Леди Арт

22

Ветер бил в лицо. Слезились глаза. Горло сдавило холодом, и пальцы заледенели. Перчатки Филипп не брал. Полетел сразу в рабочем кителе. Он думал, что на такой жаре, какая обычно бывала на юге Пироса, ему просто не может стать холодно. Он ошибся. Совсем забыл, каким суровым может быть ночной ветер на высоте полёта.

Так же он ошибался всё последнее время.

Магия от холода не спасала. Едва расползаясь по груди, протекая по венам еле тёплой струёй, она подбиралась к пальцам — и гасла. Филипп терял с ней связь.

Когда Анна была рядом, у него выходило лучше. Словно он находил что-то внутри, какую-то часть, отвечающую за контроль энергии. С Анной он чувствовал себя спокойнее, сильнее и увереннее. Даже в магии. В единственной вещи, где он никогда не был хорош, несмотря на все заявления учителей и то детское видение.

А теперь Анна ушла. И вместе с ней исчезло всё. Ослабла магия, потухла энергия, пропало тепло. И уверенность тоже.

Землю выбили из-под ног, и лучшее, что Филипп придумал, — взлететь.

Он делал так всегда. Остров драконов казался иным миром, где он находил спокойствие, даже если всё вокруг горело и рушилось. Идеальное место, чтобы сбежать, спрятаться.

Здесь было тепло, над головой раскинулось чистое безоблачное небо. Энергия жизни бурлила и искрилась, будто то была не военная база, а огромный драконий зоопарк, горящий световыми шарами и всполохами искр из пастей ручных драконов.

Даже внезапно возникший посреди игровой площадки человек едва ли нарушил спокойствие острова.

Филипп не сразу понял, что получилось. Он не слышал, как мир зашумел после гнетущей давящей тишины пустого дома. Вокруг ног закрутилась стайка драконят, а Филипп стоял, смотрел на реле телепорта, на собственные руки и не понимал… Только взволнованное «Ваше высочество?» от Грига, прорвавшись сквозь вату, заставило вздрогнуть, оглядеться и… выдохнуть.

Григ ничего не спрашивал. За годы знакомства он выучил, что, если Филипп вернулся на остров, значит, что-то произошло. За три года Григ видел его злым, переместившимся в домашнем костюме, без ничего. Филипп рассказал, что его величество не позволяет ему жениться по любви. Через год он вернулся с женой, и скорее по ней, чем по нему, было ясно, что что-то не так. А теперь он был снова один. Опять без ничего, опять не по форме. Совсем потерянный.

И Григ не нашёл ничего лучше, чем предложить Филиппу пройти к Вайверну. В такое время у вольеров было тихо: наездники не успели вернуться с ужина, а драконы, уставшие после дневных тренировок, блаженно раскинулись на остывающей земле. Григ думал, что, может, Филипп скажет, в чём дело, но тот молчал, и тогда он сам стал рассказывать о том, что происходило на острове: о новых драконах, о находках в диких землях, о проделках Вайверна, о тренировках наездников… Филипп вскинул голову, глядя так, будто его только что предали, и Григ прикусил язык. Всё оставшееся время до вольера они молчали.

За воротами, когда Вайверн бросился к нему со всех лап, Филипп провёл рукой по белой чешуе и задержал взгляд на собственной ладони. А потом изо всех сил сжал кулак.

— Вы уверены, что летать сейчас — хорошая идея? — с сомнением поинтересовался Григ. — Темно.

Филипп хмуро посмотрел на него.

— Уверен. — И резко протянул телепортёр. — Сними барьер, — приказал Филипп, приманивая седло с крюка в углу загона (там висело всё снаряжение, стояла бочка воды, а ещё были собраны лекарства и запасные детали на всякий случай) и закидывая его на спину Вайверна. Тот спокойно позволил всем ремешкам затянуться и закрепиться. Он обожал полёты, делал всё для того, чтобы выбраться из вольера, каким бы просторным или высоким он ни был. Но без хозяина ему не разрешали улетать за стену — только изредка летать над базой. И теперь, предчувствуя долгожданную дикую свободу, Вайверн был терпелив и покорен как никогда.

