Леди Арт

17

Шелест листвы отдался параноидальной дрожью в позвоночнике. Анна обернулась. Серые стены замка следили за ней, подглядывали сквозь густые кроны и словно осуждали за такую безобидную вольность как короткая прогулка в лесу. Ведь «врачи сказали»…

Анна закатила глаза и нервно усмехнулась. Наверно, в чём-то они всё же были правы: если уж стены начали осуждать, то она точно тронулась умом и ей стоило бы держаться ото всего подальше. Безделье, давление и гормоны на самом деле выводили её из себя.

А ещё её постоянно преследовала дурацкая паранойя. Она видела опасность в каждой тени, была готова к атаке в любую секунду, но… ничего не происходило. Никогда. Несмотря на жуткие новости, которые иногда удавалось выудить из Филиппа, вокруг всё оставалось спокойным, будто опасность на самом деле забыла о ней. Но Анна в это не верила. Опасность просто ждала.

Опасность носила чёрное и отчего-то была великодушнее, чем можно ожидать. Опасность дала ей год, но кто знал, насколько крепко её слово. А время неумолимо летело вперёд, и, пока могла, Анна просто хотела вздохнуть свободно.

Её впервые за долгое время оставили в покое. Не задавали вопросов о её самочувствии при каждом удобном моменте, не пытались вывести на разговор о детях, не зачитывали огромный список ограничений, включающий в себя почти всё то, что казалось Анне естественным и совершенно безопасным. Лошади и полёты оказались под строгим запретом, как и долгие прогулки. Использование магии сильнее той, что застегнёт платье, тоже обязательно должно было пагубно повлиять на ребёнка, а перемещение вообще окрестили самым страшным злом во Вселенной, и, наверно, поэтому Анна решила первым же делом испробовать именно его.

И ничего не произошло.

Голова не закружилась, не навалилась внезапная слабость, что уж говорить о чём-то серьёзнее. Анна даже немного пожалела об этом, потому поддаться на уговоры мадам Керрелл, — милейшей свекрови, которая теперь не упускала возможности навестить невестку со всей оравой своих кукол-фрейлин, — оказалось чуть ли не самой большой ошибкой в жизни. Оставалось лишь верить, что скоро всё кончится, она это переживёт и жизнь потечёт так, как раньше. С некоторыми условностями в виде ребёнка, но почти нормально. В конце концов, она переживала вещи и похуже.

Хватаясь за края кожаной куртки, словно могла спрятаться в ней, Анна передёрнула плечами и проверила в кармане синернист. Если вернётся Филипп, Альен должна будет срочно позвонить.

Когда Анна рассказала ей свой план, та побледнела.

— Как вам вообще такое в голову пришло?! — причитала Альен, и в её приглушённом голосе сплетались осуждение, негодование и ужас. — Я не могу помогать вам в подобном!

— Можешь и будешь, — Анна была непреклонна. — Это твоя работа.

Альен чуть не вспыхнула от возмущения.

— Если с вами что-то случится, это повесят на меня! Врачи сказали…

— Если ты ещё раз упомянешь при мне врачей и их идиотские запреты, клянусь, я нарушу ещё один и твои опасения на мой счёт наконец подтвердятся! — В воздухе сверкнула искра. Анна отбросила косу назад и потянулась к куртке. — Со мной ничего не случится. Я буду гулять в лесу. Это не далеко, не страшно и не опасно. Что там ещё говорили врачи? — поинтересовалась она с ехидной усмешкой. — Что свежий воздух полезен? Ну так вот, я даже следую их советам! Смотри, какая я прилежная.

Альен раскрыла рот, чтобы возразить, но лишь тряхнула головой и буркнула: «Как скажете».

И вот Анна стояла в лесу, который знала как свои пять пальцев. Охотничьи угодья Керреллов, где она неплохо проводила почти четыре года жизни, тихо и спокойно охотясь на запрещённых зверей, пока не встретила Филиппа и чёрт не дёрнул её выстрелить, привлечь внимание.

Анна уверенно повернулась в сторону, где рос дуб, у которого он её поцеловал. Кто знал, что их игра в кошки-мышки зайдёт настолько далеко!

