Лихой гимназист

Глава 7

Мы с Оглоблей сидели друг напротив друга. Глаза барахольщика судорожно забегали, а правая рука его скользнула под стол. Я же внешне держался спокойно, но нервы дрожали натянутой тетивой. В любой момент я был готов поднять руку и швырнуть сгусток чёрной гадости. Одно плохо: произнести заклинание, пусть даже мысленно, немного дольше, чем нажать на спуск.

— Вы напрасно сюда пришли, — произнёс Оглобля. — Магических книг у нас нет.

— А я знаю, что есть, — сказал я.

— Откуда же, позвольте спросить, вы знаете? — взгляд барахольщика стал каким-то хищным.

— Знакомый рассказал.

— Ваш знакомый что-то напутал. Я такими вещами не занимаюсь.

У меня, конечно, мелькнула мысль, что Гуссаковский наврал, но чутьё подсказывало, что след верный. Этот подозрительный тип точно не простой барахольщик. Я таких насквозь вижу.

— Он сам вам её и продал. Месяц назад. Припоминаете? Это моя книга, и я пришёл её выкупить.

— Хм, — Оглобля сканировал меня своим прищуренным напряжённым взглядом. — Ах да… Кажется, припоминаю. Действительно, приходил студент, вроде вас, приносил книгу. Но видите ли, её у меня уже нет. Купили недавно.

Вот этого-то я и опасался. Думал, что литературой по такому редкому виду магии никто не заинтересуется в столь короткие сроки, тем более, в этой дыре, однако покупатель, как назло, нашёлся, и теперь надо было узнать, кто он и откуда, найти и уговорить продать книгу. Только вряд ли у меня хватит денег. Информация — штука недешёвая, магическая книга — и подавно.

— Могу узнать, кто купил данную книгу? — спросил я.

— Я не разглашаю информацию подобного толка.

— Дам десять рублей, если сделаете исключение.

— Извините, я не разглашаю информацию.

Так он ещё и честного из себя строит. Десять рублей ему, видите ли мало. Значит, по-хорошему не получится. Будем по-плохому.

— Понимаю. Простите за беспокойство, — я встал со стула, делая вид, что ухожу.

На миг я замер, сосредотачивая волю в стихийной фразе, что прокручивал в голове, и на последнем слове резко обернулся, выкинув вперёд руку. Дымчатый сгусток обжёг Оглобле правый плечевой сустав, барахольщик взревел от боли.

Дикий попятился и полез за пазуху. Я обратил ладонь к нему, и чёрная дымка ударила парня в грудь, образовав сквозную дыру. Оглобля, несмотря на боль, очень резво дотянулся до спрятанного оружия. В его левой руке оказался небольшой четырёхствольный пеппербокс. Я рванул к шкафу, а точнее, горке с посудой.

Один выстрел, второй… Я больно ударился рукой о край шкафа, а плечом — о стену, но всё же успел уйти с линии огня и укрыться. Ещё два выстрела последовали друг за другом. Зазвенели разбитые стекло и посуда.

Холостой щелчок возвестил о том, что заряды у Оглобли закончились.

Помещение тонуло в пороховых газах. Оглобля рычал от боли, прижимая руку с разряженным пистолетом к чернеющему огрызку плеча. Сгусток стихии проел сустав и затронул часть грудной клетки. Правая рука висела окровавленной плетью, едва поддерживаемая остатками мышц и сухожилий. Я подошёл, схватил Оглоблю за шиворот и стащил со стула. Падение сопровождалось душераздирающим воплем.

— Где книга, сука? Говори! — я пнул его.

В соседней комнате раздался тяжёлый топот: в доме был кто-то ещё, и это — точно не горничная. Гулкий удар — дверь чуть не распахнулась. Неизвестный хотел ворваться сюда, но ему помешало тело Дикого. Тот валялся возле двери, сжимая в руке карманный револьвер, который так и не успел пустить в ход.

Заклинание породило ещё одни чёрный сгусток. Он пробил дверь, а нечеловеческий вопль, сопровождаемый грохотом упавшего на пол тела, дал понять, что цель по ту сторону поражена.

