Леди Арт

28

Бескрайние еловые леса чёрной линией очерчивали горизонт. Они, отделённые от замка чередой городов и посёлков, были похожи на границу, хотя та была далеко: за рекой, за лесами, удивительно естественно сменяющимися разросшимися городами, у самого моря.

Королевский полуостров Джеллиер по праву считался самым живописным северным краем восточного побережья. Его столица Олимпия находилась на самом севере Мэтрика, и здесь всегда казалось, что вот-вот пойдёт снег. Даже в середине осени холодные ветра пригоняли снеговые облака с одетых в белоснежные шапки гор. Облака вязли в верхушках елей, цеплялись за шпили часовен, некогда принадлежавших уничтоженному ордену, и рассыпались ледяными дождями, заливая широкие мощёные улочки.

Олимпия казалась вычурнее Ренджерелла. Здания здесь были выше, крыши и стрелы заборов — острее, а узоры — более ажурными. Старинные замки и храмы с острыми шпилями, резными окнами и детализированными фасадами, которые, казалось, могли порезать, диктовали свои правила. И это всё, знакомое с детства, вызвало приятную теплоту. Джеллиер был ближайшим союзником Санаркса, Хелена приезжала сюда так часто, что не смогла бы сосчитать. Кому-то он мог показаться серым, промозглым, но холод Хелену никогда не пугал: ледяные принцессы не должны бояться холода. Тот не способен причинить им вред.

Хелена стояла на балконе, ветер развевал её волосы, гладил по щекам, и она наконец-то могла спокойно дышать. Ночь промелькнула единой чёрной полосой — быстро, незаметно, оставив после себя только странную, так ни к чему и не приведшую тревожность. Хелена думала, что опять начнутся видения, кошмары, но, похоже, одного на ночь было достаточно. И остались с ней лишь летящие с потолка снежинки.

Теперь Хелена хотела, чтобы они падали с неба, с этого белого, глубокого неба. Середина осени — на Джеллиере вполне могло бы снежить. Но нет, было спокойно, тепло, ничто не предвещало ухудшений в погоде. Снежинки не срывались с пальцев, как бы ни хотелось, и даже ледяная корочка не ползла из-под пальцев по каменным перилам. Её магия всегда появлялась стихийно, под эмоциями и никогда — по трезвому желанию.

Хелена разочарованно вздохнула и вдруг напряглась: послышались шаги. Она не пошевелилась: мало ли кто после завтрака решил выйти подышать. Если нужно — окликнет, обратит на себя её внимание. Но тишина продолжилась. Вошедший встал неподалёку, и его молчание заинтриговало. Хелена краем глаза посмотрела в сторону — и брови её взлетели. Там стоял Филипп. В одной рубашке, с растрёпанными волосами, будто только проснулся. Он смотрел на далёкие леса на горизонте и изо всех сил сжимал пальцами мраморные перила балкона.

Все дни празднеств на Джеллиере они не пересекались, даже не обменивались формальными приветствиями. Он проводил время в своей компании, она — в своей, а теперь, кажется, судьба подталкивала их к разговору. Довольно иронично в сложившейся ситуации.

— Доброго утра, сэр Керрелл, — улыбнулась Хелена.

Она хотела посмотреть, к чему их беседа может привести, а ещё больше — увидеть его лицо вечером, когда он всё поймёт.

Филипп шумно втянул носом воздух, но всё же сказал:

— Доброго, Арт.

— Наслаждаешься природой?

Кокетливо проводя пальцем по перилам, Хелена подошла к нему и, повернувшись спиной к пейзажам, заглянула Филиппу в лицо. Он бросил на неё хмурый взгляд.

— Хотел бы наслаждаться.

— Я тебе мешаю? Здесь много балконов, ты можешь выбрать другой.

— Я уже выбрал этот. — И отвернулся.

А Хелена — совершенно случайно — скользнула взглядом на его руку и беззвучно ахнула. Цветные линии, которые должны были рисовать узоры на его коже, символизировать брак, его единение с женщиной… Этих линий не было.

— Так это правда… — выдохнула Хелена, не в силах отвести взгляд.

Рука Филиппа дёрнулась, но он её не убрал, не повернулся — лишь силнее сдавил камень. Вены у него на ладони вздулись от напряжения.

— Это не твоё дело.

— Нет, серьёзно, мне жаль…

— Мне не нужна твоя жалость, Арт, — выплюнул он, наконец повернувшись. — Пожалей лучше себя.

— А у меня всё прекрасно, Филипп. Но я понимаю: задевать других и жалеть себя всегда намного приятнее, чем получать жалость от других. — Взгляд, сверливший лицо Филиппа, снова опустился на его ладонь. — Но ведь это не удивительно. Тебе стоило найти кого-то себе под стать.

— Ты про себя? — Филипп усмехнулся.

— О нет! Ни в коем случае! — Хелена рассмеялась. — Я ведь сказала «себе под стать», а я бы никогда не опустилась до того, что ты сделал.

— Что я сделал? Попробовал помочь моей стране? Да кретин Кейз справился лучше меня — и без шантажа. Мне даже рассказать было бы некому. — Филипп покачал головой. — Не опустится она… Можем поговорить, до чего ты опускалась.

— Следи за словами. — Хелена сморщила нос. — Дружить мы, конечно, не будем, но тебе точно придётся иметь со мной дело в ближайшее время, поэтому лучше сделать вид, что мы можем общаться хотя бы спокойно. Знаешь, какая жизнь интересная штука. Кто-то теряет, кто-то находит…

Она запрокинула голову, облокотившись на перила балкона, и улыбнулась небу.

— Что за чушь ты несёшь, Арт?

— Чушь? Как знаешь, Филипп. Только я выйду замуж за твоего брата, и посмотрим, как ты заговоришь.

Филипп застыл с широко распахнутыми глазами. Его ноздри раздувались от плохо сдерживаемой ярости, глаза горели, а шея напряглась, как у готового разразиться пламенем дракона.

— Что? — сквозь зубы прошипел он.

— Это должно было быть секретом, — сказала Хелена самым будничным тоном, рассматривая ногти и поворачивая кольца, — но раз уж мы разговорились… — Когда она подняла на него глаза, они пылали торжеством. — Если ты думаешь, что я шучу, то официальная помолвка будет сегодня вечером.

— Если ты собираешься играть с ним, как со всеми теми идиотами вроде Лифа или Кейза…

— Какие игры, Филипп? Игры кончились. Или, по-твоему, ты один можешь хотеть защитить своё королевство? Знаешь, — она скривила губы, прищурилась, — я рада, что Эдвард не такой, как ты или ваш отец. Моё решение ты никак не изменишь. Его, как мне кажется, тоже. Так что смирись.

Они с сверлили друг друга ненавидящими взглядами, а затем Филипп приблизился к ней, процедил:

— Чёрта с два, — и вылетел с балкона.

— Ты знал это?! — вскричал он, врываясь в покои отца. Дверь врезалась в стену, отскочила от неё и с грохотом закрылась.

— Филипп! — возмутилась мадам Керрелл, но тот не мог остановиться.

— Ты знал? ТЫ ему позволил?!