Подумать только! Скоро начнётся третье лето с того момента! А лес, казалось, и не изменился. Только сейчас листва была ещё совсем тонкая, светлая, и салатовые блики играли на земле, разбегаясь хороводами по спутанным веткам и истоптанным тропинкам при каждом дуновении ветра.

Анна брела по лесу, проводя пальцами по стволам, замечая на них следы клювов, когтей и стрел. Лениво обнимали деревья глейдеры[1], над головой щебетали птицы. Тонкие ветки кустов цеплялись за юбку, словно не хотели отпускать. Воздух пах сладковатой липой, пыльцой и приближающимся летом, но не свободой.

Там, где деревья редели, становились тоньше, уже виднелся высокий деревянный забор. Через него никогда не составляло труда перелететь, словно его никто не охранял. Они с Филиппом часто встречались там и могли часами разговаривать: о политике, об охоте, о животных, лесах, о том, какая разная жизнь на двух берегах одной реки. И всё было просто и без каких-либо обязательств.

А потом она оказалась в клетке.

И как же это было иронично! Она столько раз уходила от наказаний, от заключений и судов, а сейчас попалась. Сдалась почти добровольно. Поставила слишком много на глупый план, который должен был позволить ей усидеть на двух стульях и который катастрофически проваливался.

Потому что два самых дорогих мужчины в её жизни — Филипп и Орел — оказались по разные стороны её клетки. И чтобы быть с одним, было нужно оставить другого.

Но как можно было выбрать, если они оба доводили её до белого каления?!

Филипп порой становился невыносимым. Будто его разум заменил список правил. А ведь он мог их нарушать! Он умел и любил это делать. Где-то далеко, где на него не давила власть отца, где не было людей, которые от него чего-то ждут, где властвовали сила и воля, — там он раскрывался. Он нравился ей в седле, нравится с растрёпанными волосами, нравился, когда сидел на земле, играя с собаками или драконами. Но он будто специально затягивал себя в китель, отстранённо говорил что-то про договорённости с отцом и уезжал. Казалось, что он где-то потерял того настоящего себя. Потерял цель. Ушла война — ушло стремление, и он просто не знал, куда себя деть в мире, который был ему чужд.

Если бы он только признался сам себе, что ему было бы лучше где-то ещё! Где-то далеко…

Анна закрыла глаза и покачала головой. Он никогда этого не сделает. Не признается и не убежит. Даже с ней. Даже ради собственного блага. Ведь кто-то когда-то сказал, что герои не убегают. А он всё ещё хотел быть героем.

Орел же просто был идиотом. Таким же, как всегда. Упёртым ослом, для которого есть одна правда и одна ложь. Чёрное и белое. Никаких полутонов, никаких «между», никаких исключений. Никакого желания понять. Он не собирался её слушать, продолжал игнорировать письма, хотя Анна упорно посылала ему коротенькие записки. Если они и не пробьют его броню, то хотя бы потреплют нервы.

Анна тряхнула головой, раздражённо выдула воздух и повернула в другую сторону от забора, от дуба. Они только вводили её в уныние и заставляли думать о том, что она так сильно хотела получить свою идеальную жизнь, что в итоге запуталась, что и для чего делала. Да и для кого, если пока счастливее не стала даже она сама?

Лес сгущался, воздух становился прохладнее и тяжелее, пропитываясь сыростью. Совсем близко слышалось журчание ключа, бегущего по пологому склону к реке. Он широко разлился и скакал по сточенным плоским камням, переливаясь и блестя под редкими солнечными лучами. Анна присела и дотронулась до воды. Прохладные струи приятно обволокли ладонь, просачиваясь между пальцами, и она могла бы просидеть так вечность, просто следя за бликами.

Но новое шуршание за спиной заставило дёрнуться и осмотреться.

Никого.

Наверно, зверь или птица проскочили в кустах.