А Филипп не спешил. Он запрокинул голову назад, глядя в небо. Насыщенно-синее, с мириадами крошечных белых точек, оно куполом раскинулось над островом. Такое чистое, как нигде. Филипп вдохнул влажный солоноватый воздух…

Море… Оно начиналось прямо за стенами полигона. Из него, обогнув мысы Райдоса, можно было выйти в океан. А за ним… Филипп знал, что на Форкселли один путь — через океан. Слишком далеко, чтобы перемещаться даже в одиночку. А Анна была не одна. Значит, она наверняка возьмёт билет на паром. Или уже взяла. Может, она где-то посреди океана на пути в то место, которое предпочла всему.

— Григ, — вдруг спросил Филипп, вышло хрипло. — Дракон может долететь до Форкселли?

Григ задумался, косясь на Филиппа с подозрением, а потом протянул:

— Не ду-умаю. Вайверн не сможет точно. Может быть, Гранит… Но это займёт несколько дней, и ни один наездник не выдержит такое путешествие на высоте.

Вайверн нетерпеливо бил хвостом и царапал землю.

— Ясно. — Филипп мотнул головой, дёрнул поводья, и они с Вайверном взмыли в небо.

Сначала Вайверн, воодушевлённо клокоча, пронёсся над вольером, откуда радостно закричал другой дракон. Видимо, тот, о котором рассказывал Григ прошлым утром. Но, не чувствуя ожидаемого счастья от хозяина, Вайверн повернул к стене.

И они летали всю ночь. Над лесами-великанами, чьи кроны сливались в океан чёрной листвы; над блестящей лентой реки; над каменными равнинами, где обитали дикие драконы. Вайверн проскользил над ними белой молнией и нерешительно опустился у гнезда Гранита. Того в нём не оказалось, и Филипп с сожалением похлопал дракона по холке. Зря он надеялся… Вайверн, вывернув шею, взглянул на хозяина и издал сочувственный звук.

И они полетели дальше. Туда, где никогда не были. Туда, где снова грохотали волны. От солёной ночной свежести кружилась голова. И чувства давили, грозясь разорвать, уничтожить. Филипп сильнее цеплялся в поводья. Было бы глупо свалиться из седла. Чтобы за сутки две любимые части жизни эту жизнь разрушили… Немыслимо! Филипп рассмеялся, и смех этот походил на смесь кашля и сдавленных рыданий.

Они отдыхали на обрывах. Разжигали костры, смотрели, как разгорался рассвет, и просто летали, летали…

Филипп не знал, который был час, когда, усталые, они наконец повернули к базе. Они не спали, провели на земле всего пару часов, и теперь Вайверн медленно взмахивал крыльями, держась ниже, чем обычно. После чистой звёздной ночи утро принесло облака и туман, взявшийся из ниоткуда и зависший белёсой полупрозрачной пеленой между небом и землёй. Филипп напрягал и без того уставшие глаза, чтобы видеть путь.

Вдруг Вайверн вздрогнул и напрягся. Чешуя на шее встала дыбом. Зависнув в воздухе, он скалился на размытый горизонт. Филипп нахмурился, вглядываясь вдаль. И он наконец увидел: тёмная точка приближалась к ним со стороны базы. Вырисовывались крылья, хвост… И наездник.

Тут напрягся уже Филипп. Из глубины поднялось предчувствие, которое точно подсказывало, кто это. И даже если Филипп ошибался, последнее, чего ему хотелось — видеть кого-либо. Он не хотел разговаривать, не хотел слушать советы. Ему было мучительно хорошо одному. Он почти представил, что ничего, кроме него самого, не существует.

Он положил ладонь Вайверну между лопаток, и тот тут же накренился, пикируя. Филипп обернулся: наездник тоже увёл своего дракона вниз. Вайверн резко свернул влево. Незваные гости — за ним. «Ну, как хочешь», — прошептал Филипп и вцепился в поводья сильнее.

Вайверн нырнул в крону, скрываясь в листве. Он лавировал меж ветвями, лианами, сжигал всё, что мешало на пути. Он взмывал, падал камнем. Прятался в тенях и зарослях, но всякий раз как Филипп оборачивался — преследующий сидел на хвосте.

