Солнце нещадно припекало, сосны шумели ветвями, а по высокому куполу небосвода ватными клочьями плыли редкие облачка. День выдался жаркий. Впрочем, в тени, под пологом вечнозелёных крон, летний зной свирепствовал не так сильно, а когда золотистый шар покатился к горизонту, и вовсе поутих.
Я стоял за деревом и смотрел на человека, что одиноко брёл по тропинке к озеру. Мужчина был одет в бежевый сюртук, клетчатые брюки и белую фуражку, но я всё равно узнал в нём отца. Тот расслабленно прогуливался среди сосен, наслаждаясь свежим воздухом и вечерней прохладой, и даже не подозревал, что его сын вовсе не валяется где-нибудь с простреленной башкой, как он того хотел, а стоит здесь, в считанных метрах от него, готовясь нанести ответный удар.
К моей радости, обнаружить батю оказалось несложно.
Санаторий представлял собой архитектурный комплекс, состоящий из трёх больших жилых зданий и нескольких хозяйственных построек. Помимо этого, неподалёку имелась деревенька: два десятка изб, которые предназначались для тех отдыхающих, кто желал снять «номер» подешевле и поближе к природе.
Перед главным зданием находился сад, откуда дорожка вела к озеру. Я устроился на лавочке с газетой и полдня наблюдал за отдыхающей публикой. Место было спокойным и безлюдным, несмотря на разгар сезона. Представительные, хорошо одетые, преимущественно в наряды светлых тонов, мужчины и женщины прохаживались по дорожкам, сидели на лавочках и в беседках. На клумбах возились садовники, а слуги шныряли по каким-то поручениям.
Идиллия царила вокруг, покой и умиротворение, которые особенно ярко ощущались после большого, сырого, суетного города с вонючими тесными улицами, зажатыми между тяжёлых стены и закованными в брусчатку и асфальт. Я был бы не прочь и сам провести здесь недельку, но сейчас имелось дело поважнее, чем предаваться отдыху.
Отца я заметил почти сразу, он погулял в берёзовой роще, поговорил с какой-то пожилой парой, а потом ушёл в большое здание с колоннами. Первой мыслью было — проникнуть туда ночью, найти, где батя живёт, и зарезать во сне, обставив это, как ограбление, или подловить его где-нибудь в роще. Но всё оказалось гораздо проще. Ближе к вечеру он решил отправиться к озеру в полном одиночестве. И вот теперь я стоял среди деревьев и следил за ним, выбирая момент, чтобы нанести удар.
Стихийным прыжком я переместился за другое дерево, чтобы было удобнее наблюдать. Батя продолжил идти по тропе, не подозревая о нависшей угрозе.
Он спустился к воде. Ещё один прыжок — я на опушке леса. Кроны шумели хвоёй, поскрипывали ветви, а в глубине чащи раздавалась трель какой-то пичуги. Перед моим взором простиралась озёрная гладь, едва волнующаяся от ветра. Хороший день, чтобы умереть… но не мне.
Отец потянул руку, чтобы расстегнуть ленту медальона. Очередным прыжком я переместился ближе и оказался метрах в десяти от него.
— Добрый вечер! Давно не виделись, — окликнул я отца.
Батя обернулся. Он имел такой недоумевающий вид, что я чуть не рассмеялся. Внешность его сильно изменилась с момента первой нашей встречи. Это был уже не тот надменный и важный чиновник с военной выправкой, каким остался в моей памяти — сейчас передо мной стоял осунувшийся человек с болезненными заострившимися чертами лица.
— Ты? — удивился он. — Ты! Ты откуда здесь взялся…
— Спокойно. Ни к чему устраивать скандал. Я просто хочу спросить: почему. Зачем ты это сделал? Зачем ты заказал собственного сына?
— Откуда… Что это значит? — в голосе отца чувствовались страх и негодование, хотя он пытался скрыть это за маской аристократичности. Получалось плохо.
— Так зачем?
— Ты — бес воплоти. Ты не мой сын! — отец ткнул в меня трясущимся пальцем. — По душу мою явился?
— И что? Ты же, кажется, лишил меня наследства. Этого тебе мало?
— Если бы… Если бы закон позволял это сделать, я б с радостью так м поступил. Но священная стража не вняла моим доводам, они не поверили… даже не обратили внимания на мои слова!
— И ты решил сделать всё сам, — догадался я. — Ясно всё с тобой.