Я вытащил револьвер из ещё тёплых пальцев Дикого. Револьвер не имел курка, ствола и спусковой скобы, а спусковой крючок у него складывался. Приведя оружие в боевую готовность, я отодвинул тело, приоткрыл дверь. На полу лежал здоровенный детина, он ревел и извивался, держась за живот. Я вышел и придавил его ботинком к полу. Прокрутил в очередной раз в мозгу заклинание. Тёмная стихия попала в лицо мужика и на миг окутала его голову тёмной дымкой. Дёргающееся тело замерло. Вместо лица на меня теперь смотрела дыра, стенки которой покрывала чёрная кровоточащая короста. Не назвал бы себя брезгливым от это зрелище заставило меня поморщиться.

Рядом валялась маленькая двуствольная пукалка с капсюльными замками. У меня же револьвер, по всей вероятности, был шпилечным, двойного действия.

Я осмотрелся, оценивая обстановку. Три двери. Одна вела в кабинет Оглобли, вторая — к чёрному входу и кухне, третья — к парадному входу. В кабинете — ещё две двери и обе закрыты. Я не знал, сколько ещё человек тут осталось (как минимум, одна служанка), да и непонятно, какие сюрпризы ещё припасены у барахольщика. Квартира была слишком большой: пока буду осматривать одну её часть, в другой могло развернуться совершенно непредсказуемое действо.

Шум со стороны чёрного входа привлёк моё внимание. Туда я и направился. Возле двери стояла служанка, судорожно отпирая замки и задвижки в намерении покинуть это место. Увидев меня, она взмолилась:

— Не убивайте, господин, Господом Богом молю! Я никому не скажу.

— В квартире есть ещё люди? — спросил я.

Она испуганно замотала головой.

Выстрел. Визг. Мимо, значит. Я с досадой посмотрел на револьвер и поморщился. Прицельных приспособлений у него и в помине не было. Из такого только в упор стрелять. Подошёл ближе, снова нажал на спуск. Мозги служанки брызнули по двери, ноги её подкосились, и она грохнулась на бок, глядя на меня выпученными от страха застывшими глазами. Во лбу зияло аккуратное круглое отверстие.

Но свидетелей оставлять было нельзя — тут уж иначе никак.

Быстро прошёл на кухню — там никого. В остальных комнатах — тоже пусто, а одна и вовсе была заперта. Вернулся к Оглобле. В моё отсутствие барахольщик пытался доползти к выходу, но все старания оказались напрасны, и он валялся на полу почти там же, где я его и оставил. Выжженное мясо плеча и огрызки костей чернели сквозь дыру в пропитанном кровью сюртуке.

Я наставил на Оглоблю пистолет:

— Где моя книга?

Барахольщик молчала.

— Ладно, а так? — моя левая ладонь почернела. — Говори или подыхать будешь долго и мучительно.

— Нету, забрали, — процедил Оглобля. — Ты не знаешь, с кем связался, студент…

— Где книга? — повторил я, пнув барахольщика в упитанное пузо.

— Нету у меня. Богом клянусь!

— Где она?

— Один чиновник забрал.

— Какой чиновник? Как звать?

Оглобля минуту выкашливал кровь изо рта, а потом выдавил:

— Он из Синода. Серьёзный человек.

— Как звать? Фамилия?

— Откуда мне знать?

— Но ты знаешь, что он из Синода.

— Он сказал… Он… — фраза прервалась новыми хрипами и кашлем. — Не знаю, ничего не знаю. Что хош, делай.

Я снова пнул его в живот:

— Говори.

— Действительный статский советник, — простонал Оглобля. — Приходит иногда, спрашивает всякое. В эту субботу был. Ничего больше не знаю.

— Что спрашивает?

— Книги ищет. Такие, как та.

Стало досадно. Пока я сидел в карцере, какой-то действительный статский советник увёл книгу буквально у меня из-под носа. Я опоздал всего на три дня.

Смысл дальнейших поисков пропадал. Если «Руководство» теперь принадлежит большому чиновнику, да ещё и из Синода, связываться себе дороже, так что лучше было оставить эту затею. Теперь книгу можно считать окончательно утерянной, а мне придётся возместить дяде её стоимость.

— Значит, ты мне должен денег, — заключил я. — Где деньги?

— В сейфе, в хранилище.

— Ключи, код?

