Личный мотив

14

Боу тычется носом мне под коленку, и я наклоняюсь, чтобы потрепать его за ухо. Я не смогла уберечься от того, чтобы полюбить его, поэтому сейчас он спит со мной на кровати, как хотел с самого начала. Когда меня одолевают ночные кошмары, он всегда оказывается рядом и лижет мою руку, успокаивая меня. Постепенно, так, что я сама этого не заметила, мое горе видоизменилось: кровоточащая рваная рана в душе, которую трудно было терпеть молча, сменилась тупой ноющей болью, которую я теперь в состоянии запереть где-то в дальнем уголке своего сознания. Я ловлю себя на том, что, если не тревожить ее там, уже могу сделать вид, будто у меня в принципе все хорошо. И что другой жизни у меня никогда не было.

— Ну ладно, пойдем.

Я протягиваю руку, чтобы выключить лампу на тумбочке у кровати, свет которой уже не может конкурировать с лучами солнца, бьющими в окно. Теперь мне знакомы все времена года на заливе, и я испытываю приятное удовлетворение оттого, что прожила здесь почти полный годовой цикл. Залив никогда не остается прежним, каждый следующий день он уже другой. Сменяющие друг друга приливы и отливы, непредсказуемая погода и даже мусор, выбрасываемый волнами на берег, — все это меняется ежечасно. Сегодня море вздулось после ночного дождя, песок совсем серый и обильно пропитанный водой под низкими тяжелыми тучами. На территории парка трейлеров уже нет палаток, только стационарные фургончики Бетан да горстка передвижных домиков на колесах, которые принадлежат отдыхающим, решившим сэкономить на скидках в конце сезона. Очень скоро парк вообще закроется и залив снова станет полностью моим.

Боу бросается вперед и стремглав бежит по берегу. Начался прилив, и пес кидается в воду, лая на холодные волны. Я громко смеюсь. Сейчас он в большей степени спаниель, чем колли, с этими несколько длинноватыми лапами нескладного пса-подростка и невероятным количеством бьющей через край энергии, которая, как мне кажется, в нем неиссякаема.

Я пробегаю взглядом по вершине обрыва, но там пусто, и я позволяю себе испытать укол разочарования, но тут же сбрасываю с себя это ощущение. Нелепо надеяться увидеть здесь Патрика, если мы встретились с ним тут всего раз, и то случайно, но я все равно думаю об этом и не могу остановиться.

Я нахожу полоску песка, где можно делать надписи. Я подозреваю, что к зиме процесс замедлится, но на данный момент мой бизнес идет хорошо. Каждый раз, когда приходит новый заказ, я испытываю прилив радости и получаю большое удовольствие, гадая, какая жизненная история скрывается за посланием, которое мне заказали. Большинство клиентов каким-то образом связаны с морем, и многие из них пишут мне после получения своего заказа о том, что им очень понравились мои снимки, что они все свое детство провели на побережье или что целый год откладывали деньги на семейный отдых у моря. Иногда они спрашивают, в каком месте это снято, но на такие вопросы я никогда не отвечаю.

Когда я уже совсем собралась начать работу, Боу вдруг лает, и, подняв голову, я вижу направляющегося к нам мужчину. У меня в горле перехватывает дыхание, но тут он приветственно машет рукой, и я понимаю, что это Патрик. Я не могу сдержать улыбку, и, хотя сердце у меня заходится, на этот раз это не от страха.

— Я надеялся найти вас здесь, — говорит он еще издалека. — Как вы относитесь к тому, чтобы взять подмастерье?

Сегодня сапог на нем нет, и его вельветовые брюки перепачканы влажным песком. Воротник его ветровки с одной стороны завернулся, и я борюсь с желанием протянуть руку и поправить его.

— Доброе утро, — отвечаю я. — Подмастерье, говорите?

Левой рукой он делает широкий жест, охватывающий весь берег.

— Я подумал, что мог бы вам помочь.

Я не уверена, что он не смеется надо мной. И поэтому ничего не говорю.

Патрик берет у меня из рук палку и стоит в ожидании, изготовившись перед чистым участком поверхности песка. Неожиданно я начинаю нервничать.

