Наша паровая бричка бодро катила по мостовой, расплёскивая непросохшие после вчерашнего дождя лужи, следом, не отставая, мчала самоходная карета целителя. Сырой воздух провонял дымом и прочими запахами, источаемыми многочисленными заводами и фабриками, коими была застроена Выборгская сторона. Коричневые шпили труб торчали в небо, и облака чёрного дыма плыли над нами, словно грозовые тучи.
Попадали и жилые кварталы. Иногда это были несколько новых безликих пятиэтажек, выстроенных сплошной стеной, но чаще — деревянные бараки, беспорядочно налепленные вдоль дороги, сырые серые дома, в недрах которых ютились рабочие, что утром уходили на чадящие заводы, а вечером возвращались в тесные затхлые каморки.
На одном из перекрёстков стояли солдаты в зелёных мундирах, а на обочине пристроилось нечто странное — самоходный агрегат, похожий на большую стальную коробку, утыканную заклёпками. Он был выкрашен в чёрный цвет, а сбоку красовался огромный двуглавый орёл. Если у других карет и повозок задние колёса имели больший диаметр, чем передние, то в этом чуде техники наоборот передник колёса были с человеческий рост, а две пары задних — значительно меньше. Из лобового листа агрегата торчал короткий пушечный ствол.
— Это что такое? — спросил я Николая.
— Бочка, — сказал Николай. — Вы не видели раньше? Ну так вот, это наше новейшее изобретение, с помощью которого русская армия разгромит турок и персов.
— А почему бочка?
— Не могу сказать. Как по мне, этот боевой экипаж больше напоминает коробку, но у военных своя номенклатура.
— А чем он вооружён? Пушкой?
— Насколько могу судить, это огненное орудие.
— Огненное?
— Именно. Вы разве не слышали о стихийном оружии?
— Слышал, конечно, — соврал я, — И что эта бочка делает на улице? Не вижу тут ни турок, ни персов.
— Эх, Алексей, вы, наверное, и не знаете, что в городе творилось последние дни.
— Слышал, что на некоторых заводах подавили забастовки, но не думал, что вводили армию.
— К сожалению, я и сам подробностей не знаю. Газеты о стрельбе не пишут, но кто-то утверждает, что выстрелы всё же слышались в некоторых районах.
— В любом случае, забастовки разогнали.
— К сожалению, — ответил Николай.
— А вы, смотрю, поддерживаете бастующих?
— Как вам сказать, Алексей… Россия нуждается в переменах. Наступят ли они сверху, или подтолкнут ли их снизу — не так важно. Старый император скоро сойдёт в могилу. Все ждут, что следующим на престол сядет правитель, осознающий необходимость коренных преобразований.
— Не думаю, что от царей будет много проку.
— Не соглашусь с вами. России нужен государь — это символ, скрепляющий русский народ. Однако это не значит, что власть должна быть единоличной, как сейчас.
— Да-а… Много они наскрепляли, — хмыкнул я, но дальше спорить не стал, и мы прекратили этот разговор.
Не скажу, что мне импонировал Шереметьев. Вёл он себя надменно, как чистокровный дворянин, а внешне напоминал молодого заносчивого офицера — наверное, благодаря своим усикам. Он даже хотел податься в гвардию, но его отец желал, чтобы сын пошёл родительской стезёй, а потому Николаю предстояло поступать на юридический факультет, и только после окончания института ему было позволено служить в армии.
Когда Николай узнал, что я не собираюсь идти на государеву службу, а намерен заниматься бизнесом, он неодобрительно покачал головой и заявил, что если нам суждено было родиться в привилегированном сословии, мы должны служить стране. Мы с ним расходились во многих взглядах, но несмотря на это, я чувствовал уважение, которым этот человек странным образом проникся ко мне.
Мы приехали раньше Шереметьева. Извозчики остались ждать на грунтовой дороге за лесополосой, а мы с Николаем и доктором прошли к зарослям, за которыми текла речка.
Тут было тихо и умиротворённо, а сквозь дыры в облачной пелене прорывались лучи восходящего солнца, согревая этот сырой продрогший мир летним теплом. Удивительно, но я не чувствовал ни капли тревоги, словно приехал не на дуэль, где мог погибнуть или серьёзно пострадать, а на шашлыки.
