Леди Арт

9

Джонатан выглядел так, будто только что на него свалился по меньшей мере дракон. Он был так поражён и даже напуган, что не обращал внимания на проходящих мимо учеников Академии, которые косились на него с подозрением и оборачивались вслед. Он пошатывался, ловил ртом воздух, а мышцы лица со всем усердием старались выдать хоть какое-то определённое выражение. Безуспешно.

Джон дошёл до комнаты Эдварда, не чувствуя ног, вошёл без стука, закрыл за собой дверь и упёрся лбом в холодное белое дерево. Потом вдруг выпрямился и с улыбкой душевнобольного крутанулся на каблуках. Эдвард, ждавший друга после его «Я тебе такое расскажу!», сказанного срывающимся, нервным голосом, внимательно следил за тем, как Джонатан проходит к креслу и падает в него, не глядя.

Только тогда Джон наконец выдохнул.

— Ты не поверишь… — прошептал он, глядя в потолок и мотая головой. Его глаза светились от переполнявших эмоций и, кажется, даже слёз.

— Ты явно пришёл не за рубином, — заметил Эдвард, не отрывая от друга взгляда.

— Да пошёл ты со своим рубином! Мне казалось, что я умру от остановки сердца, когда услышал…

— Ты жив, ты можешь рассказать, что не так? — Эдвард заёрзал на месте, сгорая от нетерпения. — Что ты услышал?

— Я… — Джонатан нервно засмеялся. — Я впервые облажался так сильно, что от этого хорошо. Словно всё на свои места становится само… Не знаю только, как сказать отцу…

— Да что произошло?! — Эдвард ударил себя по коленям.

Джон посмотрел на него, и взгляд его наконец стал осмысленным, а голос — ровным.

— Помнишь, я прождал Эмили на одном из раутов?

Эдвард кивнул.

— После него ты валялся с воспалением лёгких.

— Это не важно. Просто… Она мне наконец позвонила. Была бледная, что я испугался не на шутку, и… Небо! — Джонатан подорвался и начал мерить шагами комнату. Эдвард обречённо вздохнул и закинул ногу на ногу. Услышать что-то вразумительное от Джона, ему, видимо, было не суждено.

Джонатан то и дело открывал рот, что-то мычал, безуспешно пытаясь начать, а потом снова сел, прикусив губу.

— В общем, она мне позвонила, — повторил он, глядя в ковёр. — И сказала, что в тот день ей стало плохо. До головокружений и слабости. Вызвали врача, и он сказал…

— Да что он сказал, дракон тебя дери?! — выкрикнул Эдвард.

— Что она беременна.

Эдвард раскрыл рот. У него словно выбили из лёгких весь воздух.

— И поэтому ей не давали мне звонить раньше. Потому что зачем сообщать отцу? — Джонатан фыркнул. — Кажется, она это сделала украдкой. Там, наверно, был грандиозный скандал. Я слышал, что мистер Голдштейн — человек старой закалки, к тому же очень строгий. Но я должен буду поговорить и с ним тоже.

— То есть ты уверен, что… — выговорить дальше Эдварду не удалось. Слова казались ужасными и странными. Это, должно быть, ошибка… Какие дети? Даже у Филиппа их ещё не было!

Но Джонатан смотрел на Эдварда, будто тот сомневался в смене сезонов.

— Разумеется! Я точно знаю, что был первым, и как бы…

— И… Что ты будешь делать дальше? — промямлил Эдвард, прижав ладонь ко лбу. Казалось, жар уже у него.

— То, что и хотел! — улыбнулся Джон, снова походя на сумасшедшего. — Теперь, как любой порядочный человек, я должен жениться! И не на какой-то там девице, которую прочит мне отец, а на Эми! И я… Чёрт, как твой брат осмелился сказать отцу, что хочет жениться? Я боюсь, что он меня убьёт, стоит мне открыть рот. Или… лишит наследства. — Глаза Джонатана расширились от ужаса. — Ты дошутился, Керрелл!

Он помрачнел и бросил взгляд на Эдварда, ища сочувствия и поддержки.

— Тогда он тебе точно понадобится. — Эдвард перекинул Джону рубин, тот поймал камень и долго смотрел на него, крутя в пальцах. — Обращайся, если надо. Я куплю тебе любой особняк, какой захочешь.

