Лихой гимназист

Глава 12

На неделе я узнал о судьбе девятерых парней, которых собирались отчислить. Мы с Колей Шереметьевым снова пересеклись между уроками, и тот сообщил, что исключили только одного гимназиста, неоднократно пойманного на крамольных речах и богохульстве. Остальных наказали розгами.

Этому парню я сочувствовал, хоть не знал его и даже не видел ни разу, но сделать уже было ничего нельзя. В любом случае, мой разговор с директором возымел определённый эффект, и я теперь ощущал себя чуть ли не народным освободителем, избавителем от тирании и деспотии. Чувство было приятным.

Но последующее событие слегка подпортило мне настроение.

На большой перемене я вышел подышать свежим воздухом. На улице резко потеплело за эти дни, но за толстыми кирпичными стенами гимназии этого почти не чувствовалось. В коридорах и классах было довольно прохладно, да ещё и печи перестали топить.

Я стоял возле колонны, сунув руки в карманы брюк, как вдруг из дверей вышли два старшеклассника. В одном из них я узнал Петра Меньшиков — парня с ледяным взглядом.

— Добрый день, сударь, — произнёс он, подойдя ко мне.

— Добрый день, — я покосился на Меньшикова, ожидая подвоха.

Мы с ним иногда пересекались в коридорах, но он либо не обращал на меня внимания, либо, проходя, кидал презрительный взгляд. Но никогда не здоровался.

— Я слышал о ваших «подвигах», — последнее слово Меньшиков произнёс с сарказмом. — Не знаю, кому и что вы пытаетесь доказать своими выходками. Вам в любом случае никогда не стать вровень с истинными аристократами. Одной фамилии для этого мало. И если уж на то пошло, я считаю, исключать надо не только разночинцев, но и таких, как вы — немощных.

Некоторое время мы стояли рядом, не глядя друг на друга. Меньшиков ждал моего ответа. Однако я сразу раскусил его провокацию и гордо промолчал. Как-то плевать было и на этого засранца и на то, что он считает.

— Хорошего дня, — пожелал Меньшиков презрительным тоном, и они со спутником двинулись дальше.

После уроков по пути домой я заскочил в ателье, забрал сшитую на заказ одежду: чёрный сюртук, чёрные брюки и серую жилетку. Мне понравилось, как они сидят, и я попросил сшить ещё один комплект, плюс сюртук оливкового цвета и бежевую жилетку с узорами. Рубашки, перчатки и прочие мелочи я закупил ещё в понедельник, как и дополнительную пару обуви. На всю одежду ушло порядка трёхсот рублей.

Был конец мая, погода уже несколько дней стояла по-летнему тёплая, даже солнце стало чаще появляться на небе, обычно затянутом серой пеленой. Учебный год подходил к концу, через три недели начинались двухмесячные каникулы. Пора было подумывать о заработке.

Если перевести всё имеющееся у меня серебро в бумажки, в моём распоряжении осталось чуть больше тысячи рублей ассигнациями. Денег этих едва хватит, чтобы протянуть год в режиме экономии, но для открытия собственного дела было маловато.

Чем заняться, кроме как работой по специальности, я пока и сам не знал. А заняться надо было чем-то, ведь иначе и до двадцати можно не дожить. Один из вариантов, который пришёл в голову — усиливать пули и другие боеприпасы. Но для этого требовалось найти клиентов, кто бы мог поставлять заказы в должном объёме. Услуга ведь специфическая — не овощами на рынке торговать.

Так же можно было попытаться немного продвинуть вперёд оружейное дело и изобрести унитарный патрон и автоматические пистолеты. Однако я пока не знал, сколько стоит наладить производство оружия. Очевидно, недёшево, и понадобится стартовый капитал.

И даже для того, чтобы делать то, что я делал в прошлой жизни, требовались определённые связи. Не объявление же в газету давать.

Так или иначе, на следующий месяц я задался целью найти источник заработка.

После того, как мы с Марией едва не пересеклись в понедельник утром, я постоянно ждал новой встречи. Кажется, на работу она ходила к восьми, тогда как я на учёбу — к полдевятого. Чтобы встретиться, мне требовалось выползти из дома пораньше, но из-за плотного графика никак не получалось это сделать.