Элиад, застёгивавший воротник, посмотрел на сына через зеркало и обратился к жене:

— Агнесс, пожалуйста, оставь нас. А ты, — он перевёл взгляд обратно на Филиппа, — успокойся и скажи по-человечески, с чего ты решил, что такое поведение в принципе приемлемо?

Филипп сжал кулаки, давя гнев. Мать послушно вышла, напоследок погладив его по плечу.

— ТЫ разрешил Эдварду жениться? — переспросил Филипп, когда дверь снова закрылась, и голос его дрожал, эмоции никак не хотели улечься, рвались наружу, и, если бы он мог, наверняка что-то в спальне уже погибало бы в пламени.

Элиад же был спокоен. Он лишь нахмурился, справился с последней пуговицей и наконец повернулся.

— Жениться, говоришь? — в голосе его не было ни злости, ни удивления.

— Ты не знал?

— Нет. Но подозревал. На ком?

— Арт…

— Арт. — Элиад ухмыльнулся. — Интересно. Откуда ты знаешь?

— Она сказала. Заявила, что они помолвятся сегодня вечером.

— Хорошо…

Филипп, опешивший, воззрился на отца.

— И ты позволишь ему это?

— Разумеется.

— За твоей спиной… Я не женился за твоей спиной!

Кривая улыбка мелькнула на губах Элиада, а потом он отвернулся и одним махом надел китель.

— Ты много не знаешь, Филипп. Мы с Эдвардом разговаривали по поводу леди Арт. Видимо, не зря.

Филипп нахмурился, пытаясь понять, что отец имеет в виду — и тут же об этом пожалел.

— Так это твой план… — прошептал он, глядя в пол, и не в силах больше открыть рот. Они оба — и эта невыносимая девица, и родной отец — разыгрывали Эдварда, как разменную монету.

Филипп тряхнул головой, бросил тихое «понятно» и вышел. Ему нужно было к брату, рассказать ему всё, отговорить. Если после разговора с Арт он сомневался, то сейчас — ни капли.

Постучав и получив дозволение, Филипп вошёл. Эдвард красовался у зеркала, ему завязывали манишку, подкалывали её золотым зажимом, а он придирчиво себя разглядывал.

— Привет, Фил. — Эдвард тоже смотрел через зеркало, и в свете утреннего солнца в кремовой сорочке был очень похож на отца.

Филипп медленно прошёл в комнату и остановился недалеко от брата, левее зеркала, чтобы смотреть не в отражение.

— Значит… — тихо сказал Филипп, — всё серьёзно?

— Ты о чём? — Эдвард покосился на него, не в состоянии повернуться: для такого важного дня ему прилаживали ярко-алый камзол с золотыми плетёными ремешками, пуговицами с тиснёнными рисунками.

— Про Арт.

Эдвард заметно смутился, но с улыбкой закивал.

— Вообще это должно было быть секретом до вечера, но знаешь, — затараторил он, — я рад, что ты спросил. Я никому не сказал, а это ужасно сложно! Я ведь не ожидал совсем. То есть, хотел, и думал постоянно, и мучился. Но когда она согласилась… не поверил. И сегодня не верил, пока мы не поговорили. Это как сон, знаешь? Только сон взял — и сбылся. Это как… Как меч! Я тогда тоже не верил, а потом!..

Эдвард задохнулся от чувств и замолчал, а глаза его горели ребячьим восторгом и гордостью. Совсем как шесть лет назад, когда из династийного саркофага он достал Огненный меч. Филипп недолго изучал лицо Эдварда, а потом, сжав спинку стула, посмотрел в пол. Брат сиял, как начищенные пуговицы на его же манжетах. И у Филиппа пересохло в горле.

Он должен был…

Ещё один короткий взгляд.

— Но ведь… — Эдвард заинтересованно моргнул. Филипп ещё сильнее сжал стул — «Должен!» — и разжал пальцы. — Не важно. Если ты уверен… — Эдвард закивал. — Тогда… счастья тебе, братец?

Звучало, скорее, как вопрос, очень неуверенно, но Эдвард не заметил. Улыбка его стала ещё шире. А Филипп разочарованно выдохнул. Он мог бы сказать про план, про отца, науськивающего на то, что ему выгодно, про Арт и её вечное притворство. Мог бы… но не стал. Пусть радуется. Филипп получил свой момент счастья, такой хрупкий и недолговечный, и Эдвард заслуживал свой. Даже если Филипп не был согласен, даже если всё случилось из-за грамотной стратегии, Эдвард светился от счастья, и кем был Филипп, чтобы его этого лишать?

Когда в дверь постучали, по телу прокатилась неконтролируемая дрожь. Прокатилась холодной волной, смыла торжествующую, самодовольную улыбку, которую подпитывал каждый взгляд на платье: насыщенно-синее под цвет флагов Санаркса, с редкими аккуратным серебряными оборками. На нём сияли драгоценными камнями тяжёлые броши, вилась голубая монаршая лента — ещё не длинная, официальная, но уже говорящая всем о том, кто она. Она — королева. Даже если корона ещё не на ней.

В таких платьях позировали для картин. Хелена выбрала его для помолвки. Если бы приличия позволяли, она бы надела его ещё раз — после коронации, — просто чтобы убедиться, что оно идеально смотрится с династийным сапфиром.

Стук повторился. Хелена уставилась на дверь, кусая губы. Ей казалось, что это Один, и он был последним, кого она хотела видеть. В жизни. Но после неуверенного «войдите» на пороге появился сэр Рейверн. Хелена выдохнула.

Действительно. Один никогда не стучал.

Сэр Рейверн, по обыкновению, держался сдержанно и спокойно.

— Всё улажено так, как вы того хотели, миледи, — сказал он и глянул на платье. Его привели из Ренджерелла срочным заказом, а сам Рейверн до этого момента, по велению принцессы, храня имя избранника в секрете, договаривался о том, чтобы уместить помолвку между речью короля и началом бала.

— Спасибо, — кивнула Хелена.

Она думала, что он сообщит и уйдёт, но сэр Рейверн остался и смотрел обеспокоенно, даже грустно.

— Вы уверены, ваше высочество? — тихо спросил он. — Я спрашиваю не из-за собственной выгоды и не из желания вас переубедить. Но я как ваш советник хочу убедиться.

— Да.

Хелена хотела, чтобы прозвучало резко, уверенно, но вышло донельзя жалко и сдавлено, словно писк, и она, отвернувшись к стене, прикусила камень на кольце.

Сейчас она не была уверена ни в чём.

— Мы ведь говорили об этом несколько недель назад, — голос сэра Рейверна пытался воззвать к её разуму, но тот уже не отвечал: он вернулся в утро, ещё до завтрака, до выхода на балкон.

Эдвард перехватил её на уставленной вечнозелёными цветами лестничной площадке. Было странно видеть, как он расплывается в улыбке, яркой и искренней, и даже белые солнечные лучи, казалось, засияли золотом.