— Знаете, это сложнее, чем кажется на первый взгляд, — говорю я, стараясь спрятать свое смущение за серьезностью тона. — На снимке не должно быть следов ног, и мы должны работать быстро, иначе прилив подберется слишком близко.

Я не припомню никого, кто хотел бы разделить со мной эту часть моей жизни: искусство всегда было чем-то таким, с чем нужно было уходить в другую комнату, чем я должна была заниматься в одиночку, как будто оно не принадлежало реальному миру.

— Понял.

На лице у него появляется сосредоточенное выражение, которое мне кажется умилительно трогательным. В конце концов, речь ведь идет всего лишь о послании, начертанном на песке.

Я читаю заказ вслух:

— «Спасибо, Дэвид». Простенько и мило.

— Ага… Интересно, а за что именно это спасибо? — говорит Патрик, склоняясь над песком и выводя первое слово. — Спасибо, что накормил кошку? Спасибо, что спас мне жизнь? Спасибо, что согласился жениться на мне, несмотря на то что я гуляла с почтальоном?

Уголки моих губ лезут вверх.

— Спасибо, что научил меня танцевать фламенко, — предлагаю я свой вариант, стараясь оставаться серьезной.

— Спасибо за набор прекрасных кубинских сигар.

— Спасибо, что повысил порог превышения кредита.

— Спасибо за… — Патрик слишком далеко вытягивает руку, чтобы закончить слово, и теряет равновесие. Удержаться ему удается, только встав одной ногой прямо в центр надписи. — Вот блин!

Он отступает назад, чтобы оглядеть разрушенное послание, и с извиняющимся видом смотрит на меня.

Я разражаюсь смехом.

— Я же говорила, что это сложнее, чем кажется.

Он вручает мне палку.

— Преклоняюсь перед вашим высоким искусством художника. Даже без отпечатка ботинка все мои усилия не особенно впечатляющие. Все буквы разного размера.

— Это была отважная попытка, — говорю я ему.

Потом оглядываюсь и зову Боу, который пытается играть с крабом на берегу.

— А как вам такая? — спрашивает Патрик.

Я смотрю на послание, которое он написал на песке, ожидая увидеть второй вариант его «Спасибо».

Сходим куда-нибудь выпить?

— Уже лучше, — говорю я, — хотя это не совсем по… — До меня вдруг доходит, и я умолкаю, чувствуя себя глупо. — Ох, я не сразу поняла!

— В паб «Кросс оук»? Сегодня вечером?

Патрик немного заикается, и я понимаю, что он тоже нервничает. Это придает мне уверенности.

Я колеблюсь, но всего мгновение, и, не обращая внимания на гулко стучащее в груди сердце, отвечаю:

— С удовольствием.

Всю остальную часть дня я жалею о своей импульсивности и к вечеру уже так волнуюсь, что меня трясет. Я просчитываю варианты, как что-то может пойти не так, и воспроизвожу в памяти все, что сказал Патрик, пытаясь найти какие-то настораживающие знаки. Такой ли он открытый, каким кажется на вид? А можно ли такое сказать хоть о ком-то? Я подумываю над тем, чтобы пойти на почту в Пенфаче, набрать номер ветеринарной клиники и все отменить, но знаю, что на это у меня не хватит духу. Чтобы как-то убить время, я принимаю ванну, напустив такой горячей воды, что от нее порозовела кожа, а потом сижу на кровати и долго размышляю, что же надеть. В последний раз я ходила на свидание десять лет назад и боюсь нарушить какие-то правила. Бетан продолжила очищать свой гардероб от вещей, в которые она больше не помещается. Большинство из этих вещей на меня велики, но я примеряю темно-фиолетовую юбку, и, хотя приходится подвязать ее на поясе шарфом, она кажется мне вполне ничего. Я прохаживаюсь по комнате, наслаждаясь непривычным ощущением, когда ноги при ходьбе касаются друг друга, а ткань свободно развевается вокруг бедер. Я чувствую в себе проблеск той девушки, какой была когда-то, но, посмотрев в зеркало, вижу, что край юбки находится выше колен, а из-под нее дерзко торчат мои голые ноги. Я снимаю юбку и, скомкав, бросаю под дальнюю стенку шкафа. Вновь хватаю джинсы, которые только что сняла. Я нахожу чистую блузку и расчесываю волосы. Я выгляжу в точности так, как это было час назад. В точности, как всегда. Я думаю о той девушке, которая раньше часами готовилась к выходу на свидание: играет музыка, по ванной комнате разбросана косметика, в воздухе висит насыщенный запах духов. Но тогда я и понятия не имела, как выглядит реальная жизнь.