Паранойя однажды сведёт её с ума окончательно! Анна покачала головой, провела мокрой рукой по лбу и волосам, ещё раз коротко огляделась, и задорная усмешка тронула губы. Она сняла ботинки и, поддерживая юбку, чтобы не намочить, шагнула вперёд. Крошечные, обтёсанные водой камушки кололись, пока она осторожно перешагивала с одного плоского камня на другой, но даже это казалось приятным. Ей слишком редко удавалось вырваться куда-то из замка, где она успела возненавидеть каждую вещь.

Вещи! Её нервировали вещи! По правде говоря, сейчас её нервировало всё.

Со вздохом Анна подняла лицо к небу и закрыла глаза, отдаваясь ощущениям. Ветер приятно прошёлся по коже. Холодные струи воды пробивались под стопами, щекотали пальцы. Она сильнее сжала юбку. Вот она — жизнь. Настоящая, струящаяся, текущая так, как должна. То, что она так любила. То, чего ей так не хватало.

И снова шорох. В этот раз чёткий, близкий. Всплеск, словно несколько камушков скатилось в воду.

Анна распахнула глаза, обернулась на звук и отшатнулась. Юбка упала в воду и тут же пошла тёмными пятнами по подолу.

— Привет, Анка, — выпалил Орел, и губы его растянулись в гаденькой ухмылке. — Развлекаешься? Я вижу, ты не одна.

Анна закатила глаза.

— А ты, видимо, один?

— Слава физиологии! — рассмеялся Орел, разводя руками. Его ладони и предплечья были замотаны бинтами, а у плеч краснели борозды шрамов и царапин.

— Это даже забавно, — говорил он. — Я ведь почти не поверил. Мало ли что тот кретин мог сказать, откуда ему знать вообще. Я не думал, что… что ты позволишь ему сделать с собой такое. А может… — в руке Орела блеснул нож, и он бросил на Анну тяжёлый, полный обиды взгляд.

— Не смей, Орел, — прошипела она.

— И что ты мне сделаешь? — Он поднял брови и засунул одну руку в карман, прохаживаясь по самому краю ключа и поглаживая пальцами лезвие. Из тонких порезов сочилась кровь. — Убьёшь? Ты в лучшие времена бы этого не сделала, а сейчас?..

Он пренебрежительно махнул на сестру рукой.

Яркая молния пролетела мимо его носа. Орел распахнул глаза и замер.

— Покалечить я тебя всё ещё могу, братец, — Анна опустила руку, вокруг которой до сих пор летали тонкие молнии. — И тут не будет Харона, чтобы помочь. Не пори чушь, прошу тебя, — её голос стал тише.

Орел повернулся.

— Я скучаю, Анка, — проговорил он. — Сначала мы потеряли Хога, теперь тебя. А я к тебе слишком привык, представляешь! Мы всю жизнь были вместе! Харон… С ним всё равно не так. И если Хог не может вернуться, то ты могла бы. Но… — Орел бросил ревнивый взгляд на живот сестры, который не могло скрыть даже свободное платье. — Теперь у вас есть это, и ты от него не уйдёшь. На нас тебе наплевать.

— Заткнись, Орел, — процедила Анна. — Заткнись и подавись своими «скучаю». Если бы ты по мне скучал, ты бы не строил из себя обиженного мальчишку, а попробовал бы со мной поговорить. Неужели я так многого прошу?! Неужели то, что я вообще пришла тогда на помощь тебе, идиоту, который верит первым встречным, не показывает, что мне, мать твою, не плевать?! Тебе стоит понять наконец, что я делаю это не просто так!

— Да я давно понял: ты делаешь всё для этого урода! И защищала ты тогда не меня, а керрелловскую реликвию. Признайся себе, Анна! Ты уже променяла то, что тебе близко и нужно, на него и всё то дерьмо, к нему предлагающееся. Теперь ещё и детей от него рожать будешь. Прекрасно, не так ли? То, о чём ты всегда мечтала!

С зажатого в руке ножа капала кровь. Орел покачал головой и с выражением глубочайшей обиды на лице, не целясь, бросил его в Анну. Та выпустила в него молнию и ещё долго смотрела, как в загустевшем воздухе разряд врезается в острие ножа и то раскалывается пополам. Нож беззвучно падает в воду, окрашивая её в красный, и кровь обволакивает камни. Медленно, как патока.

