Леди Арт

30

Третий звонок прозвенел наутро и совсем в другом месте.

Услышав его, сэр Рейверн не сразу понял, что изменилось. Хелена часто вызывала его к себе, чтобы обсудить тот или иной вопрос, особенно с тех пор, как почувствовала, насколько близко власть. Она проводила с бумагами не меньше времени, чем он, стремилась к тому, чтобы он продвигал её идеи. И Рейверн даже не мог сказать, что с идеями её что-то не так. Он часто с ней соглашался, она слушала его предложения по доработкам, и власть, которую Хелена так ждала, сначала по крупицам, по мелочам — а потом больше и больше начала переходить к ней. А через неделю, на следующий же день после свадьбы, она получит всё.

От близости коронации становилось не по себе, и Один наверняка бы заявил, что Рейверн ревнует власть, хочет пользоваться своим положением правящего регента как можно дольше. «Как бы не так!» Властью Рейверн был сыт по горло.

Собрав бумаги и размышляя, о чём её высочество хочет поговорить на этот раз, к тому же рано утром, Рейверн вдруг застыл в дверях своих покоев и прислушался, будто неуверенный, что слышит то, что слышит. Звонок был такой знакомый, привычный, как бант из чёрных лент под воротником рубашки. Звонок, который Рейверн не слышал несколько лет, но который должен был рано или поздно раздаться.

Ухмыльнувшись и чувствуя неожиданную гордость, сэр Рейверн направился к кабинету Гардиана Арта. У дверей висел портрет короля во всю стену. При жизни и сам Арт, и художник гордились картиной, сумевшей передать и властность пышной фигуры, и строгий взгляд свысока, и даже колючую смешинку в уголках глаз и губ. Задержавшись у портрета, Элжерн Рейверн поклонился ему и вошёл.

Этот кабинет с тёмно-синими обоями с изображениями бронзовых геральдических лилий, с мебелью из тёмного дерева и застеклёнными стеллажами, полными книг и искусно вырезанных статуэток, не использовался два года. Мадам Арт боялась сюда заходить и работала в своём, а потому и сэру Рейверну не было смысла — как не было у него и права — приходить сюда. Он запомнил его покрытым тёмно-синими полотнами, а теперь, когда полотна сняли, оглядывал, словно впервые видел, хотя ничего не изменилось. Даже пыль, казалось, не посмела осесть ни на стол, ни на шкафы.

Изменилось одно: владелец. Хелена сидела в отцовском кресле, откинувшись на спинку и закинув ногу на ногу, и буравила Рейверна взглядом. И он слишком хорошо её знал, чтобы понять: за серьёзным лицом прячутся беспокойство и неуверенность.

— Доброго утра, миледи. Чем я могу вам помочь? — осторожно спросил Рейверн.

Хелена раздражённо сморщила нос, будто советник спрашивал не о том, будто она не хотела, чтобы он спрашивал вовсе. Но его было не провести, и Хелена отвела глаза.

— Мне нужен ваш… совет.

Слова дались тяжело, неприятно. Хелена поморщилась и, схватив ручку, начала крутить её в пальцах.

— Это моя работа, миледи, — сказал сэр Рейверн. — Я всегда к вашим услугам.

Хелена снова одарила его хмурым взглядом, поджала губы и, сжимая ручку, выдавила:

— Меня волнует Эдвард.

— Почему же, миледи? Мне казалось, вы счастливы, — сэр Рейверн хмыкнул.

Хелена не оценила.

— Вам казалось. — Она отвернулась, подперла лоб ладонью и прикусила колпачок ручки. После недолгого молчания обрывисто вдохнула и попробовала начать: — Просто вчера… — Голос дрогнул и сорвался. Хелена бросила ручку на стол и спрятала руки под стол. Сэр Рейверн не мог видеть, но был уверен: она заламывает пальцы. На него Хелена всё ещё не смотрела. Ещё один глубокий вдох, её плечи напряглись, и она попробовала снова: — В этом и проблема… Он милый. До ужаса милый, и добрый, и с ним хорошо, но… — Она замотала головой, жмурясь и вздрагивая всем телом. — Я его не люблю. — Подняла глаза, полные то ли боли, то ли обиды и прошептала: — А он меня — да. И это ведь… нечестно.