В пятницу я твёрдо решил, что выйду рано и прогуляюсь до гимназии пешком.

Выйдя из подворотни, я наткнулся на торгующего газетами пацанёнка, который выкрикивал заголовки. Заплатив две копейки, я взял газету и сунул в портфель.

Уже хотел продолжить путь, как вдруг увидел Машу, которая вышла со двора почти следом за мной. Сегодня она была одета в платье цвета индиго и изящную шляпку, но я всё равно её узнал. Заметив меня, она остановилась.

— Доброе утро, — поздоровался я. — Хороший сегодня день.

Лицо Маши озарилось улыбкой.

— Здравствуйте. Погода чудесная, — согласилась она.

— На работу торопитесь?

— Вовсе не тороплюсь. Сегодня мне торопиться вовсе ни к чему. Я вышла рано.

— Какое совпадение. И я не тороплюсь. Ну тогда можно пойти вместе, если вам в ту же сторону, что и мне.

— Идти мне не близко. На третью линию, — сказала она.

— Представьте, мне тоже на третью линию. И куда именно, если не секрет?

Мария назвала адрес типографии, где работала. Та располагалась на той же улице, что и третья гимназия, но в другом конце.

— Тогда не будем задерживаться, — сказал я, и мы двинулись по краю мостовой, то и дело обгоняемые то сонными клячами, впряжёнными в брички, то резвыми самоходными экипажами.

— А вы, значит, учитесь в гимназии? — спросила Маша. — Моя сестра тоже учится. В третьем классе. А вы… вы же заклинатель, да?

Она взглянула на мой медальон, что висел под воротником.

— Есть немного, — усмехнулся я. — А вы чем занимаетесь на службе?

— Я — машинистка, работаю на печатной машинке.

— И как? Нравится?

— Пожалуй, да. Я рада, что могу там работать. В контору женщин берут редко. Но я закончила женские курсы по делопроизводству и меня приняли. У нас работает восемь женщин: столоначальница и семь машинисток. Там хорошо, хотя столоначальница иногда придирается. Если бы меня не взяли, пришлось бы идти на фабрику. А на фабрике работа тяжёлая и платят меньше.

— Повезло, значит.

— А у вас, если не секрет, какой дар?

— Тёмная стихия.

Маша посмотрела на меня то ли с недоумением, то ли с опаской:

— А это… как?

— Ну как вам объяснить… Давайте лучше покажу, — я поставил портфель, снял медальон и отдал Маше. Затем стянул перчатку с правой руки. Небольшое напряжение воли — и мою ладонь на секунду объяла чёрная дымка.

Маша аж отпрянула, испугавшись, и я подумал, что на сегодня фокусов достаточно.

— С вами всё в порядке? — я заглянул в лицо девушке, беря из рук её медальон.

— Да-да, конечно, всё нормально… Я слышала о таком даре, — сказала она. — Говорят, он очень редкий, а все, у кого он есть, служат в синоде.

— Далеко не все. Мои отец и дядя, например — обычные чиновники. Но то, что дар редкий — это верно.

— Так значит, ваша семья тоже владеет чарами? Вы — дворянин?

— Да. Моя фамилия Державин. Но вряд ли вы о нас слышали. Мой род не самый крупный, не самый богатый и довольно слаб в магии.

— И ваша семья живёт… здесь? — с некоторым удивлением спросила Маша.

— Семья живёт в Автово. Я тут — один. Мы с отцом поссорились, и теперь, кажется, он не хочет со мной общаться, — рассмеялся я.

— Но почему? Простите, если лезу не в своё дело…

— Ерунда. Просто во взглядах на жизнь не сошлись. Между отцами и детьми такое иногда бывает.

— А ваша матушка?

— Померла, когда мне было восемь лет.

— Ой, простите. Мне так жаль. Моя матушка тоже умерла, и я её теперь даже вспоминаю с трудом, но когда вспоминаю, становится очень грустно.

—Так вы тоже одна живёте?

— Нет, что вы! Я живу с папенькой и младшей сестрой.

