Лихой гимназист

Глава 15

Кабак «Подвал», куда меня пригласили, находился за Глухой речкой, в пятиэтажном доме среди новых кварталов.

Я спустился вниз по узкой заблёванной лестнице, и в нос ударил приторный кислый запах. Заляпанные чем-то стены, грязные полы с облезшей краской и закопчённая голландская печь с побитой облицовкой намекали на то, что хозяевам было лень наводить тут порядок. Да и зачем, если посетителей и так всё устраивает? Даже сегодня, в будний день, народу сюда набилось предостаточно.

Лысый бородатый верзила стоял за стойкой и что-то записывал в большую учётную книгу. Его левый глаз закрывала перевязь, что делало кабатчика похожим на пирата. Правый глаз недружелюбно уставился на меня.

Ни о чём не спрашивая, я взял бутылку пива и устроился за свободным столиком. Если меня пригласили, значит, все, кому надо, и так знают о моём визите.

Было шумно. Трактир, где я всегда ужинал, казался небесными кущами по сравнению с этим заведением. Посетители горланили пьяными голосами, слышалась отборная брань. За соседним столом мужики играли в карты, они что-то не поделили, завязалась драка. Я уже хотел перейти в другое место, но тут явился кабатчик, схватив двух смутьянов за шиворот, как нашкодивших котят, и выволок на улицу. Из-за пояса его торчала палка с металлическим шаром на конце — самодельная булава. Можно было только догадываться, сколько пробитых черепов накопилось на счету лысого верзилы при таком-то культурном уровне местного контингента.

Шёл уже девятый час, когда ко мне подошли двое. Один — бородатый мужик в двубортной жилетке и расстёгнутом длинном сюртуке, второй — молодой человек, одетый примерно так же плюс старая мятая фуражка на голове.

— Алексей Державин? — спросил бородатый.

— Он самый, — ответил я, удивлённый тем, откуда они знают мои фамилию имя.

Впрочем, если они адрес мой узнали, узнать имя — дело и подавно несложное. Либо старший дворник меня сдал, либо у Смита имелись связи в местной полиции, где хранились я был записан.

Мужик велел следовать за ним.

Мы покинули кабак через кухню, прошли узкий сырой коридор, свернули в ещё один, потом — через дверь по лестнице наверх, тут — опять дверь. Теперь мы оказались в холле с коврами и зеркалами, успокоился.

Следующая комната — за столом сидя три мужичка в жилетках, играют в карты.

Мужики едва взглянули на нас и продолжили своё дело, а мы опять побрели по петляющим коридорам. Меня словно пытались запутать.

Где-то в здании играла спокойная музыка, пахло то едой, то отходами, то ещё чем-то, а сквозь одну из открытых дверей я увидел большую залу. Там стояли столики, словно в ресторане, за столиками сидели девушки в дорогих платьях. Мужчин было гораздо меньше. Мягкие ковры, бордово-золотые обои и тяжёлые шторы создавали интимную обстановку. Похоже, там находился публичный дом, причём не из дешёвых.

Опять коридор, лестница наверх и вот — высокая дверь с двумя створками. Сопровождающий стукнул три раза молоточком.

— Кто? — рявкнул из-за двери голос.

— Это Иван. Мы к Смиту, — ответил бородатый.

Щёлкнул замок, дверь приоткрылась, и в щели показался недоверчивый глаз.

— Заходи, — буркнул владелец глаза.

Звякнула цепочка — путь был открыт. В прихожей нас встретил рыжий детина с широкой туповатой физиономией. Даже чёрный сюртук и галстук не помогали облагородить его вид — рожа всё портила.

Детина обыскал меня.

— Сюда с оружием нельзя, — он извлёк из моего кармана пистолет и положил в ящик стола. — Побудет здесь. И наденьте вот это, — он протянул мне извлечённый из того же ящика медальон на широкой ленте.

Меня не только разоружили, но ещё и магию блокировали. Прекрасно! Впрочем, если бы хотели грохнуть, вряд ли бы повели в эти апартаменты. Просто Смит, как разумный человек, соблюдал меры предосторожности.

Место, где мы оказались, напоминало жилую квартиру. По коридору налево была дверь. За ней моё утомительное путешествие окончилось.