Хелена запустила пальцы в волосы — но быстро выпрямилась, глядя на сэра Рейверна. Она ждала любой ответ, любую реакцию, готова была даже защищаться, а он смотрел на неё в растерянности, не представляя ни что, ни как сказать. Она не походила на саму себя: напуганная, ищущая настоящего совета, пыталась разобраться, что правильно и нет. Когда её волновали чужие чувства? Когда и почему это стало важно? Почему она смотрела на него так, будто от его слов зависело важное решение, которое она, наверно, впервые боялась принять сама?

Сэр Рейверн вздохнул, оттягивая момент. Хелена двигала кулон по цепочке, и металлическая трель разрезала тишину, забиралась под кожу, словно хотела разрезать разум, как струны режут раскалённый металл.

— Ваше высочество… — Хелена посмотрела на него широко раскрытыми, полными слёз глазами. Рейверн подошёл и сел на корточки перед её креслом. — Хелена, — ты ведь позволишь так себя называть? — мне жаль, очень и очень жаль, что здесь нет того, кто мог бы дать единственно верный совет и решить эту ситуацию без потерь. Ещё больше мне жаль, что нужно говорить, насколько мало стоят чувства в нашем мире. Ты ведь и сама знаешь… Честность и взаимность — это прекрасно, но не когда на кону судьба королевства.

Хелена сжимала юбку на коленях.

— А Пирос? — спросила она дрожащим голосом — и вскинула голову к потолку, часто моргая. — Что, если я совершаю ошибку?

— Вы ведь сказали, что не боитесь Элиада Керрелла, миледи.

— Я и не боюсь, — огрызнулась Хелена, и её покрасневшие глаза блеснули вызовом. — Я просто… переживаю. Разве я не должна? Вы больше не считаете, что меня должна беспокоить судьба Санаркса в первую очередь?

— Я считаю, что вы справитесь.

Сэр Рейверн поднялся, поправил стрелки на брюках и вернул себе серьёзное выражение лица так быстро, что Хелена засомневалась, не показалось ли ей, что он вообще был мягок.

— А теперь, ваше высочество, ответьте, пожалуйста: вы ведь не хотите отменить свадьбу, когда до неё осталось меньше недели?

Хелена вздохнула и покачала головой. Нет, конечно, нет. Она бы не отказалась от своего решения, даже если бы оставался месяц. Она хотела дальше чувствовать тепло, искренность и непосредственность; надувать губы на глупые шутки, отпускать колкие замечания и понимать, что Эдвард не покупается на то, как она выпускает шипы. Хотела поражаться тому, что и как он делает для неё, потому что никто из прежних кавалеров такого не делал. Роджер пытался ухаживать, но никогда не интересовался, что ей на самом деле нужно. Лифу и его пассивной агрессии нужно было только одно, а что хотел Один, она и понимала, и не понимала одновременно. А с Эдвардом оказалось так просто верить, что однажды померкнут все кошмары и видения — просто не выдержат его яркого света.

У неё будет много времени его полюбить, его есть за что любить, он больше неё заслуживает этой любви. Но сейчас нужно было думать о другом: о том, что время приближается к моменту, когда их желания наконец исполнятся в полной мере.

— Не хочу, — сказала Хелена, и голос её не дрогнул.

— Вот и отлично, — заключил сэр Рейверн. — Тем более что его величество сэр Керрелл с супругой приедут послезавтра. Они хотят посмотреть, как продвигается подготовка собора и бального зала.

— Прекрасно. Надеюсь, вы передали, что свадьба Филиппа была ужасна и детали лучше согласовывать с нашим придворным дизайнером?

— Разумеется, ваше высочество. Передал дословной цитатой.

Хелена растянула губы в кривой улыбке и закатила глаза. Теперь в её списке ненужных — и очень важных — встреч добавился ещё один пункт: Керреллы.

На обеде казалось, что Эдвард только проснулся и едва сумел запихнуть себя в костюм: рубашка была не застёгнута на верхние пуговицы, небрежно наброшен пиджак, и волосы в беспорядке.

— Сегодня был самый сложный подъём из всех! — заявил он. — Как ты? Мы так поздно вернулись! Или это стоит считать как рано? Но оно ведь того стоило?

— Точно стоило? — ехидно поинтересовалась Хелена.

— Да ладно, я видел, что тебе понравилось!

— Мо-ожет быть… — она кокетливо водила ложкой по тарелке и хлопала глазами.

— А! Я тебя раскусил, Хели. Ты просто хочешь ещё. Надо подумать, какие ещё места в Мидланде заслуживают внимание, а то…

— Эдвард. — Он прервался и посмотрел на неё озадаченно. — Потом. У нас полно дел на ближайшую неделю. Наши поездки не должны им мешать и выходить на первый план.