— Поразительно, как много у нас общего. Можете себе представить, но я тоже живу с отцом и младшей сестрой… точнеежил до недавнего времени.

— И теперь вы не общаетесь со своим родителем? Это так печально. Но может быть, можно помириться? Попросите прощения, искренне от всей души. Неужели ваш отец столь жестокосердный, чтобы не простить?

— Даже не собираюсь. Он хочет, чтобы я подчинялся ему, а у меня свои планы на жизнь. Он мне не нужен.

— О, не говорите так, — Мария подняла на меня полный сопереживания взгляд. — Это ваш самый близкий человек. Уверена, папенька любит вас и тоже страдает из-за ссоры.

— Будь он менее упрям, мы, пожалуй, пришли бы к компромиссу. А так — вряд ли.

— От всей души желаю, чтобы вы помирились.

Я улыбнулся. Какая же Маша добрая и наивная девушка.

— Поживём-увидим, — произнёс я.

Я в свою очередь тоже расспросил Машу о её жизни. Отец её являлся коллежским асессором и служил в почтово-телеграфном управлении. Для его годов (а было ему уже почти пятьдесят) он имел довольно низкий класс, и потому семья жила небогато. Снимали три комнаты в большой квартире. В одной комнате жил отец, в другой — сёстры, третья предназначалась для приёма гостей.

Повышение и прибавку к жалованию отец три года назад, но до лета прошлого года, пока Маша ни пошла работать, они жили в двух комнатах, поскольку много денег уходило на учёбу сестёр. И только когда старшая поступила на службу, стало возможным арендовать три комнаты.

Когда мы дошли до четырёхэтажного здания с вывеской «Типография Кёлера», я понял, что надо прощаться, но наше общение было столь душевным, что расставаться вовсе не хотелось.

— Эх, заговорились мы, — произнесла Маша, — и время незаметно пролетела. Вот я и пришла. Вы-то не опоздаете?

Я достал карманные часы и посмотрел время.

— Не волнуйтесь, мне к полдевятого. Но мне кажется, нам ещё есть, о чём поболтать. Как считаете? Может быть, и завтра встретимся в то же самое время?

Маша опустила взгляд и едва сдержала улыбку.

— Пожалуй, можно и завтра встретиться. Только у меня не всегда получается так рано выходить.

— А я подожду.

— Значит, договорились, — ясная и открытая улыбка сопровождала эти слова. — Хорошего вам дня, Алексей.

Времени у меня было ещё много. Я зашёл в кондитерскую, посидел за столиком, почитал газету, и в итоге снова пришёл не к молитве, а к непосредственно занятиям.

На первой же перемене надзиратель отвёл меня в сторону.

— Алексей Александрович, ну вот опять! Опять вас на молитве не было, — с досадой произнёс он. — Распорядок ведь нарушаете. Я-то, может, и закрою глаза, а если учителя заметят или инспектор? А ну как комиссия явится? Что скажу? Приходите, пожалуйста, вовремя. Иначе и у вас, и у меня будут неприятности.

После того, как я сунул надзирателю десятку, он стал вести себя со мной менее строго, чем с остальными, но всё равно сетовал на нарушения распорядка и упрашивал меня приходить вовремя. А я уже пятый раз игнорировал утреннюю молитву. Однако надо было знать меру. Иногда не стоит испытывать судьбу, особенно когда не нужны лишние неприятности.

— Не волнуйтесь, я постараюсь успевать, — обещал я.

Андрей Прокофьевич глубоко вздохнул и отправился бродить по коридору.

На следующее утро мы с Машей встретились снова. Я вышел чуть раньше и подождал её возле арки. А вскоре появилось и Маша. Она выглядела радостной, и улыбалась мне. Поскольку время позволяло, мы отправились пешком.

По дороге я опять купил газету у уличного торговца.

— О чём сейчас пишут? — спросила Маша. — Давно не читала газет.

— Вчера писали про стачку на чугуннолитейном заводе Орловых и про забастовку на какой-то большой фабрике. Ну и про войну, естественно. Наши, как всегда, бьют врага на всех фронтах.