— В кармане у меня, в сюртуке. Там надо… ручку повернуть… на три четверти.

Я проверил внутренний карман, в нём действительно оказалась связка ключей.

— Благодарю за оказанную помощь, — произнёс я.

— Не мучай, студент, убей быстро, — почти шёпотом произнёс обессиленный Оглобля.

Я выполнил просьбу. Выстрел в голову положил конец его мучениям.

Первыми были осмотрены стол и шкафы в кабинете Оглобли. В одном из них на отдельной полке хранились кисеты с порохом, мешочки с пулями, коробка с капсюлями и пулелейка. Всё это я сложил в чёрный кожаный портфель, пылившийся на этом же шкафу, а пистолеты — «перечницу», револьвер и двуствольник — рассовал по карманам шинели.

Теперь настала очередь запертого помещения. Я открыл ключом дверь и вошёл в хранилище. Это оказалась весьма просторная, чистая комната, уставленная по периметру шкафами. Они были заставлены хрустальными и фарфоровыми сервизами, декоративными вазочками и статуэтками, наборами письменных принадлежностей и прочими мелочами, бережно разложенными по полкам, словно в музее.

Среди них был и книжный шкаф — совсем небольшой, почти как в моей комнате в особняке. На полках стояло три десятка книг, и оглядев их, я понял, что Оглобля явно врал, когда говорил, что не покупает магическую литературу. Примерно половина томов являлись либо руководствами по владению чарами, либо исследования на данную тему. Однако по магии тёмной стихии тут, и правда, ничего не нашлось.

Возле книжного шкафа стоял стальной ящик с крутящейся рукояткой. Он-то и был мне нужен. Я принялся подбирать ключ и одновременно крутить ручку, стараясь понять, как работает этот древний механизм, когда в дверь в передней забарабанили.

Следовало действовать быстрее. Наверняка, жильцы слышали стрельбу и уже вызвали полицию. Но без добычи я уходить не собирался.

Мои чары хорошо прожигали разные предметы, и я решил попробовать применить их тут. Снял перчатки, вызвал стихию, прислонил руку к краю двери сейфа. Поверхность стала быстро чернеть, металл разъедало словно кислотой, и вскоре под моей ладонью образовалось углубление, а потом — дыра.

Дверца прогорела насквозь, но так и не открылась. А между тем стук не прекращался. Тогда я прожёг дыру внизу с противоположного края, и сейф, наконец, поддался. Таки образом моя способность получила неожиданное применение.

И вот передо мной открылась святая святых этой квартиры. На средней полке лежали деньги. Много денег… а может, и не очень: несколько пачек ассигнаций, но купюры все мелкого достоинства — одного, трёх и пяти рублей. Тут же — два кошелька, набитых мелочью. Нижнюю полку занимали тетради и папки с бумагами, верхнюю — золотые украшения, цепочки, перстни с драгоценными камнями. Даже золотые карманные часы были.

Стук прекратился, но расслабляться не стоило. Скоро сюда могла заявиться полиция и начать ломать дверь.

Я запихнул пачки ассигнаций в портфель, туда же кинул кошельки и украшения. Остальное барахло меня не интересовало. Пора было убираться отсюда.

Никем незамеченным я покинул квартиру через чёрный ход и вышел на улицу.

Между дровяных сараев и жёлтых грязных стен двора-колодца петляла тропа. Она привела меня к подворотне. Навстречу шли два усатых городовых и человек в штатском. Когда мы разминулись, я услышал краем уха их разговор.

— Сколько стучали — не отвечают, как будто и нет там никого, — говорил мужчина в штатском. — А ведь грохот такой стоял такой, словно из пушек палили. Ей-ей, так и было! Жильцы жалуются. Проверьте, пожалуйста, а то…

Судя по разговору, эти трое шли на квартиру Оглобли. Задержался бы я там ещё немного — и их тоже пришлось бы ликвидировать.

Подворотня вывела меня к магазину «Разные вещи», а пройдя ещё одну, я оказался на уже знакомой мне улице. Лишь тут вздохнул с облегчением.

Книгу, к сожалению, вернуть не удалось, но результат моей поездки был, и это не могло не радовать.