— И правда… — Эдвард задумчиво уставился в тарелку. Суп смотрел на него морковными глазами. — Это забавно, что у нас скоро свадьба, а мы о ней совсем не говорим.

— Зачем о ней говорить? Это неизбежно. Да и мы, к счастью, не вовлечены в подготовку.

— О да, это отлично! Те люди на нижних этажах…

— Не говори о них.

— Да ладно, они боятся тебя больше, чем ты их!

— Я их не боюсь. — Хелена надулась. — Мне просто не нравится, что в моём замке и в моём саду люди, которых я не звала.

Дизайнера и рабочих прислали с Пироса для подготовки к торжеству. Им выделили спальни на первом этаже в крыле для прислуги, недалеко от бального зала, где они в основном и обитали, не смея подниматься выше — работали. Хелену вопросами не донимали: всё решалось через сэра Рейверна и представителя Пироса, который постоянно связывался с Агнесс Керрелл. И всё равно Хелена чувствовала себя неуютно: чтобы прогуляться в парке, приходилось встречаться со стольким числом незнакомцев, что она устала принимать приветствия и улыбаться.

— Кстати, о подготовке, — вдруг сказала Хелена и посмотрела на Эдварда. — Ты знал, что твои родители собираются нанести нам визит?

Эдвард не донёс ложку до рта и задумчиво скривился.

— Не-ет. А что?

— Сэр Рейверн утром сказал, что её величество хочет посмотреть, как проходит подготовка бального зала и собора. Его величество приедет с ней.

— Утром? — переспросил Эдвард. — Мы же вернулись под утро!

Хелена пожала плечами. Про то, что не ложилась вовсе, она решила умолчать. Прошлой ночью ей было слишком хорошо, чтобы спать. Сначала они обнимались у залива, а потом, когда светлячки растаяли в небе, Эдвард перенёс их в коттедж, что привлёк внимание Хелены на подъезде. В нём играла музыка, люди перекрикивали её, обсуждая полуночное чудо, и весёлые разговоры отвлекали от раздражающих, режущих разум звонков, путали, очищали мысли, и те искрились золотом и тонули в вине.

Эта необычайная, яркая, сверкающая смесь из эмоций, запечатанная долгим поцелуем на прощание, не давала уснуть, как бы тело ни размякло от усталости. Они вернулись около семи утра, а на рассвете Хелена решила сделать то, чего не ожидала от себя, о чём даже не думала.

Она открыла кабинет отца.

Тот, в который пробиралась ребёнком, обводя охранников вокруг пальца, а потом, устроившись в кажущимся тогда огромным кресле, молча смотрела, как отец работал, как открывались и закрывались стеклянные створки шкафов, а по кабинету летали книги и документы.

Неделя — и его кабинет будет её.

— А когда они приедут? — спросил Эдвард.

— Послезавтра.

— Хорошо. Может, они недавно решили и просто не успели…

Хелена неопределённо кивнула и опустила глаза. Теперь он был как на иголках. Видеть Эдварда задумчивым, сосредоточенным было странно. Полтора месяца он вёл себя так свободно и беззаботно, постоянно шутил, подкалывал и делал вид, что неприятностей не существует. Вчера ночью постоянно смотрел на часы, чтобы не опоздать, не упустить момент, но его возбуждение было светло и заразительно. Сейчас же он доставал синернист, чтобы проверить, не написал ли кто.

— Ничего, — изрёк Эдвард вечером, входя в гостиную, в которой они обычно проводили вместе время. Он бросил пиджак на кресло, сам встал позади и облокотился на спинку. — Мне никто не написал. Не понимаю… Мама могла бы. Может, они решили устроить сюрприз?

— Сюрприз, о котором знает сэр Рейверн?

— Ну, да, у них странное представление о сюрпризах.

Эдвард развёл руками, а Хелена вдруг нахмурилась и отложила книгу.

— Значит, так ты борешься с этим? Сводишь всё в шутку?

— Что? — Эдвард приподнялся, глядя на неё с недоумением. — С чем я борюсь?

— С чувством, что тобой пренебрегают.

Он открыл рот, но сразу ответить не смог. Проглотил воздух и провёл языком по зубам. А Хелену кольнула неприятная запоздавшая мысль, что, наверно, не стоило говорить так прямо.