— Спасибо, — кивнул Джонатан и перекинул рубин обратно, встал, засунул руки в карманы, — только мне он не нужен.

И ушёл, бросив, что ему нужно поговорить с отцом и решить эту ситуацию как можно скорее. Эдвард посмотрел на рубин, на закрывшуюся за Джоном дверь и нервно выдохнул…

Джонатан ждал возвращения отца, как казни. Мать выслушала его, качая головой, и с сочувствуем пожелала удачи, но, кажется, сама в неё особо не верила, и Джон слышал, как с губ её срывались молитвы к небу. Он же хотел, чтобы небо рухнуло ему на голову раньше, чем гнев отца.

Они не виделись с неделю, которую мистер Спаркс провёл в королевском дворце Пироса из-за государственных дел. Джон знал, насколько быстро могли разлетаться слухи, но скрещивал пальцы в надежде, что до отца они не дошли. Вряд ли в замках важные министры разносили сплетни так же быстро, как девчонки на балах.

Часы ударили первый раз, и Джонатан вздрогнул от неожиданности. Посмотрел на два больших маятника, отбивающих шесть вечера и покачал головой. Скоро…

Он ходил по светлой гостиной, изредка останавливаясь у окна, чтобы взглянуть на залитую закатным солнцем аллею в ожидании, когда появится отец. Джон повторял про себя то, что должен был ему сказать. В мыслях всё звучало так естественно, твёрдо и по-взрослому, но Джон не был уверен, что сможет произнести это с тем же достоинством.

Не успели часы пробить последний раз, как мистер Спаркс материализовался из снопа искр и зашагал по дорожке — несколько метров до крыльца. Джонатан со вздохом отошёл от окна и встал посреди гостиной, за диваном и журнальным столиком, чтобы отец не мог так просто к нему подойти.

По коридору прошествовал дворецкий, и сердце Джонатана рухнуло. Вот и всё.

Мистер Спаркс вошёл в коридор, переходящий в большую гостиную залу, и тут же обернулся к неотрывно смотрящему на него сыну. Джонатан неловко поздоровался, и щека его дёрнулась, как от тика. Мистер Спаркс передал плащ и папку документов слуге, а сам сел на диван напротив сына и закинул ногу на ногу.

— Ну, здравствуй, Джон…

Тот зашёл за кресло. Мало ли.

— Допрыгался, да? — спросил мистер Спаркс, но без злобы, без угрозы. — Ты ведь понимаешь, какую тень пускаешь на всех? И я говорю не столько про нас, — наше положение позволит запросто задавить все ненужные разговоры, — сколько про бедную девушку и её семью. Время уже пошло, и ты знаешь, как быстро слухи могут долететь от океана до гор. Особенно, когда всё спускают на самотёк.

Джонатан сдавил спинку кресла так, что побелели ногти.

— Я не хотел, чтобы так всё получилось. И я… — Слова скрипели. — Я готов отвечать. Я готов брать ответственность. Я женюсь на ней, всё будет законно, никто не придерётся.

Мистер Спаркс прищурился.

— Надеюсь, это не одна из уловок, чтобы меня ослушаться?

— Нет! — воскликнул Джонатан. Глаза его распахнулись от ужаса. — Упаси небо! Я бы до такого не додумался.

Мистер Спаркс хмыкнул, будто ему стало смешно.

— И вот что мне с тобой делать, Джон? — спросил он. — Ты сорвал мне важные партнёрские связи. Ты позоришь семью и самого себя. По-твоему, мне нужно просто пойти на уступку, как сделал его величество с принцем Филиппом, и позволить тебе жить, словно ничего не случилось?

Джонатан коротко выдохнул.

— Что бы ты ни сказал, я готов это принять.

Хотелось курить. Прямо сейчас выхватить сигарету, поджечь и втянуть в себя столько дыма, насколько хватит лёгких. Чтобы голова закружилась. Чтобы спало напряжение. Но пока он лишь нервно стучал пальцами по спинке кресла.

— Вот как? — спросил мистер Спаркс.

— Да. — Голос прозвучал твёрдо и уверенно, хотя Джон вообще не чувствовал себя так. — Это… моя ответственность. Моя ошибка. И я более чем готов за неё отвечать. Я тебе как-то сказал, что люблю Эми… Я не отказываюсь от этих слов.