— Завод Орловых… Это же где-то возле Автово. Самый большой металлургический завод.

— Рядом от нас, выходит. Не знал.

— И что вы думаете по этому поводу?

— По поводу чего? Забастовок? — переспросил я. — Так пусть бастуют, если хочется.

— Вы не видите в этом ничего плохого?

— А должен? Людей что-то не устраивает, они борются, как могут, за свои права. Правильно делают. Молчать что ли? Надеюсь, у них что-нибудь получится. А почему вы спрашиваете?

— Просто… Обычно дворяне думают иначе.

— Не все, как видите.

— Да, не все. И если быть откровенной, я тоже так считаю… как вы, — радостное настроение Маши как рукой сняло. Внезапно девушка стала очень серьёзной. — Вы знаете, сколько длится рабочий день на заводе? Четырнадцать-пятнадцать часов. Перед войной его ограничили двенадцатью часами, но почти никто из владельцев заводов и фабрик не соблюдал это правило. Теперь снова отменили ограничения, а жалование платят такое же. Но по сути люди беднеют, потому что дорожает еда, — скороговоркой выпалила Маша.

— Сколько-сколько? Пятнадцать часов? — удивился я. — Охренеть.

— Да, и так везде. Только в конторах меньше. Мы обычно работаем по десять-одиннадцать часов.

— Паршиво, — согласился я.

— Часто бывают случаи, когда жалование задерживают или урезают под любым предлогом. А людям даже обратиться не к кому. Каждый заводчик — царь на своём предприятии.

— А комиссии? — спросил я. — Есть же какие-то комиссии?

— Они не эффективны. Обычно они просто берут взятки.

— Действительно, — я вспомнил разговор мужиков в трактире. — Что поделать. Мир так устроен, что сильный всегда давит слабого, а если слабый хочет что-то получить, ему надо стать сильнее и забрать это.

— Ох, если бы все дворяне были, как вы, — вздохнула Маша. — А то они считают себя благородными, а рассуждают и ведут себя порой не очень благородно.

Остаток пути мы почти не разговаривали. Машу, видимо, сильно цепляли проблемы рабочих, и всю дорогу у неё был задумчивый вид.

Как и вчера, мы дошли до типографии

— Быть может, нам завтра тоже встретиться? — предложил я. — Завтра — выходной, но мы могли бы вечером сходить куда-нибудь, например в ресторан. Что скажете?

Я подумал, надо форсировать события и переходить на новую стадию отношений. Мы уже два раза гуляли вместе, завтра — в ресторан, а потом… Интересно, как быстро мне её удастся затащить в постель? Одного ресторана хватит или придётся полгода за ней бегать?

— Знаете, Алексей, завтра не получится, — ответила Маша. — Днём надо заниматься с сестрой, а вечером я приглашена в гости.

Я подавил вздох. Слишком рано раскатал губу. Ну что ж, придётся потерпеть.

Но зато встретиться утром в понедельник Маша оказалась не против. Так и договорились.

Сегодня после занятий я снова посетил квартиру Шереметьева. Лица были те же, что и прошлую субботу, но в этот раз парни только пили вино и обсуждали последние новости в гимназии и в городе. Естественно, мой очередной «подвиг» без внимания не оставили.

Ну а после клуба я, переодевшись в свой новенький штатский наряд, отправился ужинать в тот же трактир, где ел почти каждый день.

Сегодня пьяных в трактире заметно поприбавилось и было уже не так спокойно, как в другие дни, но я всё равно остался, поскольку тут всегда удавалось подслушать чью-нибудь болтовню. Чужие разговоры являлись неплохим способом получше узнать этот мир.

Усевшись за единственный свободный столик, я оказался по соседству с подвыпившей компанией из пяти мужиков, которые громко что-то обсуждали за бутылкой водки. Разумеется, я стал слушать.

А говорили они о забастовке на каком-то предприятии. Похоже, последнее время весь Петербург только и судачил о стачках и забастовках. Тема была злободневная.

— На пороховом-то чего? — спросил один из мужиков. — Бастуют?

— А то! — просипел второй, с больным горлом. — Зачинили мужички стачку. Да разве ж что выйдет путного?