— Я не думал об этом, — признался Эдвард необычно серьёзно и глухо, отчего его голос стал похож на голос Филиппа. — Наверно, привык и не заметил.

— Привык?

— Ну, у нас же Филипп наследник. Всё внимание, весь интерес…

Хелена скривилась и закатила глаза.

— Прекрасные воспитательные решения! Не думаешь, что это даже звучит неправильно?

— Война — вот, что было неправильно. Остальное — реакция. До неё отец был нормальным! Он выкраивал для нас время, улыбался. Фил рассказывал, что в раннем детстве отец с ним играл, а я этого представить не могу! А потом начались беспорядки на юге, война, постоянные ссоры с Филиппом… Хорошо, что им не было до меня дела! Да и что я мог тогда? Оставаться с матерью и надеяться, что если и стану королём, то не таким образом…

— Эд… — Хелена смотрела понуро, исподлобья, казалось, хотела что-то сказать, но не находила слов.

Эдвард тряхнул головой и сунул руки в карманы. Повернулся спиной, и отсветы от пламени в камине и световых шаров заплясали по его опущенным плечам.

— Извини, я сейчас не лучший собеседник.

— Эд! — позвала Хелена настойчивее.

Он обернулся, и во взгляде его было столько разочарования, что на миг Хелене показалось, что оно адресовано ей, её комментариям, тому, что она начала и, более того, продолжила разговор… Она растерялась, нахмурилась и — протянула руку. Теперь растерялся Эдвард. Она смотрела на него упрямо, настойчиво, с тонкого запястья свисала серебряная цепочка, и голубой камень мерно раскачивался, поблёскивая.

Эдвард вздохнул, грустно улыбаясь, шагнул к Хелене и взял её за руку.

— Пирос ещё пожалеет, что так просто отдал тебя мне, — заявила она, победно сверкая глазами и сжимая его ладонь.

— Думаешь? — хмыкнул Эдвард, садясь на корточки рядом с её креслом. — И чего же они лишились?

— Вероятно, единственного нормального человека в вашей семейке! А ещё дурацких историй, огненных зайцев и мальчишки, который пугает слуг.

— Эй, ты серьёзно?! Я давно не пугаю слуг!

Хелена игриво выгнула бровь.

— Я ведь злая королева, Эдвард. Я буду использовать твои слова против тебя.

— Смешно, — сказал он, улыбаясь и гладя тыльную сторону её ладони. — Разве злые королевы жалеют других людей?

— Жалость — плохое чувство, Эдвард. Ты жалеешь либо о том, что не можешь изменить, либо того, кого не уважаешь. Поэтому я жалею не тебя, а тех людей, которые не понимают, чего лишились. Но главное, — она вздохнула, опуская глаза, — чтобы этот мальчик, который — уже давно не! — пугает слуг, не пожалел.

— Он не пожалеет.

Керреллы приехали, как и обещали, словно по часам. Эдвард не говорил, писал ли ему кто, но вёл себя так, будто родительское отношение его совсем не задело, будто недавно обида не умудрилась стереть с его лица беззаботную улыбку. Его дурацкая отходчивость, доброта к людям, которые того не заслужили!.. Не ей, конечно, осуждать его порывы, но, глядя на то, как Эдвард болтал с матерью, был учтив с отцом, Хелена тайно злилась.

Вместе они выпили чай, обмениваясь ничего не значащими фразами и улыбками. Агнесс Керрелл уточнила, все ли внесены в списки гостей, и доверительно рассказала, как несколько лет назад Эдвард часто, якобы невзначай, упоминал разных людей, которых хотел видеть на приёмах, а она делала вид, что ничего не понимает.

Осмотрели сверкающий бальный зал, куда все гости должны были отправиться после официальной части в соборе на площади. Мадам Керрелл придирчиво осматривала результаты работы дизайнеров, сэр Рейверн мрачно косился на неё, стоя поодаль; Эдвард разговаривал с отцом, и оба они были в удивительно приподнятом настроении. А Хелена представляла, как огни погаснут и останется лишь торжественно сияющий силуэт мага Совета, держащего перед собой сияющий шар — окружённую ореолом корону.

Потом обсудили, как всем всё нравится, какое это важное событие и что наверно нужно добавить больше цветов и прочие мелочи. Сэр Рейверн пообещал со всем разобраться и остался в замке, а остальные поехали в город.