Он без спросу поцеловал её в висок; Хелена задохнулась то ли от возмущения, то ли от неожиданности и не смогла ничего сказать. А Эдвард, воодушевлённый, уже спрашивал, как у неё дела, рассказывал, что, когда проснулся, поначалу решил, что вчерашнее сон, и только сейчас сомнения развеялись. То ли от нервов, то ли от переполнявших эмоций, он говорил быстро, неконтролируемо, и Хелена просто смотрела на него, не понимая, почему улыбается, а потом Эдвард спросил:

— А как прошла твоя ночь?

И это разрушило всю солнечную иллюзию, вылило на голову ушат ледяной воды, отбросило в болезненное состояние беспомощности, когда не можешь пошевелиться, не знаешь, что сделать, и единственное, что хочется — забыть. Навсегда забыть.

— Что с тобой? — Эдвард обеспокоенно заглянул ей в лицо, хотел взять за руки, но Хелена вздрогнула и замотала головой.

— Не надо, пожалуйста. — Взгляд её бегал, ища причины отказа. — Всё хорошо. Просто… Просто никто не должен знать до вечера. Это людное место…

Эдвард пригладил волосы, в глазах его оставалось непонимание, но он всё же согласился.

— Хорошо. Думаю, я смогу дожить до вечера.

— Постарайся, пожалуйста! — Она нервно рассмеялась, отводя взгляд, и сбежала по лестнице. Но не смогла удержаться: подняла голову и увидела, что он смотрел на неё, облокотившись на перила, и мягко улыбался.

— Говорили. — Хелена вздохнула. — И я сказала, что не боюсь Элиада Керрелла, каковы бы ни были его планы. А Эдвард… Возможно, он лучший вариант, который у меня будет. Я не могу ждать вечно.

Рейверн кивнул.

— В таком случае, ваше высочество, будем ждать вечер. Всё пройдёт прекрасно.

Хелена ответила несмелой улыбкой и снова задумчиво посмотрела на платье.

Поражённый зал первые минуты молчал, будто на него наложили заклятие немоты. Никто не был готов к серьёзным объявлениям в принципе, а уж к подобному союзу и подавно.

А потом — сначала нерешительно, но волнами наращивая мощь — собравшиеся зааплодировали, потянулись к ним, и, поддавшись эмоциям, Хелена забыла про скорое начало бала, про то, что не собиралась уделять поздравлениям много времени, про то, что брак в принципе был для неё лишь формальностью, отделяющей от чего-то по-настоящему важного. Сейчас она просто хотела, чтобы Эдвард держал её за руку, так естественно, что даже необычно; чтобы его огненно-красный камзол контрастировал с её платьем цвета самого синего льда и чтобы другие люди — те, от кого она никогда не ждала хорошего отношения — сейчас льстиво улыбались и поздравляли её с помолвкой.

Все проблемы и сомнения, мучавшие с утра, отошли на второй план. Отошёл на второй план и Один. Хелена так боялась, что он всё испортит, как почти испортил вчера; боялась смотреть на него, хотя хотела взглянуть смело, с вызовом, будто говоря: «Смотри, я тебя не боюсь. Всё равно сделаю, как хочу я. Ты не собьёшь меня с пути». Но решилась она лишь на один короткий взгляд, а потом Один исчез, не дослушивая речей.

Дослушивал их другой человек: Элиад Керрелл неотрывно следил за Эдвардом и Хеленой и похлопывал с выражением крайней иронии на лице.

— Всё ещё не могу поверить, что ты ему позволил, — тихо сказал Филипп. Он тоже следил за братом, съедаемый виной и тревогой. Он должен был наплевать на сантименты и план отца и сказать Эдварду всё, что задумывал, твёрдо, убедительно. Потому что Арт была подозрительной, и одно Небо знало, что она могла выкинуть на самом деле. Филипп же знал одно: всем вокруг нужно было не хлопать и поздравлять, а опасаться. Ещё немного — и в её руках окажется невероятная власть, которой она не преминёт воспользоваться. Каждый, кто когда-либо её обидел, находился теперь под прицелом.

— Это вклад в будущее, Филипп, — сказал Элиад. — Это наш выход на Санаркс.

— Выход? — Филипп тряхнул головой. — Она не даст ему власти. Ни сейчас, ни потом.

— Жизнь непредсказуемая штука. Но даже если так, она не сможет отрицать некоторые вещи.

Филипп поджал губы. Он не верил, что с Арт будет просто. Наверняка у неё был какой-то козырь в рукаве, иначе зачем это всё? Она — или хотя бы её советники — не могли не понимать, что король Пироса воспользуется ситуацией.

Филипп хотел поинтересоваться, что же такое Арт не сможет отрицать, но не успел: к ним направлялась мадам Монтель.

— Ну что, молодые люди, — сказала она, посмеиваясь. Перстни на её руках сияли всеми цветами радуги, в седых волосах запутались такие же богатые сверкающие гребни. — Имею честь вас поздравить! Неожиданно, надо признаться. Я рассчитывала увидеть вас в короне первым, — она взглянула на Филиппа, — но, думаю, ваш брат вытянул счастливый билет.

Филипп поднял брови, но говорить ничего по поводу «счастливости» не стал: мадам Монтель Арт отчего-то любила.

— Действительно, — Элиад ухмыльнулся, — в известной нам ситуации такие союзы крайне удачны.

— Вы правы, Элиад! Очень, очень умный ход. После досадных потерь Пироса — тем более. У вас вышла хорошая рокировка.

— Рокировка? — невозмутимо поинтересовался Элиад. — Я не понимаю, о чём вы говорите, мадам.

— О, вы понимаете, Элиад. — Её тонкие губы растянулись в улыбке, и лицо покрылось глубокими морщинами. — Я считаю, что Пирос недавно потерял крайне важного союзника. Вы ведь не думаете, что никто не заметил, верно?

Мадам Монтель на него не смотрела, разговаривала с отцом, но Филипп понимал всё. Он отвернулся, но уйти не посмел.

— Решения Анны никак не касаются Пироса, — прошептал он глухо, но с затаённой в голосе угрозой.

— Ошибаетесь, ваше высочество. Вероятно, мисс Рейс была бы полезна Пиросу. Вы тоже понимаете, о чём я говорю.

— Понимаю. А ещё я понимаю, что, при всём уважении, мадам, это не ваше дело. Это был вопрос безопасности.

— Разумеется, — мадам Монтель смотрела с тёплым сочувствием. — Что случилось, то случилось. Мы не можем полагаться на то, что могло бы быть, если его не может быть сейчас. Меня очень радует, ваше высочество, что вы стойко переносите разрыв. — Филипп хмыкнул: то, как он «переносил разрыв» было далеко от «стойко». Он бы сказал «жалко». — Впрочем, я в вас и не сомневалась: вы всегда умели выходить сухим из воды и выворачивать неудачи в свою пользу. Когда до меня дошли слухи, что вы пишете представителям альянса, — на этих словах Элиад бросил на Филиппа разъярённый вопросительный взгляд, — с просьбой позволить вам участвовать в собраниях, я считала, сколько времени вам потребуется, чтобы написать мне.

