Кто тебя предал?

НА ЧИСТУЮ ВОДУ

Журженко постарался успокоить девушку и по дороге во Львов узнал от нее такое, что заставило его после выполнения своих дел задержаться в городе. Он направился во Львовский университет и добился приема у ректора Козакевича.

Не подозревая, какой сюрприз его ожидает, Дмитро Каблак в это время, примостившись на краешке письменного стола, заигрывал с миловидной сотрудницей приемной комиссии, которая по его поручению сортировала дела. Волосы сотрудницы были заплетены коронкой, и в них виднелось несколько ромашек.

Каблак поправил одну из падающих ромашек и спросил:

— Пани Надийка не знает еще танго «Осенний день»? Да не может быть. Большое упущение...

Болтая ногами в брюках-гольф, он стал насвистывать мелодию, и пани Надийка, польщенная тем, что ее начальник позволяет себе такую интимность в служебном кабинете, вперила в него свои томные, волоокие глаза, отложив в сторону дела. Каблак сейчас был совсем иным, чем при встрече со Ставничей: любезным, предупредительным до приторности. Таких зовут в Галиции одним словом: «бавидамек» — развлекатель дам.

Когда зазвонил телефон, Надийка лениво взяла своей полной рукой трубку, но, опознав по голосу того, кто звонил, преобразилась в лице и с испугом передала трубку Каблаку.

Тот сразу спрыгнул со стола, сделался серьезным и несколько раз повторил:

— Слушаю... Слушаю... Так... Так... Будет сделано...— и заметался по кабинету. Он быстро выхватил из шкафа папку с делами студентов и, уже не глядя на пани Надийку, быстро вышел.

В кабинет ректора университета Козакевича Каблак входил уже чеканным шагом, слегка наклонив вперед голову, замкнутый, исполнительный служака, обученный заранее отгадывать, а подчас и предупреждать вопросы куратора.

Поклонившись ректору, седому красивому человеку в очках с золотыми ободками, Каблак скользнул взглядом по сидящему в мягком кресле наискосок от ректора капитану Журженко. Появление здесь военного насторожило Каблака, но он сразу различил на его черных петлицах значки военно-инженерных войск и успокоился. Он еще раз поклонился и вопросительно посмотрел на ректора.

Ректор, уставший от потока посетителей, поднял кверху склоненное над бумагами моложавое еще лицо.

— Скажите. Дмитро Орестович,— спросил он усталым голосом,— кто вам дал право самолично отменять прием Инанны Ставничей?

Каблак переменился в лице, но, овладевая собой, переспросил:

— Кого-кого?

— Вы принесли дело о приеме Ставничей? Дайте мне его.— Ректор полистал тоненькую папку.— Вот этой девушки! Посмотрите фотографию! — И ректор протянул ему через стол снимок, приложенный к заявлению.

Каблак долго всматривался в фото, выгадывая время, вертел его в руках, а потом, пожимая плечами, заявил:

— Первый раз вижу! — и тут же сообразил, что совершил непоправимую ошибку: ведь первая же очная ставка с этой поповной уличит его во лжи, спутает все его козыри! Надо было не переспрашивать «кого-кого?», не отпираться при виде фото, а рубануть прямо: дочь униатского священника, социально чуждый элемент, не для таких, мол, паразиток Советская власть университет открыла! И попробуй докажи тогда, что Дмитро не прав. Наоборот, как бы сразу взлетели его шансы. Ведь они так любят сверхбдительных людей!

Ректор передал фото капитану и сказал:

— Странная история!

— Простите. Иван Иванович,— вмешался Журженко,— разрешите вопрос.— И. не дожидаясь согласия ректора, с ходу спросил: — Ваша фамилия Каблак? Не так ли? Дмитро Каблак?

— Ну, допустим. Каблак... А что? — протянул секретарь приемной комиссии.

Журженко оглядел приметные гольфы Каблака, его ноги в узорчатых чулках, его напомаженную голову с хитрыми, пронырливыми глазами и остро спросил:

— Зачем вы нас обманываете? Какая польза вам от этого? Ведь вы отнюдь не в первый раз видите эту девушку!

Деланно улыбаясь, Каблак развел руками и сказал:

— Нет, я вижу ее в п е р в ы е... А собственно говоря. какое право вы...

— Но ведь это вы, именно в ы отсоветовали И ванне Ставничей идти к ректору. Вы запугивали се ссылкой в Сибирь и белыми медведями. Знаете, как это называется?

Каблак оскорбление пожал плечами.

— Пане... то есть... товарищу ректор... Это чистый наговор. Это нарушение нашей конституции...

Журженко возмутился еще сильнее. Юля Цимбалистая в самых мельчайших подробностях рассказала ему услышанную ею от Иванны историю отказа в приеме ее в университет.

— Наговор? — воскликнул капитан.— Скажите... вы... А принятый вами в университет Зенон Верхола, сын владельца маслобойки из Нижних Перетоков, тоже наговор?

Каблак побледнел. Он пытался оправдаться, но у него перехватило дыхание, и он только молча размахивал своей волосатой рукой. Ректор кивком головы остановил взволнованного капитана и спокойно решил:

— Хорошо, Дмитро Орестович! Идите! С этим вопросом мы еще разберемся...

Непринужденной походкой, стараясь выглядеть как можно спокойнее, Каблак покинул кабинет. Едва захлопнулась за ним обитая клеенкой дверь, как капитан воскликнул:

— Ну видите, какая бестия?! Зачем вы держите в университете таких людей?

— Тем более неосмотрительно было с вашей стороны выкладывать на стол все козыри! — поучительно, как ребенку, сказал ректор, укоризненно кивая седой головой.— Ну зачем вы кричали на него? Для чего фамилию Верхолы называли? Разве недостаточно, что вы мне одному рассказали об этом типе? Ай-ай-ай! Мы бы сами осторожно разобрались во всем.

Уже осознав свою ошибку, но из ложного стыда не сразу сознавшись в пей. Журженко попытался возражать:

— Если вы мне не верите, вызовите сюда Ставничую. Напишите ей несколько слов. Хотите, я сам передам ей ваш вызов?..

— Не волнуйтесь, капитан! Что будет нужно — сделаем,— заметно нервничая, сказал ректор, утомленный настойчивостью военного.

Козакевич не любил, когда посторонние вмешивались в дела руководимого им университета. Он поднялся, протягивая капитану руку и давая понять, что аудиенция окончена.