А потом пятно унеслось ожившими потоками в мгновение ока.

Анна закрутила головой в поисках брата, но тот уже скрылся из виду, и догонять его она не собиралась.

Вернуться в замок после этого разговора оказалось сложно, и Анна бездумно бродила по роще, оглядываясь и пытаясь рассмотреть Орела в тенях меж кустов, но его не было. Он ушёл. А нервное ощущение слежки, чьего-то присутствия — нет. И ни вода, ни холод коры, ни предательские мысли бросить всё и всех не приносили успокоения. Орел был прав — в таком положении она не могла уйти.

«Пара месяцев. Ещё пара месяцев…»

А потом…

Переливчатый звук вырвал из мыслей. Анна недовольно фыркнула и, не отвечая, переместилась.

Альен подскочила как ужаленная, пряча синернист в карман дрожащей рукой, и бросилась к Анне.

— Я видела в окно, что сэр Керрелл приехал! — воскликнула она, помогая обескураженной и оттого не сопротивляющейся Анне снять куртку. Она метнулась к шкафу, чтобы спрятать её, развернулась… и замерла.

Альен побледнела и обречённо опустила руки.

— И вам нельзя показываться ему в таком виде…

Анна выгнула бровь, оглядела безнадёжно испорченное по подолу платье, на мокрые ботинки и вздохнула.

— Что мы можем придумать прямо сейчас?

Её голова была пустой. Ноги и плечи гудели от усталости. Она хотела просто лечь, не причёсываясь, не переодеваясь, и плевать, что бы подумал Филипп.

Но Альен ей этого не позволила: мелко затрясла головой, махнула рукой на дверь, закрывая комнату, и скомандовала:

— Снимайте это.

— Ты, мне, конечно, льстишь, но у меня есть муж, — засмеялась Анна.

— Да вы серьёзно?! — всплеснула руками Альен, и Анна была уверена, если бы воспитание позволяло, она бы уже покрывала её последними словами.

От этой мысли стало ещё веселее, и, давя кажущиеся нервными смешки, Анна подмигнула Альен и прошла за ширму, из-за которой вскоре вылетели и ботинки, и испорченное платье. Альен рывком стянула его с перегородки и перекинула Анне сорочку. Поставила на тумбу кувшин, расплескав воду и не собираясь вытирать. Рванула одеяло и попыталась поправдоподобнее смять кровать.

— Вымещаешь злость на матрасе? — поинтересовалась Анна.

Альен крутанулась к ней.

— Вы делаете вид, что спали, — сказала она приказным тоном. — А вас разбудили, и поэтому вы выглядите так… Так.

— Фил раскусит нас в два счёта, — скептически заметила Анна и, забравшись на подоконник, провела по волосам. Они сильно растрепались и были влажными у лба. Анна с удивлением вытащила запутавшийся в них листик и рассматривала тонкие жилки.

— Не заметила, чтобы у вас был план получше, миледи.

Анна подняла руки, мол, сдаюсь, и прислонилась спиной к холодному скосу, запрокидывая голову. Пальцы крутили лист за крошечную ножку.

В дверь постучали.

Альен в панике бросилась к неубранным вещам.

— Под кровать, — прошептала Анна, отпуская лист в окно. Он закрутился в воздухе и медленно полетел к земле.

Альен что-то буркнула себе под нос и, пообещав забрать всё потом, закинула платье и ботинки под кровать.

Щёлкнул замок, и дверь открылась.

Филипп удивлённо посмотрел на застывшую раскрасневшуюся Альен, только и успевшую что вынырнуть из-под кровати. Она, быстро и сконфуженно улыбнувшись, присела в неловком реверансе и вылетела из комнаты.

— Я забыл, что она такая странная, — нахмурился Филипп.

Анна прыснула.

— Я привыкла. Пусть лучше такая, чем какая-нибудь чопорная мадам «Я воспитала несколько поколений благородных леди, и тебя такой сделаю», — кривлялась Анна, возводя глаза к потолку и выделяя все «о». Она поправила невидимые очки и смахнула со лба прядь.