Филипп стоял неподвижно, не поворачиваясь к отцу. Прошло несколько лет, а тот только узнал, и, кажется, новости его не радовали. А мадам Монтель продолжала весело рассказывать:

— Знаете, я долго тогда смеялась, глядя на вашу подпись, Элиад. Ну, ту, на прошении Филиппа, чтобы стать моим секретарём. Ту, которую вы не оставляли, помните?

Филипп побледнел.

— Подпись?! — гневно воскликнул Элиад.

— О да! Идеальная копия! Разумеется, не светилась, как подлинник, но как же искусно была выполнена. В тот день определённо открылся недюжинный талант одного из ваших сыновей!

— Это был не я… — прошептал в ужасе Филипп, умоляюще глядя на отца, а потом, поражённый, обратился к мадам Монтель: — Так вы знали?

— Ну разумеется! — она рассмеялась. — Я узнаю́ настоящую подпись вашего отца, Филипп, как и любого другого человека. Но та… Я оценила смекалку.

Она довольно закивала. Сердце Филиппа стучало как бешенное.

— Но почему тогда?.. — еле выдавил он.

— И вы всё равно дали своё согласие?! — возмущённо перебил Элиад.

— Разумеется! — мадам Монтель всплеснула руками. — Я бы дала согласие и без такой формальности, как ваша подпись, Элиад! — Филипп чуть не поперхнулся. — Удивлена, что никто из тех, кому писал Филипп до меня, не выполнил его просьбы. Возможно, я слишком мягка и слишком потакаю молодым людям, но, будь моя воля, и девочка Арт смогла бы сесть на трон в обход этой дурацкой традиции! Впрочем, я думаю, что сложившийся союз будет полезен обеим сторонам.

Керреллы переглянулись, а мадам Монтель, ещё раз выразив поздравления и пожелав чудесного вечера, удалилась. Филипп следил за тем, как она переговаривается с министром Вейера. Наверно, всем пора было усомниться, в здравом ли уме глава Альянса. Филипп часто находил её решения спорными, а теперь он узнал, что она могла пренебречь законами и правилами только потому, что ей нравился человек. Конечно, это помогло ему в своё время, но его присутствие на собрании на Санарксе никак ни на что не повлияло, никому не навредило и вообще прошло незамеченным. Восхождение на престол девчонки Арт произвело бы совершенно другой эффект.

Впрочем, благодаря Эдварду, всё равно произведёт.

— Я хочу вернуться на остров, — сказал Филипп, поворачиваясь к отцу. — Мы уладили всё, что нужно. Я увидел жест брата. Что-то ещё?

— Нет, — Элиад покачал головой. — Можешь уехать. Тебе передадут документы позднее. И помни, что я могу вызвать тебя в любой момент. И на свадьбе брата — хочешь или не хочешь — ты присутствовать обязан.

— А как же.

Филипп бросил последний взгляд на светящегося от счастья Эдварда и направился к выходу из зала.

Элиад остался. Ему было интересно, что дальше. Хелена могла ни с кем не обсуждать своих решений, хранить всё в тайне и будто бить под дых — её отец действовал так же. Но Гардиан не боялся потом взглянуть в глаза тем, кого обвёл вокруг пальца, и Элиад ждал, что сделает она.

Хелена не спешила. Эдвард, впрочем, тоже. Они поулыбались, посмеялись с бросившимся поздравлять молодняком, а там уже объявили бал, и Элиад не сомневался: таков был план, чтобы избежать формальностей. И если после вальса, во время которого её высочество стреляла глазами, проверяя произведённый эффект, и ослепительно улыбалась, а Эдвард пялился на неё, как ребёнок на свои первые магические фокусы, обручившиеся почтили вниманием мадам Монтель, и та благодушно принесла им свои поздравления, то Элиад ждал.

Милые дети его избегали. Они успели объясниться с Агнесс, и Эдвард не пытался скрыть, как неловко было ему перед матерью: он потирал шею, поправлял волосы и постоянно отводил глаза, пока обе женщины с энтузиазмом общались и наверняка обменивались комплиментами.

Агнесс Хелена должна была понравиться. За ней тянулся шлейф из неприятных слухов, но, в отличие от Анны, она была принцессой, леди, девушкой их круга, понимающей все условности, правила и даже умеющей им следовать. Когда хотела. Какие у Агнесс могли быть возражения? Она могла разве что упрекнуть Эдварда в том, что не поделился сразу.

А Элиад ждал.

Позднее он сам пригласил жену на танец, и та рассказала, как мила и приветлива её высочество.

— Разумеется, она мила, — сказал Элиад. — Она знает наши приличия и хочет показать себя с лучшей стороны.

— Разве это плохо? Намного приятнее, чем пытаться… — Агнесс цыкнула, не договаривая, но они обменялись понимающими взглядами.

Агнесс пыталась, но привыкнуть к Анне не вышло, и Элиад не мог её за это осуждать. Впрочем, никто не мог.

— Ну неужели ты не доволен, Эль? — спрашивала Агнесс позже, когда они сидели в личной ложе. Элиад всё ещё наблюдал за сыном и его невестой. Через несколько танцев пришлось признать, что они неплохо выглядят вместе. — Твой сын счастлив, девушка отличного происхождения…

— О, замечательного! Королева Санаркса! Практически, — саркастично подметил Элиад.

— Опять ты за своё! Ну, а если б не была она принцессой?

— Если б не была, — Элиад отхлебнул из бокала мутный сливовый сок, — Эдвард бы на ней не женился. Ты забываешь, Агнесс, что счастье не работает, когда ты король. — Он бросил быстрый взгляд на Хелену и вернулся к жене. — Я обязан думать в первую очередь о том, что выгодно для страны.

— Но ты позволил Филиппу жениться на Анне. Я не вижу глубинных смыслов в этом.

— Лучше было пойти на уступку, чем оставить страну без короля. Сразу после войны. Ты знаешь нашего сына: Пирос бы разорвали на лоскутки, пока он решался бы хоть на что-то умное.

— О, Элиад…

Она смотрела на него грустно и осуждающе, и Элиад сжал её ладонь.

— Не вздыхай, Агнесс. Я жив. Пиросу ничего не угрожает. А от Анны, так или иначе, была польза: все реликвии дома.

— Одну скоро увезут! — Агнесс подняла брови, но напряжение её схлынуло, и голос уже веселился.

— Это номинально! — заявил Элиад и, откинувшись на диване, продолжил наблюдать.

Кончился очередной танец, начинался следующий. Элиад скользил взглядом по парам, то и дело возвращаясь к яркому красно-синему пятну. Он пытался угадать, с кем они заговорят на этот раз, но одна мысль — важная, пусть и неожиданная — отвлекала, скреблась о сознание: Агнесс он соврал. Пиросу — как и всему миру — угрожала большая опасность в лице Ариеса Роуэла. К счастью, Джеллиер решил не рисковать и бойкотировать Райдос в этом году, не приглашая нового императора: все опасались его сговора с тем, кого уже окрестили опасным преступником.

Дегнар Старк казался Элиаду тёмной лошадкой. Он держался в тени активного и харизматичного Ариеса, но кто знал, с чего Рейднар назначил приемником именно Старка? Вряд ли они с Артом решили посоревноваться, кто оставит право наследования за самым абсурдным и неожиданным кандидатом. Вероятнее всего, Роуэл просто не хотел прямого наследования. Даже лишённый титула, Ариес имел права на трон по старшинству, а Рейднар не мог не подозревать, что его единственный законный наследник — чистое зло.