— Чёй-то? Михлюдки разогнали?

— Кабы михлюдки. Хороводные прихиряли, да вожаку ихнему тёмную устроили. Остальные мужики-то и присмирели.

— Пустили, значит, клюквенный сок, — вздохнул третий, басовитый голос. — У Смита не забалуешь. Чуть что не по нраву, сразу тёмную. Ему лягавые без нужды. У его хороводных шпалера у кажного. Кого надо — враз приткнут.

— Да чо Смит? — возразил первый. — Холуй он у Баронессы. Это она, лярва, всем заправляет. На Васильевском — что царица тебе. Шайтаново отродье…

— Поменьше бы языком молол, — просипел второй. — А то ишь разнуздал звякало. У Баронессы везде уши. Будешь много трезвонить, и тебя приткнут. Бес во плоти — шутки не шути.

— Ну и трепач ты, — пробасил четвёртый. — Какой, к матери, бес? Обычная баба. И неча вола водить.

— Да ну! И всёй-то ты знаешь. А ты видел её хоть раз?

— Нет, и не шибко нужно.

— Вот, а кто видел, говорят, что бес. На неё много тайных работает. А может, и не тайные они вовсе, а тоже бесы. И Смит, англичашка этот — бес, не иначе. Тоже фокусник.

— Чо, столько фокусников? — не поверил бас. — Трезвонишь, поди.

— Вот те святая пятница! Все говорят.

— Истинно так, — вставил ещё одни мужик, который прежде молчал. — На Баронессу работает много тайные заклинателем. А бесы они, али фокусники простые — Богу одному ведомо. Вот только власть у неё и у её хороводных — ого-го какая. Даже при дворе кумовья у ней водятся.

— Тем более! Не голосите тут на всю ивановскую, — проворчал сиплый, — мне моя шкура дорога. А то услышит кто… Вон, какой-то пассажир сидит уши развесил. Вот чо он тут сидит? Не лягавый ли часом?

— Ентот кажный день приходит, — ответил бас, — Студент, поди.

Кажется, речь шла обо мне, и я подумал, что сейчас представляется хорошая возможность больше узнать об Смите и Баронессе. Явно ведь, главари какие-то здешние, а мне как раз надо мосты наводить, чтобы «работа» была.

Я взял стул и подсел к мужикам.

— Здорова, мужики! Я тут краем уха услышал, о чём разговор ведёте. Не просветите, что это за Баронесса и Смит, о которых всё толкуете? Я только недавно переехал на Васильевский, а тут такие дела творятся… В общем, с меня выпивка — с вас рассказ. Пойдёт?

— Да не слушайте вы этих трепачей, сударь, — пробасил коренастый мужик с густой бородой. — Трезвонить только и умеют. Вам-то зачем сказки слушать?

— Да вот дело хочу открыть, — сказал я. — Торговать, то есть…

— А чем торговать?

— Да чем пойдёт. Сукном, али ещё чем. Хотелось бы знать, какие люди здесь всем заправляют.

— Кто что болтает, — крякнул сиплый. — Мы сами-то… ничего не знаем. Так, выпить зашли.

— Эй, подносчик! — крикнул я, проходящего между столами парня. — Бутылку водки сюда. Ну так что? Да вы не стесняйтесь, рассказывайте всё, что есть. Разберёмся

Мужики переглянулись, замялись, но когда на столе оказалась непочатая бутылка водки, принялись говорить — вначале осторожно, как бы нехотя, потом всё смелее и смелее.

Про Баронессу, известную так же под именем Анабель, люди говорили разное. Одни утверждали, что она — бес, обернувшийся человеком, и что среди её подручных тоже много бесов, в том числе и Смит, который являлся управляющим порохового завода и владельцем нескольких увеселительных заведений. Другие считали, что она — обычная аристократка, вдова какого-то придворного, которая взяла власть над воровским миром Васильевского острова, а Смит — тайный заклинатель.

Тайными заклинателями называли тех, кто скрывает свой талант от властей, и вместо того, чтобы поступать в специализированные учебные заведения, как того требует закон, развивают его самостоятельно. Ходили слухи, будто у Баронессы даже имелась подпольная школа для таких тайных заклинателей.