В общежитие я вернулся перед самым закрытием. На входе сторож сообщил, что на моё имя пришло письмо, и протянул конверт, украшенный знакомыми инициалами. Я тут же вскрыл его и пробежал глазам письмо: это оказалось приглашение на обед от моего двоюродного дяди, Тимофея Марковича. В это воскресенье мне предстояло идти к нему в гости и, по всей видимости, просить прощение за утерянную книгу. Наверное, дядя огорчится, но по большому счёту, и я (точнее Алексей) не виноват в случившемся. Налицо был банальный грабёж. Ну а если Тимофей Маркович потребует возмещение убытков — что ж, деньги есть.

Когда я вошёл в комнату, старшие гимназисты чаёвничали. На столе стояли чайник и тарелки со съестным.

— О, а вот и вы, Алексей, — поприветствовал меня Ушаков с необычным для него дружелюбием. — Присоединяйтесь к нашей скромной трапезе. Припозднились вы что-то, ужин-то закончился.

Я с радостью присоединился к застолью, тем более, что был голоден как чёрт. Почти сразу посыпались вопросы о пятничной дуэли. Теперь стало понятно, почему меня пригласили за стол. Парней съедало любопытство, очень уж хотелось им из первых уст услышать о тех «легендарных» событиях, и мне ничего не оставалось делать, чем в очередной раз пересказать ту историю.

— Удивительно, — произнёс Ушаков. — Вы имели дерзновение драться в стенах гимназии и сразили на шпагах одного за другим трёх соперников. Знаете, а ведь я и прежде слышал о вас. Многие вас считали несколько… мягкосердечным. Похоже, молва ошибалась.

Ушаков нашёл удачную замену слову «трус». Парни тут вообще старались избегать резких выражений по отношению друг к другу, если только речь не шла о приятельском подтрунивании. Если же они считали человека низким и недостойным, то просто игнорировали его, как меня в первые два дня.

Теперь же внезапно всё поменялось. В один вечер я из изгоя превратился в местную легенду, пусть за это и пришлось отсидеть три дня в карцере. Меня, наконец-то, приняли за своего.

— Молва часто ошибается, — ответил я. — А доброту некоторые склонны принимать за трусость, — я окинул взглядом сидящих за столом ребят.

— Гуссаковский не раз показывал недостойное поведение, — произнёс Ушаков. — А теперь выясняется, что он вор.

— И директору наушничает. Поэтому на его проделки и закрывают глаза, — добавил один из парней.

— Так или иначе, он получил своё, — подытожил Ушаков.

Удивительно, но слух, который я попросил пустить Михаила, теперь на полном серьёзе передавался из уст в уста. К тому же все узнали, что Гуссаковский меня обокрал. Несладко теперь засранцу придётся.

Этой ночью я, пока все спали, взял портфель с добычей, вышел в туалет и, закрывшись в кабинке, принялся пересчитывать деньги. У меня оказалось почти полторы тысячи ассигнациями мелкого и среднего достоинства и сто восемьдесят рублей серебром, плюс кучка драгоценного металла, который, впрочем, надо ещё найти, где выгодно продать.

На аренду квартиры должно было хватить с избытком, и я, немного поразмыслив, решил не дожидаться летних каникул и заняться поиском жилья в ближайшие дни, чтобы поскорее закрыть этот вопрос и думать уже о вещах более важных.

В этот четверг состоялось долгожданное практическое занятие по искусству владения чарами. Наш класс вывели во двор гимназии, но не в тот, где были сараи и колокол, а в другой, находящийся по соседству. Здесь имелось несколько мишеней в виде кирпичных и каменных строений разной формы, а так же врытые в землю брёвна. На каждом объекте виднелись следы копоти и выбоины. С трёх сторон двор огораживала высокая глухая стена.

Из всей гимназии только тут разрешалось снимать медальоны. На время занятий мы оставили их помощнику тренера.

Наш класс обучался огненным чарам. Магических техник было довольно много. Самыми распространёнными считались огненные, каменные и воздушные, чуть реже встречались водно-ледяные и электрические. Других тут не преподавали. Не знаю, почему Алексея запихнули именно сюда, однако, судя по дневниковым записям, обучение давалось тяжко, поскольку парень не имел дара управления светлой стихией. Ему подчинялась только тёмная стихия, но отец запрещал изучать связанные с ней заклинания, да и не преподавали здесь такие.