Отец потянулся к застёжке медальона, но раньше чем тот упал к его ногам, я совершил ещё один магический прыжок. Бледное болезненное лицо статского советника, которого прежний обитатель моего тела звал отцом и который стал мне заклятым врагом, оказалось в считанных дюймах от меня. Глаза его налились яростью. Я выхватил из рукава нож и несколько раз воткнул в живот и под рёбра его высокородию. Тот захрипел и повалился на траву, хватаясь за раны окровавленными пальцами.
Я взял медальон и сунул бате в карман, чтобы не дать ему возможность применить заклинания, а потом схватил подмышки и потащил к соснам. От тела следовало избавиться, и у меня была любопытная идея, как это провернуть, хотя подобное я ни разу не пробовал.
Пока волок, батя хрипел, истекая кровью, а потом и вовсе испустил дух. А я, затащив его подальше от тропинки, со стороны которой в это время послышались человеческие голоса, вынул из кармана отцовского сюртука медальон и отбросил его в сторону, чтобы не мешал применять заклинания, после чего вызвал в обеих ладонях тёмную стихию и направил её на мёртвое тело.
Стихия начала безжалостно испепелять плоть. Кожа, мясо и кости чернели и исчезали, аннигилированные магией.
Уничтожив половину трупа, я сделал перерыв. Сил уходило много, поток стихии, извергающийся из моих ладоней, истощал меня. Однако немного отдохнув, я снова ощутил прилив энергии и продолжил операцию.
Когда дело было закончено, в лесу остались лишь пригоршни чёрных камней в местах, где стихия случайно соприкоснулась с покровом из прошлогодней хвои. Я тщательно собрал их все и отправился туда, где деревья росли близко к воде и где не было тропинок, по которым ходили люди. Там-то и сбросил камни в воду. Медальон тоже прихватил с собой, но от него решил избавиться иным способом и не здесь.
Таким образом статский советник Державин Александр Данилович исчез, не оставив никаких следов, а мне в скором времени предстояло получить половину его имущества. Я так и не понял, почему батя не мог написать завещание, лишив меня наследства. Вероятно, какие-то законы запрещали. Наследственным правом я в этом мире ещё не интересовался.
Ограничивалось ли имущество отца особняком в Автово, я тоже не знал. Только разум прежнего владельца этого тела хранил смутные воспоминания о поездках летом с семьёй в какое-то отдалённое местечко, где были пруд и большой деревянный дом. От этих воспоминаний веяло теплом, видимо, потому что тогда ещё была жива мать Алексея. Вот только сам Алексей в дневнике ничего подобного не упоминал. Возможно, к родственникам ездили, а может, у нас действительно имелся где-то клочок земли.
Я забрал саквояж из схрона в лесу, переоделся в чистое, поскольку мой наряд изрядно запачкался, и двинулся в обратном направлении. Солнце ещё не зашло за горизонт, и я надеялся добраться к ночи до ближайшего села, однако стоило отойти от санатория, меня нагнал паровой грузовик, что медленно катил по грунтовке, дымя на всю округу. Шофёр держал путь в Петрозаводск, и через пару часов я уже был на постоялом дворе, где и заночевал.
Когда в пятницу утром я вернулся домой, в почтовом ящике меня ждали два письма. Одно было из лаборатории: туда требовалось зайти по работе. Второе — от Баронессы. Она снова приглашала в гости.
Я и Анабель сидели друг напротив друга за шахматной доской. В этот субботний вечер после обычного чаепития мы решили завершить партию, начатую на прошлой неделе. Партия подходила к концу, всё меньше и меньше фигур оставалось на доске.
Сегодня Анабель оделась в зелёное платье с довольно глубоким вырезом, и мне постоянно приходилось сдерживаться, чтобы не пялиться на ложбинку между двумя пышными грудями, которым было тесновато в этом наряде. Хоть Хаос и сказал, что Анабель — в прошлом не человек, но тело её было вполне человеческим, да к тому же ещё и довольно соблазнительным. Ну а мой молодой организм, понятное дело, не мог оставаться равнодушным к такому зрелищу.
Пока мы пили чай и играли, Анабель не заводила разговор о делах. Всё это время она рассказывала об императорском бале, на котором присутствовала прошлые выходные.
— Его императорское величество совсем плох, — сказала она. — Видно, что годы берут своё. Он уже и двигается с трудом. К чему это позёрство, не понимаю. Лежал бы лучше, отдыхал, а не балы устраивал.
— Значит, скоро мы увидим на троне нового императора, — сделал я вывод.