— Спокойно здесь, — отметил я, оглядываясь вокруг и вдыхая чистый воздух, которого так не хватало на вонючих петербургских улочках.
— Да, спокойное место, — согласился Шереметьев. — И далеко от города. Дуэли здесь случались не раз.
— Значит, тут часто погибали люди. Что ж, в таком месте и умереть не жаль.
— Что это вы удумали? — вклинился целитель, стоявший рядом с нами. — Никаких смертей не будет. Иначе, зачем я здесь?
На щекастом, гладковыбритом лице целителя застыла ехидная усмешка, а на крупном мясистом носу сидели круглые очки в тонкой оправе, сквозь которые он иронично посматривал на мир. Человек этот был весёлый по характеру, и настрой имел позитивный.
Вызов целителя к месту дуэли обошёлся в восемьдесят рублей, которые мы с Шереметьевым делили пополам. Если же кто-то окажется ранен, он, что называется, попадёт на бабки. Магическая медицина стоила очень дорого, и это стало для меня дополнительным стимулом победить в схватке.
— Мой организм восприимчив только к тёмной стихии, — напомнил я. — Это не станет проблемой?
— Не тревожьтесь, сударь, — заверил доктор. — Целебные чары работают даже на таких, как вы.
Без десяти восемь на тропе показались Меньшиков и Воронин, одетые, как и мы с Николаем, в штатское платье.
Поздоровались. Начались приготовления. Мы с Меньшиковым стояли в стороне и хранили гордое молчание, глядя, как наши секунданты приминают траву, отсчитывают шаги, размечают барьеры. Когда всё было сделано, я и мой соперник сняли сюртуки, медальоны и жилетки и разошлись к намеченным позициям. Я сосредоточился.
— Готовьсь! — скомандовал Николай. — Начали!
Секунду мы с Меньшиковым стояли и смотрели друг другу в глаза.
Он воздел руки вверх. Его кожа покрылась морозной коркой, а над ладонями образовались несколько длинных ледяных игл, похожих на наконечники копий. Они полетели в меня со скоростью пули. Я выставил вперёд обе руки. Чёрная дымчатая волна метнулась навстречу снарядам, и те растворились в считанных дюймах от меня.
Я выпустил один за другой два «кулака». Первый был отбит подобием ледяного щита, который от попадания дымчатой сферы разлетелся на куски, второй пролетел рядом с головой Меньшикова.
У моего противника из ладоней вырвались сноп едва заметных игл. Я еле успел произнести нужное заклинание. Моё тело на миг стало дымчатым, снаряды ударились о чёрный покров и исчезли. А я, сосредоточив в словах столько воли, сколько мог, создал «малую стрелу». На пути её возник круг льда. Удар. Магический щит разлетелся, и чёрная дымка окутала местность.
— Стоп! — раздался крик Воронцова. — Остановились! Бой окочен!
Дымка рассеялась, и я увидел Меньшикова, который стоял, схватившись грудь. Он застонал от боли и упал на колени. Доктор первым засеменил к раненому, следом побежали оба секунданта. Я подошёл последним.
Меньшикова усадили на траву. На его плечевом суставе и левой части груди чернела кровоточащая язва, на пальцах левой руки местами облезла кожа, а рукав рубахи висел опалёнными лохмотьями. Ледяной щит сдержал главный удар, но, похоже, чёрная дымка оказала «заброневое воздействие».
Меньшиков был бледен. Он не издавал ни звука — сидел, стиснув зубы.
— Молодые люди, не толпитесь, пожалуйста, — спокойно произнёс доктор, потирая руки и сосредотачиваясь. — Всё будет хорошо. Раны поверхностные. Ничего серьёзного.
Наконец-то я увидел, что такое магическое целительство. Из ладоней доктора вырвалось яркое свечение, которое окутало язвы Меньшикова. Чёрная корка стала сходить. Когда раны очистились, доктор открыл саквояж, достал бинты и принялся их перевязывать.
— Жить будете, — констатировал он, поднимаясь и вытирая руки полотенцем. — Так, господа, надо отвести сударя к карете. Куда вас везти? Домой али в клинику?