Учил нас пожилой, сутуловатый дворянин с вечно недовольным лицом и ожогами на тыльной стороне ладоней, которые можно было увидеть, когда тренер снимал перчатки. Человек этот нрав имел не то, чтобы суровый, но какой-то угрюмый и дикий. Он постоянно строил кислую, недовольную гримасу при виде нас, словно досадуя, что приходится иметь дело с «отсталыми». Вот и сегодня он нас встретил ворчанием и взглядом исподлобья.

Мы начали с упражнений на концентрацию воли, после чего тренер потребовал создать малое пламя. Само заклинание я, конечно, выучил, пока сидел в карцере, но были сомнения, что получится что-то путное. Раньше, по крайней мере, у Алексея не получилось.

Ученики выстроились в шеренгу, и тренер начал вызывать нас по одному.

Первый гимназист встал лицом к каменной стене, расставил ладони и произнёс заклинание вслух, как и требовал тренер. Огонь не загорелся.

— Нет, нет, нет, — замотал головой тренер. — Вы произносите слова неправильно. Сколько можно вас учить?

Он попытался объяснить ученику, в чём ошибка, но это не помогло, и ученик был отправлен на место. Второй гимназист произнёс заклинание как надо, в воздухе между его ладонями появился небольшой огонёк и тут же погас. Это означало, парень плохо концентрировал волю в словах.

Следующим вышел Михаил. Созданный им огонь пылал ярче и дольше.

— Угу, допустимо, — буркнул тренер и позвал следующего.

Успехи класса оставляли желать лучшего. Из вышедших передо мной пятнадцати человек, только у половины получилось создать достаточно стабильное пламя. Тренер хмурился, вздыхал и укоризненно качал головой, словно сетуя на то, что вынужден учить таких неумех.

— Господа, — раздался над площадкой брюзжащий голос тренера, — ваши навыки очень и очень слабы. У многих из вас не хватает концентрации, а кое-кто даже слова не умеет произносить. Если за следующий месяц ситуация не изменится, некоторым из вас придётся вернуться в свои старые гимназии. Ладно, продолжим. Алексей Александрович, будьте любезны, — обратился он ко мне с нескрываемым скепсисом, — выйдите сюда и создайте малое пламя.

Я снял перчатки, вышел, настроился. Ожиданий больших не было. Просто вытянул перед собой руки и про себя, как привык, произнёс заученное заклинание, сосредоточив в словах волю.

Вдруг в лицо мне ударил жар, а в воздухе между ладонями заметался огонь. Он был странного чёрно-синего цвета, но горел стабильно и мощно, обдавая меня теплом. Я сосредоточился ещё сильнее, пламя стало расти, закручиваясь спиралью в некое подобие сферы. Гимназисты зашептались.

— Стоп, хватит, — приказал тренер, и я прекратил концентрировать волю. Пламя исчезло.

— Весьма удовлетворительно, — произнёс он сухо, но слова эти были высшей похвалой из всего, что наш класс слышал за сегодняшний день. — Но почему такой цвет? Вы какое заклинание произнесли? Скажите вслух, как должно.

Я повторил вслух — между моих рук снова загорелся чёрный огонь.

— Угу, — кивнул он. — Любопытно… Ладно, не задерживаемся. Следующий. Сергей Владимирович, пройдите, пожалуйста, на позицию.

Вышел Галатов. У него проблем с созданием огня не было.

Когда прозвенел колокол, гимназисты веренице синих кителей потянулись к выходу со двора, меня же тренер подозвал к себе.

— Знаете, Алексей Александрович, — произнёс он чуть менее брюзжащим, чем обычно, тоном, — вы делаете успехи. Два месяца отдыха, кажется, пошли вам на пользу. Если и дальше продолжите показывать достойный результат, я поставлю вопрос о переводе вас в класс со стандартной программой. Единственное, что меня пока смущает — цвет вашего пламени. Это… кхм… весьма необычное явление.

— Мой настоящий дар — чары тёмной стихии, — сказал я, — возможно, это и повлияло на цвет огня.

— Тогда я не понимаю, почему вас не отдали в первую гимназию.

— А там учат чарам тёмной стихии?

