на тебя поглядеть.
Она послушно села рядом, стала допытываться, откуда синяк.
— Калымщик тюменский, тот самый рыжий, — признался Михаил. — Никак не хотел гнать трактор с дровами для вас. Глашка с Аксиньей обозвали его, он и обиделся. Ну, мы и схлестнулись. Дело мужское… Ну давай попьем чайку, и побегу!
После двух кружек чая распарился Михаил окончательно. Поблагодарил хозяйку, едва сдержался, чтобы не обнять ее.
Шапку на лохмы свои набросил и сказал, пожимая плечами:
— Гляжу и удивляюсь: какая-то ты не от мира сего. Хоть бы заругалась, что ли. И сердиться, наверное, не умеешь? Свалилась ты на мою головушку! Ладно, побегу! А то у меня ледник в хате, хоть малость подтоплю…
Роза оделась и, радостная, вышла проводить.
Хрумкали по подмерзшему снежку. Весело шагать в теплых, подсушенных у печки валенках! Едва различимые домики леспромхозовцев разбросаны по склону, чернеют то выше, то ниже, а местами толпами сгрудились, чтобы не скучать ночью. Шесты на крышах похожи на антенны.
Роза любовалась небом и таежной тишиной, которую, казалось, легко расколоть на глыбы одним звуком. Но больше всего радовалась, что рядом Михаил. Варежкой стряхнула с его плеча крошки снега, упавшие откуда-то с ветки, и залилась смехом. Откликнулись, выскакивая из дворов, собаки.
Взявшись за руки, Михаил и Роза скатились с горки и побежали до следующего переулка…
Что-то непонятное творилось в душе. Михаил уловил в себе разбушевавшуюся вольность, не отпускал смеющуюся девушку. А когда простились наконец, он метнулся вниз, дырявя валенками нетронутый снег и увлекая за собой свору собак. Однако не все за ним ринулись, и Роза перепугалась оставшихся.
— Миша-а! — крикнула пронзительно. — Постой, вернись!
И поспешила к поднимавшемуся навстречу Михаилу.
— Смотри, сколько их…
— Да не укусят! Не бойся, глупая… Ну пойдем, моя очередь провожать!..
Девчат в комнате не было — не явились с танцев.
Роза скинула с себя меховую куртку. Румянец ее щек бросился Михаилу в глаза, и он вздохнул с досадой: жаль, что намного старше ее. С темными, гладко причесанными волосами, с губами, как брусничные ягоды, была она такой свежей, как на картинке!..
Михаил прикрутил керосиновую лампу, и тень его на стене сдвинулась в ее сторону. Роза обомлела от приятного испуга, прижала обе ладони к горящим щекам, боясь поднять голову. Он лишь слегка коснулся ее волос и нежной наклоненной шеи. Но и этого было достаточно, чтобы вскинуть на него взгляд, переполненный радостью… Медленно и неслышно встала, прильнула к груди Михаила. Упала табуретка, и, вздрогнув, они оглянулись.
Задыхаясь в поцелуе, Роза вдруг встрепенулась: а если подружки нагрянут?
Сдерживая неровное дыхание, Михаил тоже прислушался.
— По-моему… скачут твои. Слышишь, разговаривают?
— Они, — кивнула Роза и, выскользнув из рук Михаила, отошла к окну, поправляя волосы. Прибавила свету в лампе, посмотрела на Михаила, не зная, как теперь быть.
— Пусть, — сказал Михаил, прислушиваясь к смеху за окном.
— А может, успеешь уйти?
— Не буду я прятаться… Жены у меня нет, я свободный. Пусть!
Он сел на табуретку и уставился в мутное окно…