Но, может, было в Старке что-то ещё?

Они подошли позже, когда Элиад остался один: стоял у приоткрытых штор и смотрел в окно, попивая шампанское. Хелена сверкала массивными украшениями и враждебным взглядом, а Эдвард храбрился и изо всех сил делал вид, что не зависит от мнения отца. И ему стоило бы поучиться у невесты, как не кусать губы изнутри, как заставить взгляд не бегать, а высоко поднятый подбородок выглядеть более или менее естественно.

Замечаний Элиад делать не стал и лишь ехидно усмехнулся.

— Да неужели! Вы решили, что я достаточно важная персона, чтобы удостоить меня визитом, молодые люди?

Эдвард на секунду нахмурился, но прозвучал твёрдо:

— Мы не могли не подойти, отец!

— Просто решили оставить вас на десерт, — хмыкнула Хелена, кокетливо взмахивая ресницами.

— Растягиваете приятные моменты? Могу понять. Вероятно, мне тоже стоит вас поздравить? — Элиад был спокоен: крутил в пальцах прохладную влажную ножку бокала, переводил взгляд с Хелены на Эдварда и наконец остановился на последнем. — Это, признаться, была большая неожиданность для меня. Жаль, что мне не сообщили раньше. Вероятно, мы могли бы позаботиться и устроить более пышную помолвку, привезти фамильное кольцо…

— Не стоит беспокоиться, ваше величество, — прервала его Хелена и опять улыбнулась, показывая зубы. — Всё и так чудесно, спасибо.

Холодные голубые глаза пронизывали насквозь.

— Что ж, мои поздравления в таком случае.

— Ты не злишься? — вдруг выпалил Эдвард. И они оба посмотрели на него. — Я должен был спросить, наверно. Но решил, что…

— Я не злюсь, — Элиад покачал головой. — Как я уже сказал, это было крайне неожиданно, но, — снова скользнул взглядом по Хелене, — я не могу не одобрить такой выбор.

Она беззвучно рассмеялась и разыграла удивление. Разумеется, ему не на что злиться. Всё играло ему на руку. А у Эдварда словно камень с души упал. Он расслабил плечи, улыбка перестала казаться неловкой и натянутой.

— Спасибо, — выдохнул он и положил ладонь на руку Хелены, которая держалась за его локоть.

— Надеюсь, леди Арт, вы позволите Пиросу заняться подготовкой свадьбы? — учтиво спросил Элиад. — Её величество любит все эти ваши женские украшательства и часто придумывает убранства для балов в замке. Вряд ли она вам об этом рассказывала, но я уверен, сочтёт это за честь и удовольствие.

Эдвард зажёгся этой идеей и закивал. С детства он помнил, как мать руководила подготовками важных торжеств — лично или через помощника, следила за дизайнером и всегда вмешивалась в работу. Никто не мог отказать королеве в правках, и, на его вкус, выходило красиво. Впрочем, Эдвард не особо переживал за убранство бального зала и всю организацию церемонии. Он о них и не думал совсем.

Хелена смотрела на Элиада задумчиво и настороженно, будто искала подвох. Но, видимо, не нашла и протянула:

— Это мило с вашей стороны, ваше величество. Можете обсудить идею с сэром Рейверном.

— Непременно, ваше высочество, — Элиад ухмыльнулся. — Позвольте ещё раз поздравить вас обоих. Я счастлив, что наши королевства, несмотря на многолетнее непонимание, всё же нашли возможность… объединиться.

И, пока Хелена то ли в ужасе, то ли в гневе, поражённая, переваривала его слова, Элиад взял её ладонь и поцеловал. А потом, тепло улыбнувшись сыну и отсалютовав напоследок бокалом шампанского, удалился.

Когда Хелена предложила уехать с ней на Санаркс, Эдвард тут же согласился. «Да» слетело с языка быстрее, чем он успел об этом «да» подумать, и следующим утром, после завтрака-пикника, где они снова принимали поздравления, они сидели в карете. Эдвард чувствовал себя неловко, бросая взгляды на сэра Рейверна. Тот сосредоточенно смотрел в синернист, но Эдвард знал, что это всё уловка: отец тоже постоянно что-то читал, и это никогда не мешало ему следить за всем, происходящим в салоне.

— Сэр Один к нам не присоединится? — удивился Эдвард, когда карета тронулась.

— Вы хотите ехать в обществе сэра Одина, сэр Керрелл? — насмешливо поинтересовалась Хелена.

— Нет.

— Вот и отлично. Потому что он тоже не хочет ехать с вами в одной карете.

Хелена невесело улыбнулась, и Эдвард не понял, как реагировать на её слова. А ещё его обеспокоило, что она перешла на «вы». Ему казалось, что это слово осталось в прошлом с тех пор, как он сделал ей предложение. Но, может, — Эдвард бросил взгляд в сторону, — это было из-за компании сэра Рейверна? Приличия!

Всю оставшуюся недолгую дорогу Хелена молчала. По её лицу нельзя было понять, о чём она думает, хорошо ли ей. Она выглядела настолько отрешённой и погружённой в себя… Эдвард пытался с ней заговорить, разрядить обстановку, но проваливался в попытках, натыкаясь на односложные ничего не значащие ответы, и становилось ещё более неловко.

— Знаешь, — сказал Эдвард, когда на подъезде к замку за нечастым железным забором показался мраморный парк. — Я тут вспомнил… Как-то Джонатан, мой лучший друг, сказал, что парки на Санарксе просто загляденье. Особенно у замка. Филипп ни о чём подобном не рассказывал…

— Филиппа занимали другие вещи, когда он у нас был, — хмыкнула Хелена, но ту же смягчилась: — Санаркс прекрасен, Эдвард. Не только парки столицы. Надеюсь, тебе здесь понравится. В конце концов, выбора у тебя уже нет. Нельзя быть со мной и не любить мою страну.

Она беззвучно рассмеялась и снова отвернулась к окну, но на губах у неё всё ещё играла улыбка. Эдвард тоже улыбнулся. Он не сомневался, что Санаркс ему понравится. Даже мраморный парк — обитель памяти и скорби — показался ему прекрасным, величественным местом. Сам замок восхищал тем, как совмещал изящество и монументальность; он возвышался над городом, над огромным озером и взирал на всё — не с пренебрежением, покровительственно. Эдвард не успел насладиться красотой парков, холлов и бальных залов, но готовился влюбиться во всё, что ждало его там, за воротами и тяжёлыми дверьми.

Белоснежный замок встретил его взглядом темнеющих окон, блеском золотых окантовок, и очарованный Эдвард на мгновение забыл, как дышать, и совсем не чувствовал следящего за ним внимательного взгляда. Но дверь кареты открыли, и он опомнился — подскочил, вылетел из неё первым и подал Хелене руку.

— Это мило, — сказала она, одобрительно улыбаясь.

— Никогда не поверю, что непривычно.