За массивным украшенным позолотой столом сидел мужчина, облачённый в зелёный сюртук. Мужчина был крепок, имел угловатые фигуру и лицо, а его выпирающий подбородок покрывала грубая щетина. Волосы и завитые вверх усы были так обильно намазаны помадой, что казалось, с них вот-вот начнёт капать жир.

Комната выглядела пустой. Кроме стола, небольшого шкафчика для бумаг, дивана и трёх стульев тут ничего не было. Из украшений — только мраморная статуэтка ангела на камине, пара картин на стенах, да ковёр на полу. На краю стола красовался телефон — декорированный вензелями железный ящичек с диском и трубкой. Весьма редкий предмет в этом мире. Так, например, в нашем доме телефон имелся только у швейцара в парадной.

— А, сударь, вот и вы. Садитесь, — велел мужчина грубоватым, бесцеремонным тоном. Он кивнул моим сопровождающим, и те вы вышли.

— Вы Алексей Державин, верно? Меня зовут Джон Смит, рад познакомиться. На позапрошлой неделе у вас состоялась встреча с моим человеком. Вы сказали, что имеете ко мне дело.

— Всё так и было, — подтвердил я.

— К сожалению, после той встречи парню понадобилась помощь целителя, — заметил Смит.

— Скажите спасибо, что не гробовщика. Парень был не слишком вежлив.

— Хм, — Смит уставился на меня прищуренным взглядом. — Значит, вначале вы избиваете моего человека, а теперь желаете со мной дела обсуждать?

— Именно так.

Смит приподнял брови и откинулся на стуле. На лице его возникла кривая ухмылка. А я подумал, что имя его, скорее всего, ненастоящее.

— Лады. Какое у вас дело? — спросил Смит.

— Слышал, есть работа для заклинателей. Хочу предложить свои услуги.

— Желаете на меня работать?

— Работаю я только на себя. Но мне нужны заказы.

— Заказы? Какие заказы?

— Если есть проблемы с некоторыми людьми, я решаю эти проблемы.

— По мокрой работе, значит? Любопытно, что заставило молодого дворянина из уважаемой семьи встать на столь скользкий путь?

— То же, что и всех — деньги.

— Да, тяжёлое сейчас время. Ну допустим… Смолой вы мазать умеете — это я знаю. Есть другие навыки?

— Могу усиливать предметы.

— Да? Лады. Ещё что?

— Этого мало?

— Посмотрим, — Смит открыл ящик стола, и я напрягся, понимая, что сейчас совершенно беззащитен. Но вместо оружия он извлёк пульку и положил на стол. — Просмолите, — увидев моё непонимание, перефразировал. — Вы может усилить данный предмет?

Я снял медальон, кинул на стол, взял пулю и сжал в кулаке. Тёмная стихия в её пятой (пассивной) форме, потекла по моим венам к ладони, наполняя кулак, а потом и находящийся в нём предмет. Затем мне потребовалось произнести ещё ряд заклинаний, после чего я разжал руку. Свинцовый шарик переливался еле заметной чернотой.

— Готово? Дайте сюда, — Смит протянул руку, и я отдал пулю.

Смит внимательно осмотрел её, затем сжал в ладони, словно пытаясь что-то почувствовать.

— Неплохо, — произнёс он, положив свинцовый шарик на стол. — Ну что ж, я подумаю, куда применить ваш талант. Но лечение человека вы оплатите.

— Нет, — ответил я.

— Что значит, нет?

— Ваше упущение, что не научили своих людей общаться вежливо. Не забывайте, кто я.

— Думаете, ваше происхождение что-то здесь значит?

— А мне всё равно. Но подобные выходки считаю неуместными в деловых отношениях, — я встал со стула, показывая, что разговор окончен. — Буду ждать вестей.

— Счастливого пути, — хмыкнул Смит.

На обратном пути я ожидал какого-нибудь подвоха, но всё прошло гладко. Пистолет вернули без вопросов и тем же путём меня провели в кабак.

Оказавшись на улице, я обошёл квартал по периметру. Тут находилось несколько слепленных друг с другом зданий, в каждом имелась подворотни, ведущие в лабиринт дворов, множество магазинчиков и парадных дверей. Где конкретно жил Смит, понять оказалось невозможно. Я даже вход в бордель не нашёл. Никаких ориентиров. Ну и забурился же этот гад.

