Круговерти

12

В предрассветном воздухе темными сторожами по-выстраивались сосны. Вершинами они почти доставали ползущие белесые облака, и казалось, что-то мешает им подняться еще выше, поэтому и гляделись угрюмыми.

Рассветало неохотно, но все же день наступал.

Замелькали хлопья снега. Они напомнили Михаилу, стоявшему у окна, что нет больше у него семьи, а есть Розка, которой он не пара и которая теперь рябит, мельтешит перед глазами, как этот снег…

Михаил оцепенело сунул ноги в подсушенные, испачканные печной известью ватные штаны и умылся.

Небо очищалось, снег сыпался реденький, потом совсем перестал. Защебетали птицы под ледяными гроздьями острых сосулек. Как апельсин, приподнималось солнце из тумана над седыми дальними хребтами. Тени от деревьев и домов обозначились на светлом снегу. Ленивую тишину вспорол трактор, дырчавший на крутизне.

Михаил доел из кастрюльки холодные картошины, схватил сумку, шапку. Глянул в обломок зеркала — эх, побриться не успел! Голова окосматилась, физиономия неухоженная, а все равно веселая…

К разделочной эстакаде прибыл немного с опозданием. Бригада вовсю грюкала топорами, обрубая сучья. Пошутил, чтобы загладить вину.

Вальщик, собиравший профсоюзные взносы, подкатился к Михаилу и сообщил, что через час начнется совещание бригадиров.

Роза со стороны поглядывала на Михаила, как он спорил с профсоюзником, и улыбалась. Заметив ее, Михаил не прямо, а кружным путем подобрался к ней, хмурясь для видимости. Выбрав подходящий момент, тихо предупредил:

— Сегодня… жди. Понравилась брусничка! Еще есть?

— Есть, — озарилось лицо Розы, вспыхнувшее как от огня.

И как она воскрылилась, стала стучать топором по лапнику — просто на удивление!..

Михаил подходил к другим женщинам, указывал на промахи. Распорядился, чтобы до вечера поработали без него, и зашагал по глубокому снегу к конторе.

В красном уголке на длинных скамьях уже сидели бригадиры. Михаил поздоровался с каждым за руку. Делились новостями, заботами, бедами.

Перед самым началом совещания его разыскала комендантша Дуся, передала письмо. Втиснул было в карман, однако любопытство заставило достать и прочесть. Подумал, что от мастера Тимофеича, который частенько забрасывал то письмами о новостях на ТЭЦ, то поздравительными открытками в канун праздников. Упрям Тимофеич — все норовит вызволить беглеца из тайги.

Но почерк на конверте был не его, а брата Ивана. Михаил испытал разочарование: ничего хорошего не жди от Ивана. А может, что-то про Наталью и сына?

Предчувствие не обмануло его. Что только не бузил Иван в своем письме: то клял Наталью, то обвинял его во всех грехах. Мало, мол, сюсюкал в своих посланиях из тайги. А они, химеры, оттого сохнут, изменяют, что не получают нужного внимания. Ослабил, мол, ты вожжи, бывший вологодский конюх, потому и сбежала жена с другим. У побитого молью есть хоть дом и деньги, ослепившие Наталью, а ты до сих пор голый! Небось на шапку себе еще не заработал…

Обидными, глупыми показались Михаилу напоминания о вологодском конюхе и о шапке. Он даже отказался выступать, когда его попросили к трибуне. Сбил Иван с толку…

Уходил с совещания сутулый и раздерганный, никого не замечал. Улетучились блажь и желание свидеться сегодня с татарочкой.

Но, как нарочно, встретилась она ему возле хлебного магазина. Зубы стиснул от ее цепляющейся стыдливой улыбки и поспешно удалился, лавируя по утоптанным стежкам…

Сидя у себя в нетопленом жилище, Михаил крепко задумался, представляя, как брат возносится над ним и посмеивается… Что же она наделала, подлая Наташка? Словно бы наказание за Розку. А при чем тут Розка, если жена еще раньше связалась с другим?..

С неделю Михаил не подходил к татарочке. И в лесу старался реже попадаться ей на глаза. Роза опухла вся от слез, стала его бояться.

Но как-то, возвращаясь к себе, он завернул к ней. Едва переступил порог темного коридора, как сразу же наткнулся на кинувшуюся к нему жалкую и худую Розу… И точно схлынуло с него недоброе, копившееся тяжелым грузом от презрения к Наталье и брату. Роза облегчила его страдания, молчком перетерпев обидные ласки…

Теперь любовь Розы согревала Михаила, хотелось видеть ее каждый день. Он уже не мог обходиться без ее робкого голоса, дрожащих слабых рук. Чуткими пальцами они перебирали его шевелюру, словно тем самым помогая избавиться от всего, что мучило и грызло душу. Если посылали бригаду далеко в лес, то он и там ухитрялся отбиваться с ней в сторону. Казалось, дождаться не мог, когда кончится день, чтобы чуть не бегом зашагать прямо к ней. Кстати, Аксинья и Глаша перебрались жить к Дусе.

Постепенно он отмахнулся от всех переживаний, удивлялся про себя: вот оказия с любовью, как способна она мутить разум! Тем не менее другой жизни он не желал. Хорошо было с Розой. И она при виде его сразу светлела, переполнялась счастьем.

Михаил не мешал ей радоваться. Настораживало его другое: замечал в ее глазах затаенную встревоженность. И понял по-своему: догадывается, что истекает срок вербовки и оставаться он здесь не намерен…