Они играли в догонялки. Летали сквозь джунгли, петляя, как в лабиринте. Ветки цепляли одежду, крупные липкие листы хлестали по лицу. Вайверн выдыхался. Филипп чувствовал его усилия, и как только свет забрезжил меж листвой, увёл дракона туда. Они вылетели в ослепительно яркий мир, такой непривычный после зелёной полутьмы, и приземлились на берегу реки. Вайверн вопросительно вскрикнул, а Филипп спешился, не спуская взгляда со снижающегося дракона. Тот — такой же белый, как Вайверн, но с красными точками на чешуе — приземлился поодаль, кротко выгибая шею. Вайверн враждебно бил хвостом по земле.

— Здравствуй, отец! — выкрикнул Филипп, когда сомнений не осталось.

Дракон опустился на колени. Элиад Керрелл, несмотря на то что одна рука у него была парализована и покоилась на бандаже, уверенно держался в седле. Он перекинул ногу через седло с такой же ловкостью, как удалые мальчишки спрыгивают с лошадей, и оказался на земле.

— Здравствуй, — ответил он.

Филипп выглядел невозмутимо, но Вайверн уже выдувал из носа клубы дыма.

— Где же Гранит? — спросил Филипп с лёгкой издёвкой. — Почему ты на чужом драконе?

— Потому что ждать, пока вернётся мой, было бы так же долго, как ждать, пока мой сын сам соизволит рассказать, что он знает.

Филипп сжал кулаки.

— Ничего. Ничего он не знает, — процедил он. — Он дурак, и слепец, и если бы он знал, всё бы было иначе…

— Ты бы сбежал с ней? — Вопрос застал врасплох. Элиад ждал, его взгляд, тяжёлый и холодный, сверлил и нервировал.

Филипп не выдержал. Встряхнулся всем телом — и отвернулся. Он ушёл к обрыву над рекой и сел на землю, обхватывая голову руками. Та грозилась разорваться после бессонной ночи, и отец с его вопросами и молчаливым осуждением всё только ухудшал.

— Зачем ты здесь? — зло спросил Филипп, выуживая из волос крошечные листы. — Хочешь сказать, что ты был прав? Что я опять облажался? Ну так я знаю это. Понял уже. Вчера. Когда вернулся, и…

Филипп выдохнул и покачал головой.

— Я давно понял, что ты считаешь меня врагом, — тихо и спокойно проговорил Элиад. — Но неужели ты на самом деле думаешь, что у меня нет дел важнее, чем злорадствовать?

— Тогда зачем? — Филипп уткнулся лбом в ладонь, краем глаза следя за отцом. — Узнать, как я? — Он хмыкнул. — Отвратительно. Но я не идиот, чтобы что-то сделать с собой из-за этого.

— Это радует. — Элиад встал рядом с сыном. — А теперь скажи мне, что она говорила тебе?

— Ничего. Назвала имя, и всё. Я сказал Родерту проверить, но он ещё ничего не присылал.

— На Роуэла ничего нет. — Филипп вскинул голову, таращась на отца. — Да, Филипп. На него ничего нет.

— Ты знаешь?

Элиад кивнул.

— Твоя жена более ответственна, чем ты, Фил. Экстравагантна в методах (кто ей сказал, что убивающие проклятья на письмах — хорошая идея?), но всё же. И мне интересно, когда собирался сказать ты? Или если бы ты знал, что никакой информации нет, ты бы и не сказал?

Филипп сглотнул и глухо произнёс:

— Нет.

— Потому что ты не доверяешь её словам?

— Я верю ей, отец. Я не верю… — он не договорил, лишь покачал головой.

— Ясно. — Элиад нахмурился и продолжил тоном, не терпящим возражений: — В следующий раз я должен знать обо всех новостях. Кажутся они тебе неважными, непроверенными; кто-то другой считает эти новости недостойными — не важно. Я должен знать. Здесь я решаю, важно что-то или нет. Даже если ты мне не доверяешь.