Ну вот и наладили контакт. Теперь опять ждать.

Со следующего понедельника начиналась экзаменационная неделя, а потом — каникулы. Было бы неплохо, если на этот период выпадет пара заказов. Но прежде мне предстояли две важные встречи. Одна — с Тимофеем Марковичем, вторая — с Трубецким. И это если не считать еженедельного собрания у Шереметьевых, которые я тоже почти не пропускал.

Встреча с Тимофеем Марковичем прошла почти так же, как и в первый раз. Я пообедал с ним и его супругой, затем мы с дядей уединились в гостиной, и вот тут-то он и рассказал, из-за чего подрался с моим отцом. Оказывается, батя сбрендил ещё до ранения. Он расстроился из-за моего непослушания, приехал к Тимофею Марковичу и обвинил в том, что тот якобы внушил мне вредные идеи и побудил пойти против родительской воли. Он начал грубить, дядя пытался прогнать его, но тот уходить не желал, и тогда были сказаны роковые слова.

— Да уж, — покачала я головой. — У отца совсем крыша поехала. Мне жаль, что вы пострадали из-за его дурости.

— Алексей, — строго произнёс Тимофей Маркович. — Что бы он ни сделал, он — твой отец, он растил и воспитывал тебя. Отнесись к нему с должным почтением.

— Моё мнение останется неизменным. Он упрям и себялюбив. С ним и раньше невозможно было договориться, а последний раз, когда мы общались, он и вовсе обозвал меня бесом. Смотрел так, словно убить хочет. Теперь он для меня — чужой человек.

— Жаль, что так случилось. Он упрям — ты прав. Это и губит его.

Дядя расспросил о моей жизни и о том, как мне удалось снять квартиру (я придерживался версии, что занял денег у друзей), а когда я собирался уходить, вручил увесистую кожаную папку с машинописными листами.

— Тут половина первого тома «Руководства…», — объяснил Тимофей Маркович. — Бери и занимайся. Кто бы что ни говорил, а всё равно считаю, что ты должен развивать свой талант.

Удивительно, сколько сил потратил дядя, чтобы снабдить меня информацией. Похоже, для него это действительно было чем-то очень важным. И такой подарок не мог не обрадовать. Пока я имел лишь обрывки знаний, надиктованные архонтом, теперь же предстояло взяться за фундаментальное изучение тёмной стихии.

Планы на жизнь обретали некоторую ясность. За полтора месяца, что я провёл в это мире, многое стало понятным и привычным, появились новые связи, а на горизонте замаячила возможность заработка.

Теперь я хорошо представлял возможности и перспективы, открывающиеся передо мной. Пока имелось лишь два варианта, куда податься после школы, если не считать чиновническую службу, которая даже не рассматривалась. В первом случае я мог пойти в священную стражу, во втором — обучиться артефактостроению и открыть собственное дело. Второй путь мне нравился больше. Главный вопрос заключался в том, действительно ли у меня есть этот выбор? Давыдов присматривает за мной и может начать давить, если я займусь не тем, что он посчитает правильным.

Так, например, он желал направить меня в первую гимназию, а я сомневался, что это хороший вариант. Здесь, в третьей, созданы все условия: коллектив уважает, директор боится, надзиратель куплен. Тут я могу изучать второй вид магии — чары огня, что тоже лишним не будет. Совсем не хотелось покидать насиженное место и уходить в закрытое учебное заведение, где снова окажусь, как в тюрьме. Если сейчас мне ограничат свободу, так я потом и подавно не вырвусь из кабалы.

Так же оставалась непонятно, что случится в стране: будет ли история развиваться, как у нас, или пойдёт своим путём? Ждать ли в ближайшие пару лет революций и прочих потрясений? И если что-то подобное случится, чью принять сторону? Ни за тех, ни за этих впрягаться не очень хотелось, особенно за каких-нибудь царей.

Пожалуй, рано было об этом думать, но пока я шёл до квартиры Трубецкого, голову не покидали мысли о возможных социальных катаклизмах. Постоянные забастовки на заводах, революционные кружки с идеями нового справедливого общества, всеобщая неприязнь к действующему режиму, которая распространялась даже на аристократические круги, старик-император, готовый со дня на день отправиться на небеса — всё это говорило, что катастрофы не избежать.