— Разумеется. Вопрос лишь в том, из какого он будет семейства. При дворе плетётся столько интриг… Ситуация весьма напряжённая.
— И часто бываете на таких приёмах?
— Приходится иногда. Однажды и вам это предстоит. С такими талантами рано или поздно вас захотят там увидеть, а может быть, даже дадут придворную должность. Тогда от всевозможных балов, приёмов и прочих скучных дел никак не отвертитесь. Кстати, ваш родственник, Давыдов, тоже был там.
— Надеюсь, окажусь там нескоро, — произнёс я.
Действительно, императорский двор меня не прельщал. Сказывалась привычка вести тайную жизнь.
— Если Давыдов промолчит насчёт ваших талантов, то нескоро, а если предпочтёт поставить императора в известность… Впрочем, мне думается, пока он будет молчать.
— Почему вы так считая? — поинтересовался я, «съедая» очередную белую фигуру своей чёрной.
— Видите ли, я хоть и редко бываю в таких местах, но что творится при дворе, знаю. Поговаривают… только это между нами, конечно же, — Анабель заговорщицки улыбнулась. — Так вот, поговаривают, будто некоторые люди в священной страже желают видеть на престоле совсем другое правящее семейство.
— Романовых?
— А священная стража всегда принимала участие в судьбе российских императоров, как и приближённая гвардия. Не стоит её недооценивать.
— Любопытный расклад. А приближённая гвардия за кого?
— Поживём-увидим. Пока это просто разговоры. Знатные дамы ведь любят посплетничать. Языки без костей. Поэтому мой вам совет: когда попадёте ко двору, меньше говорите, больше слушать.
Совет был излишним. Я всегда придерживался такого принципа. Один из самых полезных навыков в жизни. Вот и теперь я внимательно слушал, что говорит Анабель. Разумеется, она не просто так завела об этом речь, и я старался понять, какую выгоду она преследует, рассказывая мне о придворных интригах.
— Ну а ещё что говорят при дворе? — спросил я.
— Ой, жизни не хватит пересказывать, — с показной беспечностью Анабель махнула рукой. — Сплетни, интрижки… полагаю, в этом мало интересного. По крайней мере, для меня. Я ведь, как и вы, человек — деловой. Меня не так волнует, кто взлетит, а кто падёт, главное — что это сулит моему делу.
— Разумный подход.
— А наша игра тем временем подошла к концу, — отметила Анабель.
На доске остались два короля: чёрный и белый.
— Ничья, — сказал я.
— По-моему, символично. Тёмные и светлые враждуют испокон веков. Вот только смысла в этом противостоянии нет. Иногда союзы сулят больше выгоды, чем войны.
Если бы я не знал, что Анабель — бывший архонт, скорее всего, не понял бы намёка. Да и вряд ли она просто так заговорила о моём родственнике. Баронесса была уверена, что рано или поздно я попаду в священную стражу. Неужели в моём лице она хотела получить в будущем союзника в этой могущественной организации? Иначе чем ещё я мог оказаться ей так полезен?
— Спасибо за чай и за игру, — сказал я. — Но уже поздно. Поеду, пожалуй.
Мы поднялись и прошли в малиновую гостиную.
— Кстати, наша проблема улажена? — спросила Анабель.
— Разумеется. Отец поехал в санаторий поправить здоровье, а места там глухие, дремучие — заблудиться несложно. Да и диких зверей много.
— Угу, — Анабель остановилась у окна, что выходило в парк, и о чём-то задумалась. — А у меня самой почти санаторий. Только вот погода здесь, в Петербурге, оставляет желать лучшего. После южного побережья Франции холодновато.
— Почему не вернётесь обратно? — я остановился рядом.
— Да вот, дела затянули. Может, и вернуть однажды. Куда мне торопиться…
Мы стояли рядом, и мой взгляд скользил по её обнажённой шее и плечам. Анабель обернулась ко мне, словно хотела что-то сказать, но промолчала — лишь улыбнулась и с демонстративной скромностью отвела глаза. Неизвестно, куда заведёт наш «союз», подумал я, но пожалуй, стоило его скрепить.
Я схватил Анабель за талию и повернул к себе. Она смотрела на меня без каких-либо эмоций, но кокетливая улыбка не сходила с её лица. Я стал целовать её щёки, губы и шею, она отвечала тем же.
— Погоди, — остановила она меня, наконец, — спальня совсем недалеко. Пошли туда.
За дверью противоположной той, из которой мы вышли, нас ждала роскошная кровать под балдахином. Она почему-то уже была расправлена, и мы плюхнулись в мягкие перины, стаскивая друг с друга неудобную одежду.