Откуда взялась эта женщина тоже никто точно не знал. Кто-то считал, что она приехала в Петербург лет десять назад, другие утверждали, что в середине прошлого века. Прибыла она то ли из Англии, как и Смит, то ли из Франции, то ли из Пруссии, а здесь вышла замуж за князя Нарышкина, которого сам же и сгубила через год после свадьбы, чтобы завладеть его имуществом. Естественно, Баронессу никто не видел. Кто-то считал, что она — молода и красива, и благодаря магии уже пятьдесят лет не стареет, кто-то, наоборот, придерживался мнения, что это — злобная старая карга.

Имущества у неё и её подельников было много — вот эта информация была совершенно достоверной. Им принадлежал ликёрный завод, находящийся по соседству с нами, пороховой завод, каретная мастерская, винный склад, магазины, кабаки, бордели, а на той стороне Глухой речки Баронесса владела несколькими доходными домами. Так же у неё имелись поместья в Московской и то ли Тульской, то ли в Тамбовской губерниях, а в Петербурге — огромный особняк или даже два.

Теперь оставалось понять, как подобраться поближе к этим людям и втереться к ним в доверие. Ведь я пока тут был чужим, а чужому человеку и доверия ноль.

— То есть, без их ведома тут никакое дело не начнёшь, — сделал я вывод. — А как бы с ними встретиться, если перетереть надо по поводу… работы?

— Надо будет, сами придут, — буркнул один. — Вам-то почто?

Я пожал плечами:

— На всякий случай.

Мужики не ответили. Они много выпили и дальнейший разговор не клеился. Вскоре они ушли, а я взял пива, но поскольку пиво оказалось той ещё мочой, тоже отправился домой. Завтра было воскресенье, а значит, предстояло учить уроки на всю неделю, а после обеда ехать на Глухую речку, практиковаться в заклинаниях.

На следующий день вечером я снова заглянул в трактир. Сегодня народу тоже было много, но после тренировки я чувствовал себя уставшим, а потому задерживаться не стал: поел, да пошёл.

Несмотря на поздний час, было светло. На город опускались сумерки, которые продержатся до рассвета, так и не став ночной тьмой.

Выйдя из трактира, огляделся. Заметил неподалёку компанию из трёх человек. Они словно ждали кого-то — молча, настороженно. Свернув за угол, я двинулся к подворотне.

Не противоположной стороне опустевшей улицы стояла паровая бричка. Вчера её тут не было. У ворот длинного каретника два мужика возились с самоходной повозкой. В воздухе повисла тишина, нарушаемая лишь далёкими гудками и собачьим лаем. Прохожих не видать, и даже дворники уже не мели мостовую — попрятались по своим коморкам.

За спиной шаги. Я оглянулся. Трое парней, околачивавшихся возле трактира, шли следом. Двое были в пиджаках, какие обычно носят рабочие, и фуражках, один — в бордовом сюртуке, полосатых брюках и низком цилиндре, украшенном круглыми железяками; на шее парня красовался клетчатый платок. Такие броские наряды я редко встречал на улицах. Что-то подобное иногда можно было увидеть на молодых людях, пытавшихся выделиться. Этот парень тоже выглядел молодо, даже моложе своих спутников, но при этом шагал впереди, словно был тут главным.

Три человека быстро нагоняли меня. Это точно были не хулиганы, готовые зарезать за рубль, с какими я столкнулся, когда искал Оглоблю, и всё же намерения их оставляли много вопросов.

Во внутреннем кармане моего сюртука лежал заряженный пеппербокс. Я его всегда брал с собой, а вот медальон обычно со штатским нарядом не надевал, чтобы не светить наличием таланта, поэтому чары мог применить в любой момент.

Я рванул вперёд и забежал в подворотню, снимая на ходу перчатки.

— За ним! — послышался голос за спиной. Топот ускорился.

Когда компания оказалась во дворе, я уже ждал их, держа наготове пистолет.

— Не с места, — приказал я, направив ствол на франта в клетчатых брюках. — Кто такие и что надо?