Хелена пожала плечами и взглядом поманила Эдварда за собой вверх по лестнице. Он вертел головой, оглядывая высокие башни, острые шпили, трепещущие под удивительно голубым небом флаги. И — постоянно — хозяйку этого замка, которая порой тоже смотрела на него, задумчиво, заинтересованно и с неуверенностью, какую он видел прошлым утром. Спрашивать Эдвард не решился.

— Я покажу тебе замок, — сказала Хелена, когда они вошли в просторный, светлый, но кажущийся холодным холл. Под высоким потолком сверкала алмазами многоярусная люстра, а вверх вела широкая мраморная лестница, устланная синей дорожкой с золотистой окантовкой. После широкой площадки лестница делилась надвое, как хвост у сказочной двухвостой русалки, и, выгибаясь в обратную сторону, вела на второй этаж. Эдвард замер на этой площадке, глядя на громадное, занимающее всю стену витражное окно: из разноцветных осколков складывалась фигура могучего белого медведя в сверкающей короне. Тот стоял на задних лапах, выпрямившись во весь рост, и на протянутых лапах держал цветок: его стебель, составленный из кусочков-ромбов, закручивался в спираль, а сам бутон походил на розу, но с острыми лепестками.

— Сколько витражу лет? — спросил поражённый Эдвард.

Хелена, ушедшая выше, обернулась и задумчиво оглядела витраж.

— Очевидно, меньше трёхсот.

— То есть, я прав? Это ведь?.. — Хелена кивнула. — Тогда… Откуда?.. Санаркс ведь…

Она пожала плечами.

— Видимо, Санаркс сделал достаточно, чтобы получить одну из реликвий Росса на сохранение. У Пироса ведь тоже есть своя?

— Конечно! — Эдвард взбежал к Хелене по ступенькам. — Только их никто никогда не видел, реликвии эти. Ты веришь, что они существуют?

— Ну, мы же верим в Ордена.

— Верим, потому что у нас есть доказательства! Документы, оружие, броня, храмы Исполладо. И никаких доказательств, что были реликвии.

— Говорят, королевский сапфир Санаркса — один из лепестков этой розы. — Хелена многозначительно подняла брови и надеялась, что разговор закончен, но Эдвард не успокаивался.

— То есть, ты веришь в них?

— Да какая разница, верю я или нет?! Я думала, мы будем говорить о чём-то… другом.

— О чём?

— Точно не про историческую достоверность стеклянных картинок!

Хелена резко отвернулась и, впившись ногтями себе в локти, свернула с лестницы в длинную галерею, бросив Эдварду короткое: «Пойдём». Он вздохнул, но пошёл следом, и вскоре то, что он видел вокруг, вытеснило и непонимание, и горькое послевкусие от того, как внезапно испортилось её настроение.

Эдвард оглядывался по сторонам так, словно никогда не видел картин и бюстов. С одной стороны, холлы и коридоры Санаркса подчинялись общей моде: стены двух цветов, ковровые дорожки, обитые подоконники, тонкие окантовки (здесь — часто серебряные или цвета состаренного золота). С другой же, отчего-то всё казалось более элегантным, холодным, но мягким. Кремовые цвета соседствовали с оттенками синего и голубого. Геральдические лилии — с завитками. Те — со строгими линиями. Они искусно переплетались, создавали плавные переходы, но в то же время словно очерчивали границы между частями замка.

В частых нишах прятались цветы, стены занимали портреты людей, в которых Эдвард угадывал бывших правителей Санаркса и других важных исторических личностей. А ещё он тут и там натыкался на медведей. Они были везде! Медведи прятались на картинах. Стояли, одетые в мрамор, по углам и на постаментах. Их можно было заметить в резьбе на картинных рамах, на тиснениях медалей и в узорах гобеленов. Наверно, если сосчитать всех драконов в замке Пироса, их будет в половину меньше. Или Эдвард так к ним привык…

И тут его внимание привлекла стоящая в арке фигура из ярких роз, оплетших маленькую белоснежную колонну. Эдвард остановился.

— Вы точно в них верите, — выдал он, оглядывая неестественно переливающиеся, как разводы на защитных барьерах, цветы.

Так и не поняв на глаз, из чего они сделаны, Эдвард дотронулся до алых лепестков — и бутон разлетелся, оставляя колонну одну. Искры опадали на постамент, а Эдвард стоял с раскрытым ртом, с протянутой рукой и безуспешно соображал, что сделал и как это исправить.

А потом он услышал короткий смешок. Хелену прикрывала рот ладонью, но её глаза смеялись, сколько бы она их не прятала.

— Так и должно быть, — сказала Хелена, пытаясь придать лицу серьёзное выражение. — Она вырастет снова.

— Отлично. — Эдвард засунул руки в карманы. — Но я всё равно лучше не буду ничего трогать.

Он втянул шею в плечи и нахмурился.

— Ты ещё нормально реагируешь. Я устроила отцу истерику, когда в первый раз её сломала.

Хелена улыбнулась: отец тогда успокаивал её, усадив на колени, и по одному велению его руки, роза расцвела снова, обвивая цепким стеблем белую колонну. А Хелена не хотела смотреть, потому что роза уже не та.

— Правда? — удивился Эдвард. Казалось, Хелена пыталась его успокоить.

Она с усмешкой развела руками.

— Какая часть моих слов кажется неубедительной?

— То есть, это местная пугалка?

— Можно и так сказать.

Эдвард оживился, разглядывая колонну со всех сторон, и пытался понять, как она работает.

— И слуги попадались? — спросил он с подозрением.

Хелена кивнула. За десять лет, которые роза жила в замке, из года в год находился кто-то, кто до смерти пугался, когда она рассыпалась. Уборщицы в самом начале не раз убегали от колонны в слезах и жаловались управляющей, что их, наверно, бросят в тюрьму за порчу королевского артефакта.

Эдвард задумчиво потёр подбородок, сделал несколько простых пасов, и из щели на белом мраморе полезли тёмно-зелёные стебли, раскатываясь, как обёрточная бумага, хитро извиваясь, они улеглись на верхушке, и за секунды набухший бутон раскрылся. Но цвести ему было суждено не долго: Эдвард снова ткнул в него пальцем и, глядя на осыпающиеся блёстки, сказал:

— Забавная штука. У нас никогда таких не было. Лет в одиннадцать я пугал служанок сам, выскакивая из-за угла.

— Сейчас ты такого не делаешь? — Хелена изогнула бровь.

— Нет. Сейчас меня проще заметить. Но такая идея мне нравится. Интересно, если я подарю подобное матушке, меня больше никогда не пустят на Пирос или всё-таки поймут?

Эдвард почёсывал затылок, будто интересовался всерьёз, и стрелял глазами на Хелену: ему нравилось видеть её осторожную улыбку. А потом Хелена взглянула Эдварду за плечо и, побледнев, застыла с широко распахнутыми глазами.

Эдвард настороженно обернулся — и почему-то схватился за меч. В начале коридора стоял Один, и вид его — или, скорее, вид Хелены, когда она на него смотрела — настораживал.