Пока мы с Анабель предавались любовным утехам, два часа пролетело незаметно. Она оказалась очень опытной и страстной девицей. Ещё бы! За сто лет, проведённых в этом прекрасном юном теле, можно было многому научиться.
На улице смеркалось. Июль заканчивался, и по ночам снова начало темнеть. Мне пора было идти домой. Я надел рубашку, натянул штаны и закинул на плечи лямки. Взял со стула нож на самодельном наручном креплении и принялся прилаживать к предплечью.
Анабель лежала обнажённая на кровати, подперев голову рукой. Её пышные, слегка вьющиеся тёмные волосы разметались по простыни.
— Словно на войну собрался, — отметила она с улыбкой. — Ты так боишься меня?
— Разные ситуации случаются, — ответил я. — Оружие лишним не бывает.
— Ты любишь оружие?
— Есть такая слабость, ты угадала.
— Сколько на тебя смотрю, всё больше мне кажется, что ты не тот, кем представляешься.
— Порой у меня и самого складывается такое ощущение.
Анабель повернулась на живот:
— Тебя кто-то ждёт дома?
— Пока, пожалуй, только знакомые стены.
— Я тебя не гоню, между прочим. Можешь остаться. Мой дом большой, места хватит.
— Хочешь поселить меня у себя под боком? — хмыкнул я.
— Может, мне одиноко одной в этих апартаментах? Тебе разве тут не нравится?
Предложение, конечно, щедрое, но становится приживальщиком и комнатной собачкой я не собирался.
— Мне у себя больше нравится, — я надел и застегнул жилетку, а потом — сюртук. Галстук было лень вязать, и я сунул его в карман. — Привык жить сам по себе. Кстати, заходи как-нибудь… на чай.
— Обязательно загляну, коли пригласишь, — Анабель улыбнулась, продолжая съедать меня глазами. — Буду скучать и ждать новых встреч.
— Значит, скоро опять свидимся, — я поцеловал её на прощанье в щёку.
— Погоди, провожу что ли.
— Я запомнил дорогу. Можешь не утруждать себя.
— Как скажешь.
Я покинул спальню и, пройдя малиновую гостиную, оказался в проходной анфиладе, залитой светом люстр. Дорогу к выходу я уже хорошо помнил.
Возле крыльца меня ждала самоходная бричка, которую я нанял на сегодняшний вечер. Забравшись на заднее сиденье, велел шофёру везти меня домой. Кажется, пора было заводить личное транспортное средство. Передвигаться на извозчиках и трамваях порой оказывалось ужасно неудобно.
Воскресный день я провёл в тайном логове Трубецкого. Хотелось поскорее закончить заказ и получить деньги, но дело шло медленно. Усиливать взрывчатку и пули было несложно, но вот сил это отнимало много, как, впрочем, и любые другие заклинания, если их часто и без перерыва повторять.
В понедельник же предстояло ехать в лабораторию Долгорукова. То, что от меня требовалось, я сделал ещё в субботу, а теперь было запланировано испытание первого опытного образца нового артефакта. Я намеревался присутствовать.
Попив чай с бутербродом, я оделся в обычный деловой наряд, взял цилиндр, трость и покинул дом. И тут стало понятно, что планы на сегодняшний день придётся скорректировать.
У подворотни стоял чёрный экипаж с гербами на занавесках. Я тут же его узнал, хоть и видел только один раз в жизни. Афанасий Иванович вновь решил заехать за мной, и оставалось лишь гадать, что явилось тому причиной. Работа на Трубецкого? Отношения с Нарышкиной? Пропажа отца?
Дверь открылась, я залез в карету и уселся напротив Давыдова, одетого в неизменную чёрную униформу с золотыми пуговицами, красными лампасами и выпушкой.
— Доброе утро, Алексей, — поздоровался он. — Такая рань, а вы уже, смотрю, куда-то торопитесь.
— Дела, — ответил я. — А вы решили навестить меня?
— Да вот, жду от вас обещанного письма, а оно никак не приходит. Ну я и подумал, вдруг что стряслось?
Действительно. Давыдов взял с меня обещание ответить до конца июля, согласен ли я на перевод в первую гимназию. Разумеется, я об этом не забыл, и сегодня или завтра намеревался черкануть пару строк, отказавшись от протекции. Однако его превосходительство дожидаться не стал.