Собор у главной площади Ренджерелла вобрал в себя лучшее от современных строгих храмов, классической архитектуры и переплёл это с резной выдумкой старых мастеров, создавших храмы Исполладо. Высокие светлые стены, множество гладких вписанных в фасад колонн — и красочные витражные окна по боковым стенам от угла до угла. На фронтоне над главным входом — ажурный застеклённый цветок, через который лился тёплый свет, приглашая внутрь: сначала в скромный вестибюль за тяжёлыми дубовыми дверьми, а потом — сквозь тонкие и украшенные резьбой — в громадный просторный зал с длинными скамьями и высокими колоннами, которые теперь украшали зимние цветы, шелковые ленты и каскады крупных складок. На глазах прибывших поднимали под стеклянный потолок алмазные нити, и кристаллы, похожие на тонкие льдинки, собирали и отражали яркий свет; «зайчики» бегали по историческим фрескам, будто подёрнутым магической дымкой.

Эдвард и мадам Керрелл остановились у одной из картин, чтобы рассмотреть получше, и Хелена осталась с его величеством. И напряжение между ними, казалось, можно было пощупать; но они улыбались.

— Прекрасно, ваше высочество, не находите? — спросил Элиад, оглядывая длинный проход между скамьями.

Хелена смерила его подозрительным взглядом и коротко улыбнулась.

— Её величество наняла хороших дизайнеров.

— Определённо. Пирос рад, что может принять участие в организации нашего общего праздника.

— Я ценю ваше участие, сэр Керрелл. Но не стоило, правда. Пирос понёс большие потери во время войны.

— Война была давно, мисс Арт. А это — праздник моего сына. — Элиад мягко улыбнулся, но эта улыбка Хелене совсем не понравилась. — Вы ведь понимаете, что я не мог остаться в стороне.

— О, так вы тоже придумывали элементы декора, ваше величество? — оживилась Хелена, с восторгом хлопая глазами. — Покажете?

Она оскалилась. Элиад ухмыльнулся.

— Моя скромность не позволяет мне, ваше высочество, увы.

— Эх! До конца своих дней буду гадать! — А потом Хелена крутанулась, и Элиад столкнулся с колючими тёмно-голубыми глазами. Восемнадцатилетняя девчонка, а взгляд — как у отца. И язык тоже. — На самом деле я уже поняла, к какому элементу вы приложили руку, ваше величество. Что ни говори, а элемент этот хорош. Мне нравится. Только вам не кажется, что это наивно с вашей стороны?

— А тебе не кажется самонадеянным думать, что ты можешь играть на уровне тех, кто делает это больше, чем ты живёшь?

— Не льстите себе. Я знаю, когда вы взошли на престол. Мы с вашей короной ровесники.

— Прекрасно. Я горжусь вашим учителем новейшей истории. — Элиад оглянулся: мадам Керрелл и Эдвард медленно шли в их сторону, обсуждая то ли витражи с гербами провинций Санаркса, то ли убранство зала. Тогда он взял Хелену под руку и отвёл немного дальше, к постаменту в конце зала. — Я рад, что тебя всё веселит, — сказал приглушённо, — и, если хочешь, можешь скалить зубы и упражняться в остроумии: я пережил это и от твоего отца, и от Рейднара Роуэла, и ещё и множества людей. Маленькая девочка — ни разу не проблема, какой бы умной и острой на язык ты себя ни считала. Ты даже не самый трудный ребёнок, которого я знаю. Мы в любом случае теперь связаны, Хелена. Ты не можешь этого отрицать.

— Я и не отрицаю, — пожала плечами Хелена. — Но предпочитаю не брать в расчёт. Пирос и Санаркс слишком разные, чтобы мы беспокоились ещё и о вас.

— Эдвард подданный моего королевства.

— В таком случае, — её голос в миг утратил весёлый звон, — ему придётся решить: хочет он быть вашим подданным или королём со мной. Всего хорошего, ваше величество, — её рука выскользнула из его несильной хватки, — спасибо за компанию.

Хелена присела в реверансе и, издевательски тряхнув головой, повернулась к нему спиной. Элиад сжал кулаки. Чуть меньше контроля — и что-нибудь вспыхнуло бы. Он сдержался только потому, что был не один: Агнесс поняла бы, откуда взялось пламя на новых драпировках.

А Хелена присоединилась к мадам Керрелл, что-то сказала, широко улыбаясь, и, вцепившись в локоть Эдварда, увела того от матери.

Агнесс подошла к Элиаду.

— О чём вы говорили с её высочеством? — спросила она с подозрением.