Один подошёл ближе, не удостоив Эдварда и взглядом, и обратился к Хелене:

— Уделите мне несколько минут, ваше высочество?

Его голос эхом отразился от стен.

Эдвард сильнее вцепился в рукоять, но ему на плечо легла ладонь.

— Не нужно, — прошептала Хелена и сказала уже громче, обращаясь к Одину: — Это что-то важное, сэр Один? Вы можете говорить сейчас, при сэре Керрелле. Вы ведь присутствовали на Джеллиере во время помолвки? Вы должны знать, что это значит.

Её голос был холоден, резок, и от того, как она говорила, Эдварду стало не по себе.

— Это должен быть личный разговор, миледи, — в тон Хелене ответил Один. — Мои дела сэра Керрелла не касаются. По крайней мере, ещё.

— Мне казалось, в прошлый раз вы сказали достаточно.

— Если я пришёл, значит, нет.

Хелена мешкала. Смотрела на Одина в упор, хмурила брови, но молчала.

— Хелен… — Эдвард хотел предложить уйти, не слушать Одина, если не хочется, но Хелена мотнула головой, и он замолчал.

— Ладно, — сказала она и повернулась к Эдварду. — Извини. Это ненадолго. Я распоряжусь, тебе помогут, всё объяснят… Подожди… В холле, наверно. Или в гостиной… — Её взгляд бегал, она взволнованно жестикулировала, не зная, в какую сторону ему указать, и Эдвард снова было открыл рот, чтобы предложить ей остаться с ним, но эта вспышка волнения оборвалась так же резко, как началась. Хелена сжала пальцы в кулаки, тут же разжала их и шагнула к Одину.

— Давайте поговорим.

По его лицу скользнула улыбка. Он протянул руку, Хелена вложила свою ладонь в его и оглянулась. И за секунду до того, как они с Одином исчезли, Эдвард увидел в её глазах страх.

— И что тебе нужно?! — воскликнула Хелена, отшатнувшись от Одина.

Он смотрел на неё спокойно, без злобы недавней ночи и стоял на расстоянии, хотя обычно их разделяло не больше протянутой руки. Хелена озиралась, ища пути к отступлению. Он перенёс их в оранжерею, просторную, светлую, тут не прижмёшь к стене и в угол загнать не так просто.

— Хочу убедиться, что ты в здравом уме.

Голуби в золотой клетке испуганно заметались. Хлопки крыльев, лязг прутьев, цепей перекладин — шум поднялся и так же неожиданно схлынул.

Хелена скрестила руки на груди.

— Я в порядке. А вот в том, что в порядке ты, я сомневаюсь! Что это было?! Зачем?! Я думала…

Она сжалась и отвернулась от него. Один тяжело вздохнул.

— Я прошу прощения за это. Я был зол.

— Это не просто злость, Один. — Хелена подняла на него глаза. — Мне было страшно. Ты доволен? Ты этого добивался? У тебя получилось. А теперь объясни, почему ты злишься — на меня! — из-за того, что кто-то сделал мне предложение раньше?

— Он не кто-то, — прошипел Один. Его плечи напряглись, казалось, что он может сорваться с места и сделать что угодно. — Он — Керрелл. Мне казалось, ты хочешь стать королевой, а не принести Санаркс в дар Пиросу.

— Я знаю, кто он, и знаю, что делаю, Один! Хватит! Твоя ревность заходит слишком далеко. Я тебе не принадлежу!

— Я пытаюсь тебя защитить!

— От таких телохранителей нужен отдельный телохранитель! — Она смотрела на него во все глаза, такие светлые сейчас, полные отчаяния и сдерживаемых слёз. — Я всё решила, Один. И твоя ревность меня не касается. У тебя был шанс. Столько шансов!.. А теперь я выйду за человека, который… любит меня?

Хелена произнесла это так неуверенно, тихо, моргнула и отвернулась. Голубиная клетка разрывалась от стука и криков, вторящих биению её сердца. А Один в два шага пересёк расстояние между ними. Хелена не двигалась, впивалась ногтями себе в локти, едва дышала. Ладонь Один легла ей на щёку, погладила настолько нежно и мягко, насколько он только мог.

— Если бы я мог, я бы сделал это для тебя, — прошептал он.

Его дыхание дотронулось до волос, спустилось ниже; что-то горячее коснулось виска — и упорхнуло. Вторая рука легла на плечо, поглаживая осторожно, выясняя границы, но сжаться не успела.

— Нет, — выдохнула Хелена и отстранилась. — Нет, я тебе не верю. — Она отошла дальше, чтобы он не успел схватить, и едко, полная обиды и желания зацепить, выплюнула: — Даже если бы попытался, я бы сказала тебе нет.

Вздёрнув подбородок, она заглянула ему в лицо, в момент почерневшее, потерявшее всякую человечность, и, крутанувшись на каблуках, пошла прочь. Спину сверлил злой взгляд, но Хелена не оборачивалась. Сжимала кулаки, впиваясь ногтями в кожу на ладонях — но не оборачивалась.

А голуби в клетке сходили с ума.

Эдвард ждал в холле на диване, по светло-оливковой обивке которого скакали крошечные красно-сине-зелёные птички. Диван окружали высокие подставки для цветов со стелющимися до пола стеблями. Эдвард играл с одним из них и ждал. Его мучила вина за то, что он не мог помочь, защитить от того, на что она шла сама. Он хотел и смог бы, если б ему только позволили. Но нет, и оставалось только ждать.

Хелена с ним встречаться не хотела. У неё дрожали руки, на щеках, на виске и плечах горели прикосновения Одина. От них хотелось избавиться, смыть поскорее, но пока они выжигали кожу и нервы, и Эдвард бы сразу заметил, что с ней что-то не так.

И он заметил. Подскочил к ней обеспокоенный и спросил:

— Что-то случилось?

— Нет. — Хелена мотнула головой. — Почему ты здесь? Тебе не…

— Да-да, со мной всё в порядке, комната отличная. Что с тобой? — Эдвард протянул руки, чтобы её успокоить, но Хелена снова мотнула головой, мол, не нужно. Ей хотелось исчезнуть, чтобы не отвечать, чтобы не врать и не увиливать. Эдвард был слишком проницательным. — Это Один? — спрашивал он. — Он тебя обидел? Что он сделал?

— Ничего. Я не хочу об этом говорить.

— Я не понимаю. Это серьёзно? Я могу п…

— Послушай, Эдвард, — она прервала его, глядя в сторону, и начала, едва выдавливая слова: — Мы никому ничего не должны, пока брак не узаконен. Мне не стоило торопиться и создавать у тебя неверное впечатление. Всё сложнее, чем кажется, и, если тебе неудобно здесь находиться, ты можешь уехать в любой момент. Это нормально.

Эдвард смотрел на неё и не понимал. Хелена сама предложила поехать с ней, а теперь хотела, чтобы он уехал? Ему казалось, что всё идёт неплохо, пусть и немного неловко. Что могло так сильно и так быстро изменить её мнение?