Джон с осунувшимся лицом посмотрел в пол. Говорить о любви было странно и неприятно одновременно. Три года назад он бы ни за что не подумал, что миловидная блондинка, с которой они познакомились случайно — она обронила серёжку, и он отчего-то стал помогать искать — может вдруг стать ему дороже денег отца, дороже всех тех прелестей, без которых Джон не представлял жизни. Он не знал, каково это — жить без новых рубашек, сшитых из лучших тканей лучшими мастерами; каково не спать на дорогих подушках и не сидеть на старинной мебели с цветастой обивкой, которую так любила мать; как не пить дорогих вин и не курить дорогих сигарет. Узнавать он, правда, не хотел, но был полон упрямой решимости доказать, что даже если он сейчас лишится всего, то никогда не пожалеет.

Мистер Спаркс потёр подбородок и произнёс:

— Присядь, Джон.

Джонатан был бледен, когда появился на подъездном крыльце именья Голдштейнов, куда отправился сразу после тяжёлого разговора с отцом. Они не спорили, он принял всё как данность и теперь только хотел убедиться, что сделал это не зря.

Особняк Голдштейнов сиял окнами, в которых отражалось заходящее солнце. Джон прищурился и, засунув руки в карманы, поднялся по невысоким ступенькам. Постучал. На какой-то миг пришла мысль, что ему сейчас даже не откроют, но дверь отворилась, и служанка пригласила его войти в просторный светлый холл, где кремовые и бежевые цвета очерчивались тёмно-коричневыми, почти чёрными линиями.

У лестницы на второй этаж Джонатана встретила Кэролайн Голдштейн, дородная блондинка с приятным круглым лицом женщина, которая всегда была добра к нему. Она посмотрела на Джона с сожалением, он поклонился ей, но не успели они сказать и слова, как с лестницы донеслись тяжёлые шаги, и появился высокий, статный мужчина с аккуратными усами, завитыми на концах. Его глаза жёстко оглядели Джонатана, усы дёрнулись от неприязни.

— О, Спаркс! Пожаловали!

— Мистер Голдштейн, позвольте мне объяснить!

— Что вы собрались мне объяснять, молодой человек? То, как получилось, что вы всё ещё встречались с моей дочерью, когда у вас на носу была помолвка? То, как позволили себе то, что не имели права позволять? Спарксы! Безупречная репутация! — он фыркнул и покачал головой.

Джон на мгновение замер, поражённый, и усилием воли вернул себе презентабельный вид.

— Мне очень жаль, мистер Голдштейн, что я поставил нас всех в такое неудобное положение, — проговорил он, глядя мужчине в лицо. — Но я готов доказать вам, что я порядочный человек! Я люблю вашу дочь!..

— Не нужно пускать мне пыль в глаза, Спаркс. Я говорил с вашим отцом и знаю, откуда у вас такое жгучее желание что-то «доказать».

— Я прошу руки вашей дочери, не потому что меня заставили!

— Ну разумеется! Совесть взыграла. Только думать надо было раньше! Моим ответом будет «нет», чтобы вы тут ни сказали.

— Генрих, пожалуйста, — взмолилась миссис Голдштейн, вцепившись в руку мужа, который был выше её на голову. — Давай хотя бы выслушаем мальчика.

Джон бросил на миссис Голдштейн короткий благодарный взгляд.

— Я бы просил руки Эмили и без необходимости, если бы не желания моего отца, — проговорил он. — Но если звёзды сложились так, позвольте мне хотя бы увидеть её! Позвольте поговорить с ней! Если она не захочет меня видеть, вы тоже никогда меня больше не увидите.

Джон знал, что Эмили не будет столь жестока, как её отец.

— Я уже сказал: нет. Уходите, Спаркс… — сухо, с глазами, блестящими от злости, проговорил мистер Голдштейн и готов был уйти, но миссис Голдштейн не позволила.