— Погодите, — Меньшиков посмотрел на меня мутным взором. — Хочу сказать… Алексей, вы сильный заклинатель. Я был неправ. Прошу прощения и… хочу пожать вам руку. Для меня было честью сражаться с вами.
— Для меня тоже было честью, — я протянул ладонь своему бывшему недругу.
Воронин и Шереметьев подхватили Меньшикова и повели к бричкам, а я вздохнул с облегчением: убей я парня, ещё неизвестно, чем всё закончилось бы. К счастью, обошлось малой кровью. Если и будут последствия, то уже не столь значительные.
Последнее дело оказалось улажено, и теперь со спокойной совестью можно было приниматься за работу.
В этот же день я зашёл в оружейный магазин на Среднем проспекте недалеко от стрелки.
Магазин меня приятно удивил. Тут было оказалось разнообразие продукции, что глаза разбегались. Продавались в основном охотничьи ружья и пистолеты на любой вкус вплоть до армейских образцов. Револьвер, который был у убитых мной офицеров, имел наименование ТОЗ-1895, он производился на Тульском оружейном заводе и являлся копией французского Лефоше.
Имелись тут несколько видов шпилечных револьверов, пеппербоксы, старые капсюльные и даже кремневые пистолеты, дуэльные наборы, пистолеты со странными замками, аналогов которым в нашем мире я и вовсе не встречал. Но больше всего было карманных моделей для скрытого ношения. Оружие русского производства стоило дешевле, французские и английские — дороже в полтора-два раза. Разумеется, тут продавались пули, патроны, кобуры и прочие сопутствующие товары. Имелась даже собственная мастерская, где могли починить что-нибудь или сделать на заказ деталь.
Но сильнее всего меня поразило то, что всё это добро можно было приобрести совершенно свободно. Даже на покупку армейских пистолетов не требовалось никаких разрешений. Ограничение, по крайней мере, в Петербурге, имелось только одно: в общественных местах запрещалось открытое ношение оружия, если этого не предполагала форма одежды.
Я купил шпилечные патроны для своего бесствольного револьвера. Калибров было великое множество, но мне повезло — нашлись подходящие.
И вот тут я понял, что хочу: небольшой оружейный магазинчик с мастерской. Можно начать торговать оружием, а потом запатентовать свой автоматический пистолет и патрон к нему, и на этом обогатиться. А параллельно учиться делать магические артефакты.
Было только две проблемы. Во-первых, мой возраст пока не позволял управлять бизнесом, во-вторых — недостаток денег. Имевшейся у меня тысячи для открытия подобного заведения однозначно мало.
Следующие дни я занимался слежкой за целью. В субботу вернулся домой только ночью, в воскресенье получилось пораньше, и как удачно совпала, что в этот же день ко мне решила зайти Маша. Как обычно, в воскресенье, она была на собрании и заглянула, чтобы сообщить весть: Трубецкой желает встретиться со мной в ближайшие дни по какому-то важному делу.
Интерлюдия 4. Александр Державин
Афанасий Иванович и Александр Данилович сидели за столом в комнате с огромным натюрмортом во всю стену. В это воскресенье Александр Данилович был приглашён своим высокопоставленным родственником на обед в ресторан.
Александру Даниловичу до сих пор нездоровится. Благодаря усилиям целителя, за услуги которого пришлось отдать круглую сумму, и собственным чарам он восстановился менее, чем за три недели, однако до сих пор чувствовал себя нехорошо.
В клинике Александр Данилович провёл два дня. Дольше находиться там не стал, пожалев денег, и остальное время лечился дома. Однако чтобы быстро поправиться, пришлось использовать довольно сильные заклинания. Он знал, что тёмная стихия могла сыграть злую шутку и принести больше вреда, чем пользы, если не хватит воли для её контроля, но всё равно рискнул.
Потребовалось менее трёх недель, чтобы вернуться к нормальной жизни, но последние дни Александр Данилович почувствовал недомогание, боль в груди, сопровождаемую тяжёлым кашлем, и слабость.
И вот едва Александр Данилович снова начал ходить на службу, как получил приглашение от самого заместителя начальника священной стражи. Афанасий Иванович являлся дальним родственником по линии жены, но встречались они с Александром Даниловичем крайне редко, и только по делу. Какое дело сейчас побудило Давыдова позвать его на обед, Александр Данилович не знал, хоть и догадывался. Ведь приглашал его Афанасий Иванович не одного, а вместе с сыном, а значит, и речь должна пойти об Алексее или о том человеке, которым стал Алексей, ведь Александр Данилович был абсолютно уверен, что это теперь не его сын.