— Про убранство. Она сказала, что ей нравится проделанная работа.

— О, мне она тоже это сказала. Хорошо. А то, когда Рейверн начал навязывать своих людей… — Она неодобрительно покачала головой.

Хелена знала, что Керреллы не собираются оставаться надолго, хотя гостевую спальню для них всё равно приготовили, и Хелена собиралась изобразить самое искреннее сожаление из-за того, что те уезжают так скоро, не проведя и дня, какая это была бы честь! Элиад Керрелл ей бы, конечно, не поверил, но ничего бы не сказал. Хелене казалось, что, насколько их общение ему не нравится, настолько оно его развлекает. По крайней мере, Хелену оно развлекало. Это был приятный язвительный спектакль для одного зрителя.

Для мадам Керрелл у неё было другое лицо, то, которое матери любят видеть на невестках: с улыбкой, с приятным прищуром. Они обсуждали наряды, сплетни, безобидно пошучивали, и в один момент мадам Керрелл предложила помочь с выбором и примеркой свадебного платья. «У нас есть отличный портной!» Но Хелена вежливо отказалась: платье у неё уже было, и она хотела оставить его в тайне до церемонии. Мадам Керрелл расстроенно вздохнула — и снова принялась обсуждать убранство, сравнивая с другими свадьбами, которые повидала за жизнь. И как же Хелена была благодарна, когда Эдвард со всей учтивостью попросил разрешения «украсть невесту».

— Ей действительно нравится всё это, — сказал он, будто извиняясь за мать. — Мы с Филом часто шутили, что ей очень хотелось дочь, а достались мы. С Анной у неё не сложилось — отыгрывается на тебе.

— Я переживу, — фыркнула Хелена. — Девушки редко разговаривают о чём-то интереснее. И я… не против. Её величество очень приятная женщина. Просто вкус у неё остался в том времени, когда она сама выходила замуж!

— Так вот почему ты сказала, что у тебя есть платье! — рассмеялся Эдвард.

— Нет, я сказала это потому, что оно правда есть. И не одно. Хочешь увидеть? — Она дразняще подняла брови.

— Разве так можно?

— Перестань! Можешь думать что угодно про моё отношение к реликвиям Росса, но в приметы я не верю.

— Это отлично! И я бы с радостью, но… — Эдвард отвёл глаза. — Мне нужно уехать.

Земля будто ушла из-под ног. Неожиданно, страшно и неуместно. Хелена схватилась за стену, делая вид, что остановилась посмотреть в окно. Прохлада отрезвила, стало легче дышать и держать лицо.

— Почему?

— Отец настаивает. Говорит, что это традиция, что нельзя жениху и невесте оставаться вместе до свадьбы. — Хелена сжала зубы. А Эдвард, снова извиняясь и пытаясь выдавить воодушевление, пообещал: — Но я вернусь меньше, чем через неделю и больше не буду уезжать.

Хелена кивнула. И — увидел Эдвард или нет — лицо её дрогнуло, когда она пыталась сохранять спокойствие. Её злила игра Элиада Керрелла: конечно, он не хотел, чтобы Эдвард оставался с ней, но точно не из-за целомудрия: у них уже было полтора месяца, поздно изображать беспокоящегося отца. Он просто боялся её влияния на Эдварда.

А Хелена сейчас не хотела играть. Она хотела провести с ним вечер. Неважно, насколько близко он бы был: в её комнате или, как обычно, в соседнем кресле в гостиной. Просто рядом.

Но спорить, уговаривать она не стала. И вечером, когда пришло время отъезда, проводила Керреллов до лестницы, под которой уже ждала карета. Прежде чем спуститься, Эдвард ещё раз извинился, повторил, что скоро вернётся, и поцеловал Хелену в лоб.

В лоб.

Хелене казалось, что она задохнётся. В лоб! Это даже звучало ужасно, ощущалось ещё хуже — как предательство, как шаг назад. Она не подала виду, тихо сказала «пока» и хмуро смотрела на то, как карета выкатывается за ворота и исчезает.

Хелена вернулась в замок. Она обсудила с сэром Рейверном визит Керреллов, итоги смотра, они обговорили планы на неделю, организацию движения в столице и открытие телепортационного барьера для гостей, а потом Хелену ждал долгий одинокий вечер. Такими должны были стать все грядущие дни…

Хелена могла бы собрать девушек — закадычных подруг, придворных барышень, — они бы посидели вместе, пообсуждали бы и приличное, и не очень, посмеялись бы над мальчишками и над своими девичьими представлениями и мечтами. Обычная традиция, все так делали. Особенно те, кто хотел сделать всё правильно, в соответствии с традициями. И Хелена хотела бы, только «правильно» совсем не приносило ей удовольствия.