— Собирался написать на днях, — сказал я. — Ваше предложение весьма заманчиво…
— Вы должны кое-что увидеть, прежде чем дадите окончательный ответ, — перебил меня Давыдов. — Хочу, чтобы вы знали, с чем имеет дело священная стража. Прокатимся? Или вы торопитесь?
— Можно и прокатиться, — подумав, согласился я. — Если только недолго.
— Боюсь, путешествие может затянуться. Придётся ехать в сторону Петергофа.
— Значит, дела отложим. Что именно хотите показать?
— Увидите, — Давыдов дёрнул за шнурок, и карета тронулась с места.
Как и сказал его превосходительство, двинулись мы на юг по Петергофскому тракту. Карета мчала на всех парах, разгоняя попутный транспорт громогласными гудками, и нам, словно правительственному кортежу, все уступали дорогу. До Автово долетели минут за сорок. А вскоре позади остались рабочие кварталы и пригороды — мы покинули Петербург.
— Кстати, Алексей, — заговорил Давыдов, когда мы проезжали поворот к моему семейному особняку, — а вам уже известно о загадочном исчезновении вашего батюшки?
— Об исчезновении? — сделал я удивлённое лицо. — Боюсь, что нет. Мы же с ним не общаемся. Да и из дома мне не писали. А что случилось?
— Да вот… Уехал в санаторий на позапрошлой неделе, а в прошлую среду исчез, не вернулся в номер. До сих пор никто не может найти. Вещи остались на месте, а самого его и след простыл. Удивительное дело.
— Да уж, удивительно, — кивнул я с озадаченным видом. — Как такое могло случиться?
— Кто знает… Вам сообщат, если появятся вести.
— Может, у отца… сознание помутилось? — предположил я. — И он ушёл куда-нибудь в лес. Во время последней нашей встречи батюшка вёл себя весьма странно. Да и эта нелепая дуэль с дядей… Он был явно не в себе.
— Как знать, как знать, — произнёс Давыдов, глядя в окно. — Человеческий разум — загадка, а пути Господни неисповедимы.
Свернув за городом на узкую гравийную дорогу, карета двинулась через лес, и вскоре путь нам преградили высокие кованые ворота. Однако стоило шофёру подать звуковой сигнал, как прибежал мужчина в зелёном мундире и фуражке и открыл их. Территория, на которую мы въехали, была огорожена глухим кирпичным забором с колючей проволокой. Я с беспокойством смотрел в окно, рассматривая абсолютно голую равнину без единого деревца или кустарника.
Карета остановилась возле трёхэтажного жёлтого здания, которое одинокой скалой возвышалось посреди поля. Фасад украшали полуколонны с резными капиталями и прочие декоративные элементы, но от самого сооружения веяло чем-то зловещим — то ли из-за обшарпанных стен, то ли из-за решёток на окнах. Оно напоминало тюрьму или психбольницу.
Перед зданием находилась полукруглая мощёная площадка, на которой стояли четыре экипажа. Один из них был паровым грузовиком с чёрной будкой для перевозки заключённых.
— Невесело тут, — заметил я, когда мы вышли из экипажа.
— Да, веселиться тут не приходится, — сухо ответил Давыдов.
Мы прошли через высокую арку. Главное крыльцо находилось во дворе. На входе нас встретили ещё два охранника в зелёном мундире. Они выбежали навстречу и поклонились Давыдову. Он тут явно был своим.
Холл напоминал залу какого-нибудь дворца. Потолок украшала роспись на религиозную тему: люди с нимбами и ангелы покровительственно взирали на нас сверху. Пол был выложен мозаикой, а на стенах висели картины.
Но стоило нам углубиться в недра заведения, как интерьер кардинально изменился. Ещё один мордоворот в зелёном мундире открыл стальную решётчатую дверь, и мы оказались в длинном пустом коридоре с высоким потолком и жёлтыми стенами, меж которых эхом разносился звук наших шагов.
Навстречу прошли люди в белых халатах. Очевидно, здесь находилось лечебное заведение, но довольно специфической направленности, судя по решёткам на окнах.
Затем мы с Давыдовым спустились в подвал, и тут я уже забеспокоился. Низкие сводчатые потолки давили каменной безысходностью, а пронзительный вой, доносящийся из глубин подземелий, холодил душу. Впрочем, медальона на мне сегодня снова не было, поэтому я надеялся, что если случится какая-то неприятность, отбиться или сбежать труда не составит.
Путь преградила тяжёлая стальная дверь, но и её перед нами охрана тоже отворила без вопросов. Дальше был коридор с такими же стальными дверями, в каждой из которых имелось окошко.