— А как я могу тебе доверять? Я всю жизнь пытался быть лучшим. Всю жизнь! Чтобы заслужить хоть каплю одобрения. Настоящего, отцовского. А ты всегда был чем-то недоволен. Всегда что-то запрещал. Отстранил меня от боя, который значил для меня всё. Заменил на другого… А теперь я узнаю, что и он, и другие здесь тренируются, пока я там корплю над бумагами…

Элиад со вздохом сел рядом с Филиппом. Он хмурился, его светло-зелёные глаза бегали, а губы иногда вздрагивали в странном изгибе. Он будто думал: говорить или нет.

И в итоге сказал:

— Ты всегда был лучшим, Филипп. Во многом лучше меня. Но мне нужны люди, которые умеют подчиняться. И в этом ты никогда не был хорош.

Филипп рассмеялся в сторону. Было совсем не весело и совсем не вовремя. Он так долго хотел услышать эти слова, но сейчас, когда они наконец пришли, ему просто было не до того. И он не мог повернуться, взглянуть отцу в лицо и что-то сказать. Поэтому он просто смотрел, как река уходит за горизонт.

Они так долго и беспорядочно петляли по зелёным джунглям, что стало неясно: где они? Как далеко от базы? Наверняка это можно было определить по реке, но Филипп никогда не задумывался, куда она течёт: от полигона или к нему.

Он никогда не садился в этих местах и отчего-то даже не представлял, что река, казавшаяся с высоты крошечным ужом в гигантской траве, может быть такой огромной. Она была шире, чем та, в военном посёлке. Намного шире реки Вальде. И намного спокойнее.

Филипп уронил голову на ладони и застонал.

Почему мысли о реках всегда возвращали его к Анне…

— И что мне теперь делать? — спросил он едва слышно. — Это не то, что можно запросто спрятать, забыть или замять. Люди узнают. Если не уже. И я этого не выдержу.

— Выдержишь.

— Нет! Я не представляю, как! Люди никогда не говорили обо мне плохо. У них никогда не было возможности ударить меня по больному. А теперь она есть. И это не та ситуация, в которой я могу…

— Люди всегда будут обсуждать и осуждать, Филипп. Это неизбежно. Особенно в таких ситуациях. И это просто нужно пережить. Однажды — я надеюсь — ты станешь королём, тогда они будут пытаться напасть чаще. По любому поводу. И тебе придётся иметь дело с этим.

— Это другое. — Филипп сжал и разжал пальцы. Они словно окаменели от холода, а на ладонях краснели свежие мозоли. — Я могу думать трезво, когда дело касается политики. А сейчас нет. Сейчас не получается. У меня будто шум в голове. И она взорвётся, если шуметь будет ещё и снаружи. Я не хочу быть там во время пика.

— Пика не будет, пока ты не вернёшься. Пока нет вас обоих, они могут ничего не понять или решить, что это план.

Филипп нахмурился.

— Это можно было бы выдать за план… — Он потёр подбородок. — Мы будем делать заявление?

— Разумеется.

— И что мы скажем?

— Подумаем позже. А сейчас, — Элиад поднялся, — я не собираюсь ждать, пока ты перестанешь размазывать сопли, как десятилетка. У нас есть проблемы серьёзнее, чем сбежавшая девчонка. И мне нужна та часть работы, за которую ответственен ты.

— Меня всегда восхищала твоя способность поддержать, отец! — ядовито заметил Филипп, поднимая голову.

— Я не сказал тебе возвращаться. Ты можешь остаться здесь и заниматься делами, даже прямо в седле — мне важен результат.

— Отлично.

Филипп встал, глядя на отца исподлобья. Он знал, с самого начала знал, что стоит им встретиться, как они снова не найдут общий язык. Так случалось всегда, если они не обсуждали формальности.

Элиад не отреагировал ни на взгляд сына, ни на его тон, развернулся и направился к дракону. Тот, в отличие от Вайверна, спокойно лежал у куста и ждал, а заметив наездника, слегка изменил позу: привстал, прижимая лапы к груди, чтобы было удобнее забраться в седло. Вайверн так пресмыкаться не любил, а потому осуждающе фыркнул.

Вдруг раздался пиликающий звук. Элиад остановился и достал из внутреннего нагрудного кармана синернист. Новое сообщение выплыло из камня и приглушённо заблестело. Элиад пробежал по тексту взглядом, фыркнул и передал синернист Филиппу.