Афанасий Иванович сразу же отметил бледность Александра Даниловича. О дуэли его превосходительство не знал, поскольку ту сохранили втайне — пришлось сказать, что нездоровится. В ответ Афанасий Иванович разразился речью.
— Не бережёте вы себя, — говорил он. — Зачем такие самоистязания? Кому будет хорошо, если в край изведётесь? Надо позволять себе отдых хотя бы временам. Сам ведь такой же. Всё служба, да служба, то одно дело, то другое — и так без конца. А организму надо давать расслабление — даже учёные доктора пишут об этом. Примерно раз в год, недели на две следует отрываться от всех дел. А сейчас как раз лето — самое время для отпуска. Давно, поди, в отпуске не были? Возьмите на пару месяцев выходные, на Марциановы воды отправляйтесь, подлечитесь, а осенью вернётесь с новыми силами. Жаль в Крыму сейчас турки: на Чёрное море теперь никак невозможно попасть. Мне ещё до войны довелось туда съездить. Не бывали? Зря. Прекрасное место… Ну глядишь, турок прогоним, так ещё и успеете. А отдыхать надо. Верно вам говорю!
— Благодарю за совет, ваше превосходительство, — произнёс Александр Данилович. — Постараюсь… обязательно постараюсь выбраться.
— А почему сына вашего, Алексея, не вижу? — спросил, наконец, Афанасий Иванович. — Я ж вас обоих приглашал.
— Прошу прощения, ваше превосходительство, но вышла некоторая оказия, из-за чего Алексей не смог придти… вернее, из-за чего я не уведомил его. Последнее время мы с Алексеем не общаемся. Он нанёс мне серьёзное оскорбление, и я разорвал с ним все отношения. Может, и грех на душу взял, а не могу дальше терпеть произвол и дерзость со стороны собственного отпрыска. Если желаете говорить с Алексеем, обратитесь к нему лично, пожалуйста. Я же с ним, увы, больше не вижусь. Только как попечитель теперь состою, да и то с радостью бы сбросил это бремя, коли позволительно было бы.
— Вот оно как. Печально это, Александр Данилович. А если не секрет, в чём причина ваших разногласий?
— Его дерзкие выходки и непослушание, которое вышло за границы разумного.
— Общался я с ним где-то месяц назад. Алексей мне показался смышлёным не по годам и весьма самостоятельным. Сейчас, как я понимаю, он живёт на отдельной квартире?
— Да, и это одна из причин нашей ссоры. Он уехал из общежития без моего дозволения, а когда я потребовал вернуться, отказался подчиниться и начал дерзить.
— Чувствуется в нём эдакий бунтарский дух, согласен. Но ведь на то и молодость. Мы должны быть терпимы к нашим детям и в высшей степени милосердны для их же блага.
— Грех есть, ваше превосходительство. Но и моё терпение не безгранично.
— Понимаю… Кто ж без греха? Однако дело, по которому я вас пригласил сюда, непосредственно связано с вашим сыном. Я направил своего человека, чтобы тот проэкзаменовал Алексея на предмет владения родовой магией — результат превзошёл мои ожидания. Алексею присвоили степень специалист в области чар тёмной стихийной, а так же — послушника первого ранга в огненных чарах. Полагаю, вам это неизвестно?
— Неизвестно, ваше превосходительство. Мы с Алексеем уже давно не общаемся.
— Алексей делает успехи. Не знаю, что пробудило в нём талант, но полагаю, из юноши выйдет сильный заклинатель. Его надо учить дальше. Я намерен ходатайствовать перед императором о переводе Алексея в первую гимназию. Конечно, ваша семья… скажем так, не пользуется благоволением нынешнего правящего рода, что создаёт определённые трудности, но думаю, можно попробовать. Так ведь? Что скажете?
Александр Данилович был в смятении. Как так? Алексей, который даже с простейшими заклинаниями не справлялся, за какой-то месяц перепрыгнул аж три ступени мастерства! Это не могло быть правдой. Но ведь и у Афанасия Ивановича нет мотива лгать. А это значит только одно: в дело вмешалось колдовство более высокого порядка, наделившее Алексея силой и изменившее его личность.