— Генрих! — воскликнула она. — Дай детям поговорить. Они взрослые люди. Тем более… — Она заговорила дрожащим шепотом, который, однако, Джонатан слышал чётко и ясно. Голос её дрожал: — Тем более, что теперь ты будешь делать? Как ты выдашь её замуж? Насильно за какого-нибудь старика, которому плевать? Она ведь не захочет сама… Она захочет…

«За меня захочет», — подумал Джон и потом заметил: миссис Голдштейн отводила мужа от лестницы и едва заметно подавала свободной рукой знаки, мол, иди наверх. Джонатан встрепенулся и сначала медленно, едва заметно двинулся к лестнице, — а потом шмыгнул прямо за спиной господина Голдштейна. Отвлечённый женой, которая вцепилась ему в плечи, тот даже не сразу сообразил, что произошло.

Джон бежал по ступенькам, перепрыгивая через две. Он слышал тяжёлые шаги за собой, погоню, крики и увещевания, но уже свернул с лестницы в такой знакомый коридор. Беглый взгляд…

«Попался, паршивец!» — рычание послышалось слишком близко, и Джон залетел в — он даже не сомневался — нужную комнату. Провёл ладонью по ручке, и новые механизмы щёлкнули в замке, запирая дверь. Джон был ключником. Он знал, что делает.

В дверь заколотили.

— Откройте! Это мой дом, Спаркс! Я вышибу дверь заклинанием, если потребуется!

Джон замотал головой. У него так колотилось сердце, что он даже не понимал, на самом ли деле в дверь кто-то стучит. Он медленно обернулся и встретился с удивлёнными взглядами Эмили и её служанки, что уставились на него из угла комнаты.

— Эми! — Джон шагнул, протягивая руки к девушке.

Та хлопнула глазами — и спрыгнула с подоконника. Она тут же оказалась в его объятиях, словно и не ожидала никогда увидеться. Объёмная сорочка висела на хрупком теле, длинные распущенные волосы спутались.

— Он меня тут запер! — пожаловалась Эмили, отстраняясь и заглядывая Джонатану в лицо. — И синернист забрал. Он кричал, когда узнал, и поклялся, что я в жизни отсюда не выйду!

— Ну, это он точно преувеличил.

В дверь забарабанили с новой силой. Послышался умоляющий голос Кэролайн Голдштейн, но её прервал крик, обещающий снести и дверь, и голову Джона.

— И это тоже преувеличивает.

Джон сглотнул.

— Но он ведь выбьет дверь… — Эми сжалась и впилась ногтями в спину Джона, стискивая ткань его пиджака.

— Не успеет. Заклинание спадёт через минуту, и дверь сама откроется. А пока… — Джон сглотнул, — скажи мне, ты выйдешь за меня? Если да, я сделаю всё красиво при твоём отце, даже если он попытается убить меня в процессе. Если нет — исчезну, пока меня не порешили, и будь что будет. Одно слово. Прошу тебя.

Он сжал её руку. Второй Эми заправила его выбившуюся из-за бега прядь за ухо. Она поджала губы в смущённой улыбке, и зелёные глаза её счастливо светились, когда полушёпотом она произнесла:

— Да, Джон…

Послышался умилённый всхлип служанки.

А Джон как будто ожил. К его лицу снова прилила краска, спина выпрямилась и расправились плечи. Он опустился на одно колено, не отпуская руку Эмили, и услышал, как щёлкнула дверь. Он начал медленно, глядя на Эмили сверкающими глазами и не переставая улыбаться. Все замерли, затихли. Он достал из кармана крошечную шкатулку, а в ней на бархатной подушечке покоилось тонкое усыпанное гранатами кольцо.

— Это — фамильное кольцо, последнее, что я взял у отца, прежде чем мы договорились, что теперь я сам по себе. У меня есть всё, чтобы мы могли жить спокойно: большая квартира в центре Мидланда, деньги, связи, титул. Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы мы были счастливы. — Он выдохнул, глядя в по-детски светящееся лицо Эмили. — Эмили Голдштейн, ты станешь моей женой?

Она улыбнулась шире, бросила взгляд на отца и закивала.

— Да!

Джон поднялся и осторожно надел ей кольцо на палец. Эмили со звонким смехом запрыгала на месте и бросилась ему на шею.

— Тогда можете в моём доме не появляться, — пробасил мистер Голдштейн и, развернувшись, зашагал прочь.

Резко спущенная на землю Эмили растерянно посмотрела на дверной проём, где только что стоял её отец, и глаза её, мгновенье назад сиявшие от счастья, наполнились слезами.

