Когда господа длинной воли вошли в город номер девять, встречные люди не приветствовали их, не кричали «Жив бог!», а показывали пальцами и смеялись. Никто не просил пинков и тем более розог.
Храм уединенного размышления в этом городе был построен из серого кирпича с белыми деревянными колоннами и черной крышей. В храме было пусто. Не стояли у стены музыканты. Не спешили люди с подносами, уставленными вином и закусками.
Примерно через полчаса пришел человек Ю, на его подносе был хлеб, сыр и бражка из кислого молока в кувшине.
Лю четырнадцатый решительным жестом руки отправил его обратно.
— Может быть, дать человеку денег и отправить его в город, чтобы купил нам еды и питья, — предложил Эф третий.
Все засмеялись.
— Забавная мысль, — сказал Аш первый.
— Непонятно, как такая вообще может прийти в голову господину свободной воли, — сказал Бе пятый, который переименовался так из седьмого и затем не стал уже переименовываться обратно.
— И главное непонятно, откуда она могла прийти, — сказал Лю девятый, переименовавшийся из второго.
— Не вижу, что я сказал смешного, — возразил третий.
— Люди этого города не соблюдают обычай, — сказал Лю четырнадцатый. — Если и мы будем поступать подобным образом, устои могут пошатнуться.
— И мы уроним то, что уже не сможем поднять, — сказал пятый.
— Есть выход, — предложил четырнадцатый. — Тело нуждается в пище, которую ему приносят, но ум сам дает себе пищу. Так заменим на этот вечер пищу для тела пищей ума.
— Да, — сказал первый, — будем совместно мыслить за этим столом, не отвлекаясь на еду и питье.
— И подобно тому, как мы преодолели нравственность нравов, преодолеем мыслимость мыслимого, — сказал пятый.
— Господствуя над обстоятельствами, будем мыслить немыслимое как мыслимое, — сказал девятый.
— И открывая новые смыслы вещей, будем мыслить как немыслимое то, что считали мыслимым, — сказал четырнадцатый.
— Есть ли какой-нибудь смысл, старый или новый, в том, чтоб сидеть не жрамши, если есть способы обойтись без этого? — произнес третий, но его никто не услышал.
— Превзойдем непревзойденное и, поднявшись над сутью, увидим скрытое, — говорил первый.
— Переступим себя и пойдем дальше как новый человек, молодой мыслями, — говорил пятый.
— В руке его камень и ключ, — сказал девятый, — откроем его мысль и дадим ему слово.
В окно было видно, что люди кресел и прочие люди разожгли костер и жарят на огне мясо. Эф третий с завистью смотрел на них, чувствуя голод. Наконец он встал со своего места и тихо вышел. Его комната была пятый номер — в конце коридора слева. Он не нашел там ни вазы с фруктами, обыкновенно стоявшей у изголовья кровати, ни кувшина с водой. У стены под окном темнело пятно — словно что-то густое было пролито и после засохло. Пахло сыростью.
Оставаться в комнате не хотелось. Третий прошел по коридору обратно. У двери в зал размышлений остановился. Прислушался к голосам, которые доносились оттуда.
«Эту мысль, которую ты мыслишь, передай мне, и я с ней продолжу», — говорил первый голос.
«Отойди и отстань. Кто ее мыслит, тот ее и танцует», — отвечал второй.
«Ослы, мослы, маслины, — бормотал еще кто-то. — Масло мыслей. Мезга мозга. Миллион, мил ли он или молод. Осла ли сила? Силой мысли ослу по мослам. В моем молодом мозгу миллион милых мыслей млеют и мутно маются».
Эф третий повернул по коридору и вышел в город. Грудью вдохнул, выходя на вечерний воздух. Как человек, не как господин полной воли.