Мы остановились возле первой.
— Иди и смотри, Алексей, — подозвал меня Давыдов и попросил охранника открыть окошко.
Я заглянул туда, и в нос ударил запах испражнений. В сумрачной пустой комнате, похожей на тюремную камеру, в которой не было даже кровати, в углу, обхватив колени руками и уткнувшись в них носом, сидел лысый человек, облачённый в лохмотья.
— Кто это? — спросил я.
— Княгиня Орлова, — ответил Давыдов.
Он приказал опереть дверь, и охранник послушался. Дверь издала страдальческий стон, открывая нам путь в мрачную зловонную дыру. Давыдов вошёл первым, я — следом, охранник остался снаружи.
Сидящая в углу женщина подняла лицо. По её тощей высушенной физиономии было невозможно определить ни пол, ни возраст. Бледная кожа чернела прожилками, а глаза горели диким безумием. Длинные костлявые пальцы походили на звериные когти.
Пациентка издала душераздирающий вопль и, вскочив, ринулась на нас. Такого я никак не ожидала. Это жуткое человекоподобное существо оказалось совсем близко, бешеные глаза заглянули мне в душу, ещё секунда и…
Давыдов выкинул вперёд ладонь, и чёрная дымка сбила пациентку с ног. Та завыла, словно волк на луну, и уползла в угол. По спине моей побежали мурашки. Женщина эта даже на человека не была похожа — скорее на взбесившегося мертвеца.
— Пойдём дальше, — произнёс Давыдов таким будничным тоном, будто мы ходили по музею, рассматривая экспонаты. — Она уже три года здесь. Боюсь, безнадёжна.
— Что вы с ней сделали? — спросил я, когда мы вышли в коридор и охранник запер дверь.
— Не мы, — ответил Давыдов. — Бесы.
Мне не очень хотелось заходить в остальные камеры, но этого и не потребовалось. Давыдов просто открывал окошки, показывая пациентов и называя фамилии. Почти все узники оказались представителями крупных дворянских родов. Некоторые смирно сидели в углу, другие бродили по камере а, увидев нас, бросались с жутким оскалом к двери, третьи валялись на полу в собственных фекалиях. Один стоял, уткнувшись носом в угол, и завывал, наполняя подвал заунывной музыкой безумия, от которой можно было самому свихнуться. Я с сочувствием посмотрел на охранника. Не повезло бедолаге с работой.
Когда мы, наконец, закончили экскурсию и вышли на улицу, я вздохнул с облегчением. Ещё никогда мне не доводилось присутствовать в подобных местах, ещё никогда я не испытывал такого омерзения.
— Все они — представители уважаемых семейств, — объяснил Давыдов. — Здесь их содержат родственники. Дело это, понятно, не дешёвое. Тех, кто не может оплатить лечение, приходится просто уничтожать.
— Гуманнее было бы и эти перебить, — заметил я, поморщившись, поскольку жуткие оскаленные лица до сих пор стояли перед глазами.
— Здесь у них есть шанс. Я показал вам только самые тяжёлые и безнадёжные случаи. Если не ошибаюсь, у нас на данный момент тридцать четыре пациента с острой формой одержимости. В ряде случаев лечение помогает, и пациент может пойти на поправку. Но бывает и так, что когда бес уходит, от человека остаётся лишь пустая оболочка, которая способна ещё существовать, но к которой уже никогда не вернутся мыслительные функции.
— Так что с ними случилось? И кто такие эти бесы?
— Обитатели стихийных миров. Иногда эти существа прорывают барьер между нашими мирами, и тогда происходит беда. Они пожирают души и овладевают человеческими телами, поскольку в своём истинном виде не способны тут находиться, — Давыдов обернулся ко мне и пристально посмотрел в глаза. — А одна из миссий священной стражи — не допускать таких казусов. Вот то великое зло, с которым нам приходится бороться. Если бы ты знал, сколь серьёзна угроза, то не раздумывая вступил бы в наши ряды.
Мы вышли на площадку, где стояли экипажи.
— Всё так плохо? — спросил я.
— Не всё. Надежда есть. Мы можем предотвращать вторжение, а порой даже изгонять бесов, если те не полностью овладели разумом жертвы. А теперь позволь, покажу тебе ещё кое-что. Подойди ближе.
Я подошёл почти вплотную к Давыдову, а тот схватил меня за плечо.
— Стой смирно, — велел он. — Надеюсь, получится. Ты достаточно силён.
В следующий момент мир вокруг преобразовался.