— Да. Насколько мне ведомо, это единственное заведение в Петербурге, где обучают сему ремеслу.

— Отец боится, что тёмные чары навредят мне, — объяснил я, — поэтому я здесь.

— Хм, — тренер нахмурился. — Прискорбно слышать. Я принял решение увеличить для вас количество практических часов. Следующее занятие жду вас здесь, на площадке. Будем работать, с тем, что есть.

Новость была хорошая. Вдобавок к чарам тёмной стихии я каким-то образом получил способность создавать заклинания огня, и им меня даже собираются учить.

Когда вернулся к своему классу, поймал много завистливых взглядом. Мои фокусы с чёрным огнём впечатлили всех, ведь класс был «отсталым», и способности большинства парней находились в зачаточном состоянии. Опять понеслись расспросы, но тут уж я ничего не мог ответить вразумительного. Ведь даже тренер не понимал, как это работает.

После уроков я попросил Сергея и Михаила рассказать, как тут обстоят дела со съёмом жилья. К сожалению, оба мои приятеля были малосведущи в данной теме. Сергей жил с родителями в большущей десятикомнатной квартире, да и Михаил никогда не имел дела с арендой. Но что знали, парни рассказали.

Как оказалось, жильё в Петербурге арендовали все поголовно, начиная от высокопоставленных чиновников, заканчивая простыми работягами. Но если первые снимали огромные квартиры по десять и больше комнат, то последние, по словам Михаила, который слышал кое-что о быте простого народа от брата-студента, ютились в каморках по несколько человек.

Почти все жилые дома города находились в собственности относительно небольшого числа владельцев. Дома такие назывались доходными и строились специально под аренду. Данный бизнес, по уверению Михаила, был весьма прибыльным, и я взял это себе не заметку. Конечно же, сейчас я не имел таких средств, но снять небольшую квартирку мог без напряга. Так, например, Галатовы арендовали десять комнат почти за четыре тысячи рублей в год, но мне такая площадь не требовалась, а значит, выйдет в разы дешевле.

Оставалось только найти подходящий вариант. Хотелось поближе, чтобы не тратить время и деньги на проезд, но гимназия наша располагалась недалеко от стрелки Васильевского острова, то есть фактически в центре города, и жильё тут стоило дорого. Михаил сказал, что надо искать на окраине, за семнадцатой линией или в окрестностях Балтийского завода, где селились рабочие. Туда-то я и решил отправиться.

В этот день я не пошёл искать жильё, надо было учить уроки, да и погода стояла дождливая. Однако переселиться из этой казармы в место более удобное я намеревался до конца недели.

Вечером опять ужинал с парнями из своей комнаты. Даже в столовую не пошёл. Казённая пища аппетита у меня не вызывала.

— Кормят здесь скверно, — согласился Ушаков, когда я озвучил данную проблему. — Поэтому мы с ребятами покупаем еду вскладчину. Так что думайте. Можете внизу ужинать, можете — здесь. На чай и на закуски в месяц выходит четыре рубля. Не жируем, разумеется, но всё лучше, чем казённые щи хлебать.

— Неплохо, — одобрил я, — но на этой неделе я намерен перебраться на новое место. Надолго здесь не задержусь.

Мы тоже поговорили насчёт жилищного вопроса, но нового я почти ничего не узнал. А потом Ушаков пригласил меня в какой-то гимназический клуб, собрание которого проходят по субботам на квартире у некого Шереметьева, живущего неподалёку.

— В гимназии сложно свободно беседовать о некоторых вещах, — объяснил Ушаков. — Поэтому мы собираемся вне этих стен.

— И что обсуждаете? — спросил я.

— Разные темы. Внутренние дела гимназии, политику, новости — всё, что обычно не приветствуется. Если интересно, заходите как-нибудь.

Я обещал придти, но только не на этой неделе. В первую очередь всё же хотелось решить жилищный вопрос.

И вот в пятницу, наконец, распогодилось, и после уроков я, распихав по карманам четыре пачки ассигнаций, револьвер и документы (паспорта у меня не было, зато имелась бумага, подтверждающая моё дворянское происхождение), двинулся в направлении Балтийского завода, чтобы найти себе новое место обитания.