Я иду к парку трейлеров, где договорилась встретиться с Патриком. В последний момент я решаю взять с собой Боу, и его присутствие позволяет мне почувствовать следы той напускной храбрости, которую я ощущала сегодня утром на берегу. Когда я прихожу к парку, Патрик уже стоит у распахнутой двери магазина и разговаривает с Бетан, прислонившейся к дверному косяку. Они над чем-то смеются, а я с удивлением думаю: я ли это?

Первой меня видит Бетан, а Патрик оборачивается и улыбается при моем приближении. Мне кажется, он хочет поцеловать меня в щеку, но просто слегка прикасается к моей руке и говорит:

— Привет!

Интересно, выгляжу ли я так же ужасно, насколько ужасно себя сейчас чувствую?

— Эй вы, двое. Ведите себя хорошо! — с улыбкой говорит Бетан.

Патрик смеется в ответ, и мы идем в сторону деревни. Он легко находит темы для разговора, и я, хотя уверена, что он сильно преувеличивает комичное поведение своих пациентов, благодарна ему за эти истории и немного расслабляюсь ко времени, когда мы доходим до первых домов.

Паб «Кросс оук» принадлежит Дейву Бишопу, йоркширцу, приехавшему в Пенфач всего на несколько лет раньше меня. Дейв и его жена Эмма уже прочно укоренились в этом обществе и — как и остальные местные жители — знают всех по имени и кто чем занимается. В самом пабе я никогда не была, но всегда здороваюсь с Дейвом, когда прохожу с Боу мимо него по дороге в небольшое почтовое отделение Пенфача.

Все мои надежды на тихий вечер с умеренной выпивкой испаряются, как только мы переступаем порог заведения.

— Патрик! Каким ветром?

— Слушай, мне нужно, чтобы ты еще раз взглянул на Рози, с ней по-прежнему не все в порядке.

— Как твой старик? Небось скучает по валлийскому климату?

Стремительный натиск обращений в сочетании с ограниченным пространством паба заставляет меня нервничать. Я сжимаю поводок Боу и чувствую, как кожаный шнурок скользит в мокрой от пота ладони. Патрик перебрасывается парой слов со всеми, но не останавливается, чтобы с кем-то поговорить, а аккуратно проводит меня сквозь толпу к бару. Я чувствую тепло его руки у себя на пояснице и испытываю облегчение и разочарование одновременно, когда он убирает ее и опирается локтями на стойку.

— Что будешь пить?

Я жалею, что он не заказал себе первым. Мне бы хотелось прохладного бутылочного лагера, и я оглядываюсь по сторонам, чтобы сориентироваться, пьют ли здесь женщины пиво.

Дейв деликатно покашливает.

— Джин с тоником, — в растерянности выпаливаю я.

Я никогда раньше не пила джин. Такая неспособность принять взвешенное решение для меня не новость, но я уже не помню, с чего это началось.

Патрик заказывает себе бутылку «Бекс», и я смотрю, как холодное стекло покрывается испариной.

— Значит, вы та самая фотограф, которая снимает Блаен Седи? А мы все думали, где вы от нас прячетесь.

Мужчина, заговоривший со мной, примерно одного возраста с Йестином. У него лохматые нестриженые бакенбарды, а на голове твидовая кепка.

— Это Дженна, — представляет меня Патрик. — Она строит здесь свой бизнес, так что ей некогда распивать пиво с вами, стариками.

Мужчина смеется, а я краснею и мысленно благодарю Патрика, что он так просто объяснил мое уединение. Мы выбираем столик в углу, и хотя я физически ощущаю на себе оценивающие взгляды и понимаю, что теперь недостатка в сплетнях, безусловно, не будет, через некоторое время мужчины все же возвращаются к своим кружкам.

Я слежу за тем, чтобы говорить поменьше, но, к счастью, у Патрика полно всяких баек и эпизодов из местной истории.

— Очаровательное место, чтобы здесь жить, — говорю я.