— Не знаешь, о ком это?

Ничего не понимающий Филипп взглянул на сообщение и, только начав читать, зажмурился. Сообщение гласило, что рано утром кто-то в портовом городе Санаркса обменял украшения, значащиеся как собственность королевской семьи Пироса. Слишком честный работник обменника, конечно, хотел вызвать жандармов сразу же, но ему не дали, угрожая ножом и не только. Правда, он всё проверил и уверял, что не стал бы ничего менять, если бы не было весомых доказательств собственничества. И, разумеется, доказательством был не нож.

Несмотря на все свои внутренние желания, мужчина вызывать охрану не стал и когда гости обменника удалились. Наверно, заработался. Но стражи узнали и сразу же прибыли на место. Все украшения описали и забрали в участок. Было принято решение в срочном порядке доложить международным послам, чтобы те донесли сообщение до властей Пироса. И сообщение донесли. Даже с картинками: к нему прилагались изображения всех изъятых украшений.

Филипп смотрел на них, чувствуя громадную пропасть внутри. Он помнил, как нашёл пустую шкатулку у разбитого трюмо. Рядом лежал гарнитур из розового камня. Его подарок. Цвет, который так шёл и к её татуировке, и к цветным прядям, которые Анна начала прятать после возвращения из путешествий.

И теперь все те многочисленные украшения, которые она едва ли хоть раз надевала, блестели с картинок в сообщении. Вот зачем они были нужны. Это всё деньги.

— Порт, значит… — выдохнул наконец Филипп едва слышно и… улыбнулся. — Она всегда это хотела.

Элиад с сомнением поджал губы, но от комментариев воздержался.

А Филипп вдруг вскинул голову.

— Обещай, что мы не будем её преследовать! — выпалил он, не сводя взгляд с отца.

— Форкселли не в нашей власти. При всём желании там бы мы её преследовать не смогли. А если она однажды вернётся, думаю, это будет уже твоим решением: преследовать или нет.

Филипп пнул траву. В глубине души он хотел, чтобы она вернулась. Когда угодно. Зачем угодно. Но вряд ли это было возможно вообще…

— Ты злишься на неё?

Филипп вздрогнул — таким неожиданным оказался вопрос.

— Я не знаю, — признался он. — Я ничего не чувствую сейчас. Я просто не понимаю…

— Не злись на неё. Это того не стоит.

Филипп фыркнул.

— Это попытка её защитить или сказать, что ты был прав?

— Я всего лишь хочу сказать, что она сделала несколько вещей, которые намного важнее для Пироса, чем может показаться. Особенно сейчас, когда, вероятно, приближается новая война, которую пока можно остановить. И это то, на чём тебе нужно сосредоточиться, а не на личных обидах.

Филипп кивнул. С этим он не мог не согласиться. Теперь они знали, кто угроза. И даже если у других оставались сомнения, то ни у него, ни у его отца — нет.

— Мы друг друга поняли, Филипп? — спросил Элиад.

— Да, отец.

— Прекрасно. Секретарь передаст тебе документы в течение нескольких часов. А теперь помоги мне забраться в седло — я возвращаюсь в столицу.

Подойдя к отцу, Филипп поддержал его под раненую руку и вдруг спросил:

— Ты ведь скучаешь по драконам, правда?

Вопрос застал врасплох. Элиад долго смотрел на сына, а потом коротко кивнул.

Дракон разбежался, взмахнул крыльями и поднялся в воздух с призывным кличем.

— Сэр Рейверн?

Он поднял вопросительный взгляд. Это давно стало обычным делом: Хелена приходила без предупреждений и стука, когда бы ей того ни захотелось, и не важно: были у них назначены встречи, занятия или нет. Охрана и секретари даже не пытались ей перечить — это было бесполезно и себе дороже. А сэр Рейверн просто перестал удивляться и воспринимал её визиты как должное. Пусть приходит. Он всё равно не смог бы ей запретить. Никто бы не смог.

И вот сейчас всё было как обычно, за исключением одной необычной детали: на лице Хелены читались задумчивость и настороженность.