— Скажи мне, что случилось? — попросил он безнадёжно. — Ты хочешь, чтобы я уехал? Потому что я не хочу. Я хочу находиться здесь, узнать тебя и замок. Но если ты скажешь…

Он осторожно взял её дрожащую руку, опасаясь, что Хелена рассыплется, как волшебный цветок. Она казалась сейчас такой же хрупкой и непредсказуемой. Хелена не поднимала глаз, не отвечала, но и не отстранялась. Она смотрела на их сцепленные руки, переплетённые пальцы и представляла, как тонкие голубоватые линии потянутся от её ладони в его, как исчезнут под кожей, смешаются с венами, запечатлев их связь. И не ясно было: это фантазия или видение.

Дрожь стихала. Глаза снова жгло, а в душу закрадывался ужас, стоило представить огромный замок, полный людей — слуг, охраны, придворных, — но такой пустой и одинокий.

Хелена сжала руку Эдварда.

— Я не хочу… — прошептала почти беззвучно.

А потом покачала головой, разжала его ладонь и ушла, ничего не говоря.

Парк, облачённый в холодные вечерние цвета, плыл перед глазами. Он был красив — это всё, что мог понимать Эдвард, но общая картинка не собиралась. Он часто отвлекался, терялся в мыслях и не знал, о чём говорить.

Хелена скользила рядом молчаливым призраком. Эдвард любовался ей больше, чем всем, что встречалось в парке. Наверно, будь он нестриженным, неухоженным и состоящим из двух бедных кустиков да разбитой дорожки, Эдвард бы и не заметил.

Но она молчала, и это вводило в уныние. Они не разговаривали с момента, как разошлись днём. Хелена закрылась, хотя, казалось бы, куда сильнее… Ужинали они вместе, в полной тишине и в упадническом настроении, и кусок не лез в горло. Эдвард мечтал хоть ненадолго разрушить стену между ними и потому спонтанно пригласил в парк. «Мне ведь нужно сравнить!» Хелена насмешливо посмотрела на него и… согласилась. Наверно, ему пора было перестать удивляться, что она принимала его предложения.

— Мы можем поговорить о чём-нибудь? — спросил наконец Эдвард. Тишина становилась невыносимой.

— Конечно, — отозвалась Хелена, но на него не посмотрела.

Она провела рукой по прохладным листьям кустов и чему-то грустно улыбнулась. Предлагать темы, видимо, не собралась.

— Ладно. Тогда… — Эдвард задумчиво закатил глаза. — Ты ведь была в той странной комнате? Помнишь, в детстве. Белая, светящаяся…

Хелена кивнула.

— Что ты там видела?

Она остановилась и задумчиво посмотрела в сторону.

— Замок, — сказала она. Коротко, без эмоций. Эдвард было расстроился, но она заговорила дальше: — Ледяной замок. И снег. Везде снег. И… — Горло свело, а перед глазами встала та самая комната. Похожие на соты плиты зажглись — и погасли, погружая зал в непроглядную тьму. А затем её разорвали стены; ледяные, прозрачные, они взмыли ввысь и сомкнулись плотным кольцом. И вниз полетели, переливаясь, прозрачные снежинки.

— Затем была вспышка, и всё закончилось.

Хелена обернулась, и взгляд её был затуманен воспоминаниями. Эдвард смотрел на неё во все глаза, не зная, что и сказать, а затем потёр затылок.

— Это… необычно. Я видел огонь. Только. Ничего конкретного. Я слышал, Филипп видел драконов, тоже ждал картинок, но, видимо, они не для всех.

Хелена пожала плечами и пошла дальше.

Эдвард опустил глаза в землю и пошёл следом, пиная мелкие камушки. Он не понимал, что делать, как себя вести и о чём спрашивать. Она то поддерживала разговор, рассказывала что-то интересное, то вдруг замолкала, замыкалась, будто пересекала невидимую черту, за которой лежали запретные темы. И никто из них не знал, где пролегает эта черта.

— А ты… — вдруг сдавленно спросила Хелена, обнимая себя за плечи. — Ты чувствуешь связь со своей стихией?

— Конечно. — Эдвард непонимающе захлопал глазами. — А что?

— Ничего…

— Нет, постой. — Она остановилась и обернулась, глядя с вызовом, но на лице читались грусть и что-то ещё очень болезненное, личное. — Что тебя беспокоит?

— Ничего.

— Но это ведь неправда. Я пытаюсь понять. Может, я… Помочь могу, в конце концов.

— Не сможешь, Эдвард.

— Конечно, если ты молчишь!

— Что тебе сказать? Что я не чувствую? Не чувствую магию. Знаю, что она есть, но… — Она затрясла головой. — Вот что тебе это даёт?

— Уверен, это поправимо! Давай я… — Он потянулся к её руке, но Хелена дёрнулась, как от огня.

— Не трогай меня.

Эдвард непонимающе нахмурился.

— Почему? Почему ты постоянно защищаешься?

— Прекрати лезть ко мне в душу, и мне нечего будет защищать!

— Но… — Он моргнул. — Что плохого я делаю?! Что плохого в том, что я хочу узнать тебя? Понять, почему тебе плохо?

— Потому что это не важно.

— Важно! Мне важно, понимаешь? И не только это. Мелочи разные. Какой… Какой твой любимый цвет? Что ты любишь пить? О чём думаешь, когда всё идёт наперекосяк? — Он осмотрелся и ткнул пальцем в кусты. — И… Цветы?.. Какие ты любишь цветы? Розы, как по всему замку?

Хелена смерила его недоверчивым взглядом. А Эдвард тяжело дышал, не представляя, как вообще смог выдать такую тираду. Будто всё, что накопилось — даже не за последние два дня, а за полтора года, что он не решался к ней подойти, за полтора года, которые она отталкивала его, — все вопросы, непонятки и мысли взорвались — и вырвались.

Хелена опустила глаза и… улыбнулась. Ещё не весело, не смело, но без подвоха.

— Лилии. Белые лилии.

Эдвард завертел головой, словно пытался отыскать их здесь и сейчас. Но Хелена грустно усмехнулась.

— Они здесь не растут. Слишком холодно…

Эдвард неловко рассмеялся и примирительно протянул ей руку. Хелена недолго смотрела на его ладонь, а потом вздохнула, но согласилась.

Они гуляли ещё некоторое время, глядя как одно за одним погасают окна замка, как он начинает светиться — белый исполин на фоне тёмно-синего звездного неба. Говорили об отвлечённом: Эдвард рассказывал, как Джон хвалил сады Санаркса, Хелена фыркала, утверждая, что иначе быть и не могло. Она держала его под локоть, а Эдвард переплетал их пальцы и чувствовал разливающееся в груди тепло каждый раз, когда она едва заметно сжимала его ладонь в ответ. Ей не могло быть холодно, но его пиджак в какой-то момент лёг к ней на плечи, и они полвечера спасали его от соскальзывания. Хелена вернула пиджак в холле, когда они расходились, и бесконтрольно прильнула к Эдварду, на миг уткнувшись носом ему в шею. А потом, в тишине спальни долго смотрела в окно, улыбаясь своим мыслям, чтобы впервые за долгое время просто уснуть, не видя ни темноты, ни кошмаров.

А утром на прикроватной тумбе её ждал букет кремово-белых лилий.