По дороге купил газету, полистал новости. Писали о разном, но в основном, о войне. Знаменательным событием стала недавняя победа наших войск под Казалинском, где они разбили армию персидского генерала Насреддина, отогнав её к Ташкенту. Оренбургу теперь не грозила опасность. Эта новость шла первой полосой. Потом писали о событиях из жизни царской семьи, о строительстве какого-то собора, а под конец — об успешных испытаниях парового аэроплана.

Объявления находились на последнем листе. Большинство людей сдавали в аренду койки и комнаты, но меня такое не интересовало. Я выбрал три объявления, которые мне более-менее соответствовали моим запросам, и отправился по указанному адресу.

Во всех трёх случаях меня ждало разочарование.

По первым двум объявлениям, оказалось, сдавали не отдельные квартиры, а комнаты в больших апартаментах, заселённых кучей народу, тогда как мне требовалось что-то более уединённое. В третьем случае я наткнулся на барак. С главного фасада дом выглядел вполне прилично, но когда я зашёл со двора внутрь, то оказался в месте, похожем на коммуналку, только в разы хуже. Коморок было много, и стоили они дёшево, но в них отсутствовали все удобства, и в каждой ютились по несколько человек. Управляющий, когда узнал, из какой я гимназии, сильно удивился тому, что меня занесло в такое место. Посоветовал не искать по объявлениям, а обращаться к дворникам в больших домах.

Так я и поступил.

Дворники тут были практически отдельной кастой. Все они очень гордились своей профессией, важно щеголяли в белых передниках и скрипучих сапогах. И если младшие занимались грязной работой: мели улицу, таскали дрова, выносили отходы, то старший дворник был эдаким управдомом, который решал все организационные вопросы, в том числе, занимался сдачей квартир.

Но и тут я столкнулся с определёнными трудностями. Маленьких квартир почти не было, а где были, оказалось свои препоны. В одном месте мне отказали, потому что восемнадцати ещё нет, в другом на мой возраст внимания не обратили, но мне не понравилось расположение.

Управдом предложил трёхкомнатную квартиру на первом этаже возле арки, окна выходили во двор и находились так низко, что залезть сюда мог всякий. Других подходящих вариантов не было, и я, распрощавшись, покинул дом.

Выйдя из подворотни, огляделся. Пахло навозом и дымом. Вдоль дороги жались друг к другу дома. Среди старой, преимущественно двухэтажной, застройки, словно могучие каменные великаны, росли скалы пятиэтажек, возведённые здесь, по всей видимости, недавно. На первых этажах по обыкновению располагались лавки и мастерские, а мимо них не спеша брели горожане в помятых пальтишках и бесформенных головных уборах. Порой попадались военные в шинелях из серо-зелёного сукна или мелкие служащие в форменных фуражках. А вот важного господина в цилиндре тут удавалось встретить нечасто. Возле харчевни толпились мужики, клевал носом извозчик на облучке в ожидании клиентов.

Я вынул из кармана часы. Оставался всего час до закрытия общежития, а значит, пора было возвращаться. Но напоследок я всё же решил сходить в большой пятиэтажный дом в конце улицы.

— Никак не можешь найти жильё? — знакомый голос раздался над самым ухом, я обернулся: рядом со мной оказался архонт Хаос в своём чёрном плаще и высоком чёрном цилиндре. При свете дня его лицо выглядело ещё бледнее.

— Что ты тут делаешь? — спросил я.

— Если будешь тут стоять, то ничего не найдёшь. Пошли.

Я побрёл за ним.

— Так и быть, помогу, — сказал он. — Знаю один дом, там есть то, что тебе надо.

— Что ж, я рад любой помощи. Но как ты…

— Довольно, — оборвал меня архонт. — Я сказал же, никаких вопросов. Не утомляй меня.

Мы молча дошли до ближайшего перекрёстка. Свернули. Впереди показалась труба какого-то предприятия. По одну сторону улицы тянулась стена огромного дома, по другую — каретники.

— Иди до конца, — архонт указал тростью направление. — Последняя подворотня. Зайди в дворницкую, скажи, что ищешь.

В следующий миг архонт пропал. Ушёл, даже не попрощавшись, оставив после в воздухе себя тёмную дымку. А я отправился проверять, правду ли он сказал и действительно ли там ждёт меня что-то хорошее.