— Вы не знаете, где сэр Один? — спросила она. — Я не могу его найти. Обычно он всегда где-то рядом. А сейчас…

Вот тут сэр Рейверн уже удивился. И покачал головой.

— Увы, миледи. Если он появится, я передам, что вы хотите его видеть. Но поверьте, у вас больше шансов его встретить, чем у меня.

Хелена пожала плечами и развернулась, чтобы уйти, но он вдруг произнёс:

— Ваше высочество! Я очень настоятельно прошу вас не заходить в мой кабинет без моего ведома, когда меня в нём нет.

Хелена посмотрела на него через плечо и невинно захлопала ресницами.

— О чём вы говорите, сэр Рейверн? — И выпорхнула из кабинета.

Мысль показалась странной, но возможной. Один часто проводил время с мадам Арт и, зная, что её величество серьёзно больна, мог бы оказаться рядом с ней. Хотя бы из вежливости. Но когда Хелена заглянула в покои матери, там было темно, тихо, пусто, и лишь сиделка поднялась и прижала палец к губам. Её величество спала.

— Извините, — прошептала Хелена, взялась за дверную ручку и…

— Хели? — вдруг раздался слабый сонный голос. — Это ты?

Её величество приподнялась на локте и протёрла глаза.

— Да, мама, — отозвалась Хелена. — Я уже ухожу.

— Удивительно тебя здесь видеть. Чем обязана твоему вниманию?

— Я искала сэра Одина. Подумала, что он может быть у тебя.

— У меня? О, нет. Один, конечно, навещает меня. И даже чаще, чем ты, милая, но нет, у меня ему делать нечего. Быть может, сэр Рейверн знает?

— Он не знает, — Хелена мотнула головой.

— Тогда не знаю. Думаю, он вернётся к вечеру. Он никогда не пропускал ужины. Хотя, знаешь, я ни разу не замечала, чтобы он что-то ел. Ты замечала, Хели?

— Нет, мама.

— Удивительный человек! И знаешь, Хели, хорошо, что ты им заинтересовалась. Он хороший человек. Сильный. За ним как за каменной стеной!

Хелена скривилась, но бросила лишь короткое «Не сомневаюсь». Она простояла в дверях ещё немного, опершись о косяк и слушая сбивчивые жалобы матери на докторов, на сэра Рейверна, который, должно быть, с врачами в сговоре, раз они все заставляют её принимать отвратительные и всё равно не помогающие таблетки, соблюдать строгий режим. «Я и так целыми днями ничего не делаю, а они заставляют ложиться раньше. И делать перерыв на дневной сон! Будто я маленький ребёнок! Гардиан всегда защищал тебя, когда кто-то пытался заставить тебя спать. А что теперь!.. Ох, Хели, никогда бы не подумала, что так обрадуюсь твоему приходу. В последнее время совсем не с кем поговорить. Эти, — она кивнула на сиделку, и женщина едва заметно напряглась, — всё равно ничего не понимают. Ну какую жизнь они видели? А мои подруги… — Мадам Арт вздохнула. — С возрастом понимаешь, что нет друзей. Ни у кого. Ни в ком нельзя видеть друга. Хоть бы одна старая выдра показалась! Так нет же. Я получила сколько писем сочувствия, но хоть бы одна — хоть бы одна! — соизволила приехать!»

Хелена покинула покои матери с неприятным чувством, оставив служанку наедине с капризами королевы. Она шла медленно и задумчиво, скрестив руки на груди. Её ело сразу несколько мыслей, но Хелена решила сосредоточиться на одной, более насущной. Над остальным можно подумать позже. В конце концов у неё до сих пор не было ни единой идеи, как найти Одина.

Он был рядом постоянно: когда она хотела, когда не хотела. Появлялся, когда она ждала и, особенно, когда нет. Приходил без приглашения, несмотря на любые запреты, просьбы, заклинания. Он делал странные вещи, вёл себя подозрительно, раздражал — и не чувствовал ни малейшего угрызения совести.

А теперь он был ей нужен. И его будто след простыл.