Миссис Голдштейн вздохнула с осуждением, покачала головой вслед мужу и подошла к дочери. Та потянулась к ней, ускользая из объятий Джона, и зарыдала у матери на плече.

— Всё будет хорошо, милая, — шептала миссис Голдштейн. — Он примет это. Ты должна быть счастлива…

Джонатан вернулся к Эдварду поздно вечером и, не здороваясь, рухнул на диван. Он глубоко вздохнул, закинул руки за голову и улыбнулся, глядя в потолок.

— Всё! — торжественно выдохнул он. — Теперь я буду жить здесь!

Эдвард хмыкнул.

— У тебя есть квартира в Мидланде.

— Есть, — Джон кивнул. — Но пока туда перевезут мои вещи и обустроят всё, мне нужно где-то жить.

— И ты выбрал мой диван?

— Ты сам вызывался мне помочь. Я готов принять вашу великодушную помощь, ваше высочество!

— Я заставлю тебя платить аренду.

— Отвали, Керрелл! Я ведь шучу!

— Я тоже. — Эдвард пожал плечами. — Ты просто выглядишь слишком счастливым. Неужели никто не пытался снести тебе голову?

Джон глянул на друга, сжимая губы.

— Голдштейн хотел. Может, он даже попытался бы, но я точно застал его врасплох. Зря, наверно. Я хотел сделать красивый жест, показать, что я серьёзен, но, кажется, сделал хуже…

Джонатан сел, достал мундштук, и тонкая палочка затряслась в руках. Он поднял глаза с опаской. Эдвард стоял в шаге от него, смотрел грустно, понимающе и протягивал руку. На пальцах его приглашающе горели огоньки.

Джон мотнул головой. Как ни странно, курить ему сейчас не хотелось. И он просто крутил мундштук, снова уткнувшись взглядом в пол.

Ему было стыдно, словно он — провинившийся ребёнок. Только вина в этот раз была намного больше, чем разбитая ваза прошлого века, которую мать так упорно выбивала на аукционе. И последствия вины — намного сложнее…

— Как Эми? — осторожно спросил Эдвард, садясь напротив.

— Когда я уходил, успокоилась, — безжизненно отозвался Джон. — Кажется, она тоже думала, что поставить отца перед фактом будет хорошей идеей. И оба мы были неправы. — Он хмыкнул. — В любом случае, я заберу Эми оттуда уже завтра. Мадам Голдштейн обещала сделать всё возможное, чтобы сгладить углы, но… Но я сомневаюсь, что это возможно.

— Да ладно, Джон! Мистер Голдштейн не сможет злиться вечно! Он ведь не может не хотеть Эми счастья, верно?

Покрасневшее от гнева лицо мистера Голдштейна всплыло в памяти вместе с громом его жестоких слов и угроз. Джон затряс головой.

— Нет, нет, Эд! Ты его не видел! Единственное, чего он хочет — это снести мне голову. Потому что он считает, что это — позор. Клеймо. И хуже всего, что с ним многие согласятся.

Джонатан откинулся на спинку дивана, глядя в потолок. «Спарксы! Безупречная репутация!» Теперь он мог бы написать книгу о том, как одной глупостью перечеркнуть годы стараний отца, деда, возможно, прадеда.

— Отец, — заговорил Джон, всё ещё глядя в потолок и не переставая улыбаться, — сказал, что теперь я сам по себе. И оставил он мне то, что было моим, ни больше ни меньше. Так что теперь мой именной счёт в банке и квартира в Мидланде — всё, что мне принадлежит. Я в ужасе, Керрелл.

Улыбка умалишённого скользнула по губам Джонатана, когда он снова взглянул на Эдварда. Тот едва сдержал нервный смешок.

— Я не представляю, что делать дальше. Но знаешь, что, Эд? Я ведь этого хотел!

Он хохотнул.

Не этого.

Не совсем.

— Ты знаешь, что всегда можешь рассчитывать на меня, — Эдвард кивнул в подтверждение собственных слов. — К тому же, я уверен, никто из нашей компании не отвернётся от тебя из-за таких пустяков. И твой язык и твои силы у тебя никто не отбирал. Ты сможешь применить их.