На квартиру к Трубецкому пришлось пробираться через чёрный ход. Князь жил в доходном доме по Большому проспекту. Я еле нашёл нужную дверку во дворе. Она была совсем неприметной. По узкой, неосвещённой лестнице поднялся на третий этаж и постучал.

Открыла полная веснушчатая женщина — судя по переднику, горничная — и проводила меня в просторную комнату, наполненную людьми. Разбившись на группки, гости обсуждали что-то меж собой.

Трубецкой говорил, что у него собираются люди разных сословий, но большинство присутствующих имели весьма респектабельный вид. У кого — золотая цепочка виднелась под расстёгнутым сюртуком, у кого — перстень с драгоценным камнем красовался на пальце.

Женщин среди гостей было две: одна — в годах, другая — помоложе, лет тридцати. Они вели беседу в углу на диване, а рядом, на стуле, устроился полнощёкий господин с щетинистыми усами. Возле камина расположилась группа мужчин, среди которых выделялись два студента — молодые люди в мундирах тёмно зелёного, близкого к изумрудному, цвета. А какой-то худой остроносый тип в светлом сюртуке покуривал трубке, сидя в уединении.

Возле голландской печки с роскошной отделкой за овальным столиком расположились ещё несколько человек. Эта компания сильно выделялась на общем фоне. Четверо были в коротких серых сюртуках (тут всё называли сюртуками, хотя по фасону эта одежда напоминала обычный пиджак). Выглядели они опрятно, но сразу становилось ясно, что люди эти из иной страты. Старшим у них был мужчина лет пятидесяти со смуглым обветренным лицом и свисающими вниз усами. На левой руке его не хватало двух пальцев.

Трубецкой сидел вместе с ними и о чём-то рассказывал. Сегодня князь был одет в мягкий бархатный сюртук.

В соседней комнате сквозь широкие двустворчатые двери виднелся бильярдный стол, за которым играли ещё несколько мужчин.

А вот Маши не было. Мы по-прежнему встречались по утрам и ездили вместе, но в это воскресенье она занималась с сестрой, и это вынудило её пропустить собрание кружка.

Я подошёл к Трубецкому, тот сделал вид, что рад меня видеть, поздоровался за руку и представил сидящим за столом. Это оказались рабочие с Балтийского завода.

Устроившись рядом, я стал слушать их разговор, не слишком отличавшийся от того, который состоялся у меня с Трубецким в прошлую субботу, за тем лишь исключением, что рабочие внимали каждое слово князя и почти не возражали.

Вскоре Трубецкой объявил общий сбор, и все, кто был в бильярдной, перешли в нашу комнату, а кто сидел по углам, переместились поближе к хозяину квартиры.

Собрание началось.

Этим вечером мы в основном обсуждали новости, причём те, что не писали ни в одной газете. Не знаю, откуда, но кажется, Трубецкой обладал информацией, которой не было в открытых источниках. С его слов я узнал, что в Петербурге в последнюю неделю волна стачек охватила почти все крупные предприятия. На заводе Орловых рабочих разогнали жандармы, применив оружие, но теперь бастовала Выбогская сторона — один из самых плотно застроенных промышленных районов столицы.

Полиция тоже не дремала, да и тайная канцелярия активно работала, направляя жандармов устраивать чистки среди бастующих, но Трубецкой уверял, что судный час близится, скоро поднимется весь Петербург, и власть ничего не сможет с этим сделать. Вот только если первое было вполне вероятно, то в последнем я сомневался. Такое количество заклинателей наверняка что-нибудь да сделает.

Насчёт того, когда начнётся революция, эксперты разошлись во мнениях: одни считали, что до Рождества, другие — что позже, но точно в ближайшие два года. Пара человек высказала опасение, что если жахнет до того, как закончится война с турками, будет плохо, с чем я тоже мысленно согласился.

Но особенно меня поразил один из студентов. Он имел крайне радикальные взгляды, и завёл речь о том, что надо всех перебить: и царя, и аристократов (которые за царя), и жандармов. Однако Трубецкой возражал, говоря, что террор неэффективен и что революцию следует поднимать снизу, пока всеобщая стачка не охватит империю. И тогда, якобы, народ самоорганизуется и дружно зашагает к светлому будущему.