Раздражённо заламывая руки, Хелена спустилась по паре невысоких ступенек в маленькую гостиную. В ней было пусто, шторы раскрыты, всё освещало заглядывающее в окно яркое летнее солнце, а камин всё равно горел, и под потолком плавали зажжённые световые шары. Именно в этой гостиной Хелена в первый раз застала Одина, распивающего чай с её матерью. После она замечала его там ещё несколько раз — и в компании, и без, — и, казалось, что Один гостиную облюбовал, хотя ни в её убранстве, ни в расположении не было ничего особенного.

И вот лучше бы было! Может, тогда бы он снова сидел здесь и ей бы не пришлось его искать, спрашивать о нём, создавая то самое неверное впечатление, которое неизбежно должно было появиться. Ведь девушки не могут искать мужчин просто так. Не в понимании её матери.

— Да какого чёрта вы всё время рядом, когда я не прошу, а единственный раз, когда на самом деле нужны, как сквозь землю провалились?! — воскликнула Хелена в отчаянии, вскидывая руки.

Слова, казалось, улетели в пустоту, но вдруг воздух колыхнулся. Затрепетали языки пламени в камине. И раздался голос:

— И зачем же я тебе нужен?

Хелена обернулась. Один стоял в паре шагов, смотрел на неё сверху вниз. В руке сверкало копьё, и одет он был так, будто вернулся издалека: полы скрывшего всю одежду тёмно-синего плаща были испачканы землёй.

— Вы всё время слышали, что я вас ищу? Почему не явились раньше?

Хелена скрестила руки на груди и подняла подбородок.

— Это всё, что тебе хочется знать? — усмехнулся Один, и лицо его слегка потеплело. Он будто даже улыбнулся, но это могла быть игра света — потревоженные световые шары под сталкивались и разлетались, и беспорядочно разбегались тени от них.

— Разумеется, нет. Только… — Хелена огляделась. — Наверно, стоит закрыть дверь.

— Как вам угодно, леди Арт.

Глаз Одина вспыхнул. Магическая волна прошла по всей комнате, взметнув им обоим волосы, захлестав полами тяжёлого плаща. Двери захлопнулись. Зашторились окна. Потух камин, и лопнуло несколько шаров, разнося запах жжёной бумаги. А все стены засветились, покрытые тонкой переливающейся плёнкой, похожей на поверхность мыльных пузырей. Стало не по себе. Хелена с подозрением покосилась на Одина, а тот, избавившись от плаща, как ни в чём не бывало обошёл её, устроился на диване и произнёс:

— Всего лишь барьер против прослушки. Можешь попробовать выйти, если боишься. Двери открыты. Хотя в твоём возрасте — и в твоём статусе тем более — стоит уметь отличать запирающие заклятия от прочих коконов.

— Меня никто не запирал, Один! Мне не с чем сравнивать, — огрызнулась Хелена.

Один хмыкнул.

— Сладкое неведение, Хелена! Так и что же заставило тебя меня искать? — перевёл он тему. — Помнится, видеть ты меня не хотела.

Хелена втянула носом воздух. Она бы и дальше его с удовольствием не видела, но нужно было кое-что обсудить. Помешкав, она села в кресло напротив и сложила руки на коленях. Почти спокойно. Но прошла пара секунд — и она уже мяла юбку.

— Мне нужно поговорить про Ариеса Роуэла, — наконец сказала Хелена, глядя Одину в лицо. Он будто бы даже удивился. — Я много думала о том, что вы сказали, что он опасен, и…

— Ты долго думала.

— Я была обижена! — фыркнула Хелена. — Не перебивайте меня, Один. Две недели — это не так много. Я просто вспомнила… — Она подперла щёку тыльной стороной ладони, глядя на тлеющие угли в камине. — В один момент, когда мы разговаривали, свет так упал на его лицо, и я заметила что-то на щеках. Как символы. Я тогда решила, что показалось. Но сейчас вспомнила про эту, как её, Анну, жену Филиппа. Когда он её представлял, я тоже увидела что-то на лице. Как замаскированную татуировку. — Хелена провела пальцами по щеке, показывая, где та татуировка была. — И это ведь что-то значит, да?

Один кивнул.

— Значит.

— Что?

— Древние племена считали рунические рисунки символами силы. Не каждый мог их носить на лице, только особенные, сильные, те, кто может обращать свою магию во что-то большее.