— Рад слышать, что ты в порядке! — закивал Филипп. — Выглядишь усталой.

— Я не в порядке, — пожала плечами Анна и слезла с подоконника. — Я схожу здесь с ума, и мои шутки становятся тупыми и неинтересными. А других здесь всё равно не понимают.

Надувшись, она отвернулась к лесу, и взгляд непроизвольно заскользил по горизонту туда, где должен был находиться её дом. Почему она считала домом место, в которое не может вернуться, а все эти замки, резиденции за полтора года так и не стали родными…

Филипп подошёл сзади, обнял Анну за плечи и сказал:

— Если хочешь, можем поехать покататься.

— Чтобы её величество упала в обморок, когда узнает? Кажется, она только недавно перестала считать, что я худшее, что могло случиться в её жизни.

— Уверен, у неё есть варианты, которые могли бы быть хуже. Надо же ей как-то себя успокаивать, — фыркнул Филипп, и его шёпот защекотал ухо: — Мы никому ничего не скажем.

Анна довольно замурчала и запрокинула голову, краем глаза глядя на Филиппа.

— Неужели я вижу моего плохого мальчика, который не слушается маму и папу?

— Твой мальчик временно закончил с делами и наконец может позволить себе быть не самым образцовым.

— Вы меня пугаете, ваше высочество! — рассмеялась Анна.

Она вывернулась из его объятий, но лишь для того, чтобы повернуться к нему лицом, закинув одну руку ему на плечо, а другую запустить в волосы, взъерошивая их и укладывая так, как нравится ей.

— Наверно, — вздохнула Анна с грустной улыбкой, — это всё же не самая хорошая идея. Я сейчас вешу столько, что лошадь сломается! — Филипп посмотрел на неё с осуждением, но не смог не улыбнуться. — Так что давай не травмировать ни мадам Керрелл, ни мою милую компаньонку лошадьми и охотой, и просто ненадолго… исчезнем отсюда. Туда, где тихо и спокойно, где никто не спрашивает, насколько плохо я чувствую себя сегодня, где нет ненужных отвлекающих мыслей. Здесь стало так… тяжело.

Ей не нужно было объяснять. Филипп посмотрел за её спину, в окно, на горизонт, и молча кивнул, и Анне даже показалось, что всё её мысли и опасения — лишь её больные фантазии. Что угодно, но не правда.

Она не боялась так никогда в жизни. И боль никогда не была такой сильной. Словно тело разрывало напополам. Все чувства затмило агонией, и сознание не могло концентрироваться ни на чём, разлетаясь, разбегаясь и разбиваясь, как лопнувшие вазы и статуэтки. Бесконтрольная энергия сметала всё на своём пути. Голоса сливались в один. Громкий, резкий и непонятный. Хотелось заткнуть уши, но руки парализовало от напряжения, и единственное ощущение, на удивление чёткое в хаосе из ужаса и боли, — как горячая ладонь держит её, и кажется, что только это не даёт упасть в бесконечную чёрную бездну.

И это чувство осталось, даже когда агония начала стихать, позволяя наконец вздохнуть. Когда тающие капельки пота приносили лихорадящий холод. Когда глаза, бесцельно смотрящие в потолок, закрылись, а в ушах всё ещё стоял плач. Два. Два режущих слух и сердце детских плача.

Девочки. Близняшки. Два непонятных свёртка.

И пустота.

Она смотрела на них, не понимая ничего. А все смотрели на неё, будто чего-то ждали.

В голове лишь короткая удивлённая мысль: «Двое». Секундное непонимание, как они могли в ней поместиться, напомнило о пережитом ужасе, пробежало разрядом болезненной дрожи по всему телу и перетекло в глупое «теперь понятно».

Анна мелко тряхнула головой и ещё раз попробовала взглянуть на свёртки.

От давящей неестественной пустоты хотелось заплакать.

Все умилялись, радовались, поздравляли. Филипп смотрел на них как на что-то невероятное, чего не видел никогда в жизни. Держал один из них, будто это было главное сокровище, которые он когда-либо мог получить.