Он вытягивает свои длинные ноги.

— Это точно. Но не скажу, что я думал так же, когда рос здесь. Дети не ценят красот природы или чувства принадлежности к сообществу, верно? Помню, я без конца изводил родителей просьбами переехать в Суонси — я был убежден, что это преобразит мою жизнь, я вдруг стану жутко популярным, у меня будет обалденная светская жизнь и куча девчонок. — Он улыбается. — Однако идея переезда их не вдохновляла, и в итоге я поступил в местную общеобразовательную школу.

— Ты всегда хотел быть ветеринаром?

— С тех пор, как научился ходить. Говорят, что я высаживал все свои мягкие игрушки в ряд в коридоре и заставлял маму по одной приносить их в кухню, чтобы я мог сделать им операцию. — Лицо у него очень подвижное, и за мгновение до того, как его губы расплываются в улыбке, в уголках глаз появляются веселые морщинки. — Я со скрипом набрал в школе необходимое количество высших оценок и поступил в университет в Лидсе, на ветеринарный факультет, где в конце концов и получил светскую жизнь, к которой так отчаянно стремился.

— А что насчет кучи девчонок? — спрашиваю я.

Патрик усмехается.

— Ну, была одна, может быть, две. Но после того как я так долго пытался вырваться из Уэльса, я вдруг начал по нему ужасно скучать. После учебы я нашел работу рядом с Лидсом, но, как только появилась возможность стать партнером в клинике в Порт-Эллисе, тут же ухватился за этот шанс. Мама с папой к тому времени уже состарились, и я не мог дождаться, когда снова вернусь к нашему морю.

— Значит, твои родители жили в Порт-Эллисе?

Мне всегда любопытны люди, которые поддерживают тесные отношения с родителями. Не то чтобы я этому завидовала — я просто не могу себе такого представить. Возможно, если бы мой отец не ушел от нас, все могло бы сложиться по-другому.

— Мама родилась здесь. Семья отца переехала сюда, когда он был еще подростком, а потом он женился на маме, когда им обоим было по девятнадцать.

— Твой отец тоже был ветеринаром?

Я задаю слишком много вопросов — просто боюсь, что мне самой придется давать ответы, если я остановлюсь. Похоже, Патрик не задумывается об этом и рассказывает мне историю своей семьи, которая вызывает у него на лице ностальгическую улыбку.

— Он был инженером. Сейчас он вышел на пенсию, но всю жизнь проработал в одной газовой компании в Суонси. Это из-за него я работаю волонтером на спасательной станции. Он делал это много лет. Он уходил на дежурство прямо посреди воскресного обеда, и мама заставляла нас читать молитву, чтобы все люди в тот день благополучно выбрались из моря на берег. Я тогда считал его настоящим супергероем. — Он делает большой глоток из своей кружки. — Это было еще в те времена, когда спасательная станция была в Пенфаче — новую построили уже в Порт-Эллисе.

— Ты часто им звонишь?

— По-разному. Большей частью летом, когда парки трейлеров переполнены. Сколько бы здесь ни расставляли табличек, предупреждающих, что опасно подниматься на обрывы или заплывать в море во время полного прилива, на это не обращают внимания. — Он вдруг становится серьезным. — Кстати, ты должна быть осторожна, когда плаваешь в заливе: подводное течение здесь зверское.

— Я пловец слабенький, — говорю я, — и в воду глубже, чем по колено, не захожу.

— Вот и не надо, — говорит Патрик.

В глазах его горит какая-то сила, которая пугает меня, и я беспокойно ерзаю на своем стуле. Патрик опускает глаза и делает большой глоток.

— Прилив, — говорит он, — застает людей врасплох.

Я понимающе киваю и обещаю не плавать.

— Это звучит странно, но безопаснее всего плавать вдали от берега. — Глаза Патрика вновь загораются. — Летом очень здорово взять лодку, выплыть из залива и понырять на глубине. Я как-нибудь возьму тебя с собой, если захочешь.

Предложение это сделано небрежным тоном, но меня передергивает. Мысль о том, чтобы оказаться с Патриком — да и вообще с кем угодно! — наедине в открытом море приводит меня в ужас.

— Вода не такая холодная, как ты думаешь, — говорит Патрик, неправильно истолковавший мою реакцию.