— И он может?

— Вероятно, он сильнейший аурник из ныне живущих.

Один улыбнулся, представляя масштабы силы своего противника.

— Аурник, — произнесла Хелена и задумчиво кивнула. — Да, кажется, Филипп так её называл… А вы? — Она вдруг выпрямилась и с подозрением посмотрела на Одина. — Вы — аурник?

— Я говорил тебе. Я — бог. Я могу совершенно иные вещи, намного более серьёзные, чем могут аурники.

— Тогда почему вы сами не разберётесь с Ариесом, если он такая угроза? Вы ведь всё знаете: кто он, где он, на что он способен. Вы могли бы уничтожить одним ударом посоха. Что вас останавливает?

— Стоит мне это сделать, и Совет закроет ваш мир для меня навсегда. Или до смены Совета, что тоже нескоро. А это место необыкновенно: свежее, дышащее, пульсирующее, разнообразное. Такие миры попадаются один на миллион.

— Сейчас, по вашим же словам, этому миру — прекрасному-дышащему-пульсирующему — угрожает опасность! Погибают люди, я знаю это, я видела документы. И сколько ещё может погибнуть! А вы…

— А мне неинтересны люди, Хелена. Я бессмертен, передо мной умерло столько поколений тех, кого я когда-то знал, что меня совершенно не волнуют люди, которые могут умереть здесь. Они ничего не значат. Пыль. Песчинки во временном потоке.

Она смотрела на него как на сумасшедшего, не верила тому, что слышала.

— Такова жизнь, Хели, — вздохнул он, разводя руками, но без капли сожаления ни на лице, ни в голосе. — Но если тебе есть дело до того, что происходит, у тебя будут все карты, какие ты захочешь, чтобы помешать этому человеку сделать то, что хочет он.

Хелена поджала губы. Что она может против аурника? Сильнейшего из ныне живущих. Отец учил её чему-то, но сражения её никогда не интересовали, и наверняка сейчас, спустя несколько лет, в которые она не использовала магию ни для чего более значимого, чем шнуровки корсетов, ни одна её атака даже кресло не опрокинет. Не то что мужчину, который в одиночку наводил ужас на континент.

Она смотрела на руки, сжимала и разжимала пальцы…

— Я не понимаю…

— Потом поймёшь, — сказал Один. — А пока стоит быть осторожной. Всё больше и больше людей знает, кто он, ему будет сложнее, но это не значит, что он оставит попытки.

— Да. Я и не жду этого. Я вам сказала: я его не боюсь. Я ничего не боюсь. И я сделаю что угодно, что бы ни потребовалось. — Она сглотнула и, глядя в пол, прошептала: — Хорошо, что там была я, а не мама. Её бы он очаровал, прямо как вы тогда. А я всё ещё не уверена, что вам можно доверять.

— Лестно, — усмехнулся Один и поднялся, опираясь на посох, как на клюку.

— Подождите, — вдруг сказала Хелена. Он вопросительно посмотрел на неё. Она мешкала, опускала взгляд, кусала губы. Ей будто чего-то очень хотелось, но было некомфортно от собственного желания. И это вызывало любопытство. Один решил подождать.

Когда она наконец подняла глаза, они сверкали несмелым огоньком.

— Мне нужно, чтобы вы помогли мне с одной вещью.

— Почему я, если ты мне не доверяешь? — поинтересовался Один.

— Потому что больше некому! Я не хочу, чтобы сэр Рейверн знал. Он либо будет против, либо расскажет матери. Мне не нужно ни то, ни то.

— А ты уверена, что я не скажу?

— Да, — она пожала плечами как ни в чём не бывало. — Или расскажете? Я думала, вы мой друг, сэр Один. Или я тоже пыль для вас?

Она смотрела на него, изогнув бровь. Холодно, и пронзительно, и так, словно в этот самый момент решала — помиловать его или навсегда изгнать из своего круга.

С удовольствием Один смотрел на это, улыбаясь одним уголком губ. А потом сел, сцепил пальцы с замок и подался вперёд, заглядывая Хелене в лицо.

— Я вас слушаю, ваше высочество.