Трубецкой и ещё несколько гостей принялись теоретизировать, что мне было уже не очень интересно.

Я почти ничего не говорил — только слушал. Я не знал, что тут за люди собрались и кому можно доверять, а потому и язык не стоило распускать, впрочем, как и в других общественных местах. Особенно вызвал у меня подозрение худощавый мужчина в светлом сюртуке. Он тоже почти не принимал участие в обсуждении, да и вообще показался каким-то странным.

Затем мы перешли в другую комнату, где уже был накрыт стол. Тут нас ждали чай и кое-какие угощения. Разговоры продолжились.

А я, глядя по сторонам, заметил интересную деталь в интерьере. Лампы. Они светили не так, как светят керосиновые или газовые лампы. Присмотревшись к настенному светильнику, я понял, что в плафоне находится стержень, издающий яркое сияние. Похоже, что тут даже имелись магические источники света.

Я сказал, что надо поговорить наедине, и мы с Трубецким удалились в его кабинет.

— Хороший у вас коллектив, — сказал я, усаживаясь напротив князя, — и разговоры душевные. Но у меня к вам есть один вопрос или даже, скорее, предложение.

— Да, конечно, слушаю вас, — кивнул князь. Он сцепил руки на столе и чуть подался вперёд, всем своим видом демонстрируя внимание.

— Разговоры за чашкой чая — милое времяпрепровождение, но я — человек деловой. И интерес у меня, разумеется, тоже, в первую очередь, деловой. Однако, мне кажется, вам тоже будет небезынтересно моё предложение, — я выдержал паузу. — Я решаю проблемы — проблемы с людьми. Если какой-то человек доставляет проблему, могу решить её. Кроме того, мои способности позволяют усиливать различные предметы тёмной стихией. Это может значительно облегчить решение некоторых проблем. Если вам требуется что одно или другое, я к вашим услугам.

— Не совсем понимаю, что вы имеете ввиду, — произнёс князь.

— Думаю, понимаете.

Князь ответил не сразу.

— Что ж, кажется, я догадываюсь, в чём суть вашего предложения, — произнёс он. — Однако, боюсь, вы тоже плохо поняли меня и наши задачи. Вы решаете проблемы, но мы таким образом проблемы не решим. Террор не приведёт к желаемому результату. Так мы добьёмся лишь возвращения восьмидесятых с массовыми посадками, повышениями и ссылками. Помните же, чем тогда всё закончилось? Но я не этого хочу. Мы пойдём другим путём.

— Что ж, удачного пути, — я хотел встать.

— Постойте, Алексей Александрович. Вы сказали, что можете усиливать предметы. Мне знакомо не так много заклинателей, кто бы умел делать подобные вещи, однако слышал не раз. У меня самого имеется набор пуль, усиленных огнём. Но если вы владеете тёмной стихией, усиление должно быть весьма существенным.

— Это так, — подтвердил я.

— Думаю, нам стоит продолжить общение. Приходите… приходите в следующее воскресенье. Не обещаю, что появится работа, но мне кажется, нам есть, что обсудить, а вам есть, что послушать.

Однако вряд ли мне было, что здесь слушать. Кроме новостей, разумеется. Мне ведь не шестнадцать лет, и знаю я куда больше, чем они.

— Боюсь, у меня сейчас много дел, — ответил я. — Как будет время, постараюсь зайти. Но если будет что-то важное, оповестите меня. С Машей контакт поддерживаете?

— С Марией Степановной? Да, разумеется.

— Вот и пошлите мне весточку через неё.

На том я попрощался и покинул квартиру.

В понедельник утром я по обыкновению встретился с Машей. Она тут же набросилась на меня с расспросами о том, как прошло воскресное собрание. Мы двинулись к трамвайной остановке, разговаривая по пути.

Меня отвлекли пронзительные выкрики мальчишки-газетчика, что шёл по другой стороне улицы.

— Последние новости! — кричал он. — Наша армия разбила турок и идёт на Константинополь. Румыния освобождена! Победа близка! Последние новости!

Я сходил купил газету и вернулся. Маша чуть не вырвала её у меня из рук.

— Что там пишут? Война заканчивается? — она жадно вперила взгляд в заголовок.

— Посмотрим сейчас, — произнёс я, пробегая глазами строчки.