Она осталась одна, поздно вечером, у незашторенного окна с видом на город, в уютной тишине гостиной, где в треске камина воскресали долгие ночные разговоры с Эдвардом, то, как всё становилось чуточку проще и спокойнее. Хелена смотрела на огонь и думала, что у него, должно быть, самая тёплая магия из всех Керреллов, и эта магия согревала её последние полтора месяца. Наверно, он перестарался…

Ощущать его отсутствие так остро было неправильно, до смешного больно и обидно, будто ей показали, как должно быть, дали попробовать — и отобрали. Хелена злилась на него за смазанное прощание, была уверена, что он хотел поцеловать её иначе, но не решился перед родителями. Злилась, что скучает по его историям, по тому, как он дурачился, и винила Эдварда в том, что не остался.

Но упиваться одиночеством и пустыми обвинениями всю ночь не удалось: воздух разрезал поток древней магии, сметая меланхоличное спокойствие, подобно урагану.

Хелена закатила глаза и недовольно поджала губы.

— Я вас не звала.

Она стояла у окна, обнимала себя и не собралась оборачиваться. Было достаточно размытого почти бесцветного отражения на стекле.

— Я знаю, — спокойно отозвался Один. — Но я увидел, что ты одна, тебе скучно.

— Мне не скучно. — Хелена нахмурилась. — Вы следите за мной?

— Это всё ещё моя обязанность, Хели. У нас уговор.

— Давайте мы его разорвём и вы уйдёте.

Хелена скрестила руки на груди и наконец обернулась. Один стоял около камина, и прежде спокойное пламя рядом с ним сходило с ума. Хелена смотрела на огонь и думала, случалось ли такое раньше? Она не замечала или в нём что-то изменилось?

— Мы его не разорвём, пока миру угрожает Ариес Роуэл, — сказал Один, серьёзный и непреклонный.

— Тогда просто уйдите и оставьте меня в покое.

— Ну зачем ты так, Хели. — Он шагнул вперёд, и Хелена напряглась сильнее. — Я пришёл с миром. Потому что тебе сейчас нужен человек рядом. — Она опустила глаза, хотела сказать, что он не человек, но промолчала. — Давай посидим, выпьем, забудем обо всём.

В руках Одина появилась бутылка, надписи на этикете было не прочитать: язык Хелена не то что не знала — не видела таких букв ни разу. Они больше походили на засечки и палочки.

— По-твоему, выпивка что-то исправит? — фыркнула она.

— Выпивка! Где твои манеры, принцесса! Это лучшее вино из моего прежнего мира, Хели. Несколько веков выдержки.

Один щёлкнул пальцами, и в воздухе зависло два бокала. Бутылка вырвалась из его рук, из неё выпрыгнула с громким хлопком пробка, и насыщенно-золотая жидкость завораживающе заискрилась в тёплом свете камина.

— Несколько веков? Такое можно пить? — Хелена с подозрением глянула на навязчиво покачивающийся у плеча бокал.

— Нужно. Магия сохраняет лучшие свойства.

— Я тебе не верю, Один. — Она взяла бокал и повертела в руках.

— Это вкусно.

Он ухмыльнулся и шумно отхлебнул.

Хелена вздохнула. Вино пахло сильно и ярко, чем-то приторно сладким, но пузырьки, взлетая и лопаясь, обдавали свежестью. Хелена неуверенно поднесла бокал ближе, посмотрела сквозь него на камин, и языки пламени размывались, размазывались и уже не играли — перекатывались, как волны живой лавы. А потом краем глаза Хелена заметила Одина. Он сел, откинулся на спинку кресла, смотрел в лицо, улыбался, как демон, уголками глаза и губ, и взгляд его пронизывал, по спине бежали мурашки, и Один заметил это.

— Ты боишься, Хели? Это всего лишь вино.

Он пил демонстративно, не сводя с неё взгляд.

Хелена цыкнула, ещё раз взглянула на бокал и вернулась в своё кресло.

— Я ничего не боюсь.

И она сделала глоток. Было приторно, сухо, на вкус как перезревшая маракуя и слишком сладкий манго; язык связало, и горло обожгло, по телу прокатилось тепло, неправильное, настораживающее, как при лихорадке.

