Кубик 6

58

— Реку переплыть — не поле перейти, — говорил рыбак вечером, когда все трое сидели у костра, сытые и немного укуренные. — Переплыть-то не трудно, да у реки есть берег. А на берегу вас ждет, может быть, совсем не то, что вы ожидаете.

— Вряд ли можно сказать, что мы что-то там ожидаем, — сказал пятый.

— Все течет, все меняется, — сказал рыбак. — Один мудрец говорил: «Нельзя войти дважды в одну реку», — а мы здесь, у реки, говорим, что нельзя дважды сойти на один берег.

— Отсюда следует, что берег, если высадиться на него во второй раз, будет другим, нежели в первый, — сказал пятый. — И это вполне возможно, — добавил он, — если мы уточним, что следует понимать под словом «другой».

— Однако на тот берег мы и одного раза не высадились, — заметил третий.

— Слово «один» тоже просит уточнения, — сказал пятый.

— Я простой рыбак, — лодочник не спеша затянулся из трубки, где курилась дымком трава, — умные разговоры — это не для меня.

Он затянулся еще раз и передал трубку третьему. Трубка сделала неторопливых два круга, и лодочник снова взял слово:

— Был один человек среди моих предков, — начал он, — который в первый же год после женитьбы отправился в военный поход. В те времена человек считался не человек, если не повоевал пару-тройку лет. Поход был не из близких — к берегам Второго Желтого моря, которое тогда называлось по-другому. На обратном пути корабль, на котором мой прадед плыл, попал в бурю. Ветрами и течением его занесло в места, никому не известные.

— Так он был действительно твой прадед? — с сомнением произнес третий.

— Для простоты я назвал его прадед, а для правды несколько «пра» надо добавить, но это не меняет дела, — сказал лодочник. — И вот, — продолжал он, — корабль этого прапрапрадеда заблудился в дальних морях (теперь спорят, Первое Красное это было или Третье Синее) и там потерпел крушение.

— Это невозможно, — засмеялся пятый, получив в свою очередь трубку и вдохнув дыма, — морю не может быть дано имя «Синее», потому что «синее» — это изначально присущее ему свойство. Любое море может быть названо этим словом, и поэтому глупо использовать его, то есть слово, в качестве имени.

— Однако использовали, — сказал третий. — Море есть на карте, я его видел. Кто сказал, что человек обязательно должен быть умным?

— Никто, — согласился пятый.

— Корабль потерпел крушение, — повторил лодочник, — моего пра выбросило волной на берег, единственного из всей команды. Путь домой был долгим и трудным, ему понадобилось полных двенадцать лет, чтобы вернуться. Некоторые, правда, считают, что не так уж он и стремился к дому, а просто хотел погулять в свое удовольствие.

— Я слышал про кота, который каким-то образом попал на торговый корабль перед самым отплытием, — сказал пятый и затянулся из трубочки. — Этот корабль увез его из города три в город одиннадцать. Кот добирался до своего дома два года и, наконец, добрался. Если пересчитать эти два года с учетом пропорции между временем жизни кота и временем жизни человека, получится, что кот провел в странствиях примерно столько же лет, сколько твой прадед.

— И вот что было дальше, — продолжал лодочник, не выразив недовольства (а третий подумал, что сам он возмутился бы, если б его предка начали сравнивать с каким-то котом). — Жена моего прадеда, которая ждала его все эти двенадцать лет, не признала его за своего мужа. Дело в том, что у пра была отличительная метка на теле — шрам, полученный во время охоты. Жена помнила, что этот шрам был у ее мужа на бедре, а у прадеда он оказался ниже — под коленом. Но и у самой жены был на теле приметный знак — небольшое родимое пятно около левого уха. Это пятно мой прадед хорошо помнил, уходя на войну, но у женщины, которая отказывалась считать его своим мужем, никакого родимого пятна он не увидел на этом месте. Прадед рассказал ей про ее родимое пятно, которое было и которого не было, и тогда она ему, наконец, поверила.

— Не вижу логики, — засмеялся пятый и погрозил лодочнику пальцем. — Отсутствие родимого пятна в данном случае никак не может служить доказательством.

— Я не говорил о каких-то доказательствах, — спокойно возразил лодочник, — я говорил только о том, что она поверила. А почему поверила, не знаю. Кто может понять женщину?

— У истории хороший конец, это ясно, — сказал третий, — но куда все-таки девались шрам и родимое пятно?

— А что вы думаете, — улыбнулся лодочник, — тот, кто уходит от своих мест далеко и надолго, — так ли уж он может быть уверен, что вернется в точности туда, откуда вышел? Что ничего не изменится там для него, и что он сам не изменится для тех, кто оставался на месте?

— С тем городом, откуда я родом, ничего такого не случалось, — сказал третий. — И, надеюсь, не случится, когда я вернусь обратно.

— Надеяться хорошо, — хихикнул пятый.

— А вы не надейтесь. Особенно, если переплывете реку. Хотя кто знает, кто знает, — лодочник задумался. — Есть разные места. В ваших краях, может быть, нужно пройти дорогу в тысячу лет, чтобы, вернувшись, заметить изменения. Если бы только нашлась дорога такой длины, и хватило бы жизни ее пройти. А в наших местах достаточно переплыть реку.

— Если это и так, то родинкой больше, родинкой меньше — не все ли равно, — сказал третий.

— Позавчера у меня было здесь два вентеря, которыми я ловил рыбу, — сказал лодочник. — Удобная снасть, сидеть над ней не нужно, и ловится не одна только рыба, омары попадаются тоже. А перевез на тот берег ваших друзей, вернулся, вижу — паук этот на берегу, а вентерей нет, которые были поставлены.

— Несколько дней тому назад я бы такому не поверил, — сказал третий, а пятый засмеялся.

— Самое серьезное началось-то не так давно, — сказал лодочник, — прежде были всякие мелочи — не начнешь искать, так и не заметишь. Я выбрал здесь на берегу дерево с гладкой корой и на коре ножом сделал несколько зарубок. И вот, бывает, сплаваю на тот берег, потом обратно — смотрю, иногда этих зарубок становится больше, иногда меньше, иногда у них длина меняется, или что еще. А теперь — сколько там, чуть меньше года прошло — все меняется по-крупному.

— Я думаю, что я знаю, в чем тут причина, — сказал пятый, сделавшись вдруг серьезным. — Есть два мира (на самом деле их больше): в одном у нашего лодочника вентерь, чтобы ловить рыбу, в другом — паук. И в здешних местах миры как-то так переплетаются, что переплывая реку лодочник может попасть из одного в другой. Мы ведь знаем, — пятый посмотрел на третьего, — что существует множество миров по числу, так сказать, всех случайностей, так почему не допустить, что между ними может быть какое-то взаимодействие, даже какой-то обмен телами, что мы, собственно, и видим.

— Пока еще не видим, — сказал третий.

— Вы видите мою бороду, — сказал лодочник. — Я ведь еще и сам иногда меняюсь, непонятно как. И борода начинает расти то рыжая, то черная, то опять рыжая.

— Убедительный довод, — согласился третий.

— Не столь весомый, сколь очевидный, — засмеялся пятый.

— На том берегу, ниже по течению, деревня моя бывшая, — лодочник вздохнул. — Приду туда, и никто меня не узнает.

— А что ж тогда было забираться сюда? — поинтересовался третий.

— На это есть своя история, — сказал лодочник.