Он вдруг затихает, и между нами повисает неловкое молчание.

Я наклоняюсь погладить Боу, который спит под столом, и стараюсь придумать, что бы такого сказать.

— А твои родители по-прежнему живут здесь? — наконец спрашиваю я.

Ведь я же не всегда была такой скучной, верно? Я пытаюсь вспомнить себя в университете, где постоянно оказывалась центром и душой любой компании, а друзья заходились смехом, что бы я ни сказала. Теперь же простое поддержание разговора требует от меня больших усилий.

— Эти счастливчики пару лет назад переехали в Испанию. У мамы артрит, и я думаю, что теплый климат полезен для ее суставов — по крайней мере, она так оправдывает это решение. А как насчет тебя? Твои родители тоже где-то неподалеку?

— Не совсем так.

Патрик выглядит озадаченным, и я понимаю, что мне следовало бы в ответ на его вопрос просто сказать «нет».

— С мамой я никогда особо не ладила, — объясняю я. — Она бросила отца, когда мне было пятнадцать, и с тех пор я его не видела. Я так никогда и не смогла простить ее за это.

— У нее на то должны были быть свои причины.

Это прозвучало как вопрос, но я тем не менее перехожу в оборону и начинаю оправдываться.

— Мой отец был удивительным человеком, — говорю я. — И она его не заслуживала.

— Выходит, с матерью ты тоже не виделась?

— Виделась много лет, но потом мы поссорились, после того как я… — Я останавливаю себя. — Короче говоря, мы поссорились. А несколько лет назад сестра написала мне, что она умерла.

Я вижу сочувствие в глазах Патрика, но не обращаю на это внимания. Вокруг меня вечно какая-то грязь и неразбериха. Я не подхожу под шаблон, к которому Патрик смог бы привыкнуть, и он, должно быть, уже жалеет, что пригласил меня выпить. Этот вечер придаст нам обоим только еще больше неловкости. Мы исчерпали темы светской болтовни, и я не могу придумать, что еще сказать. Я боюсь вопросов, которые, как я вижу, крутятся у Патрика в голове: почему я приехала в Пенфач, почему я перестала заниматься скульптурой, почему я здесь одна? Он спросит об этом из вежливости, сам не понимая, что не захочет узнать правду. Не понимая, что правду я ему рассказать не могу.

— Мне нужно возвращаться, — говорю я.

— Уже? — Он, наверное, испытывает облегчение, хотя и не показывает этого. — Но ведь совсем рано! Мы могли бы еще выпить или поесть чего-нибудь.

— Нет, правда, я лучше пойду. Спасибо за джин.

Я встаю до того, как он почувствует необходимость предложить встретиться еще раз, но он сразу же отодвигает от стола свой стул.

— Я провожу тебя до дому.

Я слышу в своей голове предостерегающий звоночек. С чего бы ему захотеть провожать меня? В пабе тепло, здесь его друзья, у него еще полкружки пива. В голове моей глухо бьется пульс. Я думаю о том, что коттедж мой находится на отшибе и что никто не услышит моих криков, если он не захочет уходить. Сейчас Патрик может казаться мне добрым и честным, но я-то знаю, как быстро все может измениться.

— Нет, спасибо.

Я проталкиваюсь сквозь толпу местных, не заботясь о том, что они обо мне подумают. Мне удается броситься бежать не сразу, а только после того, как я выхожу из паба и поворачиваю за угол, но зато потом я уже просто несусь по дороге к парку трейлеров и дальше по тропинке, которая приведет меня домой. Боу бежит за мной по пятам, озадаченный такой переменой в скорости передвижения. Холодный воздух обжигает мне легкие, но останавливаюсь я, только когда добегаю до своего коттеджа, где снова приходится сражаться за то, чтобы ключ в замке повернулся. Наконец я все-таки попадаю внутрь и, судорожно задвинув засов, прижимаюсь спиной к двери.

Сердце бешено стучит в груди, и я еще долго пытаюсь отдышаться. Теперь я уже не уверена, что испугалась именно Патрика: его образ в моей голове смешался с паникой, которая донимает меня каждый день. Я больше не доверяю своим инстинктам — они уже столько раз меня подводили! — так что самым безопасным выходом для меня будет держаться от всего этого подальше.