— Благодарю вас, ваше превосходительство, за вашу заботу, — ответил Александр Данилович, — но вам лучше говорить об этом с Алексеем. Если он хочет решать всё сам — я побуду в стороне. Однако если от меня потребуются какое-либо официальное подтверждение, подпись или присутствие, то сделаю это, как и требует того закон.
— Спасибо, Александр Данилович, это я и хотел от вас услышать, — Афанасий Иванович улыбнулся своей казённой улыбкой.
— Таков мой долг. Однако для меня остаётся загадкой, с чем связаны такие резкие изменения в Алексее. Вы, ваше превосходительство, знаете, сколь слаб он был, вы сами же рекомендовали отдать его в обычную гимназию, полагая, что перспектив нет. Что изменилось? Мне не даёт покоя этот вопрос. И его характер… он стал ужасен после того случая.
— Как знать? Пока у науки нет ответа на подобные вопросы. Внезапное проявление таланта в юношестве — не редкость. Значит, Господу так угодно. Но если уж талант раскрылся, его должно всячески культивировать. Понимаю ваши чувства, Александр Данилович. Я ведь и сам отец. Современное поколение испытывает сильнейшее давление вредных идей, пришедших к нам с запада. Великое падение нравов — вот то, что мы наблюдаем в нынешний момент истории. Сейчас молодые люди не верят ни в Бога, ни в чёрта. Но ведь кто должен удержать детей наших от той бездны порока, по краю которой они ходят? На кого возложена такая миссия? Мы, Александр Данилович! Мы — старшее поколение. Не будьте к Алексею слишком строги, простите его, проявите милосердие.
Александр Данилович слушал внимательно. Он был согласен с каждым словом Афанасия Ивановича, но проблема была куда глубже, чем считал заместитель. И когда тот закончил говорить, Александр Данилович решился. Он должен был открыть правду, ведь дело это напрямую касалось священной стражи.
— Ваше превосходительство, — произнёс Александр Данилович. — Ваши слова мудры, но речь идёт о проблеме куда более серьёзной. И я просто обязан поставить вас в известность. После того, как Алексей без моего дозволения воспользовался одним из томов «Руководства…», он сильно изменился. Я знаю, каким Алексей был раньше, и вижу, каким стал сейчас — это два разных человека.
— Юноши сильно меняются в этом возрасте, — Афанасий Степанович улыбнулся.
— Нет, ваше превосходительство, возраст тут не причём. Это — не мой сын, это совершенно другой человек. Словно его душой овладела иная личность или… иное существо. Я считаю, в нём сидит бес.
— Вы так думаете? — сухо произнёс Афанасий Иванович.
— Более чем уверен в этом. Надо принять меры, ваше превосходительство.
— Что ж… — лицо Афанасия Ивановича приняло задумчивое выражение, он прокашлялся. — Знаете, вы действительно обратились по адресу. Я работаю с такими случаями.
— И поэтому прошу вас о помощи.
— И я со всей ответственностью заявляю: это не тот случай. Вы не видели тех несчастных, что оказались под властью бесов, я же видел много раз. В них не остаётся ничего человеческого. Они рычат, словно дикие звери, бросаются на людей, кусаются и царапаются. Ваш сын не находится во власти беса.
— Возможно, стоит провести обследование…
— Александр Данилович, — на устах Афанасия Ивановича появилась сочувствующая улыбка. — Поверьте, не обязательно. И оставьте тягостные мысли, ради всего святого. Они не принесут пользы. Возьмите отпуск, отдохните на Марциановых водах, поправьте здоровье и выбросьте из головы тревогу, а когда вернётесь, помиритесь с Алексеем. Уверяю, вам самому станет легче.
Александр Данилович не выказал ни капли эмоций, но отчаяние накрыло. Он был уверен, что прав. В Алексее сидел бес. Хитрый, коварный бес, овладевший мальчиком — настолько хитрый и коварный, что ввёл в заблуждение даже заместителя начальника священной стражи.
— Благодарю за совет, ваше превосходительство, — сдержанно ответил Александр Данилович.