А она не чувствовала ничего.

Это было неправильно. До ужаса неправильно!

Анна растерянно улыбнулась Филиппу, и все, должно быть, думали, что она не в себе, но это временно. И Анна тоже хотела верить, что оцепенение пройдёт, и она будет так же светиться, как Фил, что на её лице появится такое же умиление, как у женщины, которая принесла девочек, и что свёрток в её руках перестанет быть просто свёртком, а станет чем-то большим, родным.

— Как вы их назовёте? — спросила женщина, сияя круглым лицом с большими красными щеками, прямо как у спящих младенцев.

«Их надо называть?» — чуть не выпалила Анна, раскрыв от неожиданности рот.

— Позже, позже, — отозвался Филипп, а Анна резко отвернулась, уставившись в стену.

«Это помешательство. Точно помешательство. Я не в себе. Мне нужен отдых. Много. В тишине. Пожалуйста».

Она дёрнулась, когда Филипп дотронулся до её щеки. Он обеспокоенно хмурился, и хотелось что-то сказать, как-то успокоить его, может, показать, что она рада и…

— Поспишь? — тихо спросил он.

Анна кивнула, глядя на него с благодарностью, и передала свой свёрток. Филипп принял его осторожно, боясь, что может навредить. Казалось, он почти не дышал. Женщина, уже державшая одну девочку, забрала у Филиппа и вторую и, улыбнувшись, исчезла. Филипп поцеловал Анну в лоб. Он порывался что-то сказать, но не смог и лишь пожелал ей выспаться.

Она кивнула в след, съехала по подушкам вниз, укрываясь с головой и надеясь, что всё происходящее — лишь сон, иллюзия, бред повреждённого рассудка. Она перенервничала, устала, потратила слишком много энергии. Она просто не может чувствовать. Когда она проснётся, всё пройдёт. Встанет на свои места, и она будет такой, какой от неё ожидают: счастливой матерью, заворожённо смотрящей на то, что сейчас даже не казалось похожим на людей.

Но прошёл день. Два. Неделя. Вторая. Мадам Керрелл возмущалась тому, что её не зовут посмотреть на внучек, которые обзавелись именами. Алисон, спокойная девочка, провожающая всех удивлённо-заворожённым взглядом больших карих глаз, и её капризная сестрица Эмпир с абсолютно керроловскими зелёными глазами стали любимицами всех служанок. Альен постоянно крутилась у колыбелек, над которыми парили зачарованные рыбки, зверюшки и птички, и много рассуждала над тем, что если бы не глаза, то никто бы не смог их отличить. Все хотели скорее увидеть маленьких принцесс Пироса. Все пророчили им неземную красоту, прекрасных мужей, самое радужное и светлое будущее, какое могло только существовать.

А Анна, глядя на весь этот цирк, решила, что детей у неё больше не будет.

Мрачные тени скользили по каменным стенам верхних башен императорского дворца Райдоса. Здесь всегда было тихо, здесь никогда не зажигали огни, и ветры гуляли по пустующим коридорам. Стража, стоящая у лестниц, проводила безмолвным взглядом двух мужчин, и те, также не говоря ни слова, пошли дальше, чтобы их разговор не долетал до ненужных ушей. Ариес подумал, что продуваемая башня — не самое лучшее место ни для разговора, ни для попытки к бегству, но не смог не отметить: с прошлой их встречи Старк осознал, с кем имеет дело. Возможно, у него даже был план и ему удастся удивить его.

Ариес понимал Старка не больше, чем тот хотел. Он не был сильным, искусным магом. Не был он и мудрым правителем. По крайней мере пока. Но что-то было в нём скользко-незаметное, что делало его тёмной лошадкой, и Ариес считал, что не стоит его недооценивать. На пути ему встречалось столько магов, кичащихся своей силой, ловкостью и хитростью, которые в итоге оказывались пустышками. Убить их — как щёлкнуть пальцами. Вероятно, если бы Старк был одним из таких, с ним бы давно расправились: либо слизни-министры, либо Ариес сам.