Война с Османской и Персидской империей шла уже два года и отнимала много как человеческих, так и материальных ресурсов. Если в прежних войнах потери удавалось покрыть рекрутскими наборами, то теперь этого явно не хватало, и приходилось объявлять дополнительные мобилизации.

Война началась со вторжения турецкой армии в Крым и на Кавказ, которые Османская империя хотела вернуть после поражения в 1857 году. Часть Крымского полуострова перешла к туркам, но на Кавказе противник был разбит. На Чёрном море наш флот потерпел ряд поражений, но полностью овладеть господством на водных просторах Османской империи тоже не удалось. В это же время в Среднюю Азию вторгся генерал Насреддин со своим, как писали газеты, пятисоттысячным войском. На какой-то момент Средняя Азия оказались под властью персов. Остановили их только под Казалинском в прошлом месяце.

Сейчас же писали о начале наступление в Бессарабии и Румынии. В большом сражении под Тулчей русская армия разбила турок, и теперь наши солдаты маршировали к Стамбулу. В связи с этим и был ажиотаж. Якобы победа не за горами, осталось руку протянуть и взять.

Способ ведения военных действий тут соответствовал примерно середине нашего девятнадцатого века: до сих пор господствовала линейная тактика, а солдат лишь недавно начали перевооружать казнозарядными винтовками.

Однако, несмотря на то, что война велась старыми методами, она гораздо сильнее затронуло местное население, чем прежние войны. Благодаря появлению сети железных дорог, стало возможным осуществлять быстрый подвоз солдат и припасов к полю боя. Сражения становились всё масштабнее и кровопролитнее, соответственно, требовалось больше людей, следовало наращивать объёмы производства оружия и поставки хлеба.

Это-то и вызывало недовольство у мирного населения. И как бы газеты не вдалбливали народу чувство патриотизма, как бы ни кричали о победах и скором разгроме турок и персов, это не спасало ситуацию. Тяготы военного времени перевешивали желание уничтожить врага, который хрен пойми где и которого тут в глаза никто не видел, но для войны с которым требовались такие большие жертвы.

— Всё Константинополь хотят взять, — усмехнулся я, пробежав взглядом статью. — Ну посмотрим. Будем надеяться, что скоро эта канитель закончится. Кстати, а что у тебя за дела с Трубецким? Ты чем-то конкретным занимаешься?

Маша нахмурилась:

— Я не должна об этом говорить.

— Но я же был на собрании, знаю ваши идеи, ваши цели. Это какая-то революционная деятельность? Агитируешь кого-то?

— Ладно, я отвечу, но только если ты пообещаешь никому не говорить.

— Мне незачем это кому-то рассказывать, я просто хочу лучше тебя узнать. Обещаю.

— В нашей типографии тайно печатают листовки и запрещённые брошюры. Я курирую этот процесс, иногда забираю материалы и передаю Фёдору Аркадьевичу.

— Понятно, — вздохнул я. — Опасным делом занимаешься. Будь, пожалуйста, осторожнее.

Уже несколько дней прошло с момента встречи со Смитом, но всё оставалось по-прежнему. Как и раньше, я ходил в школу, а вечерами ужинал в трактире за углом. Я продолжал сохранять бдительность, готовясь к худшему, хоть и сомневался, что меня попытаются убить. Не настолько веская причина, чтобы покушаться на аристократа и заклинателя, причём явного, а не тайного. Если заподозрят неладное или испугаются последствий, просто не станут работать со мной, что, впрочем, тоже не очень хорошо.

В среду, придя после уроков домой, я, как обычно, открыл почтовый ящик. Оттуда вывалился совершенно чистый конверт без каких-либо меток.

Запершись в квартире, я открыл его и обнаружил машинописный листок, в котором значились имя, фамилия, отчество, приметы какого человека и его адрес. За работу было обещано сто пятьдесят рублей ассигнациями. В качестве задатка лежали пять червонцев.

Вот и работёнка подоспела.

Сто пятьдесят рублей — конечно, не та цена, за которую стоило работать, но сейчас нос воротить не следовало. Человек я тут новый, никто меня не знает — требовалось завоевать доверие.

На этой неделе я, понятное дело, браться за заказ не собирался. Вначале надо было сдать экзамены. А вот на следующей, когда начнутся каникулы — уже можно.