— Ты прав! — Джон едва не подскочил. — Я всё ещё я! Возможно, теперь придётся тратиться меньше, но я наверняка что-то придумаю. У меня есть моё имя, моё достоинство, мои связи. В конце концов, у меня есть ты, Эд.

Джон протянул руки к Эдварду, словно тот был самым большим сокровищем в его жизни, и тот едва не упал от смеха.

— Я тебя понял, Джон! — сквозь смех проговорил он и бросил Джонатану, уже во всю корчившему обиду, рубин. — Думаю, он тебе всё-таки пригодится!

Джон поймал камень и, хмыкнув, спрятал его в карман.

— Благодарю, ваше высочество!

Натаниэль Спаркс не преувеличивал, говоря, что слухи разносятся стремительно. Тайная помолвка стала главной темой для обсуждений меньше, чем через два дня. Мало кто сомневался, что так всё и сложится, но внезапная рокировка Спарксов — отказ от одной помолвки и заключение другой — и повод для неё не могли не привлечь внимание. И уже на второй вечер приглашённые на чай подруги мадам Арт, сидя кружком в гостиной, горячо причитали:

— Это ужасно!

— Настоящий позор!

— Не представляю, как сейчас чувствует себя Кэролайн…

Восклицания пошли на второй круг, и Хелена, всегда старающаяся держаться подальше от материнских посиделок, заинтересованно остановилась. Проходя мимо, она было подумала, что мать опять жалуется подругам на неё, но обсуждение внезапно коснулось Спарксов, и Хелена просто не смогла удержаться. Спарксов никогда не обсуждали в негативном ключе. Уж точно не так активно.

— Что произошло? — громко спросила она, проходя в яркую, освещённую камином и световыми шарами гостиную.

Женщины обернулись к ней. Хелена приветственно улыбнулась и кивнула им с самым невинным выражением лица. Мадам Арт с извиняющейся улыбкой покинула приглашённых дам и подошла к дочери.

— Сын Спарксов, — заговорила она громко, чтобы слышали это все, — Джонатан, буквально вчера сделал предложение девушке Голдштейн, дочери моей знакомой Кэролайн. Ты должна её помнить.

Хелена быстро вспомнила и Кэролайн — женщину, располневшую с годами, но всё ещё сохранившую обаятельное, доброе, светлое личико и блестящие белокурые волосы, — и её дочь Эмили, такую же миловидную девушку, которая умела строить из себя наивную дурочку не хуже самой Хелены. А может быть, даже лучше. Сколько раз Хелена видела Эмили, столько та проводила время в компании Джонатана Спаркса, и выглядели они на удивление органично: красивые длинноволосые блондины, по глазам которых было видно: они умнее, чем кажутся.

— Это плохо? — непонимающе спросила Хелена, и со стороны дам послышалось неодобрительное фырканье: «Новое поколение! Никаких нравов!»

— Разумеется! — воскликнула мадам Арт, сжимая губы и кидая взгляд на подруг. — Во-первых, всем известно, что господин Спаркс уже давно планировал помолвку с другой девушкой. А во-вторых, — зашептала она с самым осуждающим видом, — причина этой внезапной помолвки… беременность мисс Голдштейн. — Хелена подняла брови от неожиданности, а мать сдавила её руку чуть выше локтя, как ястребы сжимают добычу, и процедила с угрозой: — И ради Неба, Хелена, постарайся вести себя так, чтобы с тобой подобного не случилось. А то я ведь даже не удивлюсь!

Хелена зыркнула на мать.

— Я не идиотка. Если я с кем-то и спала, то, как видишь, осторожно, как делают все хорошие девочки.

— Лучше не огрызайся, — пропела мадам Арт, возвращая себе улыбку, — а то я потребую объяснений, что значит твоё «если».

— Ничего, мамочка! — Хелена милейшим образом захлопала ресницами, высвободилась из хватки матери и, улыбнувшись заждавшимся дамам, исчезла из гостиной.

Мадам Арт вернулась к подругам, всем своим видом выражая недовольство дочерью. Дамы с пониманием закивали, и к причитаниям об ужасном проступке Спарксов прибавились уверенные советы выдать Хелену замуж, пока не поздно. «А то мы все знаем, что девушка она видная, столько кавалеров вокруг. Не стоит играть с огнём». Мадам Арт вежливо улыбнулась, но отвечать на это ничего не стала.