— Что произошло за последний месяц? — будничным тоном спросил Один. — Кажется, мы не виделись с разговора в оранжерее.

— Ничего интересного, Один.

Хелена продолжала разглядывать золотое вино, его ленивые пузырьки. Ей что-то не нравилось: было вкусно, но чувство оставалось неприятное.

— Где вы были? Чем занимались?

— Ничем мы не занимались, Один!

— Правда? — он ухмыльнулся, и щёки Хелены защипало.

Она поняла.

— Это не твоё дело.

Один поднялся, улыбаясь, и от того, как блеснул его глаз, Хелене стало не по себе. Он тоже понял.

— Так у вас ничего не было.

Хелена смотрела ему в лицо, скрестив руки на груди. Он казался серьёзным, беспристрастным, но в глубине янтарного глаза плескалась та же ярость, которую Хелена видела однажды. Плечи нервно дёрнулись. Она неосознанно потянулась к бокалу и осушила его одним глотком. Вино остыло, немного выветрилось, но всё равно ударило в голову.

— Это не твоё дело, — повторила Хелена.

Один неспешно приближался, излучая уверенность и опасность. Хелена вжалась в кресло. Хотелось убежать, но тело не слушалось, обратившись в вату.

Один оказался рядом, навис над ней, упираясь в подлокотники кресла.

— Вот что с тобой не так. Вот что тебя гложет, — он шептал, шипел, как сгорающие камни в камине угли. — Ты хочешь его.

Его рука медленно погладила её плечо.

— Ты переходишь границы! — воскликнула Хелена, вскочила, попыталась прошмыгнуть у него под рукой, но пошатнулась. Один схватил её и толкнул обратно в кресло.

Комната смазалась, поплыла. Воздух сгустился, сдавил горло, было сложно дышать. Хелена делала короткие, рваные вдохи, а перед глазами всё плыло, превращая мир пятна резких красок — и в ощущения: жар, колющий щёки, сушащий язык и уходящий в грудь; напряжение, скручивающее мышцы; дыхание совсем близко. Шершавые руки поглаживали щёки, подбородок, нежно касались за ухом. А перед глазами — только расплывающаяся картинка. Слишком резкая и контрастная. От неё сильнее колотилось сердце — и сильнее мутнел рассудок.

— Что ты сделал?.. — едва слышный шёпот сорвался с губ.

— Ещё ничего…

Его силуэт приблизился и поцеловал. Не грубо, но глубоко, не оставляя возможности для сопротивления.

И Хелена не сопротивлялась. Вцепилась в его руки чуть выше локтей, впивалась ногтями, мяла ткань, будто это могло отсрочить неизбежное.

— Один, не надо… Пожалуйста…

Он не услышал. Завладел её губами снова, забирая едва блеснувшую свободу, — и она ответила. Подалась вперёд, опираясь на его руки. Пыталась контролировать, сдерживать, отвоевать себе хоть немного власти.

Тщетно.

Он скинул её руки со своих, откидывая обратно в кресло. Тяжёлая ладонь погладила от бедра до колена, ниже — и рывком задрала юбки.

Дрожь пронзила тело, когда он коснулся оголённой кожи. Хелена распахнула глаза, попробовала оттолкнуть Одина, но сил хватило только упереться ему в грудь, и, умирая от жалящих поцелуев на плечах и шее, жалобно прошептать: «Не здесь».

Это Один услышал: поднял, подхватил на руки и переместил. Было темно, холодно, она не понимала, где находится, только знала, что так быть не должно.

Она не хотела его, не хотела! Не так и не сейчас.

Хелена попробовала оттолкнуть Одина ещё раз, но упала на кровать. Контраст холодных простыней с жаром его тела сводил с ума. Душу и разум разъедало обидой, бессилием, чем-то ужасно горьким и болезненным, отчего всё внутри сжималось, стягивалось в узел от ужаса. Путались мысли.

Она пыталась представить, что всё иначе. С другим…

Но иллюзия разлетелась пеплом, когда прохладный воздух облизнул грудь и бёдра. Он будто пытался успокоить, остудить.

Но бесполезно. Бессмысленно.

Хелена шмыгнула носом.

— Один, не надо…

Она встретилась взглядом с Одином и отвернулась разочарованно, с болезненным смирением. Отвернулась, чтобы с ужасом увидеть силуэт белого кружевного свадебного платья в углу комнаты.

А потом тело вспорола одномоментная боль.