Но прошло шесть месяцев, Старк был жив и не выглядел так, будто ему грозила опасность. Хотя она грозила. И он наверняка это знал.

Когда они ушли достаточно далеко, Старк без слов достал из внутреннего кармана скрученный лист и протянул его Ариесу. Быстрый взгляд просканировал бумагу, и, не обнаружив никаких заклятий, Ариес её взял и довольно, но сдержанно улыбнулся. Его титул, его имя — то, что годами не хотел делать отец (за что и поплатился), теперь было у него в руках. Подпись нового императора ещё блестела чернилами.

Ариес свернул бумагу.

— Вам понадобилось полгода, чтобы решиться, Старк.

— Время слишком быстротечно, — философски заметил тот, складывая руки за спиной. — К тому же, если бы я согласился сразу, меня бы заподозрили. Я провёл во дворце всего месяц, а вы предлагали слишком серьёзный шаг.

— Осторожность превыше всего?

— За мной не стелется умеющая убивать тень.

Старк покосился на чёрный плащ собеседника. Ариес поднял брови, но комментировать это не стал.

— В любом случае, я рад, что вы приняли верное решение. За последние месяцы я сделал много, но значительно меньше, чем мог бы, согласись вы раньше.

— Могу вам посочувствовать.

— Я могу посочувствовать вам, если вы впадёте ко мне в немилость.

Старк нахмурился. Угроза в голосе Ариеса была слишком острой, а ему всё ещё было чего бояться. Было за кого бояться.

— Я бы хотел поговорить о вашей части уговора. Кроме той, негласной, в которой вы не убиваете меня, пока я вам полезен.

— Вы отлично учитесь, ваше величество, — усмехнулся Ариес. — Можете считать, что отныне моя «умеющая убивать тень» в вашем распоряжении. Ваши враги — мои враги, а мои враги редко живут долго и счастливо. Если у вас возникают подозрения, вы можете всегда вызвать меня. Но, — Ариес прервался.

Они подходили к лестнице на другом конце замка, и стража стояла у пустого дверного проёма.

Последнее «но» настораживало Старка, и он молча ждал, что Ариес запросит в этот раз. Но тот молчал.

Они прошли дальше по коридорам, и Старк всё это время блуждал взглядом по картинам, изображавшим людей, которые умерли сотни лет назад. В другой галерее он находил портрет лорда Шенона, человека, сумевшего три века назад, не будучи законным правителем, завоевать — и этим объединить под знамёнами ордена Вион — всё западное побережье. Его попытки пробиться в центр, увы, не увенчались успехом, но с тех пор Райдос считался империей, и это было уже не мало. Ариес напоминал Старку этого лорда.

— Так какое же «но» вы хотели сказать, перед тем как мы спустились с башни, — спросил Старк.

— Я решил, что вам это уже не так интересно, — хмыкнул Ариес. — Вы так заняты созерцанием портретов в холле.

— Просто задумался, какое место займём в нём мы.

— Узнаем достаточно скоро. А для этого — в чём и заключается моё последнее условие — мне нужно, чтобы Райдос не вмешивался в мои дела, пока я об этом не скажу.

Старк остановился.

— Ваши дела могут привлечь внимание Альянса или, чего хуже, Совета. Я должен сидеть сложа руки?!

— Именно, Старк. Именно.

Голос Ариеса звучал спокойно, почти ласково, но даже в нём Старк уловил скрытую угрозу. Если ему будут перечить, Ариес не станет долго упрашивать.

— Но положение Райдоса на арене сейчас не самое… удачное, чтобы подставлять его.

Усталая попытка, которой не суждено было увенчаться успехом. Старк даже не надеялся. Ариес смерил его взглядом, не сулившим ничего хорошего, и вдруг они оба замерли.

Детский смех. Короткое «ой» — и Оливер, подобрав мяч под двумя пристальными взглядами, шмыгнул обратно в прилегающий коридор.

Ариес повернулся к стоящему с каменным лицом Старку и выгнул бровь.

— Думаю, мы с вами друг друга поняли, верно?

Старк сжал зубы и, глядя Ариесу в лицо, не моргая до жжения в глазах, бросил:

— Поняли.